Проклятое солнце

      В близлежащей деревушке редко можно поживиться чем-нибудь необычным, но Йоко все равно мотается туда почти каждый день, пререкается с местными наемниками и даже убивает кого-то, заявившего, будто ее бросил парень. Кровь на руках ощущается отвратительно, капает на пол с противным хлюпаньем, и Йоко снова кажется, что сверху на нее давит озеро. Кашель раздирает грудь так, что становится вовсе невозможно дышать, Аоба шипит укоряюще, и Йоко отмахивается, разбрызгивая вокруг вязкие кровавые пятна.       Через пару дней она снова с кем-то бессмысленно спорит, но вовремя вспоминает, что отмывать с одежды чужую кровь – утомительно, а не весело, и подсыпает оппоненту в стакан яд. Дни тянутся один за другим, и в какой-то момент Йоко не придумывает ничего лучше и экспериментирует с собственной чакрой. Йоко хочет похвастаться, что присматривает за убежищем и отцовскими образцами, но за ней самой присматривает вездесущий зануда-Кабуто, и ей не остается ничего другого, кроме как раз за разом сбегать.       Кабуто, впрочем, закрывает глаза на все ее выходки и только отмахивается, позволяя не путаться под ногами, так что Йоко постепенно перебирается на обласканное солнцем местечко неподалеку и устраивает себе самый настоящий домик на дереве. Чувствовать себя непоседливым непослушным ребенком оказывается крайне забавно, и в какой-то момент домик обзаводится скрытой подземной лабораторией. Йоко обзывает себя безумным ученым и даже придумывает нелепый устрашающий смех и запирается в своем маленьком иллюзорном мирке, пока развлечение совсем не наскучивает.       Время течет, но кажется одной застывшей на краешке листа каплей утренней росы, и оттого хочется тряхнуть ветку так, чтобы оказаться залитой водой с головы до ног, будто окунулась в холодное озеро. Йоко разглядывает капельку, склонившись к ней низко-низко, подставляет под листик ладонь и облизывает сухие губы. Сдавленное дыхание запускает движение, и капля срывается вниз, холодит кожу и достает брызгами до кончика носа. Йоко жмурится от удовольствия, собирает воду языком и причмокивает, запрокидывая голову. Обращенное водой время, пожалуй, кажется ей недостаточно сладким, и она сбивает капли одну за другой в поисках той, какую ей хочется.       Подходящая, впрочем, не находится вовсе, и Йоко, презрительно фыркнув, отправляется в город. На языке остается привкус разочарования, отчего-то хочется пить, и солнце греет макушку так сильно, будто хочет поджарить на ней обратившиеся красными волосы. Йоко не нравится эта ее дурацкая особенность, точно выдающая с головой, и она сплетает легкую косу и накрывает голову тонким шарфом, превращаясь в одну из десятков обыкновенных женщин. Йоко бродит по знакомому до тошноты городу, разглядывает людей и тянет себе под нос заунывную песенку, оканчивающуюся чем-то вроде визгливого кашля.       Яркое солнце слепит глаза так, что приходится жмурится и закрываться ладонью, и Йоко покупает в одной из лавок нелепую широкополую шляпу, подвязанную красной лентой, нахлобучивает ее на голову и прячет в рукавах ладони. Притаившийся на ее запястье Аоба шипяще смеется, потому что Йоко терпеть не может головные уборы, и она, поджав губы и сложив печать, велит ему испариться. Денек продолжается в тишине, заполненной доверху звуками уличной жизни, Йоко насвистывает пришедшую на ум песню, и кто-то даже оборачивается ей вслед. Впервые в жизни одиночество кажется ей жалким и утомительным, неприятное чувство щекочет пальцы, а еще ужасно хочется пить. Время-вода скапливается градинками пота на лбу, впитывается в края соломенной шляпы и скатывается по виску, путаясь в волосах.       Маленькое кафе на стыке улиц встречает ее тихой прохладой и запахом жженого сахара, и Йоко усаживается за первый попавшийся столик, стягивает осточертевшую шляпу и бросает ее рядом. Нерасторопная официантка принимает ее заказ целую вечность, приносит стакан воды и так приторно улыбается, будто сладостью несет от нее. Тонкие занавески скрывают распахнутые настежь окна, цепляются за края рамы и шумно трепещут на налетающем то и дело ветру. Вечером должно стать прохладнее, и уже сейчас жара смешивается с ветром, ласкает открытую шею и пылью оседает на кончике языка. Йоко делает несколько глотков, болтает воду во рту и выплевывает обратно, наблюдает за осевшими на столе брызгами и, кривя в отвращении губы, утирает их рукавом.       Маленькое заведение с пустыми столами кажется ей ужасно нелепым, пока одиночество ее не разбавляет фигура в длинном плаще и такой же ужасающей, как ее собственная, соломенной шляпе. Еще одна фигура, высокая и совершенно ей не знакомая, усаживается за ее столик напротив, подпирает ладонями щеки и по-акульи скалится, демонстрируя два ряда похожих на колья зубов.       Учиха Итачи садится в отдалении, поправляет шляпу так, чтобы видны были разве что опущенные уголки его губ, и складывает перед собой ладони. Йоко думает, что он похож на прилежного ученика какой-нибудь школы для умников, хихикает себе под нос и получает в ответ смешок от другого. Йоко разглядывает следы жабр под его маленькими, по-рыбьи круглыми глазками, склоняет голову набок и переводит взгляд на прислоненный к столу огромный клинок. Из-за дурацкой шляпы не видно, смотрит ли Итачи в их сторону, но теперь Йоко думает только о том, что ее заказ вообще могут не принести.       – Барышня ведь не смеется над нами? – рыбоподобный подается вперед, сцепляет пальцы в замок и улыбается так широко, что кажется, будто голова Йоко поместится в его рот целиком. – Я могу убить тебя, даже не используя Самехаду.       Он называет имя меча так легко, словно хвалиться больше ему решительно нечем, и Йоко смутно припоминает связанное с ним имя. О Хошигаки Кисаме отец рассказывал ей вскользь, как о чем-то вовсе незначимом, и Йоко тоже широко улыбается, машет ладонью перед лицом и кивает в сторону застывшего неподвижно Итачи:       – О, нет-нет, я смеюсь над ним, а не над тобой.       Повисает короткая неловкая пауза; Йоко продолжает скалиться, словно силится переиграть акулью улыбку собеседника, и тот вдруг захлопывает пасть с оглушающим клацаньем, запрокидывает назад голову и принимается хохотать. На шее его тоже виднеются жабры, серая кожа кажется блестящей от влаги, и в целом он больше похож на рыбу, нежели человека. Йоко разглядывает его с непристойнейшим любопытством, облизывает пересохшие от жажды губы и оглядывается на застывшую в дверях официантку. Этот город полон наемников, так что все знают обозначение алых облаком на черных плащах, и, думает Йоко, ей стоило бы поторопиться, а не строить из себя труп раньше времени.       – Он может убить тебя одним взглядом, – отсмеявшись, сообщает Кисаме, и слова его вовсе не выглядят пустозвонной насмешкой.       – Да, я знаю, – Йоко склоняет голову набок, щиплет себя за запястье и считает удары застывшего на мгновение сердца, – возбуждает, не правда ли?       Озеро довлеет над ней прозрачной толщей, алые капли падают к самому дну, оседают сверкающими рубинами и собираются в высокую гору, взобравшись на которую, кажется, можно выбраться. И в то же время, стоит сделать неверный шаг, эта гора обрушится, погребая под собой заживо.       Йоко думает, что умирать от одного взгляда гораздо веселее, чем от меча или смыкающихся на шее рук, машет ладонью и громко каркает, приказывая зазевавшейся официантке поторапливаться. В горле у нее пересыхает напрочь, так что становится трудно дышать, и она стучит давно опустевшим стаканом по столу, грозя перебить всю посуду к чертовой матери.       – Шумная, – осекает ее тихий вкрадчивый голос, и Йоко вдруг чувствует, как падает вниз скопившийся в горле комок.       Все втроем – она, Кисаме и официантка – они оборачиваются к Итачи, но тот лишь скрывает лицо шляпой совсем, так что звенят привязанные к полям колокольчики. Смешки следуют один за другим, разрывая тугую паузу, и теперь уже Йоко запрокидывает голову и хохочет, похлопывая ладонью по столу. В голове ее вертится целая куча вопросов, однако обстановка кажется недостаточно интимной, и Йоко всего лишь насвистывает, запуская небольшую искристую шалость. Девчонка с нелепыми темно-зелеными волосами опускает глаза в пол и слишком очевидно старается не дышать, но она, пожалуй, слишком маленькая песчинка во взбурлившем океане, чтобы в самом деле на что-то влиять.       – Я первая заняла это место, – Йоко расслабленно пожимает плечами, подцепляет деревянную шпажку и отправляет в рот шарик сладкого рисового теста.       – Итачи-сан любит данго, – вставляет между делом Кисаме, и Йоко дожевывает и кивает, констатируя факт:       – Они вкусные.       Она просит у официантки еще лимонад, и та поспешно ретируется, собрав все заказы. Из распахнутых окон веет опускающейся на землю прохладой, зацепившаяся за раму занавеска трещит, будто вот-вот порвется, а еще быстро темнеет. Погода меняется стремительно, яркое, выжигающее макушку солнце вдруг исчезает, скрывается за серыми тучами, и неплохо бы распахнуть занавески, чтобы впустить в помещение немного потяжелевшего воздуха. Первые раскаты грома слышатся вдалеке, смешанные с зашелестевшей разом листвой, а еще мгновение спустя делается вовсе темно, и неприятная липкая морось прочерчивает неровную линию вдоль окна. Несколько капель падают на ее рукав и на шляпу, но Йоко нисколько не обращает внимания, наслаждаясь последним кусочком десерта.       – Пойду прогуляюсь, – Кисаме машет рукой в сторону выхода, и маленькие рыбьи глаза его сверкают озорством так по-детски, что хочется непременно стукнуть ложкой по лбу.       Он добавляет что-то еще, Йоко смотрит на открывающиеся безмолвно губы, склоняет голову набок и переводит взгляд на колокольчик на шляпе. Он отчего-то кажется красным, словно застывшая в воздухе капля, покачивается из стороны в сторону, но тоже не производит ни звука. Шелест дождя и ветра за окном стихает, и даже стук собственного сердца кажется Йоко глухим едва различимым гулом, пеплом осевшим в ушах.       В гендзюцу она попадается так легко, словно напрашивается сама, тянет в ухмылке губы и продолжает насвистывать, совсем не различая звуков. Учиха Итачи сидит напротив нее молча, сложив на столе руки и скрыв лицо полями соломенной шляпы, и алые кляксы-колокольчики на ней упрямо раскачиваются из стороны в сторону. Маленькая глупая песенка льется по потолку, и Йоко задирает к ней голову, широко раскрывает глаза и ловит падающие с неба капли.       – Стоит научить Саске-куна подобным фокусам, – Йоко трясет головой и кусает губы, чувствует вкус крови на языке, но все равно видит раздражающие кровавые пятна, зависшие в воздухе, – а то как же он придет тебя убивать?       Голова слегка кружится, Йоко тянется к угощению перед Итачи и, постучав по столу ногтем, утаскивает одну палочку. За шляпой не видно его лица, но ей все равно кажется, будто он усмехается, и Йоко продолжает болтать, не обращая внимания на растекающиеся под потолком звуки.       – Но разве не будет обидно, если ты сделаешься слишком слабым? – сладость растекается во рту, от деревянной палочки появляется горьковатый привкус, и слова, как песок, скрипят на зубах. – Разве Саске-кун захочет убивать слабака? Знаешь, я не очень хорошо его знаю, но Саске-кун такой гордый, что иногда бесит. Я говорила ему, что дети должны быть детьми, а он утверждает, будто давно уже взрослый.       Капли дождя падают под ноги, алые колокольчики раскачиваются на ветру, а на тарелке сама собой появляется еще одна палочка. Испуганная официантка жмется в дверях, Самехада все еще стоит, прислоненная к краю стола, а Йоко завороженно глядит на вырывающиеся у нее из горла слова, оборачивающиеся голубоватыми птичками и тоже взлетающие под потолок.       – Какая нелепая чушь, правда? – Итачи качает головой, не то соглашаясь, не то обвиняя ее саму в глупости, и Йоко прыскает и смеется, тянет руку и осторожно касается безмолвного алого колокольчика. – Я могу считать это нашим первым свиданием?       Тема меняется сама собой, и на тарелке появляются, точно приказывая заткнуться, еще несколько палочек с данго. Лица Итачи не видно за широкополой соломенной шляпой, и это ужасно бесит, так что Йоко пристально разглядывает его пальцы с окрашенными черным ногтями. Ее шляпа плавает под ногами промокшим наполовину бумажным корабликом, вода поднимается до колен, и оттого штаны липнут к телу и неприятный холод волной разливается по ногам.       Беззвучное шевеление пальцев кажется ей скрытым посланием, и Йоко щурится, вглядываясь пристальней. Голова падает набок, язык делается ватным, и она усилием воли заставляет себя сидеть. Оцепеневшая официантка вздрагивает, разливается лужей под ногами и смешивается с дождем, порывистый ветер обрывает несчастную занавеску, и хлопает в довершение оконная рама. Йоко думает, что в таком случае будет считать это вторым их свиданием, скалится широко и наверняка некрасиво и подбрасывает в воздух тонкие деревянные палочки.       Улыбка с лица слетает, когда официантка со стуком ставит перед ней тарелку с разноцветными шариками сладкой рисовой муки, короткая песня оканчивается, обрываясь на полуслове, и Йоко презрительно фыркает, заказывая лимонад. От данго уже тошнит, и она отставляет их в сторону, оборачивается к окну и долго разглядывает сгрудившихся на подоконнике солнечных зайчиков. Второе свидание задается на славу, и оттого у Йоко щекочет в носу.       Широкополую соломенную шляпу она нацепляет на голову, надвигает на глаза, защищая лицо от солнца, и оставляет на столе полную тарелку и пару монет чаевых. Йоко насмешливо бросает, что ее заказ оплатит молодой человек в углу, и официантка поспешно кивает, сгребает монеты в охапку и уносится в сторону кухни. Заполненная людьми улица встречает Йоко полуденным жаром, так что она прячет в рукавах ладони и растягивает в улыбке губы, думает, что Аоба непременно будет ругаться, и спешит возвратиться в убежище.

***

      За время их разлуки (Йоко мысленно закатывает глаза из-за нелепого слова) Саске вытягивается и, кажется, даже становится мужественнее, делается одного с ней роста и ухмыляется так нахально, что непременно хочется треснуть. Йоко вскидывает руку и треплет его по макушке, путается пальцами в волосах и задерживается чуточку дольше дозволенного. Йоко смешно оттого, как забавно Саске краснеет, и она щелкает его по носу и скалится на сдавленные ругательства. То, что Саске умеет ругаться, кажется великолепным прогрессом, но не хватает ему все равно слишком многого. Йоко невольно сравнивает Саске со старшим братом, озвучивает характеристику не в его пользу и получает насмешливое замечание от отца. Она не собиралась скрывать собственное романтическое свидание, и губы сами собой растягиваются в другой усмешке, смысл которой Йоко пока не собирается понимать.       Красноволосая девчонка прячется за спиной Саске, скалится и огрызается куда как более живо, так что в какой-то момент Йоко обещает запихнуть ее к исследовательским образцам. Отец называет девчонку Карин, объявляет о ее полезности и смотрит на Йоко так, что все внутри невольно скручивается в узел. Густая ядовитая ревность заполняет желудок, течет по зубам и капает под ноги, насквозь прожигая пол, но не видит ее даже развернувшаяся на пятках Йоко. Это ее маленький подарок в честь возвращения, и она думает, что, может быть, стоит сделать нечто еще.       Йоко считает дни, и выходит, что они пробыли врозь около полугода. Жаркое лето печет макушку, сменяется влажной осенью, и за вторым свиданием непременно следует третье. Йоко слоняется по округе, выполняет дурацкие задания дайме и убивает кого ни попадя, перебирает в ладонях золотые монетки и бросает в ручей плоские камешки. Саске то и дело отправляется на миссии с ней, но большую часть времени они молчат. Йоко болтает сама с собой, напевает и рассказывает небылицы, потому что терпеть не может звенящую тишину, а потом, раздражаясь, отправляет его восвояси. Йоко нравится одиночество и не нравится тишина в компании, и еще много чего туда и обратно, но завершает пирамиду теперь раздражающе болтливая Карин, нахальная настолько, что смеет с ней спорить.       Третье романтическое свидание, будто копируя первое, начинается с обрушившегося на землю дождя, по-осеннему колючего и холодного, пробирающего до ленивой зевоты. Дождь застает Йоко в гостинице, запирает в помещении брезгливое к холоду тело и притягивает к окну, как притягивает мотыльков свет от лампы. Йоко разваливается на полу, подкладывает под голову руки и думает, что в этот раз кое-что началось иначе.       Повязанное песней гендзюцу начинается с завтрака и тянется несколько дней кряду, обхватывает голову и сдавливает обручем лоб, гладит волосы и осторожно, едва заметно скрывается под одеждой. Дождь барабанит по металлической крыше гостиницы, стоит непрерывной серой стеной и мешает видеть дальше собственного носа, но Йоко все равно разглядывает всплывающие в чашке с чаем алые капельки.       Голос ее срывается и теряет ритм, и Йоко вдруг замолкает, широко раскрывает глаза и пристально смотрит на сгрудившуюся в углу помещения фигуру.       – Я бы зажгла свечи, но, боюсь, твое хриплое дыхание все их задует.       Йоко надрывно смеется собственной шутке, склоняет голову набок и глядит на дождь за окном, и серая стена кажется ей куда менее удручающей, чем сгорбленная фигура Учихи Итачи, притаившегося в углу ее гостиничного номера. Их новая встреча смешивается с колючей болью на языке, кашель тонет в раскатах грома, а темнота, кажется, и вовсе мешает дышать. Самоуверенное решение смехом срывается с языка, и Йоко встает, подходит к Итачи вплотную, точно прощупывает границы у дикого зверя, опускается прямо на пол и протягивает вверх ладонями руки. Она слишком много времени проводит в созданном им гендзюцу, поет и копается в чужих мыслях, и в конце концов вырывает с корнем ответ.       Израненная, истыканная мечами безусловная любовь прошивает Йоко насквозь и кажется настолько нелепой, что в уголках глаз выступают слезы. Одуряющая дикость чувств вьется словами под потолком, глохнет под грохотом дождя за окном и искрами оседает на кончике языка. Йоко шлепает по лбу сначала себя, а потом и Итачи, жмурится, спасаясь от его пронизывающего слепого взгляда и уходит, удостоверившись, что он доживет до следующей встречи.       Это кажется нелепым и неуместным, но Йоко не вдается в подробности, окутывает ладони зеленоватой лечебной чакрой и подходит так близко, что перехватывает дыхание. Она словно играет с диким озлобленным зверем, гладит его осторожно и тихо нашептывает слова пришедшей на ум песни. Йоко беспечно беззастенчиво улыбается, наблюдает за вьющимся за окном снегом и перебирает сплетшиеся в один неразрывный клубок каналы чакры. Снег тает, не успев долететь до земли, а чужое лицо под пальцами кажется холодным и гладким, как мрамор. Йоко уже не считает, какое это по счету свидание, делает то, что от нее молчаливо требуют, и лезет самую чуточку глубже.       Учиха Итачи желает дожить до момента, когда его младший брат станет достаточно сильным, и Йоко ужасно громко смеется, считая, что на Саске куда лучше подействовала бы несколько иная мотивация. Впрочем, с чужими тараканами Йоко не спорит, размашисто отгоняет своих и продолжает тихонько петь скорее для себя, чем кому-то еще.       – Каналы чакры оплели глазные яблоки настолько плотно, что ты почти не можешь видеть самостоятельно, – Йоко объясняет лениво, сама понимает через раз, но продолжает болтать, потому что ей можно, – хотя я бы не бралась объяснить феномен слепоты из-за шарингана. Чакра стимулирует глазное яблоко, но без подпитки оно как выключенный телевизор – сам по себе есть, а картинка отсутствует. Сколько пальцев ты видишь?       Йоко вытягивает перед собой руку с растопыренными пальцами, перескакивая на дурацкий вопрос, и вовсе не получает ответа. Итачи смотрит куда-то мимо нее, и Йоко на самом деле злит эта его спокойная обреченность. Она тоже знает, что однажды умрет, потому что с самого начала ее тело сломано, и оттого со злостью стискивает кулаки и сжимает зубы. Отравленная чакра бурлит внутри, ядом течет по венам и отравляет, и отравляет, пока картинка на черном экране не делается пыльной и блеклой.       – Хочешь сохранить свои глаза для Саске-куна? – Итачи неопределенно ведет плечами, и Йоко закатывает глаза, выплевывая смешок. – Если попросишь меня, я скорее заберу их себе. Не думаю, что Саске-куну нужны такие подарки.       Итачи не слышит ее, думает о чем-то своем и легко улыбается, точно уже отправился на тот свет. Йоко поет громче, придумывает слова на ходу и путает ноты, падая в пропасть. Йоко терпеть не может привязываться, от злости кусает губы и радуется, что собеседник ее почти напрочь слепой.       Встречи их продолжаются время от времени, и Йоко все больше и больше вязнет, тонет в болоте по самое горло и не собирается выбираться. С Саске у нее все больше не ладится, исчезает даже то рваное общение, что было в начале, и они молчаливо косятся друг на друга, перекидываются парочкой фраз и расходятся в разные стороны. В какой-то момент, думает Йоко, он начинает смотреть на нее сверху вниз, и тогда шаткий веревочный мостик обрушивается напрочь, утопая в разлившемся под ногами болоте. Йоко разрывает изнутри ядовитая ревность, и она скалится на Саске совсем по-змеиному, встречает в ответ полную высокомерия усмешку и вызывает его на дуэль.       В тренировочном зале Йоко заводит резкую ритмичную песню, переступает с ноги на ногу и только и делает, что уворачивается от напитанного электрической чакрой меча. Йоко не нравится, как Саске дерется, потому что он слишком простой и резкий, и она неожиданно для самой себя валит его и садится сверху. Подглядывающая из-за угла Карин взвизгивает и зажимает ладонями губы, и Йоко начинает петь громче, опутывая ее гендзюцу. Свидания ее не проходят без пользы, и чакра падает голубым озером на пол, занимая непрошенных зрителей иным представлением.       Жар разгоряченного подросткового тела ощущается даже сквозь ткань, Йоко вжимает ладонь в ее грудь, а пальцы Саске смыкаются на ее запястье. Они смотрят друг другу в глаза ошарашенно, а потом Йоко подается вперед, касается грудью чужого предплечья, ловит сдавленный вздох и громко смеется, запрокидывая назад голову. Она держит некрепко, но Саске все равно послушно лежит на спине, так что ничто не способно скрыть яркий румянец на его бледных щеках. Грудь его рвано вздымается, глаза блестят, а по лбу течет капелька пота, а Йоко глядит в растекающуюся по черноте красноту и облизывается, задерживая кончик языка на зубах.       Тренировочный бой оканчивается ее победой безоговорочно, и она требует причитающийся победителю приз, видит плохо скрытое высокомерием смущение и обещает забрать его когда-то потом. Саске буравит ее спину огненным взглядом, и Йоко ядовито улыбается, лелеет в ладонях шалость и спешит на свидание.