Тень города

- Живы? - осведомился Мэтьюрин, неспешно вновь выпрямляясь и поправляя выбившиеся из аккуратно собранного хвоста прядки пшенично-русых волос. Возможно, он был близорук, и потому минуту назад склонился над застывшей посреди улицы девушкой. Почему же, в таком случае, он не носит очки? - Благодарю Вас... - наконец, найдя в себе силы, пробормотала Эльза. - За что? - тут же с видимым раздражением воскликнул Альберт, приподняв брови и как будто уже сожалея, что сам первым заговорил с незнакомкой. - Благодарю Вас, я в полном порядке, - договорила девушка. Собственный голос показался ей в этот момент каким-то чужим, а больше всего беспокоило странное ощущение, что из уст ее вот-вот полыхнет горячим пламенем - настолько внутри у нее всё горело. - Ах, вот Вы о чем... - хмыкнул Мэтьюрин, придирчивым взглядом пройдясь по внешности чуть было не попавшей под его карету девушки, - Так, кхем... мне ужасно жаль, что мой экипаж не причинил Вам никакого вреда... то есть, конечно, нет, простите. Я хотел сказать... - Всё наоборот, - кивнув, подхватила девушка, - Я поняла Вас. Было очевидно, что мысли Альберта далеко не здесь, раз он говорит такие сумбурные вещи. Эльза не смогла сдержать легкой, почти невесомой улыбки - благо, Мэтьюрин больше на нее не смотрел. Однако, услышав такой ответ, мужчина пораженно замолчал и, нахмурив брови, пробормотал, обращаясь как будто к самому себе: - Хорошо, что поняли. Снова подняв глаза, он окинул утомленным взором оставленный позади особняк и каменным голосом поведал в пространство: - У меня нет времени. Прощайте. Меня давно ждут у Леклеров. - Да, я знаю, - случайно вырвалось у Эльзы, и она тут же пораженно хлопнула себя ладонью по губам. Альберт неспешно снова обернулся к ней, выгнув бровь. Неужели догадался об истинной причине ее прихода?.. Но, как оказалось, слова ее он понял совершенно неправильно. - Так Вы тоже идете к ним, - решил он и даже чуть улыбнулся самым краем губ, но тут же и спрятал улыбку, как будто ее и вовсе не было. - Тогда идемте. И предложил Эльзе руку, в пригласительном жесте чуть вытянув острый локоть, затянутый в золотисто-охряный парчовый кафтан. От этого, казалось бы, совершенно обыкновенного светского жеста, однако, в душе у девушки разом всё перевернулось: Альберт Мэтьюрин приглашает ее! Не сон ли нынешняя ночь?.. Но остро вычерченный в свете зажженных фонарей профиль Альберта был столь явственен, что никак не мог быть иллюзией. Значит, он и в самом деле хотел бы, чтобы Эльза присоединилась к нему. Возможно, из чисто щегольской вежливости. Однако, Эльза не удержалась от соблазна в течение даже нескольких секунд - она мгновенно ухватилась, насколько могла, в меру импульсивно, за толстую ткань дорогого кафтана Мэтьюрина, готовая следовать за ним куда угодно. И пусть ее вовсе никто не ждет на этом приеме, - главное, что сейчас она пройдется по длинной аллее к дому Леклеров под руку с этим замечательным человеком. Минута, в течение которой Эльза и Альберт шли к чуть приоткрытым воротам дома, показалась девушке немыслимо долгой - она ловила каждый миг, и, только оказавшись у дверей, заметила, что преодолела всё это расстояние с задержанным дыханием. Она незаметно выдохнула, пока дворецкий приветствовал господина Мэтьюрина и его спутницу. Как ни странно, ее беспрепятственно пропустили внутрь, дворецкий не поинтересовался ее фамилией, а внутри, в разукрашенной шелками и гобеленами гостиной всем было сейчас не до них с Альбертом: в зале звучала музыка, и гости с умилением на лицах вслушивались в каждый аккорд. Приезжий пианист, судя по манере исполнения. Скорее всего, кто-нибудь из Парижа. По залу амфитеатром были расставлены ряды кресел, кое-где гости разместились и на стульях, а многие остались стоять на ногах у кремово-желтых стен. Бесшумным и почти неприметным видением по гостиной кружил лакей, держа на растопыренных пальцах медный поднос со свежесваренным кофе. Аромат был, пожалуй, единственным, что выдавало присутствие невидимки-лакея. Были и свои плюсы в том, что Мэтьюрин пришел на прием со значительным опозданием: никто из его поклонников не посмел отвлечься от наблюдения за пианистом и никто, само собой, не мог нарушить священную тишину, которая была непременным атрибутом во время исполнения. Единственным, кто не постеснялся нарушить всеобщее благоговейное молчание, оказался, разумеется, сам Мэтьюрин. - Итак, кто Вы? - Простите? Альберт лениво потягивал предложенный ему кофе и, не глядя на собеседницу, спокойно вел свой допрос: - Я хочу знать Ваше имя, юная леди, ничего более. Эльза искренне не понимала природы его нынешнего поведения. Ухаживать за ней, как и за любой другой из находящихся на приеме девиц, у него не было никакой нужды. Мэтьюрин никогда не интересовался незнакомыми людьми, впрочем, в равной степени и знакомыми. Ему было глубоко противно всё здешнее общество, и Эльза не представляла, собственно, интересует ли его хоть какое-то общество в мире. По всему было видно, что этот человек более чем самодостаточен. С какой стати он интересуется ее именем?! - Или откажете мне в знакомстве? - Альберт кокетничал с ней, едва слышно перебивая звучавшую музыку, а Эльза при этом отчетливо ощущала себя безвольной куклой, которая не способна в достойной мере даже ответить ему. Всему виной было смущение, яркой краской рисовавшееся на ее лице и, возможно, даже ярче того царившее в душе, но даже больше, чем само смущение, мешало разговору непонимание. Эльза привыкла всё знать об Альберте, а сейчас, когда он по вине случая нечаянно обратил на нее внимание, поведение его вдруг стало для нее загадкой. Но в конце концов девушка решила, что сможет как следует обдумать это и после приема, а сейчас нужно было постараться повести себя с Мэтьюрином наилучшим образом. От этого вечера зависели их дальнейшие отношения, которые либо сойдут на нет, либо подарят ей хоть какую-то надежду на будущее. - Пожалуй, не откажу, господин Альберт. Меня зовут Эльза. Надеюсь, этого Вам достаточно для знакомства? - девушка даже улыбнулась ему, и при этом заставила себя поднять глаза и не отвести взгляд, когда Альберт мельком глянул на нее боковым зрением. Это далось ей с трудом: глаза так и норовили смущенно отскочить в сторону, изучить изысканный узор на ковре, к примеру. Но этого делать было никак нельзя, и Эльза геройски продолжала мучить саму себя, изображая светскую львицу. - Конечно достаточно, - мягко ответил Альберт, наблюдая за бегом черно-белых клавиш под пальцами пианиста, - Имя у Вас немецкое, как и говор. Интересно, как Вы, немка, умудрились оказаться здесь, на этом приеме? - Вы пришли сюда меня исповедовать, или слушать музыку? - Ни то, ни другое. - Тогда зачем весь этот разговор? Давайте помолчим, потому что мне, в отличие от Вас, безумно интересен этот талантливый музыкант. - Неужели? - Альберт наконец обернулся, и на лице его мигом нарисовалась снисходительная улыбка. Он глядел до неприличия недоверчиво, и это навело Эльзу на мыль о том, уж не читает ли Мэтьюрин чужие мысли: говоря ему «Давайте помолчим», она думала только о том, как бы продлить этот разговор. Пианист был ей интересен, но вовсе не «безумно», как она выразилась. И тем не менее, увидев его улыбку, Эльза не смогла более сохранять на своем лице выражение отстраненности, и посмотрела на своего собеседника теперь совсем искренне, без тени притворства. Этот неожиданный переход явно удивил Альберта, и он поспешно вновь отвернулся от Эльзы. Скучать ему пришлось еще каких-то незаметных пятнадцать минут, и, под оглушительные аплодисменты и выкрики «браво» музыка, наконец, смолкла. Кто-то несмело выразил желание услышать что-нибудь на бис, но Альберт, не постеснявшись, незаметно наступил этому человеку на ногу и, пока тот осматривал смятую туфлю, незаметно скрылся в толпе поднявшихся со своих мест гостей. Не раздумывая, Эльза последовала за ним. - Ну, Вы и нахальны! - воскликнула она, едва догнала Мэтьюрина. - В самом деле? - Альберт не желал признавать за собой никаких недостатков, и Эльза решила более не поднимать этот вопрос. Ни к чему было выяснять, ради чего он только что отдавил ногу ни в чем неповинному господину: Эльзе это и так было понятно. Как всегда, Альберт с легкостью добился того, чего хотел: музыки на сегодняшнем вечере больше никто не попросит.