***
Хатаке внимательным, местами прожигающим взглядом серых глаз рассматривал циферблат своих классических наручных часов, подаренных ему в далёкой молодости в честь завершения учёбы, и чем ближе часовая стрелка подползала к крупной цифре пять, тем сильнее внутри мужчины поднималось смутное и едва понятное ему волнение. Он сотню раз проклял своего дорого лучшего друга за авантюру с всеобщим корпоративом, от которой было слишком поздно отказываться и от которой уже было не отвертеться: прежде чем оповестить о своей инициативе Какаши, Гай растрезвонил каждой живой душе в министерстве о своих планах на приятный вечер в не менее приятной компании. Майто самолично обошёл почти каждого сотрудника, хлопал в ладоши и настаивал на присутствии, и он понимал своим хитрым мозгом, что министр не сможет физически попереть против почти двухсот человек, которые уже активно настроились вкусно кушать дорогую еду, за которую им не придётся платить, и конечно же, пить премиальный алкоголь, который им всем пообещал густобровый замминистра. Какаши, в день когда к нему с этим пришёл его зам, внимательно осмотрел своего зама с ног до голов и молча запер дверь перед улыбающимся Гаем. Хатаке был безмерно недоволен, на грани бессильного бешенства, и примерно два часа не пускал к себе своего дорогого друга, молча надеясь, что он провалится под землю за это время, но к сожалению, Гай лишь терпеливо переминался под дверью и продолжал неустанно тараторить о своих делах со всеми живыми душами, которые проходили мимо. Конечно же, все понимали, что накал страстей слишком велик, министерство никогда не видело официально короткого дня, и тем более какого-то коллективного праздника, который позволил бы простым офисным работникам немного выдохнуть. Люди работали на износ, и вообще-то терпеть их своеобразное начальство на чистом энтузиазме было довольно сложно, поэтому Гай чуял своей экстравертной душой, что нужно как-то развлечь людей, дать им повод не ненавидеть место работы. Эта мысль закралась к нему в голову, ещё когда уволилась Харуно, и уже с того момента он продолжал тихонько обсуждать с личным ассистентом вариации того, как организовать общий выходной, чтобы точно присутствовать смогло большинство работников и никто не был обделённым. В целом, первый заместитель министра занялся улучшением внутриколлективной среды, стараясь больше не терять редкие кадры сотрудников, по которым потом придётся кусать локти, ведь на место ушедшей Харуно так и не смогли найти никого похожего. Им пришлось нанять двух сотрудников, одного робкого выпускника юридического вуза и уже опытного мужчину, который один никогда бы не справился с задачами из-за своей поразительной нерасторопности. Вместе они почти нагнали темп уволившейся девушки, но и платить им приходилось не одну зарплату, и Гай, смотря на сильно затормозившуюся работу юридического отдела, внутренне сокрушался. Хатаке никогда не признавал того, что ошибка, которую он допустил, упустив такую сотрудницу, позволила пойти глубокой трещине в коллективе и министру пришлось гнуть свой же хребет, чтоб смягчить ситуацию: он перестал критиковать людей за опоздания до десяти минут, стал больше молчать и тяжелее вздыхать. Каждый раз, когда Наруто терял какие-то важные бумаги, от которых зависело финансирование министерства, или же засыпал на рабочем месте, пуская слюни на рабочую документацию, Какаши прищуривал глаза и делал вдох через нос, постепенно отступая в свой кабинет. Там он упирался лбом в стол и проклинал каждого своего бездарного сотрудника, эту работу и молился провалиться в ад, клялся, что задушит их всех или перестреляет, а потом выходил обратно в кабинет сотрудников и чеканил что-то в стиле: — Дорогой мой, уважаемый, незаменимый Узумаки, вытри, пожалуйста, сопли со стола, высуши документы, и всё проспанное тобою время — отрабатываешь сверхурочно. Но несмотря на это, главным помощником Гая в подготовке корпоратива выступал непосредственно Наруто, да ещё и по личной инициативе, который не верил в своё счастье и в то, что есть небольшая вероятность отдохнуть всем коллективом, да ещё и за деньги начальства: Узумаки делал списки желающих, желательное меню с учётом аллергий, перечисления алкоголя, который большинство пили бы с удовольствием. Он был в восторге от возможности заняться чем-то более необычным, чем разбирать бумажки, которых в его задачах вообще не убавлялось, поэтому вместо выделения не проработанных документов парнишка выписывал особенно красивым почерком фамилии тех, кто планировал присутствовать. В день икс почти все, кто планировал выбраться в клуб, были одеты наряднее обычного — министерство пестрило костюмами, парадными пиджаками, дамы надели красивые платья и хихикали, переговариваясь о будоражащем событии, предполагали степень опьянения своих коллег и будут ли там танцы. Министр подписал прошение (едва ли не под угрозой расправы со стороны Гая) о завершении рабочего дня на час раньше, и ровно в пять часов, без задержек и переработок, сотрудники могли выдвигаться в сторону клуба на такси или личных автомобилях. Майто Гай был одет по последнему писку моды, если мода могла бы пищать. Его костюм наверняка стоил безумных денег, куплен специально по такому случаю, а галстук малахитового оттенка из чистейшего шёлка сочетался с ремнём из зеленоватой крокодиловой кожи. — Мистер кислое лицо, пора выходить, время уже пять, — радостно щебетал мужчина под дверью министра, параллельно поправляя воск на прилизанных волосах. — Тебе уже не отвертеться, друг мой! Хатаке тихо стоял за дверью и прожигающим взглядом смотрел на свои часы, а совесть потихоньку грызла его желудок и ползла вверх по глотке и неспешно жевала его, намекая на то, что придётся встретиться лицом к лицу с главным его страхом, который преследовал его уже долгий год. Приходил в самые бессонные ночи, не давал выдохнуть в самые приятные вечера и напоминал о себе в любую свободную минуту. Какаши никогда не был вором, и то, что его воспалённый от алкоголя мозг воспользовался моментом укладывания пьяной и едва одетой сотрудницы в кровать, чтоб своровать целый талмуд документов, тот самый треклятый отчёт, который был идеальным от самого начала и до конца. Стыд съедал мужчину долгое время, и сколько раз он пытался дотянуться до телефона, чтоб написать, позвонить или объясниться: он мог быть строгим, вспыльчивым или дотошным, но не бесчестным. Его широкие брови постоянно сводились, а скулы сжимались до спазма от неприятной грязи на руках, от наглого проникновения в чужой дом и банальной кражи. И теперь он надеялся лишь не встретиться лицом к лицу с девушкой, которая по его мнению не заслужила тех неприятностей, что свалились на её макушку именно по его вине: ей пришлось уволиться с хорошей должности, на которой она так упорно старалась, просто из-за его упорного нежелания быть слегка более человечным, она теперь работает в каком-то гадюшнике, среди проституток и стриптизёров, чтобы прокормить себя. Ему было чертовски стыдно. Сотню раз его лучший друг проходился по нему за это, жалея ушедшую девушку, и в конечном итоге, Хатаке смирился с тем, что он был ужасен в своём отношении к ещё зеленой и хрупкой девочке. Принимал он это со смиренным ужасом. — И представляешь, девчонка с таким потенциалом, таким дипломом, — продолжал бурно делиться Гай, даже не берясь за свой бокал с джином. Мужчину переполняли яркие эмоции, и он хотел скорее поделиться этим с министром, ворвавшись в его кабинет среди дня с бутылью алкоголя. — Бегает на побегушках по каждому капризу этого богатенького молокососа. Забежала в мой офис, вся в поту, не высыпается, кланялась перед этим самодуром, меня такая злоба взяла, ты бы знал. — И что, — медленно подбирал слова Какаши, ощущая ещё больший прилив дискомфортной вины, которую пытался держать в себе. — Там такие плохие условия? — Из рассказов Ли, который слышал от Неджи, а тот от своего знакомого управляющего в клубе, что этот выскочка Учиха создаёт там чуть ли не публичный дом, — недовольно протянул Гай, всё-таки делая небольшой глоток своего джин-тоника. — Стриптизерши, проститутки, наркотики, они успешно избегают преследования и проверок силами бедной девочки, но на сколько её хватит? Сколько взяток они уже дали? Я лично хотел сдать этого парня полиции, но ведь тогда девочка пойдёт соучастницей. — И для чего тебе его сдавать, если ты сам стал его инвестором? Делать незаинтересованное лицо было непросто, но Какаши старался и нарочито внимательно вчитывался в свои отчёты, но буквы продолжали плясать перед его глазами. Он снова не мог собраться, да и постоянное щебетанье зама сильно сбивало. — Убрал бы конкурента, меня всегда нервировали Учихи, у них нет ни одного чистого бизнеса, везде какая-то грязь, нелегальщина. Его бы сдал под суд, сам бы выкупил дешёвое заведение, убрал бы конкурента для Ли или может как раз отдал бы племяннику. Много вариантов. Но девочку как жаль, боги-боги, — настроение мужчины сменилось с тихо-планирующего до причудливо громкого, он снова причитал, а Какаши бросил на него внимательный взгляд. Намёк друга он прекрасно понял. Теперь же министру необходимо было выходить в свет и держать лицо перед своими сотрудниками, и он считал последние минуты, пытаясь оттянуть этот момент выхода из уже родного здания.***
Розоволосая девушка стояла перед крупным туалетным зеркалом в уборной, подсвеченным с внутренней стороны диодами мягкого света, и поправляла свой свежий макияж в привычном для себя стиле: небольшие стрелки подчёркивающие миндальные глаза, вишневый тинт для губ с эффектом увлажненного блеска, аккуратный румянец на бледных щеках. Она понимала собственную сладкую привлекательность, ведь не просто так многие из постоянных клиентов смотрели на неё едва ли не влюблёнными глазами и, очарованные её чуткой отстранённостью, оставляли рваные клочки бумаги с номерами, просились на личный диалог или предлагали встречу в более приятной обстановке. Работая в сфере услуг, где голых тел было более, чем адекватных диалогов, постоянно вытаскивая из уборных слипшихся парочек, обнаруживая вип-клиентов во всех позах и формах с клубными стриптизершами, Сакура внутренне заматерела — больше никакого румянца от смущения на лице, никаких переживаний и критики в свой адрес, лишь железная уверенность в своей мягкой привлекательности и компетенции. Её глаза отдавали дорогим изумрудом, и, смотря на неё, можно было забыть абсолютно обо всех делах и задачах, многое в этом мире блекло на фоне изгиба ее припухших губ, сдержанной улыбки и её феноменального ума. Такой она не была часто, в платье цвета глубокой полуночи совсем немного выше колена: абсолютно облегающее, подчёркивающее каждую складку мягкого тела, едва заметно намекая на то, что под тонкой шёлковой тканью. Держалась вещичка на девичьем бюсте и честном слове. На белоснежных плечах традиционная рубашка-кимоно с широкими рукавами глубокого алого оттенка побагровевшей крови. Сакура чаще была в комфортной одежде и смешно шутила, со своими подчинёнными была слегка строга, но предельно справедлива, и вряд ли кто-то из сотрудников был готов увидеть такое обличье начальницы. Собственный придирчивый взгляд зелёных глаз проверил каждую деталь образа: от идеальных распущенных волос, которые девушка залила сухим шампунем и пудрой для небольшого объема, до туфлей на широком каблуке такого же чёрного оттенка, в тон платью. Сакура знала, что ей не увернуться от сегодняшних обязанностей, но раз она не могла избежать контакта с прошлыми коллегами — ей хотелось отметиться. Показаться, что не пропадает, не голодает, не сдулась без их шарашкиной конторы и не работает где-то официанткой, как пророчила ей мама. Хотелось показать ему, что даже если он правда воспользовался ей в прошлом, то это не сломало её, а лишь укрепило веру Харуно в то, что она может проглотить всю выпавшую ей дрянь и пойти дальше, мирно переступив через разбитые мечты и, возможно, через разбитое нутро, которое рухнуло от страха неизвестности. Сакура давно решила поверить в худший расклад и жить с тем, что это всё позади. Раз Коноха была небольшой и чертовски тесной, ей не удалось бы избегать этого момента всю жизнь. Ей нужно было проявить силу внутреннюю, показать ему, что она больше не малышка, которая будет плакать от обиды или терпеть хоть что-то кроме восхищения и праведного обожания в свою сторону. — Да мне плевать, пусть думает, что я разоделась для него, — абсолютно спокойным голосом констатировала девушка, мягко поправляя платье в области бюста. Немного велико, и заметно было лишь в этой области. — Думаю, он запомнил меня зареванной серой мышью, увольнявшейся из этого ада, либо шлюхой на пилоне. Отличный разброс. Меня устраивает. Её не волновало то, что он есть в его голове — он и не уходил оттуда, его тихая ярость врезалась в мягкую девичью память, из которой она часто пыталась выудить подробности той ночи. Она помнила его серые глаза, его пустой взгляд абсолютно безразличных глаз сквозь неё, и ей нужно было воспользоваться моментом, чтоб теперь он видел её: точнее то, во что Хатаке превратил своей злобой прилежную девочку, которая когда-то потеряла голову от его шарма. На наручных часах девушки стрелки догнали цифру шесть, а в главном вестибюле клуба наконец послышался отдалённый шум и гогот, и Харуно поняла, что момент настал — последний раз внимательно осмотрев себя в зеркале, она поджала губы и несколько раз моргнула, проверяя целостность этой вселенной для себя. Тонкий цокот каблуков рвал тишину в опустошённой уборной, она уверенным шагом вышла на свет уже включенных софитов и, слегка прищурившись, нашла стоящего по стойке смирно Сая. Он был в парадном белом фартучке, и пусть его почти прозрачное лицо не выказывало раздражения, Сакура прекрасно знала степень злости их управляющего. Рядом, облокотившись на продолговатую тёмную барную стойку, стоял Учиха Саске с бокалом чего-то ярко-янтарного и поглядывал на вход в главный зал. — Как думаете, как я выгляжу? — Тихо осведомилась Сакура, смотря ровно туда же, куда ещё секунду назад всматривался её босс, и по шуму было вполне ясно, что прибывшие отдыхать люди уже снимали верхнюю одежду. — Я бы сказал, — немного призадумался Сай, подбирая подходящие слова, на которые был почти всегда скуп. Он никогда не видел представительницу начальства в таком виде, и, если бы он мог, он бы расплылся в улыбке мартовского кота, ведь в её образе всё было абсолютно идеально, как обожает педант-управленец. — Всё внимание будет на вас, мисс. — Нецензурно, — одним словом отрезал Учиха, делая крупный глоток виски, но продолжая исподлобья рассматривать свою подчиненную. — Ты выглядишь нецензурно, как обложка моего любимого порно-журнала. Мой брат про таких говорил просто, при желании могла бы разбить семью геев. А теперь иди и займись работой, и встреть их по высшему разряду. Будь ситуация иная, Харуно возможно встрепенулась, возмущаясь, что она здесь не девочка на побегушках и не должна делать работу хостес, но было слишком поздно что-то менять, и сейчас она лишь молча кивнула и неспешно пошла вперед, на ходу забирая из рук Сая длинный список гостей. Девушке было непривычно вставать за стойку хостес, но она всё же была там, и, выдохнув, она буквально позволила яркой улыбке озарить её лицо, создавая эффект доброжелательности. Приятная прохлада дорогого дерева под ладонью успокаивала, она немного опёрлась на стойку, оставив место для Сая — как управляющий, он так же должен был присутствовать при встрече гостей и объявлять им, куда им следует садиться. В прямые обязанности Сакуры на вечер входило проводить до вип-мест самых ключевых лиц этого мероприятия, то есть министра, его двух замов и тех, кого они захотят видеть за своим столиком на втором этаже, и иногда уточнять у гостей, всё ли их устраивает. Сакура проходилась пальчиком по списку гостей, отмечая для себя множество знакомых фамилий, и знала, что все они ждут одного человека. Хатаке Какаши заходил в зал уверенным твёрдым шагом, абсолютно не реагируя на слегка кланявшихся ему сотрудников, которые обязаны были делать полупоклоны при каждом появлении министра. Лёгким движением головы он позволил солнцезащитным очкам сползти на прямую переносицу, а рукой поправил чёрный галстук, который вообще-то лежал идеально. Взгляд пустых, бетонного оттенка серых глаз абсолютно случайно нашёл прямой и проницательный взор неограненного изумруда, произошло неизбежное столкновение, и, если бы такое было возможно, меж ними пошли бы взрывающиеся искры. Девушка поджала губы, в ужасе осознавая, что её худенькие коленки так же задрожали при его виде и тело бросило в необъяснимый трепет, как почти два года назад. — О боги, помогите мне, — чертыхнулась девушка, стараясь удержать маску непринуждённого лица, но она понимала, что их зрительный контакт был не встречей, а столкновением. От проскользнувшей мысли, что они могли спать, стало необыкновенно сладко, и Харуно сглотнула, думая о том, что у неё давно не было хорошего отдыха, а Хатаке в её голове было слишком много, и, возможно, поэтому её стена холода крошилась перед ним так легко. Он всегда выделялся среди мужчин, и в моменты, когда от его дотошности не выворачивало всех окружающих, он был иным, и Харуно всегда это покоряло, с первой минуты знакомства — её цепляла его абсолютно прямая спина и расплывающаяся улыбка одними уголками губ, ради которой она когда-то так упорно работала, стараясь выслужиться и получить взгляд восхищения. Лёгкая вальяжность движений и широкая уверенная походка, идеально сидящий по подтянутой фигуре костюм, крепкие и немного крупноватые руки, обрамлённые взбухающими венами. В нём не было общепринятой мужской привлекательности, которая часто выражалась в правильных чертах лица, как у Наруто, или же женоподобной внешности, как у Конохомару, но какая-то густая атмосфера уверенного мужчины витала около Какаши, делала его желанным для многих дам. Нулевой показатель таланта и сто процентов холодного разума, вкупе с рассудительными действиями, приправленные его фирменным взглядом исподлобья, когда он немного наклонял голову вбок, о чём-то думая. Учиха Саске был едва ли не самым красивым представителем мужского пола в Конохе, у него было высокое и худощавое тело, идеальное в пропорциях лицо: от правильно очерченных губ и выразительных глаз до заострённого носа, но даже так он терялся на фоне Какаши. Возможно, дело было в шлейфе опыта, который министр смог собрать в обрамляющий его шарм, а возможно в личной вкусовщине Харуно, которая так и не поняла всеобщего восторга по своему боссу, но едва могла стоять ровно перед Хатаке. Он неумолимо приближался к её стойке, сопровождаемый Майто Гаем и его дражайшим племянником Ли, который смущённо смотрел в выложенный красным паркет. Харуно вернула себе яркую улыбку, которая минутой ранее успела дрогнуть, и почтенно поклонилась, когда наконец процессия из трех мужчин подошла достаточно близко. — Мы рады приветствовать вас в нашем клубе «SEVEN», для нас государственные служащие всегда будут почётными гостями, — елейным голосом уведомляла Сакура, стараясь не смотреть на стоящего прямо перед ней министра. Он же наоборот, к своему удивлению, не мог перестать рассматривать бывшую сотрудницу. — Сегодня, исключительно для вас, я буду выполнять роль личной хостес, поэтому, если вы не против, я провела бы вас до ваших вип-столиков на втором этаже. Если у вас есть пожелания — вы могли бы взять с собой ещё до трёх персон. — Саку, да простят меня боги, как ты хороша! Будь я помоложе, лет эдак на пятнадцать, ты бы сегодня не столики обслуживала, а сидела бы в вип зоне и отдыхала. Ли, присмотрись к этой редкой красавице, отстань от линолеума наконец-то, — едва ли не рявкнул под конец мужчина, крепко хлопая родственника по спине, чтоб тот перестал смотреть в пол, но в итоге несчастный парень лишь залился густой краской. — Я тоже очень вам рада, Гай-сама, надеюсь, вы отлично проведёте время, — снова поклонилась девушка, тихо хихикнув про себя. Она и так довольно часто сидит в вип-зоне, но заваленная работой и макулатурой. Сакура так и не дождалась полноценного приветствия от своего бывшего начальника, но смогла заметить скользящий взгляд серых глаз на себе, когда она кланялась, но понять было сложно, что за эмоции прятались там, за непробиваемой бетонной стеной его самообладания. — Уже у вашего стола будет ожидать Саске-сан, он лично вас поприветствует и побеседует, — уведомила девушка, забирая с собой три меню, и, развернувшись, указала рукой на винтовую прозрачную лестницу, тянущуюся ко второму этажу. Сколько же людей едва ли не валились с нее в самые бурные ночи и сколько раз Сакура умоляла поменять её для снижения травмоопасности, но если бы её хоть кто-то слушал. — А ваш дорогой Саске-кун так ленив, чтоб лично поприветствовать нас тут, при честном народе? В заведении Неджи и он, и мой Ли лично спускаются к своим гостям особого класса, и, знаешь, милая, это что-то говорит об… — Гай, хватит, — отрезал Какаши, даже не смотря в сторону своего зама, и этого хватило для мгновенной тишины со стороны темноволосого мужчины. Он мгновенно притих, даже не успев завершить фразу, и как же розовласка была этому благодарна сейчас, у неё не было полноценных инструкций на случай выпадов в сторону своего босса. — Сакура, нас будет трое наверху, позже, если он будет в кондиции, пригласите к нам Шикамару в благодарность за его работу. — Простите, что именно для вас кондиция? Мне стоит понимать, чтоб контролировать ситуацию, — мягким голосом уточнила девушка, прижимая к груди плотную обложку менюшек, впервые за год слыша голос своего бывшего начальника. Очень необычный всплеск эмоций плодился в ней от его тихого, размеренного тембра голоса, от грызущего раздражения до лёгкого укола тоски, ведь раньше он никогда не звучал так уважительно по отношению к ней. — Бутылка шампанского или же четыре креплёных джин-тоника — это крайняя кондиция, успеет выпить больше — пусть остаётся там. И, пожалуйста, подготовьте место отдельное через несколько столов от нашего, я буду ожидать гостя для небольшого диалога, поставьте там шампанское и что-то исключительно на ваш вкус, — он чеканил быстро и точно, отдавая распоряжения лично ей, пока Сай занимался рассадкой возбуждённых гостей за столы. Они смеялись и что-то громко обсуждали, спотыкались о дорогие ковры, шумели стульями и приборами для посуды. — И ещё, исключительно на ваш вкус, не хочу, чтобы моей последней просьбой занимался кто-то, кроме вас. Девушка остановилась у их персонального вип-стола: плотно набитые красные диванчики с двух сторон от идеально блестящего стола из тёмного дерева, с высокими спинками, простёганные блестящими чёрными нитками. Всё это пространство, сверху подсвеченное довольно интимно приглушённой люстрой, отделялось от остального помещения клуба бархатной ширмой, которая могла хоть немного создать атмосферу уединения и тишины. Она положила меню на стол, и, пока Гай и Ли о чём-то горячо спорили, рассаживаясь рядышком на один диванчик, рассуждая о тесноте и неудобстве, Какаши аккуратно остановился около Сакуры. — Пожалуйста, следите за Наруто, чтоб не пил много. Разбавьте ему соком или водичкой, этот олух всё равно крепче чая редко что пьёт, — тихо уведомил Какаши, поглядывая на свои часы, чтоб избежать зрительного контакта с новоиспечённой хостес. — Этих двоих тоже касается. — Я вас поняла, Какаши-сан, — слегка поклонилась девушка, не зная, куда деться и как лучше обойти министра, вставшего в самом проходе. — Если что-то понадобится, пожалуйста, уведомите вашего официанта или попросите позвать меня, а Саске-сан подойдет буквально через пару минут. На пару мгновений повисла натяженая, очень неловкая тишина, в которую никто из них не знал, куда им лучше деться и как правильнее себя вести, и полу вскрики Гая за их спиной лишь делали ситуацию хуже и хуже. Сакура тихо вздохнула и снова откланялась, плавно, бочком обходя министра, чтоб смыться в свой кабинет. — Сакура, я хотел сказать тебе, — аккуратно начал Хатаке, делая небольшую паузу после её имени на своих губах, ему было сложно сдерживать ряд непривычных для себя эмоций, которые прятались под его маской абсолютной непоколебимости. Он совсем забыл её аккуратно круглое лицо с полупрозрачной кожей, живыми глазами и первый раз действительно смог разглядеть, узнал какого цвета её глаза и волосы лишь когда она увольнялась, с таким оглушительным скандалом, и теперь перед ним стояла та же смущённая, но более сдержанная девушка. Он понимал, что Харуно прятала свои переживания, отлично читал это, но не мог её судить. Ему самому было до паршивого неловко, абсолютно несвойственная ему эмоция, ведь той самой ночью, когда последний раз они увиделись, он не смог сдержаться: он послал на три весёлых Гая, рявкнул на какую-то блондинку и лично довёз тихо сопящую на своём плече девушку до её квартиры, и слава богам, что он требовал со всех сотрудников предоставлять личные данные. Хатаке косо смотрел на любопытного водителя такси, и поэтому министру пришлось аккуратно завернуть едва живую Харуно в свой пиджак. Даже так она выглядела более цензурно, чем в своём прелестном наряде стриптизерши. Ключ от скромной квартирки нашёлся в её небольшой сумочке, которую он вытряс с едва живого от ужаса Сая, но оставить спящую девушку в такой неудобной одежде спать на неразобранной постели почему-то не получилось. Надо было, но просто не вышло. Хатаке чертыхался и матерился, разбирая кровать и заправляя её в, конечно же, розовое постельное белье, он ненавидел себя, но, крепко зажмуривая глаза, стягивал с юного тела тесные кожаные элементы наряда. Ему не хотелось лишний раз касаться мягкой прохладной кожи, которая едва ли не таяла под его дрожащими пальцами. Он стоял перед ней на коленях, и пока она тихонько сонно бормотала что-то в крепком невменозе, министр стягивал шёлковые чулки с расслабленных девичьих бёдер, аккуратно искал застёжку юбки, освобождая тонкую талию от тесной резинки пояса. Какие-то части её тела он всё же замечал и, шипя сквозь зубы, крепче жмурился, стараясь не разбудить своими полу рыками спящую Харуно: он был пьян и раззадорен, в его скучной повседневной жизни случилась встряска, которая взбудоражила кровь в его венах, и перед ним лежала невозможно притягательная розовласка, которую в клубе он готов был выкрасть или выкупить за любые богатства этого мира. Когда же с комичным переодеванием было кончено, Хатаке смог наощупь найти уборную и налил в небольшой розовый тазик, почему-то стоявший прямо в ванной, прохладную воду. Ему показалось ужасным, что Харуно будет спать всю ночь в одежде, которая принадлежала какой-то стриптизёрше, да и он ощущал, что где-то девичья кожа вспрела, где-то ощущался под пальцами пролитый и присохший липкий алкоголь, и он искренне не мог допустить этого. Он аккуратными движениями обмыл ноги, обмякшие руки и живот девушки, а после, накрыв её пудровым одеялом и крепко укутав, обмыл тонкую шею и лицо, стараясь мягкими движениями смыть макияж. Когда-то от сотрудницы министерства он слышал байку, что это едва ли не смертельно опасно для кожи женщин — спать с полным макияжем, и его это так потрясло, что его выпивший мозг посчитал необходимым тщательно умыть девушку. Что-то смыть удалось, что-то упорно не оттиралось, но он считал, что это лучше, чем спать в полном боевом раскрасе. Пока он делал это, невольно не мог удержаться от разглядывания того, за что не осудит себя же — он всматривался в её лицо. Абсолютно безмятежное, святящееся изнутри, оно притягивало какой-то невообразимой магией; Какаши искренне восхитили едва подрагивающие реснички розоватого оттенка, слегка надутые розовые губы и безмятежность сна этой поразительной девушки. Уже тогда, подле её постели, ему было искренне стыдно за её горькие слезы отчаяния, которые просто обезоружили его и лишили малейшей возможности держать себя в руках. Какаши, абсолютный профи и лучший юрист этой страны, не знал как себя вести и злился от этого ещё сильнее. Она была подле него почти год, но тогда в тот день выбила землю из-под ног министра и заставила в ужасе оглянуться на самого себя: на измученного старика в свои тридцать, на абсолютного одиночку, который едва ли ощущал человеческого тепла и из-за этого стал тем, кого ненавидел в детстве. Стал тем, кто повышает голос на девушек, нудит и кажется абсолютно невыносимой мразью, и именно в ту ночь Хатаке понял, что если бы он был своим же сотрудником, при таких условиях труда и давлении, просто набил бы самому себе рожу. И это искренне испугало его, заставило крепко сжать зубы и подумать о том, где именно он свернул не туда и кого именно из своих друзей он послал к чёрту на реально дельном совете? Он собирался уходить, и, поднявшись с пола, слегка отряхнув потрёпанный костюм, Хатаке резко замер на месте, буквально как вкопанный. Он заметил, краем глаза, что всё ещё спящая Сакура тянула к нему руку, и именно тогда воздух вокруг него загустел. Терзания рвали его всего несколько секунд, но в итоге он не смог сдержаться и аккуратно подал ей руку: девушка сразу же цепко схватилась за большую мужскую ладонь и, радостно причмокнув во сне, прижала её к своей груди. Какаши искренне поблагодарил самого себя за то, что предварительно закутал розовласку в одеяло, но удержаться на ногах не смог и вовсе не из-за того, что она тянула сильно. Тянула она сильно, но не физически. Хатаке не смог, абсолютно не смог отказаться от такого редкого карт-бланша для себя — ощутить на своей груди сгусток нежности, ласки и податливого тепла, человеческого. Полежать на постели, а не на рабочем диване, вдохнуть терпкий аромат персиковых духов и приторного шампуня, а не своих проклятых сигарет. Он корил себя, ведь абсолютно нагое тело юной красавицы отделялось от него самого прослойкой одеяла, а ведь он едва знал её, никогда не смотрел и не вглядывался в смеющиеся зеленые глаза. Какаши было странно, от неловко до стыдно, ему хотелось женской ласки, но почему-то его присутствие около Сакуры казалось ему же наглым преступлением. Будто с ней должно быть всё не так. В абсолютной тишине он пролежал с ней почти час, крепко прижимая крохотное для него тело к себе, позволяя себе зарываться носом в её пушистые локоны и наслаждаться. После, спустя дни, недели, месяцы, он скажет себе, что это была выходка его пьяной стороны, что он лишь хотел найти каплю покоя в этом безумном дне, но теперь… — Простите, вы что-то хотели спросить? — замершим голосом уточнила Сакура, смотря на Какаши пытливым взглядом зелёных глаз, тихо чего-то ожидая. Её ресницы дрожали, мир вокруг громыхал и шумел, но казался фоновым; он упорно молчал, смотря куда-то над её макушкой, и она корила себя за то, что позволяет себе о чём-то думать или на что-то надеяться. — Нет, ничего, всё в порядке. Ты свободна, — опомнился Хатаке, будто выбираясь из своих мыслей, и именно в эту секунду Сакура резко наклонилась, боясь показать ему, что так и не выросла. Абсолютно. Такие глупые слёзы навернулись, что Харуно стало стыдно за саму себя и нужно было капитулировать скорее, бежать и убеждать себя, что это всецело её вина, что она позволила себе хотя бы на что-то рассчитывать. Девушка аккуратно обошла мужчину сбоку и уверенным шагом двинулась в сторону лестницы, планируя вкусно выпить бутылочку шампанского в своём кабинете и выплеснуть все скопленные эмоции, в которых сложно было разобраться, но чья-то сильная рука рывком схватила тонкое девичье запястье. Сакура ойкнула, разворачиваясь по инерции, не рассчитав, едва держась на этих проклятых каблуках, она прижалась к широкой груди Хатаке, на что он лишь тихо улыбнулся. — Я вспомнил, что хотел сказать тебе, — Какаши ощутил забавный вкус этой маленькой интимной сцены, что-то было в этом перечно-острое, яркое, что давала ощутить лишь эта забавная девочка, прижавшаяся к его груди, и он с огромным удовольствием смотрел на зреющее смущение, бутонами алых роз расцветающее на её щеках. Чистый блеск эмоций. — Ты выглядишь великолепно.