***
В груди болит непривычно оглушающе, в животе противно тянет, и Йоко переваливается на спину, смотрит на прояснившееся небо сквозь дыру в крыше и ловит губами последние капли. Она приходит в себя в том же ветхом домишке, кое-как перебирается в первую комнату – там дождь приятно холодит разгоряченные щеки – и ловит срывающееся с губ дыхание. Ей все еще кажется, что она накрыта призрачным озером, а капли дождя с привкусом металла на языке, и Йоко неприязненно морщится, кусая губы до крови. Одежда ее снова насквозь промокает и неприятно липнет к телу, бинты обхватывают запястья железными кандалами, и пальцы вовсе не складываются ни в одну печать. Надрывный кашель сотрясает пропитанный влагой воздух, кровь горчит и булькает, отвратительно горячая, и хочется разом выплюнуть ее всю. Видимое сквозь дыру в крыше небо серовато-голубое, все еще покрытое тучами, и кажется, будто снова вот-вот заплачет. Йоко кусает губы и хмурится, ощущает биение жилки на шее и тянет к лицу ладонь, утирая стягивающую кожу кровь. Нужная печать складывается с четвертого раза, Йоко хлопает перепачканной багрянцем ладонью по полу и жмурится от ударившего по ушам хруста и скрежета. Отцовский змей настолько огромный, что домик лопается изнутри, и Йоко снова обдает влагой и щепками. Глаза слезятся от попавших под веки мелких соринок, но она все равно скалится неприятно, глядя прямо в нависший над ней черный зрачок. Манда шипит и ругается, как делает обыкновенно, грозится сожрать ее прямо сейчас, и Йоко глухо смеется, захлебываясь собственной кровью. Внутренности ее сжимает так, точно вот-вот вывернет наизнанку, воздух вырывается из легких с тихим заунывным шипением, и вода на лице делается совсем горячей. – Бесполезная девчонка, – шипит Манда, склоняясь так близко, что она видит собственное дыхание на его черном зрачке, – Орочимару сейчас слаб, еще и ты вздумала… – Прекрати трепаться, – усилием воли каркает Йоко, прерываясь на порцию рвущего изнутри кашля, – и доставь меня в убежище. Висящий над ней глаз на мгновение отдаляется, приближается снова и совсем исчезает из поля зрения. Йоко ощущает клацнувшие в опасной близости зубы, тепло обдает ее отвратительным смрадом, и тело ее, зажатое в змеиной пасти, поднимается в воздух. Должно быть, она снова теряет сознание, потому что открывает глаза уже в коридоре, где лампы режут глаза и разлетаются вокруг слепящими клубами света. Йоко дергается, поддаваясь сжавшему изнутри спазму, и отец недовольно косится на нее желтым глазом. Он несет ее по коридору, весь тоже перепачканный кровью, говорит что-то снующему позади Кабуто и велит высунувшему голову Саске заняться своими делами. Йоко слышит их будто сквозь толщу воды, пятна света расползаются перед глазами, и падает кровавыми каплями дождь. Йоко приходит в себя еще несколько раз – когда отец останавливает взбунтовавшуюся в ее теле чакру, когда он же проводит прохладной ладонью по лбу, и когда недовольно бурчит под нос Кабуто – но потом снова погружается в сон. Упавшая на плечи дремота вяжет ее, придавливает к жесткой постели, и все стучит где-то в стороне дождь, пока Йоко окончательно не понимает, в чем дело. Свет в этой комнате желтый, недостаточно яркий, чтобы резать глаза, но она все равно неприязненно щурится и поджимает пересохшие губы. Тело тяжелое и почти не движется, а сердце яростно бьется в висках, вымеряя ритм. Это оно, а вовсе не призрачный дождь, барабанит по металлической крыше и выводит Йоко из темного вязкого равновесия. Отец осторожно касается ее щеки, и она взглядом вгрызается в его руку, вызывая усмешку в глазах. Она слишком слабая и беспомощная, опять лежит здесь, окутанная заботой и жалостью, и оттого жарко наливаются щеки. Йоко жмурится и пытается отвести взгляд, в отцовских глазах пляшет насмешка, и он убирает руку так резко, что она едва не тянется следом. Тишина воцаряется в комнате, так что можно, едва ли прислушавшись, уловить дыхание прячущегося за дверью шпиона. – Я буду счастлив, если однажды ты принесешь мне вырванные из тела глаза Учихи Итачи, – смешок срывается с губ отца, и дыхание за дверью становится чаще, – но собрать тебя заново будет куда более сложной задачей, не стоит таких забот. Сам отец в алчном сражении с Учихой потерял руку, и теперь грезит получить для исследования шаринган врага. Сама же Йоко, кажется, вовсе не интересуется глазами отдельно от тела, куда больше ее занимает причина ухудшения зрения (ведь не мог же Учиха Итачи всегда видеть так отвратительно) и общее влияние шарингана на сформировавшиеся куда раньше каналы чакры. Йоко думает о том, что это было бы полезно отцу, займи он в конце концов тело Саске, и в глубине души хочет проверить и его тоже, но отчего-то пристыженно молчит, не выдавая посторонним подтвердившуюся вскользь догадку. Отец говорит, что она слишком слабая, чтобы тягаться с гендзюцу, созданным шаринганом, и Йоко снова краснеет, отворачивается и поджимает губы. Скрывающая ее тело простыня белая, будто облако, уходящая в горло трубка мешает говорить, а скованные злостью пальцы вовсе не гнутся. В Йоко все еще нет ничего особенного, кроме переломанного на куски тела, сшитого черными нитками, и ядовитой, раздирающей внутренности чакры. Йоко слабачка с нахальным лицом, только и может что прятаться за отцовской спиной, но даже отплатить ему полноценно не в состоянии. Скрипнувшие пружины постели заставляют ее вздрогнуть и повернуть голову, охватывая взглядом поднимающегося отца. Он мягко смеется, уже совсем не похожий на чужое тело, которое занял, и в желтых глазах его отражается желтый свет. Йоко вдруг думает, что Аоба наверняка опять все подслушал, и даже несговорчивый сварливый Манда в этот раз оказался по другую от нее сторону. Тепло растекается по ее телу с каждым новым размеренным вздохом, Йоко косит глаза на вздымающуюся белоснежную простыню и хочет уже уснуть, потому что бесконечные поддерживающие ее жизнь приборы мешают ей говорить. Скрывающийся за дверью шпион остается без внимания, и снова стучит по поверхности мутного озера красный дождь.***
Йоко предпочитает не думать, сколько времени проходит, прежде чем она окончательно приходит в себя. Кашель все еще то и дело раздирает грудь, дождь призрачными барабанами стучит в ушах, а ядовитая чакра вьется, перетекая, внутри. Впрочем, пилюли она принимает реже, но оставляет это без внимания, предпочитая крепко сжимать баночку в рукаве. Песни ее, медленные и тягучие, опутывают коридоры, взлетают под потолок и там рассеиваются, опадая капельками холодной влаги. Йоко бродит по убежищу неприметным призраком, глазеет на эксперименты и крепко сжимает в руках инструменты, когда отец в очередной раз просит ее о помощи. Тело его непослушное, точно оцепеневшее, холодное все больше и больше, и теперь уже не только у нее внутри зарождается ядовитый кашель. Ему нужно новое тело, однако время еще не пришло, и они оба переглядываются, вливают в себя лекарство и одновременно молчат, привечая стоящую за углом смерть. Йоко поет для отца легко и тягуче, не обращая внимания ни на блуждающего по коридорам Саске, ни на сверкающего глазами подозрительно Кабуто. Они втроем собираются уходить, а Йоко выпрашивает себе возможность остаться, блуждает по коридорам и задирает голову так, будто видит над собой небо. От сидения в четырех стенах стучит в висках, от постоянных лекарств сводит зубы, и Йоко в конце концов не выдерживает, находит занятого тренировкой Саске и долго следит за смазанными движениями. Конечно, она не собирается ждать, когда он закончит, обрывает смешком и растягивает в ухмылке губы, когда алый взгляд прошивает ее насквозь. Саске неприязненно морщится, и на лице его гораздо больше эмоций, чем он обычно позволяет себе выставлять. Висящая под потолком лампа мерно раскачивает из-за созданного Саске ветра, и Йоко предвкушающе жмурится, перетягивая косу в тугой пучок. В конце концов отец запрещает ей использовать чакру, а не тренироваться вовсе, так что невысказанным укором можно и пренебречь. – Привет, – Йоко вскидывает вверх руку и заходит внутрь, перекатываясь с ноги на ногу, – если твой брат однажды меня убьет, спрошу я, пожалуй, с тебя. Не самая удачная тема для начала разговора, но Йоко, глядя на искривившуюся физиономию Саске, ухмыляется только шире. Саске знает, что было в их первую встречу и чем закончилась предыдущая, потому что Йоко попросту не умеет держать язык за зубами, и теперь глаза его все чаще и чаще сверкают алым без всяческой надобности. Не сдержавшись, Йоко вытягивает вперед руку и растопыривает пальцы, спрашивает, сколько видит Саске, и громко хохочет, когда он называет правильный ответ. В белом свете его черная одежда кажется мутным пятном, Йоко утирает ладони о штаны и ведет плечами, делая вперед еще пару шагов. Она замирает напротив него, глядит чуточку сверху и уже тянет было ладонь, но Саске перехватывает ее руку, отталкивает и скалится, как лисенок. Йоко нравится такой его вид, и она гулко хихикает, привставая на цыпочки и примериваясь, через сколько он станет выше нее. – Что ты хочешь? – резко спрашивает Саске, точно отбивает ее в сторону, приказывает уйти. Кожа его белая-белая на фоне черных волос и черной одежды, глаза сверкают капельками ночного неба, устланного в ладонях, и Йоко снова думает о том, что Саске на самом деле очень красивый. Паршивый характер его прекрасно сочетается с миленьким личиком, и от такого только и ждешь подлого удара в спину. Саске похож на старшего брата, однако в том, думает Йоко, гораздо больше красоты взрослой, выверенной и плавной. Она мысленно сравнивает их, ставит рядом, делает выводы не в пользу хмурого Саске и подается вперед, переступая с ноги на ногу. – Мне скучно, – Йоко тянет слова, приближается медленно, ловит каждый крохотный шаг, – могу я присоединиться к твоей тренировке, Саске-кун? Лицо Саске искривляется в отвращении, и Йоко разводит руки в стороны, хрипяще смеется и отхаркивает скопившуюся в глотке желчь. Бесконечно долгой недели хватает, чтобы она встала с постели, еще столько же занимают бесполезные прогулки по коридорам, однако в конце концов ей требуется еще целая куча времени, чтобы окончательно восстановиться. – Только тайдзюцу, – Йоко пораженно вскидывает руки, стоит Саске раскрыть рот, и глаза его вдруг снова делаются кроваво-красными, – обещаю не делать ничего лишнего. Йоко лукавит, и Саске слышит ложь в ее голосе, но едва ли понимает, что именно она значит. Он смотрит на нее исподлобья, будто ждет еще уговоров и аргументов, и Йоко делает еще один крохотный шаг: – Мы ведь какое-то время с тобой не увидимся. Саске-кун, обещаешь хорошо тренироваться, пока меня нет? Скользящий удар летит в сторону ее шеи, и Йоко растягивает в ухмылке губы, прежде чем уклониться. Крутится на мыске, выбрасывает ногу для подсечки, но Саске подпрыгивает, обрушивается сверху и задевает плечо. Йоко хочет свистеть и ругаться, но лишь хохочет, выплевывая воздух, хватает его за руку и заводит за спину, оставляя пару ударов над селезенкой. Она не рассчитывает силу, слышит оглушающий хруст и отскакивает, принимая защитную позицию. Саске сплевывает густую вязкую кровь себе под ноги, и в черных глазах его загорается огонек. Следующую серию ударов, обрушившихся на нее камнепадом, Йоко кое-как отбивает, скользит по шероховатому каменному полу и вьется кругами, выискивая заминки и слабости. Она не любит драться лоб в лоб, чувствует себя беспомощной мышкой на чужой территории и оттого распаляется все сильнее. Боль от пропущенных неосторожно ударов расползается по телу волнами, неумолимо сковывает движения и застывает кровавым дыханием в горле. Спазмом давит живот, горят легкие, и она, кажется, снова слышит этот раздражающий алый дождь. Нелепый поединок оканчивается хлопком в ладони, и оба они замирают, не сводя взгляда друг с друга. Саске не смотрит ей за спину, а Йоко не оборачивается, утирает кровь из разбитой губы и перешагивает с ноги на ногу, неловко поправляя съехавший пояс. Отец не ругает и не обвиняет их в безрассудстве, и оттого Йоко только сильнее хочет спрятаться за спину незадачливого партнера. – Мы отбываем уже завтра, – ровный отцовский голос обрушивается на нее ушатом воды, и Йоко фыркает и наконец оборачивается, – есть еще несколько мест, которые Саске-куну стоит увидеть. Он не добавляет, что пора бы некоторым мальчишкам собирать манатки, но Саске все равно поджимает губы и выходит прочь. Йоко провожает его долгим взглядом, только бы не смотреть отцу в лицо, и в конце концов упирается в оказавшиеся у нее перед носом длинные белые пальцы. Отец утирает капельку крови на ее подбородке рукавом, качает головой укоризненно и вдруг тоже уходит, не сказав больше ни слова. Утром Йоко провожает их у самого выхода, поставляет лицо тусклому рассветному солнцу и обещает непременно уничтожить все до дня возвращения. Йоко не поясняет, что именно, и отец ухмыляется, подталкивает Саске в спину и исчезает, оставляя ее один на один с дождем.