***
Больше всего в момент, когда я, усталая и сгибающаяся под увесистым рюкзаком (вещи «на первое время»), неуклюже рухнула на скамейку автобусной остановки в двух кварталах от дома (чтобы не догнали), меня бесил тот факт, что погода была невероятно приятная и тёплая – для середины осени в городе у северного моря, во всяком случае. Лёгкая прохлада, не более того. Даже ветерок был вялый до крайности – лишь слегка трепал обмотанный вокруг шеи чисто для приличия шарф. Лучше бы небо разрывалось от грозы, хлестало ливнем, а то и вовсе порадовало бы градом или метелью. Во-первых, хоть как-то соответствовало бы настроению, во-вторых, довершило бы уверенность в том, что пошло не так всё, что могло пойти не так. Но все стихии мира оставались спокойны. Оставался спокоен хипстер лет тридцати, деливший со мной остановку. Оставались спокойны все чёртовы пассажиры автобуса, подошедшего на удивление быстро. Весь остальной мир работал нормально, и только моя жизнь стремительно рухнула, не задев что-либо ещё. От этой несправедливости хотелось сделать что-то безумное. Выскочить на середину салона и громко проорать, что не так с этим миром. Неожиданно начать петь. Да хоть что-нибудь сделать, только бы с этих рож сошло их незыблемое спокойствие и появился страх перед неизведанным. Приходится признать: мне было невероятно страшно, хотя обычно я рассказываю об этом так, будто быть выгнанной (или уходить – эти два понятия в моём случае так тесно сплетаются в одно, что их сложно разделить) из дома в последнем классе школы – это безудержно весело и вообще. Нихрена это не весело, особенно если не уверен, что вернёшься, зато железно уверен, кто в этом виноват. Я искала глазами, на ком можно спустить злость хотя бы мысленно, но замереть меня заставил совсем другой человек. Нет, полненькая девушка лет двадцати пяти, одновременно глядящая в окно, напевающая незнакомую песню и отстукивающая её ритм на окне, определённо не могла вызвать у меня никаких негативных эмоций. Поражала в ней одна деталь – волосы яркого салатового цвета, аккуратно подстриженные в каре. «Вот бывают же идиоты, себя уродуют» – подумала я на пробу. Нет, никакой злости. Сознание даже воспротивилось – как я вообще посмела что-либо такое заявить? Над моей метисной внешностью вообще можно смеяться до бесконечности – многие мои одноклассники имели возможность проверить. Кажется, что мои черты уродливы, потому что считается, что их просто невозможно сочетать чисто по законам природы. Что же, кажется, я всех в этом обманула. Но и она сделала нечто похожее. Никто не сказал, что зелёных волос не бывает вообще? Так что природа мирно курит в сторонке. Как и все окружающие. Эта девочка – определённо мой герой. Наверное, даже родственная душа. Мысли о девушке и её волосах забили мою голову настолько, что я даже удивилась, что зачем-то тащу тяжёлый рюкзак. Но всё же практически на автопилоте вышла на нужной остановке. Остановке, ближайшей к дому Винни. Я практически не рассматривала огоньки скрывшихся в сумерках домов, хотя могла бы и заинтересоваться их своеобразной красотой (потом, впрочем, я наверстала упущенное, но об этом не будем). Было только целеустремлённое движение к нужному дому, благо найти его было вполне легко. Несколько мелких деталей отличали дом Снэйлстепов от его многочисленных соседей. Понятие этой прелестной семьи о ландшафтном дизайне озадачивало всех, даже меня. Особенно удивлял остроумный художественный приём: отцу семейства пришла в голову светлая мысль посадить чуть слева от входа дерево, выросшее со временем до второго этажа и радостно бившееся в его окна ветками в особо ветреные часы. На фоне этого прекрасного растения даже каменный порог, который необходимо было преодолеть, чтобы попасть на участок, казался чем-то разумным и обыкновенным. Опасливо покосившись на почти облысевшее дерево, будто оно застукало меня на месте преступления, отчаянно стучусь. Двери нужно немного, чтобы открыться. Как будто у Винни слух летучей мыши – лёгкий стук на другом конце дома, а она уже тут как тут, и надо её срочно стряхивать с шеи, пока она не уронила с крыльца на холодные дорожки, и надеяться, что не заболят уши от её радостного визга. К счастью, мне всегда удавалось отделаться лёгким испугом. – Что привело тебя в наши мрачные пещеры? – спросила она, улыбаясь до ушей и сверкая глазами. Весь её вид как бы спрашивал: «скажи, отлично пошутила?». – Меня выгнали, – драматично буркнула я. Улыбка стала чуть слабее. – А если серьёзно? – Серьёзно как никогда. Улыбка медленно уменьшалась, пока не исчезла совсем. – Ой. Люблю Винни за её возможность одним междометием передать всю гамму эмоций. Школьная театральная студия тоже любила, но, увы, их счастливым отношениям помешало слишком большое количество кружков по естественным наукам. – Ой, – согласилась я. – Может, переночевать пустишь? Внезапно, конечно, но иных выходов как-то нет. Винни встряхнула головой. – Само собой. Мне разрешат. Заходи давай, не мёрзни. – Я и не мёрзну, – гордо заявила я, но всё же решила войти, пока не передумали. – Мёрзнешь! – категорически заявила Винни, закрывая за мной дверь. Я могла бы поспорить чисто из эксперимента, но, во-первых, не было сил, во-вторых, я побоялась, что если мы скажем слово «мёрзнуть» в любой форме ещё раз, то вызовем среднего ранга божество. Особенность Винни в том, что она всегда знает, чего ты хочешь, лучше, чем это знаешь ты. В минуты особенной злости на весь мир я думаю, что в этом плане она была бы идеальной мамой. Или бабушкой. У меня была не то чтобы минута злости. Скорее, «неопределённый период опустошения». Смутно помню путь в комнату Винни, зато прекрасно помню, как сидела и рассматривала стены, ожидая, когда она закончит шуршать на кухне. Я разглядывала расписанное персидскими огурцами покрывало на кровати, бесчисленное множество горшков с цветами, рассеянно поглаживала пальцами ковёр (на кровать забраться не осмелилась) и размышляла. Мне постоянно приходят мысли о том, что, где бы Снэйлстеп не находилась, она будто разбрасывает по сторонам отблески, от которых всё теплеет. Рядом с ней не хочется злиться, с ней не хочется спорить. Винни превращает любые обстоятельства будто в те насквозь солнечные фотографии, на которые смотришь и думаешь: так люди точно жить не могут. Может, поэтому Винни любит фотографировать? А я, хоть и училась, хоть и обожаю рассматривать фотографии, почему-то ненавижу их делать. Как будто я предаю своё умение рисовать. А, может, я просто не ищу лёгких путей? Так, ещё немного, и тема рассказа будет безнадёжно потеряна в лирическом отступлении. Пора возвращаться в тот день. Итак, я сидела на полу в чужой комнате и нервно тискала ковёр, напряжённо ожидая той прекрасной минуты, когда Винни вернётся, и мне придётся говорить. Скажу честно, несмотря на все свои попытки, я оказалась не готова. С появлением Винни в комнате будто включили дополнительную лампочку. Мне стремительными движениями выдали чашку чая с очень сладким (как сейчас помню) запахом и тарелку с, кажется, всеми запасами мелких закусок, которые нашлись на кухне. – Что с этим чаем? – вяло поинтересовалась я. – А, он кленовый, – Винни произнесла эти слова так, будто это известие – лучшее, что со мной могло случиться. – Мне кажется, есть закон Вселенной, по которому он должен компенсировать твоё настроение. – В данный момент мне лучше с тобой согласиться. – Со мной всегда лучше согласиться, – ответила Винни. И, чёрт, отлично себя охарактеризовала. – Ну да, ну да… Я неохотно поглощала чай и что-то из еды, когда Снэйлстеп вдруг сказала: – И всё-таки, ты очень странная личность. – Потому что мне не нравится кленовый чай? – Нет, потому что обычно люди на твоём месте начинают жаловаться. Вообще как-то посвящают в детали. Утверждают, что им от этого легче. – Ты меня разводишь на рассказ, Снэйлстеп? – Можешь считать, что да, – лучезарно улыбнулась она в ответ. – И, кстати, много в твоей практике было подобных случаев? – Ты имеешь в виду, с домом? Ни одного. Но, в конце концов, это же точно такое же несчастье, правда? Мне стоило большого труда ничем не подавиться. Попробую восстановить ход вызванных этим мыслей. «То есть, нормально, да? Несчастье. Такое же. Как когда Ножик или Эллери наживают себе врагов на почве излишней популярности. Или когда Шелл… Ой, стоп. Это я не ему рассказывала, что все проблемы – это катастрофы? Every tear’s a waterfall, it’s a waterfall… Нет, не петь. Просто... а что я, собственно, злюсь? Такое же несчастье, да… Но как же это бесит!» В реальной жизни эти мысли вместе взятые заняли несколько секунд. После чего я поспешила согласиться с Винни. Но, как мне кажется, у меня в душе всегда живёт обида за то, как вопиюще на равных она всех держит. Как ужаснейшим образом никого не выделяет. Сожалеть об этом более чем эгоистично, но об этом всегда задумываешься. Согласившись, я начала посвящать Винни во все детали. Она слушала рассказ увлечённо, как страшную сказку. Качала головой или кивала в нужных местах, спрашивала, что будет дальше, восхищённо сверкала глазами. Хочешь сочувствия – иди к Винни, но тебе его достанется ровно столько же, сколько всем до тебя. Всегда боялась задать вопрос, у всех эта проблема или только у меня. Потому что я подобрала себе друзей себе под стать: острых на язык, и компенсирующих не всегда смешные шутки ядовитостью. Выслушав, Винни сказала: – Мда, весело тебе теперь будет. – Мне всегда было весело. – Не настолько. Слушай, у тебя вообще есть какой-нибудь план? – Есть примерно. Заказы я уже давно беру, могу ещё пойти куда-нибудь подрабатывать, и, как ты думаешь, многие будут против, чтобы я периодически к ним поселялась? – Не думаю. Но без плана было бы намного веселее! – Чего?.. – Можешь триумфально уехать из города автостопом! – Отличный план. – Да, проблема как раз в том, что это уже план… Просто сделай первое, что в голову придёт! – Когда придёт? – В любое время! Я не могла бороться с этой внеземной логикой. С этой логикой не может бороться никто, начиная от бесконечных однокурсников и одноклассников Винни, ни один из которых не верил, что у неё есть способности. И все ошиблись. – Я попробую. – Само собой! Только, наверное, тебе надо диплома дождаться, даже если ты уже решила не поступать. Ну да, а то уже можно начинать думать, что у Снэйлстеп нет здравого смысла. – Почему, кстати? – продолжала она. – Художники, по идее, должны быть на тебя похожи. Тебе с ними будет весело, наверное. – В том-то и дело, что на меня вообще никто не похож. – Да ладно, – улыбнулась Снэйлстеп. – Везде есть безумные люди специально для каждого из нас. – Спасибо за «безумную». – Вообще-то, это можно считать комплиментом. – У тебя комплименты один краше другого. – Это тоже комплимент? – Наверное. Кажется, помолчали. – А дома скучать не будут? Законный, вообще-то, вопрос, но тогда я обозлилась и на него. – Кому там, прости, по мне скучать? – Сестре. Брату. Родителям. У тебя довольно большая семья, если ты не заметила. – Поверь, им всем легче. – А искать не будут? – Я сказала, что ухожу к тебе. – Так тебя выгнали, или ты сама решила? Пришлось отвечать честно. – И то, и другое. В смысле, сказали убираться. Я и убралась. Они, кажется, испугались. Но теперь вроде бы думают, что я не серьёзно. – А ты? – Вполне серьёзно. – И зачем так усложнять? – Да потому что меня там тошнит от всего. Отец считает, что я бездарность, если у меня нет кучи достижений по «нормальным предметам». Мать считает, что я тварь, просто потому что может. Брат считает, что я тварь, потому что нафига ему выделяться своим мнением? И так далее, и так далее, до тридцатого колена! И единственные два человека, которые меня не презирают, либо всё равно меня используют, либо ничего! Не могут! Сделать! Последний вопль сорвался на презренный всхлип. – Ни, перестань, – Винни подвинулась поближе. – Не хочу! – честно ответила я, сильно зажмуриваясь. Щёки немедленно стали влажными. – Может, всё лучше, чем ты думаешь? – Не знаю. Ничего не знаю, – провыла я. На этом этапе Винни поняла, что расспросы бесполезны, и молча смотрела на моё лицо, пока я не начала подавать признаки успокоения. Кажется, для этого мне понадобилось довольно много времени. – Хочешь, посмотрим какой-нибудь плохой фильм? С тебя шутки, с меня еда. Идеально! – немедленно предложила она, как только я перестала хлюпать и подняла на неё взгляд. – Давай, – вяло согласилась я. – Только не новогодний фильм по Звёздным Войнам. – Ты что! – возмутилась Винни. – Никто его и не предложит. Он вообще должен быть забыт, как страшный сон. Бери еду, неси её обратно вниз. Просто включим телевизор и посмотрим первый дурацкий сериал, на который попадём. Я покорно схватила тарелку и пошла вниз за Винни. Наверное, в этот момент я опять размышляла, но не хочу думать, что помню, что именно. Так и до сумасшествия недалеко. – Снэйлстеп, – вдруг сказала я уже в гостиной. – Я встретила в автобусе потрясающую девушку. У неё волосы салатовые. Яркие. И ей с ними явно хорошо. – Познакомилась? – с любопытством спросила Винни. – Не шути так. – А я не шучу. – Нет, просто хочу покраситься. Винни окинула меня оценивающим взглядом. – Попробуй голубой. – Отличный план, – снова сказала я. – Не хочу думать, будто предлагаю тебе план действий, – засмеялась Винни.***
Итак, я снова изменила своей мысли о том, чтобы не заглядывать в прошлое. Впрочем, совсем ненадолго – ретроспектива едва началась и тут же кончилась. Я думаю над тем, что Винни сделала с моей жизнью и жизнью всех окружающих. В рамках этого я уже говорила, что она будто разбрасывает свет. В моей жизни, в жизни всех, с кем она знакомится. Наверное, даже Джета, хотя он и утверждает, что её судьба ничем хорошим не кончится. На самом деле, мне кажется, секрет Винни в том, что ей потрясающе, вопиюще на всё плевать. Не поймите меня неправильно: есть люди, в случае которых это приводит к апатии, к нелюдимости, к нежеланию помочь ближнему своему. А есть Винни. Она всегда вас поддержит словом и делом, всегда окажет участие, но слишком близко к сердцу не примет ничего и никогда. Наверное, ничто не способно выбить её из колеи. Какие бы куски не вырывали из её вселенной, она всегда найдёт способ. Наверное, именно потому, что Снэйлстеп наплевать на мироздание, его законы не окажут на неё воздействия никогда и ни при каких обстоятельствах. Просто отскочат. Потому что никто не может продолжать действовать, когда результаты его действий так вопиюще игнорируют. Поэтому в жизни Винни ничего плохого не происходит: свет просто заслоняет от неё всё остальное. Я думаю, все ей завидуют – или опять только я? Неважно, но я точно знаю, что, возможно, если бы в мире было больше Винни, жить было бы проще. Поэтому я очень, очень, очень не хочу, чтобы жизнь её, по выражению Джета, «утопила как можно глубже». Хотя она, наверное, выберется и оттуда.