Bendy: The Illusion of Living

ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ1911ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ

      Странно ощущаешь себя, когда смотришь в окно, скучно, пристально, глаза то входят, то выходят из фокуса, на самом деле не видя того, что прямо перед тобой, твоё воображение переносит тебя внутрь, к образам, которые существуют только в твоём сознании, а затем резко возвращает к реальности в виде тела, падающего с неба и приземляющегося на землю с глухим ударом.       Я никогда не забуду этот момент. В тот момент, когда реальный мир превратился в спектакль или кино, оконная рама стала аркой сцены или экраном, а мой маленький табурет — сиденьем в первом ряду. Мне было десять лет, и я сидел у ремонтного окна, выходившего на пыльный переулок за углом от главной улицы. Мне было скучно, как любому десятилетнему ребёнку, сидящему на старом табурете и слушающему, как его отец стучит молотком, работая над какой-то парой обуви, которая выглядела точно так же, как и предыдущая пара. И вдруг с неба упал человек.       Он упал передо мной на другой стороне переулка. Он упал так, что я не видел, откуда он упал, но видел, как он приземлился. Видел, как его тело подпрыгивает, пыль поднимается облаком, слышал глухой удар, более тихий, чем можно было бы подумать. Я был единственным свидетелем этого момента. Я сидел очень тихо и не был уверен, стоит ли мне что-то делать. Прежде чем я успел крикнуть, откуда-то сверху донёсся крик, а затем прибежали трое мужчин. Они не были друг с другом, все пришли с разных сторон, все одеты совершенно по-разному. Я узнал одного, мистер Райан — пекарь. Двух других я совсем не знал. Один был похож на человека, работающего на фабрике, другой — на хорошо одетого бизнесмена.       – Вызовите полицию!       – Вызовите скорую!       Сверху послышался крик: – Он умер? – Он принадлежал женщине; она была в панике.       Я зачарованно наблюдал за всем этим. Они хотели вызвать полицию, в этом был смысл. Но зачем вызывать скорую? Не значит ли это, что человек не умер?       Спектакль, разворачивающийся передо мной, давал мне подробности, но не прямолинейно. Я втянулся.       – Что происходит, Джозеф? – Очевидно, я был настолько рассеян, что не заметил, как отец подошёл ко мне. У меня не было времени отвечать. Он тут же повернулся на каблуках и вскоре тоже присоединился к шоу. Он был не один, собралась большая толпа мужчин, женщин и даже детей. Теперь они закрывали тело. Я мог видеть только людей. Затылки, озабоченные профили, разные выражения на лицах.       В этот момент я понял, что, хоть каждый из нас и является индивидуальной личностью со своей уникальной жизнью и историей, в некотором смысле каждый также был типом. Точно так же, как я, как взрослый человек, теперь рассматриваюсь как особый тип, в моём случае лидер, дальновидный мыслитель, тот, кто сталкивается с вызовами лицом к лицу и идёт прямо на путь опасности. Точно так же в тот день были те, кто волновался, те, кто был напуган, те, кто пытался не улыбаться от волнения и ужаса. Были те, кто помогал, те, кто оставался в стороне, и те, кто хотел выглядеть так, будто они помогают, но на самом деле просто ходил, ничего не делая. Может быть, я и не помню, как сейчас выглядел каждый человек, форму его носа, цвет волос, но я знаю, что всё ещё могу точно нарисовать портрет того момента.       Некоторые детали просто не так важны, как другие.       Полицейские прибыли только через полчаса. В нашем районе на самом деле был местный полицейский, офицер Уолш, но он предпочитал сидеть в баре. Я уверен, что кто-то побежал за ним, но он появился только после двух других из местного участка. Толпа разбежалась, как голуби. Я имею в виду, что они отошли, но не слишком далеко. Отец стоял в стороне, засунув руки в карманы и задумчиво глядя на тело. Время от времени он поднимал глаза, хоть я и не понимал, на что он смотрит. Я мог бы открыть окно, выглянуть и посмотреть. Но я был по-настоящему погружён в свой театр, в то, что края моего окна держали вне рамы. Тогда я ещё не понимал концепт кадрирования, но, очевидно, у меня был природный инстинкт.       Две женщины, сёстры, обе невысокие и приземистые, одна в шляпе с вялым пером, чтобы пытаться выглядеть важно, что выходило неудачно, потому что перо упало на бок, подошли ко мне поближе, и теперь я мог слышать их разговор.       – Он что, спрыгнул?       – Марта думает, что его толкнули.       – Нет!       – Ну, у Марты в голове всегда самые безумные вещи. Я бы не придавала её словам большого значения.       – Иногда безумные вещи — это правильные вещи.       – Что правда, то правда.       Они дружно кивнули, как будто узнали правду, но это были лишь догадки. Но они не были неправы. За то короткое время, что я провёл на этой планете, я повидал достаточно диких вещей, чтобы понять, что они не исключение из правил. Я видел, как двое мужчин пришли в магазин, оба без ноги, и купили пару ботинок, чтобы поделить их между собой. Была Белинда Уилсон, которая бродила взад и вперёд по улице, напевая себе и другим, как будто она жила в опере. Я видел, как мой собственный отец притворялся, что эльфы делают для него обувь.       Люди всё время совершали поступки, которые были будто прямиком из сказки.       – Вы его знаете? – спросил невысокий пожилой мужчина, неторопливо подошедший к дамам.       – По-моему, это сын старого Тома Миллера, – ответила та, что стояла ближе.       – Тогда, держу пари, он споткнулся о собственные ботинки, – сказал мужчина, раскуривая трубку.       – Что он вообще делал на крыше? – спросила другая женщина.       Они все смотрели в то место, которое мне не было видно, запрокинув головы, прикрывая глаза от солнца.       Именно тогда подъехала скорая, подняв ещё больше пыли и заставив всех отвернуться. Водитель в открытой передней кабине спрыгнул на землю ещё до того, как машина остановилась. Человек на заднем сиденье вылетел из задних дверей, вытянув носилки из основания машины. Я был очарован всем этим. Это была новая скорая помощь марки Форд. В основном она была похожа на Модель T, но немного длиннее и вся белая. Вам нужно понимать, что в 1911 году у большинства людей всё ещё были лошади и коляски. Старые машины скорой помощи тоже были запряжены лошадьми. Конечно, некоторые люди покупали машины, но это всё ещё не было нормой, особенно в моём районе. Так что увидеть Форд-скорую было почти так же волнующе, как увидеть человека, упавшего с неба.       Только когда человек оказался на носилках, я понял, что он не мёртв. Я видел, как его рука слегка шевельнулась, а потом его посадили в машину и увезли так быстро, словно медиков здесь и не было. В этот момент полиция начала говорить людям, чтобы они расходились, но я не был уверен, почему. Всё закончилось, никто не хотел оставаться.       Но мой отец остался. Поскольку он работал прямо здесь, ему можно было не торопиться. Он просто стоял, смотря вслед машине скорой помощи, а затем снова наверх.       Я внимательно наблюдал за ним и помню, каким странным он мне показался. Вся эта ситуация была спектаклем за моим окном, спектаклем, который ставили только для меня. Было легко смотреть на незнакомцев как на персонажей, придуманных для моего развлечения. Но мой отец был настоящим человеком. В глубине души я это знал. Но в этот момент я видел его не как сын, смотрящий на отца, а как зритель, смотрящий на вымышленного персонажа.       Я видел человека, худого и высокого, измученного возрастом и работой. Всего в пыли, как сама улица, с лёгкой сутулостью от долгих лет, проведённых склонившись, работая над одной туфлей за другой. Он не был похож на героя, он был эпилогом (нет, в то время я не думал об этом, я ещё не знал таких слов). История была закончена, и мы наблюдали за ней мгновение спустя. У него был характер повседневного человека. Но даже меньше. Он был символом чего-то маленького, был человеком в толпе, просто ещё одним человеком, который составлял большее целое, был сбитый с толку, не имевший ответов, просто существовавший для заполнения пространства.       В конце концов отец повернулся и пошёл обратно в магазин. Когда я увидел его вблизи, мои чувства остались прежними, но он как-то изменился для меня. Разве не интересно, что человека так легко превратить в тип?       Разве не полезно знать это, черпать из этого, творить, зная это? Я говорю людям, что вся эта ситуация была самым первым случаем, когда я увидел свой первый спектакль. В первый же раз я понял, как меня тянет к развлечениям, к спектаклям, к иллюзии реальности передо мной, даже если в данном случае это была не иллюзия. Разве не интересно, что окно может быть как рама в кино, как арка сцены? И разве не важно знать, что вся жизнь — это, в конце концов, одно большое шоу?