Морское стекло

«Меня зовут Уильям-Джеймс Гривз. Я пишу эти строки 5 августа 1731 года в надежде, что никто и никогда не сможет их прочитать. Они нужны мне лишь для того, чтобы выплеснуть в них свою душу, и описать все те ужасные события, которые произошли со мной за последние пару дней. Можно сказать, я счастливчик, раз у меня есть такая возможность, однако вряд ли бы кто-нибудь осмелился повторить такое, узнай он, в какой обстановке мне приходится писать. С еще меньшей вероятностью он бы сумел поверить в то, о чем я собираюсь поведать, и поэтому я намерен сжечь эти бумаги, как только ступлю на сушу. По моим подсчетам, в запасе у меня еще есть около трех суток. Нужно спешить. Я работал матросом на торговой каравелле. По документам флота я до сих пор числюсь как служащий. Мы возвращались в Европу с ценной партией груза из Нового Света, ныне – Америки. Корабль был в пути уже около недели, и 3-го августа в свете заходящего солнца дозорный криком оповестил, что видит у горизонта скальные образования, которые не были нанесены на карту. Капитан мгновенно воодушевился. Схватив новейшее изобретение математика Джона Хэдли, с которым он водил дружбу – секстант, он сразу же начал рассчитывать координаты корабля, приговаривая, что никакая обезьяна из Нового Света не имеет права оспаривать* главенство европейской науки. Ему удалось определить, что мы уже пересекли середину Атлантики, и теперь прямым курсом двигались к берегам Португалии. Точные координаты он записал на бумажку и спрятал в нагрудный карман, видимо опасаясь, что кто-либо другой опередит его открытие. Корабль тем временем приближался к таинственным мысам. Небосвод медленно затягивался полотном ночи. Уже было слышно, как волны бьются о вырастающую из моря черную громаду скал. Вся команда находилась во взбудораженном состоянии. И тут на нас обрушился зловещий рок. Над мятежными океанскими просторами разразилось пение, подобного которому я не слышал нигде и никогда. На родине я был большим ценителем музыкальной сцены, бывал на дивных представлениях итальянских маэстро, оборачивающих историю в сплошной поток симфонии и песни. Конечно, меня там не жаловали, и зачастую приходилось пробираться тайком, лишь бы различить хотя бы нотку заветной арии. Но даже прекрасные «Ариадна» и «Октавия» не шли ни в какое сравнение с тем, что нам довелось услышать. Это была чарующая, величественная мелодия, каким-то непостижимым образом переплетающаяся с плеском волн. Она казалась голосом самой природы, эталоном красоты, так что у многих на борту подкосились колени и слезы заблестели на глазах. Это было просто какое-то состояние транса. Некоторые из команды перепрыгивали борт корабля и бросались в темные воды, следуя зову песни. Другие рыдали в семь ручьев, ползая пластом по палубе. Каравелла потеряла управление. Мы шли прямой наводкой на рифы, острыми зубьями выглядывающие из бурлящей пены. Никого в тот момент это не волновало. Послышались треск, грохот, и через секунду мое сознание обрушилось в пучину ледяных вод. Я уцепился за какой-то обломок и бессильно повис на нем. В тот момент меня окружала лишь тьма. А мелодия, владычественным тоном призывающая к внемлению, тонула в беспросветном мраке. Непостижимым образом я не погиб той ночью. Открыв глаза в свете бледного солнца, я обнаружил, что лежу в огромной луже на стылом камне. Меня трясло от озноба. С хрипом втянув воздух, я нашел в себе силы подняться на одно колено. Кругом была пещера. Огромная морская пещера, с бесчисленным множеством голых каменных островков. На поверхности многих из них виднелись распухшие доски, лоскуты тканей и обломки старых, разваливающихся судов. Похоже, наше крушение в этом месте было далеко не первым. Редкие тела членов команды виднелись среди всей разбросанной гнили. Одни подавали признаки жизни протяжными стонами, другие лежали бездыханными, наполовину в воде. Меня выбросило на такой же каменный островок, но этот явно выделялся размерами, и на дальнюю его часть волны вынесли остов разбившейся каравеллы. Это-то обстоятельство меня и спасло. С трудом встав на ноги, я, покачиваясь, двинулся к корабельным останкам. Днище трюма, к великому счастью, оказалось пробито. Я помнил, что в Новом Свете мы закупали травы, использующиеся в медицине коренных народов. Их следовало отдать европейским ученым для исследования свойств и создания лекарственных препаратов на их основе. Я сразу же отыскал эти мешки. Они отличались цветом от остальных. Также я увидел в глубине пару уцелевших бочонков с пресной водой и наполнил висевшую на поясе флягу. Разорвав несколько полотен, я насильно запихал в себя их содержимое, обильно запивая жидкостью. Я не знал, что я принимаю, и зачем, но через повышающийся жар осознавал, что без медицинской помощи этот день я могу не пережить. Я поглощал травы одну за другой, разрывал новые и новые мешковины. Зеленоватые, с желтизной, фиолетовые – они были всех цветов. Я делал это до тех пор, пока у меня не помутнело в глазах. Поднимающаяся дрожь в коленях приказывала остановиться. Трясущейся походкой я вышел из трюма и тут же упал на каменное покрытие. Тело отчаянно лихорадило. Кровь стучала в ушах, взор постепенно заволакивало плывущее марево. В полубреду я почувствовал, что больше не могу это терпеть, и меня вырвало всем тем, что успело поступить в мой желудок. Перевернувшись на спину, я раскинул руки и закатил глаза. Стало немногим легче, но рассудок продолжал медленно угасать. Веки затянулись сами собой, и прямо там, около корабельных обломков, я потерял сознание. Глаза я сумел открыть только по прошествии нескольких часов. Солнце уже клонилось к закату, голова побаливала от голода и принятых трав. Но симптомы лихорадки, о чудо, отступили, и лишь небольшая слабость в теле имела место быть. Я медленно поднялся и окинул взглядом пещеру. Человеческие стоны еще доносились в воздухе, но они стали тише. Намного тише. Ледяной ком подступил к горлу, и меня чуть вновь не вывернуло наизнанку. Спасло лишь то, что желудок был пуст. Я чувствовал, что обязан помочь им. Ведь они были моими товарищами. Слегка заторможено я бросился к трюму. Заскочил внутрь, наполнил небольшой мешок травами и отправился на поиски пищи. Из провианта у нас было несколько бочек солонины, и я всем сердцем желал отыскать хотя бы одну из них. Солонины не оказалось, но по пути я нашел мешок сухарей и ящик с лимонами, большая часть из которых уже покрылась гнилью. Ученые люди говорят, что они спасают от цинги. Прихватив с собой несколько уцелевших штук, я пополнил флягу и выступил наружу. «Джон! Ален!.. Капитан!!!» – я бежал вдоль берега, отчаянно всматриваясь в бессчетное количество каменных островков. На некоторых лежали трупы. Среди них я узнал Джона Петерса – он был моим другом. Придя в команду чуть позже меня, он сразу стал душой компании и травил байки чуть ли не перед каждым отбоем. Холостой, с отменным чувством юмора. Я не нашел в себе сил смотреть дальше на его тело. Слезы выступили на глазах, и я отвернулся. И в тот же миг с другой стороны острова я увидел капитана. Из воды торчали острые рифы, и его тело было буквально нанизано на них, а руки свисали вниз. У меня подвернулись колени. Я больно ударился о сырой камень и заплакал. Плакал недолго. Через какое-то время пришло осознание, что я попусту трачу силы. А они мне были еще ох как нужны. Утершись рукавом, я поднялся, и тут сквозь пелену отступающих слез вдруг заметил крохотную фигурку. Вдалеке, у самых оснований скал, на небольшом выступе сидел человек. Я еще раз протер глаза и прищурился. Это был Чак! Юнга, для которого наше плаванье стало первой большой экспедицией. По моим догадкам ему было не больше 17-ти лет. Он сидел, скрестив ноги и заткнув уши пальцами. Я приветственно крикнул и замахал руками. Чак только помотал головой, и тут до меня дошло… Закат! Пленительное пение раздается на закате!!! От ужаса я чуть было вновь не потерял равновесие. Ни коим образом я не мог передать мальцу припасы – он находился слишком далеко. Бросив на него полный горести взгляд, я подхватил мешок и кинулся к каравелле. Но только я ступил было внутрь трюма, из-за ближайшего выступа раздался протяжный стон. Человек! Я был в ступоре с долю секунды. Затем резко подскочил к скальному образованию и заглянул за него. Прямо рядом с моим островом из воды поднимался каменный утес. Остроконечный и длинный он наклонялся под углом к горизонту, а сбоку был пологий пятачок, на котором изнемогал Джозеф – корабельный доктор. Я в полтона позвал его. Джозеф медленно повернул голову. Длинные волосы спутались на его лице, а очки в изящной оправе, скорее всего, канули в морской пучине. «У нас нет времени Джозеф. Лови! И заткни уши!» – я бросил ему мешок с провиантом и травами. Следом полетела кожаная фляга. «Чего… Гривз…» – только и успел простонать он, но я уже бежал обратно к трюму. Воск! Особый воск из листьев тропического дерева, произрастающего на континенте Америки! Он был очень мягким, густым и с его помощью можно было наглухо забить уши. Это также был один из наших товаров, хранящийся в небольших кулечках в ящике. Я нашел его не сразу. Около 10-ти минут я отчаянно раскидывал доски и перекатывал бочонки из стороны в сторону. Оттаскивал сундуки и распинывал мешковины. Я молился каждому из богов, которых только мог вспомнить. И был услышан. Один кулечек отыскался у самого борта, заваленный какими-то тряпками. Трясущимися руками я потянул за тесемку, связывающую горлышко. Она сорвалась легко. Зачерпнув крупные горсти, я по очереди залепил воском сначала одно, а затем и второе ухо. Вначале показалось, будто меня окутали глубины океана. Окружающие звуки перестали существовать, только приливающая к голове кровь гудела на фоне тишины. Несколько секунд я переводил дыхание. Дальше – как ужалило. Джозеф! Наверняка он не уделил моим словам должного внимания! Я стремглав бросился к соседнему островку. Врач сидел, опершись о скалу, и неторопливо попивал из фляги. Рядом с мешком была рассыпана кучка фиолетовой травы. Завидев меня, он ткнул в нее пальцем, что-то крикнул и покрутил у виска. «Это уже неважно, Джозеф! Лови! Залепи себе уши!» – я с размаху кинул ему мешочек, еще не подбежав к краю. Доктор закрыл голову руками и повалился на бок. Воск приземлился в каком-то полуфуте от него. Глянув исподлобья, он начал что-то кричать, даже потрясал кулаками, но я тот же час перебил его: «Да закрой ты свой рот, Джозеф! Как ты можешь быть таким тупым?! Солнце почти садится! Еще раз поддашься этому зову – и ты покойник!!!» Мои слова возымели мгновенный эффект. Врач побледнел, резко замер. Потом спешно запустил руки в кулечек и тоже забил уши. Теперь мы были в одинаковом положении. Я жестами пытался ему объяснить, что должен еще раз проверить остров, но Джозеф прервал меня, и как бы поскреб по ладони невидимым предметом. «Огонь!» – догадался я. Показав ему знак окей, я побежал к кораблю. Курящие члены команды имели обычай держать огнива в собственных карманах. Единственная же найденная мной коробка с порохом оказалась вымокшей насквозь. Я выругался сквозь зубы. С сухим порохом еще можно было бы попытаться зарядить ружья. Мечтать об артиллерии не приходилось вовсе – все корабельные пушки снесло за борт во время крушения. Солнце практически касалось горизонта. Еще немного, и по этому месту разольется тьма. Тогда я подумал, быть может, источник ужасающей мелодии не может переносить света? В таком случае развести костер нужно было как можно скорее! Но где же взять искру… Я крепко задумался, и вскоре меня осенило. Капитан! Все ценные вещи он держал под замком в ящике своего стола. У него не было причины хранить их в карманах! От осознания его горькой судьбы картина перед глазами вновь содрогнулась. Но медлить было нельзя. Я бросился наружу, вскарабкался на палубу и вышиб дверь капитанской каюты. Внутри царил полный кавардак. Все книги, карты, письменные принадлежности гурьбой валялись вдоль стен. Оконные стекла выбило от сильного удара. Деревянный стол был опрокинут вверх тормашками. Я подскочил к нему и пинком сбил днище. Внутри, к великой радости, обнаружились огниво, секстант, а также одинокий бумажный** патрон и мастерского качества пистолет, прикрытый записями. Я медленно поднял его и осторожно откинул крышку пороховой полки. На подложке пересыпался черный порошок. Заряжен! Я скусил краешек бумаги, высыпал в ствол порох и надежно утрамбовал все шомполом. Заткнул пистолет за пояс, прикрыл рубахой и бегло огляделся по сторонам. На стене каюты висела скрещенная пара сабель. Наш капитан прикупил их в одном порту незадолго до последнего плаванья. Я подступил к ним и по очереди вытащил каждую из ремней. Проверил остроту клинков. Не то, чтобы они соответствовали армейским стандартам, но и сильно тупыми не были. Что не могло не вселять надежду. Подхватив огниво и пачку бумаг, я выбрался наружу. Собрал по пути в охапку несколько досок и двинулся к Джозефу. «Хэй!» – обратился я к нему криком и лишь затем осознал, что он не мог меня слышать. Бросив поклажу, я потряс в воздухе саблями и подпрыгнул на месте. Врач, наконец, меня заметил. Завидев оружие, он явно приободрился. Поднялся и протянул перед собой руки. Я прицелился и кинул ему клинок в ножнах. Джозеф аж присел, ловя его, и тут же крепко прижал к груди. Оголил сталь и победно потряс ею над головой. Сделал пару взмахов, выпад, с благодарностью посмотрел на меня. Я улыбнулся в ответ. Пистолет показывать не стал. Мы принялись разжигать костры. Я перебросил ему часть бумаг, предварительно скатав их в комок, за ними последовали огниво и доски. Престарелый врач на удивление быстро управился с задачей, и вскоре на наших бережках уже плясали яркие языки пламени. Я жестом предлагал Джозефу перебраться ко мне, но он лишь бросил испуганный взгляд на воду и яростно замотал головой. Обнаженные сабли мы положили подле себя. Чуть погодя, я еще раз сделал обход по краю острова, но никого живого поблизости не оказалось. Кажется, некоторые члены экипажа еще шевелились вдалеке, но они никак не реагировали на мои окрики. Об участи старшего помощника Алена Эшби я старался не думать. Мы были в хороших отношениях, пару раз он приглашал нас с Джоном на дегустацию изысканных напитков. Однажды он даже обещался нам достать вино из самого Бордо, но что-то подсказывало, что этому уже вряд ли суждено было сбыться. Невольным образом мой взгляд упал на выступ бедолаги Чака. Его уже медленно заволакивала завеса тени. Меня аж передернуло, и я поспешил вернуться назад, к кострам и Джозефу. Мы старались перекидываться какими-то фразами. Даже пробовали разработать язык жестов. Я пытался втолковать ему, что необходимо вместе строить плот и выбираться отсюда, но, кажется, он не понимал меня так же отчаянно, как и я его. В итоге мы сошлись на том, что будем приглядывать друг за другом, и молча уставились перед собой. Ни треск костра, на плеск волн не долетали до наших ушей. И мы ничуть не жалели об этом. Краешек солнца еще поднимался над морской гладью. Ветер усиливался и начинал шевелить воды. Тогда-то это и произошло. Как будто штормовой шквал, ураган энергии обрушился на пещеру. Я пал ниц и закрыл уши ладонями. Завеса тишины обволакивала сознание, но иногда, словно издалека, из-за нее доносились случайные нотки. Это была она! Пленительная песнь! Я осмелился осторожно приподнять голову. Узренный тогда ужас до сих пор стоит у меня перед глазами. Недавно стонущие, кажущиеся мертвыми члены команды словно встрепенулись и потянулись к воде. На их лицах светилась великая благодать, а глаза их смотрели невидящими взорами. Один за другим они переваливались через края каменных островков и тонули в беснующихся водах. Мои крики не оказывали на них никакого воздействия. Я был не в силах что-либо поделать. В отчаянии я перевел взгляд на Джозефа. Он забился под самый утес и едва удерживал саблю трясущимися руками. Я тоже схватился за оружие и переполз выше костра. Ужасная мелодия, кажется, умолкла. Или стала тише. Никто больше не шевелился. Не падал в воду с благоговейным ликом. Только несколько трупов виднелись на скалистых мысах. Какое-то время мы сидели в напряжении, вцепившись в рукояти клинков. Затем переглянулись. Доктор жестом указал пересесть ближе к кострам. Я не стал противиться.»