Советы для "овощей" со стажем

      Соприкоснувшись с кровью, перекись начинает шипеть, и пациент присоединяется, стискивая зубы и, судя по всему, изображая змею.       – Вы меня кислотой поливаете, что ли?!       – Может, да. А, может, спиртом. А, может, уксусом. Девочки, кто читал этикетку?       Шелл, со страдальческим выражением лица развалившийся на диване в гостиной, замахивается, не открывая глаз, пытаясь вслепую попасть в шутницу Эллери. Попадает разве что в воздух. Но при виде подёргиваний поверженного врага Мирт, которого я зажимаю, как в тисках (насколько позволяет разодранная, но уже обработанная рука), издаёт грозный утробный мяв. Шелл и Винни, обрабатывающая его боевые раны, испуганно пищат, Эллери, оказывающая моральную поддержку, кричит «заткнись, берсерк шерстяной!», Ножик, пьющая кофе в отдалении от общего безумия, закатывает глаза.       Как-то так и выглядят последствия попытки заняться здоровьем кота в нормальном доме. Наверное. Я себя так утешаю.       Давеча мне пришла в голову благородная идея отвести кота с честно сэкономленных денег к ветеринару – предполагается, что стоит это делать раз в год чисто для профилактики. Проблем у Мирта не нашли, кроме его потрясающей невозмутимости, показавшейся врачу вялостью, за что коту были немедленно прописаны витамины. Решив, что сожалеть о бездарно потраченном коте я не очень хочу, я принесла домой таблетки. Единственной моей ошибкой было посчитать, что Мирт сохраняет своё спокойствие в любой ситуации. Кто же знал, что при попытке запихнуть ему что-либо в рот животное крутанёт эффектное сальто, расцарапает рожу Шеллу (который совершил ошибку, оказавшись ко мне слишком близко, когда я осознала, что одна не справлюсь) и повиснет у меня на руке?..       – Так, можешь открывать глаза, остались только пластыри, – деловым голосом сообщает Винни.       – Не хочу. Я увижу там огромного одичавшего тигра.       Эллери начинает завывать не хуже кота. Ножик раздражённо замечает, что у пострадавшего совсем тонкие царапины, и вообще непонятно, зачем истерика.       – Кот как кот, – вздыхаю я.       – Оцени пример мужества, Окмен. Человеку химера руку до крови прокусила, а он «кот как кот».       На слове «химера» кот коротко ворчит.       – Не обзывай животное, – предупреждаю я. – В доме не так много антисептиков.       – Ладно, уговорили, открываю, – страдальческий вздох. Любое физическое недомогание у Шелла приблизительно так и проходит. Зато аудиторию собирает на ура.       Винни достаёт из аптечки пластыри и начинает обклеивать расцарапанную рожу Шелла с такой скоростью, будто как минимум последние пятнадцать лет проработала медсестрой.       – Всё! – радостно сообщает она максимум через минуту.       – Что, совсем всё? – недоверчиво спрашивает Шелл, явно рассчитывавший, что представление затянется.       – Хочешь, я сейчас их очень резко оторву? – невозмутимо спрашивает Ножик.       – Нет!       – А жаль.       – Надо было брови заклеить, – хихикает Эллери.       – Что вы такие злые? – почти обиженно спрашивает Винни.       Элли начинает активно открещиваться от звания злой, Ножик лишь усмехается.       – Зато у Шелла теперь будут истинные мужественные шрамы. Все девушки его, – меланхолично замечаю я.       – С нетерпением жду, – с, как ему кажется, чувством оскорблённого достоинства отвечает Шелл, поднимаясь на ноги. С общим замиранием сердца глядим на реакцию Мирта на это телодвижение. Вроде просто бьёт хвостом, не более того.       – Как считаете, выпускать? – опасливо интересуюсь я. Ножик показывает большой палец. Шелл на всякий случай отступает за журнальный столик. Винни на всякий случай забирается на диван с ногами. Эллери орёт:       – Выпускайте Кракена!       – Прекрати обзывать моего кота, – вздыхаю я, разжимая руки. Кот спрыгивает на пол, выходит на середину комнаты, некоторое время озирается. Выдаёт презрительный мяв мне, выдаёт уничижительный мяв Шеллу, удаляется из комнаты вальяжной походкой.       – Мы выжили! – радостно вопит Винни.       – Он подкараулит меня ночью в тёмном коридоре, – обречённо сообщает Шелл.       – Боже, ну что за истерика вокруг кота... – вздыхает Ножик.       Но она прекрасно знает, и все мы прекрасно знаем, что это вполне себе нормальная ситуация для нашей компании. Дайте нам проблему, и мы сделаем из неё испытание.       Я бы сказала, что так и надо жить, но не скажу. Никаких нервов не хватит.       Ещё одно извинение за то, что попросила помочь с котом, ещё одно парирование вопроса «как тебе вообще в голову пришла светлая мысль попросить тебе помочь Шелла?».       Ну, что поделать, голова моя всегда была полна светлых мыслей.       Аудитория, сбежавшаяся на страдальческие завывания Шелла вперемешку с боевыми завываниями Мирта, расходится по своим делам.       Наверное, самое время написать о похождениях кота смешную запись в блоге. Как показывает практика, наброски, рисунки и прочая художественная фигня всегда работают лучше, если они разбавлены житейскими историями. А мне, человеку, которому нужна аудитория, чтобы кормиться, учитывать такие мелочи жизненно необходимо.       Пожалуй, единственный способ упасть ниже – начать писать вебкомикс. Это желание начинает меня одолевать с удивительной стабильностью, но мне, как правило, всё же удаётся от него отмахнуться.       Сначала решаю проверить сообщения.       «А ты рисуешь бесплатно?», «А нарисуешь меня?». Не могу позволить себе роскошь поязвить, репутацию всё же стоит сохранять. Потом отвечу.       «Почему так дорого?». Возможно, могу себе позволить небольшое ехидство. Потом отвечу.       Немного спама. Безжалостно удаляю.       «Привет, Ни! Это Ра, помнишь меня?». Мало ли, кого я помню, потом отвечу… стоп, что?!       Открываю сообщение полностью.       «Привет, Ни! Это Ра, помнишь меня? Думаю, помнишь, потому что, судя по всему, плохой памяти у тебя быть не может. Сообщаю, что Пёстрые Перья (то есть, мы) собрали о тебе весьма интересные сведения и считаем, что ты захочешь их услышать. Я бы, во всяком случае, захотел что-то подобное о себе услышать, но пришлось узнавать самому. Так или иначе, советую узнать, что такое «Дымный чайник», и заявиться туда 6 августа в час закрытия (да, закрытия, ты правильно прочитала). То есть в половину девятого вечера. С нетерпением ждём! P.S. Мы переписывали это сообщение всем коллективом приблизительно пять раз, но всё равно кажется, что мы собираемся тебя шантажировать. Учти, что это далеко не так!»       Приехали. Они, оказывается, «собрали обо мне интересные сведения». Отличные ребята, далеко пойдут.       И, само собой, шестое августа – это сегодня. И половина девятого удручающе близка. Каких-то два часа.       Может, свериться с Винни? Она, наверное, почувствует, если с этим удивительным предложением что-то не так.       Кричать в поисках Винни кажется несообразным, поэтому иду в самое очевидное место, где она может находиться. На кухню, само собой. Вообще такое ощущение, что я живу по большей части именно здесь. И Винни тоже почему-то здесь, хотя вроде просто сидит и читает книгу.       – Винни, душа моя, можно тебя отвлечь?       – Нужно! – радостно сообщает она, моментально отрываясь от чтения. – Ты знаешь, сколько страниц нужно читать про экологию, чтобы она перестала быть интересной?       – Пятьдесят? – робко интересуюсь я.       – Ну, это ты загнула. Четыреста.       Изо всех сил стараюсь придержать все комментарии при себе. Как ни странно, у меня получается. Хотя, казалось бы, недавние события очень явно показали, что с языком за зубами у меня с некоторых пор большие проблемы…       – Сочувствую, – наконец выдаю я.       – А, не стоит, – отмахивается Винни, закладывая книгу. – Что там у тебя?       Что ж, настала пора истины. Оглядываюсь по сторонам. Стены в сиреневую с белым полоску, солнце, кажется, подумывающее, не пора ли ему клониться к закату, отчаянно светит сквозь не менее полосатые зелёно-белые занавески. Странная атмосфера, чтобы делиться секретами. Но хоть не страшно.       – Снэйлстеп, я когда-нибудь рассказывала, чем я занималась с тех пор, как въехала?       Она озадаченно смотрит на меня круглыми глазами, не понимая, к чему я клоню.       – Не-а. Ты вообще мне мало что рассказывала. Я как раз собиралась спросить…       – Ну, видишь, я опережаю твои желания, – обворожительно, как мне кажется, улыбаюсь я. – А со мной происходили очень, очень странные вещи.       – Например?       – Я познакомилась с каким-то невероятным количеством людей. И все как-то связаны. И это меня пугает.       – Чем пугает? Тем лучше для тебя, разве нет? «Победим социофобию вместе», все дела?       Вкратце пересказываю ей все события последних полутора месяцев. Пока я говорю о компании, которую теперь, видимо, надо называть «Пёстрыми Перьями», Винни просто находится в режиме «идеального слушателя». Но как только я дохожу до ссоры с Флэймом, она неожиданно меня прерывает:       – А, ну это я слышала.       – Ты… слышала? – практически чужим (из-за дебильности интонации) голосом переспрашиваю я. Хотя, казалось бы, если уж Джет, сидевший внизу на кухне, услышал…       – Ну да. Он же так орал, что штукатурка чудом трещинами не пошла. И твоё счастье, что я уговорила остальных делать вид, что они ничего не слышали… особенно Элли, как ты понимаешь.       Судя по ощущениям, моё лицо в данный момент радикально меняет цвет.       – А почему он на тебя вообще кричал, прости?       – Неважно, – мрачно отвечаю я.       – Ладно… Но вы же всё равно помиритесь, да?       – Не знаю. Не уверена. Дальше слушать будешь?       Снэйлстеп кивает. Окидываю её оценивающим взглядом, ища коварную ухмылочку. Не вижу. Ну ладно, поверим.       Кратко пересказываю диалог с Джетом (опустив подробности про создание мира).       – Так он, – с совершенно доброжелательным любопытством спрашивает Винни, – утверждает, что моя удача рано или поздно закончится?       Я даже не знаю, что ответить на подобный вопрос, заданный настолько спокойным тоном.       – А что? Я же знаю, что мне везёт. Сравниваю свою жизнь с другими. Да вот хотя бы с твоей. По-моему, я даже десятой части твоих неприятностей не испытала. Поэтому я и смотрю как-то свысока. И что, Джет считает, что рано или поздно я стану нормальной? Интересно, интересно!       – У меня нет слов, чтобы отреагировать, – честно признаюсь я.       – А ты не реагируй. Я сама ещё не отреагировала. Потом разберусь.       – Снэйлстеп, ты знала, что ты – кладезь вселенской мудрости?       – Нет! – ослепительно улыбается она.       – А раз ты – кладезь вселенской мудрости, то ты же понимаешь, что я подошла к тебе, потому что случилось что-то ещё?       – Само собой!       Протягиваю ей телефон, показываю на нём сообщение. Винни прищуривается и внимательно вглядывается в экран, наклоняя голову набок. Так она, наверное, выглядит на лабораторных или на лекциях.       – А чего ты, собственно, сомневаешься? – неожиданно спрашивает она, оторвавшись.       – Мало ли, что…       – А что «мало ли»? Ты чего-то боишься?       – Ну… нет… – неожиданно начинаю заикаться я.       – Ты боишься того, что они могли о тебе узнать?       – Да, – выдыхаю я, ошеломлённая неожиданно точной формулировкой.       – Ну что ты, – мягко улыбается Винни. – Сказали же, что никакого шантажа.       – Винни, – осторожно начинаю я. – Ты же знаешь, что люди не всегда говорят правду, да?..       – За кого ты меня принимаешь? – обиженно фыркает она. – Конечно, знаю. Но ни из твоих рассказов, ни из письма я не вижу причин им не верить. Знаешь, что? Просто представь, что наконец-то услышишь ответ на вопрос, который тебя давно волнует.       – Почему мне снится один и тот же кошмар с огнём?       Винни наклоняет голову набок и вопросительно смотрит на меня:       – А он тебе снится?       – Ну да.       – Ну, допустим, именно сегодня ты узнаешь, почему.       Перспектива меня, конечно, радует, но не очень. Потому что в глубине души я опасаюсь, что узнаю ответы на множество других вопросов, которые я предпочла бы вообще не задавать.       – Сходишь со мной? – жалобно спрашиваю я.       Снэйлстеп смотрит на меня очень серьёзно.       – Нет.       Судя по всему, у меня как-то резко меняется лицо, потому что она добавляет:       – Потому что ты вполне можешь это сделать сама. И если ты сейчас будешь утверждать, что чисто за компанию, то это будет неправда, потому что у тебя на лице написано, что не поэтому. Тебе правда пора перестать за меня прятаться.       – Забавно, учитывая, что я тебя намного выше, – усмехаюсь я.       Винни радостно смеётся.       – Тем более глупо.       – Надо было раньше с тобой поговорить.       – Когда надо, тогда и поговорила, – Снэйлстеп слегка пожимает плечами и посылает мне лучезарную улыбочку.       Улыбнуться можно по-разному. Улыбнуться, убив, уничтожив, унизив, возвысив до невероятных высот, утешив. После некоторых улыбок у людей появляется надежда, что на них, возможно, не свалится вес всего мира. А если свалится то, это, наверное, не повод сломаться. Похоже, я только что увидела ту самую разновидность.       Хорошо, когда есть Винни. Очень даже хорошо.       Получив новую порцию надежды, я прощаюсь с Винни и удаляюсь в свою комнату под предлогом подготовки к визиту. Первым делом я даже умудряюсь найти, что такое «Дымный Чайник»: он оказывается не тайным штабом и даже не секретным кодом, а вполне себе кофейней в центре города. По большому счёту, не так уж далеко, если ехать на трамвае. Так что можно беспокоиться только о том, как вовремя одёрнуть себя от дел.       Захожу в раздел для сохранённых сообщений, где хранятся мои шаблоны для ответов людям, задающим одни и те же вопросы. Вежливые ответы тем, кто задаёт вопросы покорректнее, более ироничные для более наглых товарищей. Всё справедливо. Всё по законам кармы. Которым мне, конечно, необязательно следовать, но так хотя бы проще.       Теперь можно сделать фотографию забинтованной руки, найти фотографию кота, сделанную ещё Винни, и написать не лучший текст, служащий благородной цели напомнить подписчикам, что с ними всё ещё говорит живой человек.       «Посмотрите на эту интеллигентную кошачью морду. Как-то не верится, что это создание может разодрать кого-нибудь до крови, правда? Но в случае Мирта, как оказалось, опасно верить первому впечатлению. Некоторые мои друзья теперь уверены, что я держу в питомцах небольшого тигра. И, возможно, мне стоит тоже придерживаться этого мнения.       Впрочем, с этим можно и смириться».       Эта запись, служащая цели, которую многие понимают, но мало кто может сформулировать, остаётся украшать стену вместе с ей подобными заметками, пересланными записями с фотографиями и чужими картинами, ироничными замечаниями по адресу новинок телевидения, и, собственно, работами.       Видимо, чтобы познать эти принципы, некоторые люди тратят время и деньги на четыре года художественного университета. Впрочем, благодаря одной бумаге, у них есть значительное преимущество при приёме на постоянную работу, а мне, если бы не столь выгодное предложение поселиться в доме с синей крышей, возможно, пришлось бы в недалёком будущем вернуться к работе официантки. Зато я уже несколько месяцев как начинаю натыкаться на упоминания себя как пример человека, который ещё не то чтобы построил себя сам, но каркас уже поставил.       До известности безудержно, безудержно далеко. Но я над этим работаю.       В рамках работы посвящаю имеющийся у меня час рисованию для приближающегося музыкального фестиваля – к сожалению, принципиально нового. Добрые организаторы выбрали меня, как наиболее надёжную (если «наиболее надёжным» на фоне иных кандидатов кажется человек двадцати лет без образования и официального трудоустройства, значит, что-то определённо пошло не так), и нагрузили меня, в числе прочего, общим стилем в целом и логотипом в частности. Остроумные создатели сходу заявили, что хотят видеть там кита. Однако на мою попытку изобразить морского жителя со стандартно-позитивной рожей – честно, сложно найти у кита иную! – я получила ответ, что он недостаточно интеллектуален. «Интеллектуального» кита назвали слишком страдающим, и заявили, что «его лицо должно выражать огорчение бренностью бытия, но вместе с тем восхищение красотами этого мира и надежду на светлое будущее, понимаете, Ниджи?».       Я долго смотрела на данное сообщение, пытаясь понять, не привиделось ли оно мне. Проверка на товарищах по дому показала, что, к сожалению, нет. Поэтому мне пришлось, страшно скрипя зубами, ответить, что понимаю, и долго рисовать одухотворённого и полного надежд кита под здоровый, но очень уж раздражающий смех домочадцев. И, поскольку платят неплохо, а расходы на ветеринара и оказавшиеся бесполезными таблетки придётся покрывать, часу, оставшемуся до выхода, приходится пройти в раскрашивании кита. Хотя в глубине души я осознаю, что, как бы я ни старалась найти максимально интеллектуальные и оптимистичные оттенки синего, с первого раза кита всё равно не одобрят.       В общем, веселья в жизни моей хватает.       Доведя кита до того состояния, когда им довольна лично я, сохранив и отослав организатором, я смотрю на время. Как раз вполне подходит для выхода. Какое счастье, что, кроме фестиваля, я практически ничем не занята.       В ходе осмотра шкафа обнаруживается, что чистая уличная одежда практически закончилась, кроме джинсовых бриджей и чудом вытащенной с какого-то аттракциона неслыханной щедрости футболки, расписанной по центру «Звёздной ночью» Ван Гога. Не то чтобы я была против Ван Гога, но это обстоятельство даёт миру возможность увидеть забинтованную руку. Что, пожалуй, не очень хорошо. Зато есть надежда, что меня примут за праведно пострадавшую в неравном бою. Отчасти это даже будет правдой. Хотя, если честно, перевес был явно на моей стороне… Но мы же не будем обращать внимания на такие досадные мелочи, верно?       Так что выхожу из комнаты я, сияя «Звёздной ночью». Просто бессовестный ходячий стереотип художника. Но все мы, в конце концов, должны хоть иногда позволить себе быть тем, чего от нас ожидают. Не может себе этого позволить разве что Вселенная.       В чём я в очередной раз убеждаюсь, спустившись в прихожую. Воздух у двери трещит, как от слабого электрического разряда, и где-то у вешалки материализуется Воплощение.       «Твою мать», – как-то вяло думаю я, замирая неловким изваянием у лестницы.       Флэйм поворачивает голову на мои шаги, и нейтральное выражение его лица сменяется на гримасу «а, это ты».       – Привет, – шипит он сквозь зубы.       Я затравленно киваю.       – Что с рукой? – так же неприязненно спрашивает он, зачем-то на неё указывая, будто я не знаю, где у меня рука.       – Кот, – коротко отвечаю я, поскольку на более информативную фразу всё равно не способна.       – Ясно.       Решив, что подобного обмена любезностями с меня хватит, он резким движением отодвигает меня от лестницы и решительно убегает наверх.       Только что состоялся наш с ним самый длинный диалог с моего злополучного эпизода бессонницы.       Дня три мы не разговаривали вообще. На третий день мы столкнулись за завтраком – благодаря газонокосилке какого-то соседа я устроила себе небывало ранний подъём – и Флэйм, глядя в свою тарелку, пробормотал что-то отдалённо похожее на «извини». Я долго пыталась понять, показалось мне или нет, но затем осознала, что повторять не будут. После чего мы начали обмениваться сухими приветствиями. Затем он пропал из дома и не возвращался полторы недели.       С верхнего этажа доносится радостный визг Винни – похоже, она столкнулась с Воплощением в коридоре. Так и есть – все в этом доме по-прежнему в том же положении, и только я безжалостно отрезана, потому что сделала лишний шаг. А, возможно, и несколько.       Я по-прежнему стою у лестницы, безжалостно тратя своё время, пытаясь усилием воли подавить странное чувство то ли тошноты, то ли удушья, и как никогда хочу, выйдя в «Дымный чайник», не вернуться домой.       Домой. Чёрт, я не думала в таких формулировках уже очень, очень давно.       Когда я жила с родителями, я брезговала говорить «домой», говоря «в курятник», «в зверинец». Почему-то я осознала, что это был мой дом, только оказавшись от него отрезанной. Этим священным, как мне казалось, словом нельзя было назвать комнаты для гостей в доме сестёр Корли или Шелла – я казалась там чужеродной, вырезанной откуда-то картинкой, которую врезали в привычную обстановку и зачем-то пытаются доказать, что так всё и должно быть. Но даже получив ключи от квартирки в «голубятне» – да, опять обесценивающее слово – я не могла сказать, что открываю дверь домой.       И сегодня, наконец, я услышала от самой себя короткий набор букв, без которого жила так давно что, казалось, начала обходиться. Но правда в том, что, когда тебе не о чем сказать «мой дом», ты существуешь. Всего лишь существуешь.       Так что пошли все божества, пошли все кошмары, пошла вся Вселенная куда подальше со своими выходками. Я нашла дом, и не позволю себя отсюда выгнать. И не позволю себе отсюда сбежать. Вообще не позволю каким-либо образом его потерять.       Пора брать власть над своей жизнью в свои руки. По-настоящему, а не на «отвали, общество».       Таким образом, поставив перед собой задачу, чёткую до предела и расплывчатую до невозможности одновременно, я тихонько выскальзываю из дома в закат.       Я иду редкостно быстрым шагом, торопясь выйти из вьющихся улочек, чтобы попасть на трамвайную остановку – странно, но мне кажется, что опоздать с моей стороны будет страшным преступлением, хотя казалось, бы, что это вообще значит?.. Но маленький фотоаппарат, который всегда работает в моём сознании, всё же делает своё дело. Странно было бы иначе, потому что сегодня Вселенная разошлась, как никогда.       Утром прошёл дождь, и на асфальте остались не то чтобы лужи, но широкие щедрые полосы полувысохшей воды. В них бы не было ничего особенного, если бы не закат – такие обычно случаются весной, а этот припозднился. Он заливает светом весь город, перекрашивая его из привычных холодных тонов, которые, кажется, надувает ветром с моря, в совершенно новые оттенки. Нежно-жёлтое небо отражается во влаге на дорожках, превращая её из дождевой воды расплавленное золото. Крыши домов рассыпают блики по всей округе, и кажутся такими яркими, какими их никогда не задумывали. Листья аккуратно подстриженных кустов и буйные цветы, высовывающиеся за пределы клумб, украшены солнечной каймой. Даже редкие прохожие обрели светящийся контур – они кажутся не земными существами, но кем-то высшим.       Что же, во всяком случае, природа не думает, что мне грозит опасность. Хотя я знаю о ней достаточно, чтобы не верить, что правило, по какой-то причине называемое «психологическим параллелизмом», действует далеко не всегда.       На остановку я подхожу так, что времени остаётся в обрез. Трамвай, блестящий бирюзовыми боками, приближается к ней, как только автомат выплёвывает мой билет. Я совершаю небольшой забег, запрыгиваю в трамвай, скармливаю билет турникету. Сажусь к окну, с неудовольствием замечая на себе удивлённые и даже неодобрительные взгляды. Не знаю, что тому причиной – крашеные волосы или рука. Впрочем, когда я решаю проверить бинт, оказывается, что от забега на нём выступила кровь. Ничего страшного, конечно, но некоторых, наверное, пугает.       Удержавшись от соблазна забраться на сиденье с ногами – хотя бы потому, что этот подвиг не подходит мне по объёму – я задумчиво гляжу то из окна, то по сторонам. На самом деле, я даже ничего не замечаю, поскольку погружена в размышления. Даже, скорее, в догадки.       Единственное, что у меня чётко сформировалось, так это уверенность, что вызов связан с моими снами. А вот причины, по которым с ними что-то не так, разнились до бесконечности. Причём уходили в такие степи, что впору было требовать агента Скалли, чтобы убедила меня в том, что я несу бред.       Итак, сценаристы-мистики и шарлатаны-«исследователи» всегда уверены, что вся паранормальная активность однозначно связана с индейцами, которым, видимо, делать было нечего, кроме формирования тесных связей с духами. Значит, все странности нашего города от того, что он назван в честь индейского вождя. К тому же, наверное, построен на месте какой-нибудь святыни. А в лесах и горах вокруг, само собой, полно духов. И вообще совы – не то, чем они кажутся.       И дом с синей крышей, само собой, построен точно на могиле могучего шамана. Поэтому Флэйм там и поселился – он божество, и дух последователя его притягивает. Меня же сверхъестественные товарищи и сначала-то не очень жаловали, а в свете недавних событий неприязнь, скорее всего, переросла в ненависть. И если кто-то в ходе их мирных посиделок у зелёного костра внезапно называет моё имя, общее настроение тут же портится. Если вся моя жизнь до сих пор не пошла глубоко не так, то это либо потому что меня слишком презирают, либо потому что заняты долгосрочным планированием способов испортить мне жизнь.       Что обычно делают, если не понравились духам? Придётся их задабривать. Приносить жертвы. Капля крови – это без проблем, Мирт всегда поможет. А вот какие-нибудь редкие травы и ритуальные предметы придётся долго доставать. Может, хоть в путешествие отправлюсь.       Да уж, иногда мышление лучше отключать. Однозначно.       Тем более, уже моя остановка.       Вываливаюсь из трамвая, некоторое время щурюсь, снова оказавшись в золотом царстве. Глядя вслед трамваю, отмечаю, что рельсы тоже светятся, как раскалённые. Дольше любоваться себе не позволяю – нечего потакать дурной привычке оттягивать встречи с неведомым. Тем более, что оно редкостно упорное, всё равно дождётся. Не дождётся – пойдёт искать.       Так что решительно отхожу от остановки и, восстанавливая в голове карту, углубляюсь в переулок, начинающийся с резедово-зелёного дома – редкостно яркого для центра – приветствующего входящего вывеской магазина гитар. Не вполне по моей специальности, а потому я стремительно прохожу мимо.       Налево, прямо, налево, прямо, направо. Какие-то кафе, какие-то офисы, какие-то магазинчики. Абсолютно неважные мелочи.       Я сворачиваю в, насколько я помню, нужную сторону, но новое непредвиденное обстоятельство заставляет меня замереть. Недалеко от меня кто-то играет на гитаре. И играет так хорошо, что никакому уличному музыканту и не снилось. Ни одному никогда в жизни.       Усилием воли заставив себя вспомнить карту, я понимаю, что мне как раз по пути. Что ж, тем лучше.       По мере моего приближения звуки становятся всё отчётливее, и я задаюсь вопросом: как вообще можно извлекать из струн нечто подобное? Как вообще получить настолько плавные переливы от низкого и сурового звука к высокому и нежному?       А потом начинается ещё и пение. До меня долетают только отголоски звенящего между домами сопрано, и я не понимаю слов. Я даже не вижу, кто поёт, хотя уже могу сказать, что это девушка.       К тому моменту, как голос заново замолкает, уступая место гитарному проигрышу, я уже стою напротив певицы. Юная девушка с волосами настолько белокурыми, что они кажутся почти белыми, сидит на крыльце какого-то маленького заведения, прислонившись спиной к кованым перилам, окружённая свешивающимися из горшков синими цветами, похожими на колокольчики. Она не смотрит ни на меня, ни вообще на что-либо.       Я так и стою, замерев на манер изваяния посреди улицы, глядя на гитаристку. Она снова затягивает песню, и я осознаю, что не понимала песни хотя бы потому, что мне незнаком язык. Я понимаю только интонации – почему-то они мне кажутся созерцательными. А ещё я наконец нахожу определение для голоса – хрустальный. Именно так.       Допев, девушка поднимает на меня глаза, и я её узнаю. Это она смеялась, сидя на перилах у магазина. Кажется, мне сказали, что её зовут Тави. Птичье имя.       Почему-то при виде меня она немедленно улыбается так, будто я – лучшее, что с ней случалось в этой жизни.       – Я же говорила, что это сработает! – радостно кричит она абсолютно непонятные мне слова. Я оказываюсь в её объятиях раньше, чем успеваю удивиться, и невольно отступаю под тяжестью. Её охватывает радость, обычно сопутствующая возвращению блудного сына. Почему-то без музыкального сопровождения её дружелюбие немного смущает и пугает.       Когда Тави разжимает руки, я смотрю наверх и замечаю вывеску «Дымный чайник». В промежутке между этими двумя словами висит настоящий чайник возрастом около века, отражающий закат бронзовым боком.       – Так это вы за всем стоите? – как-то неуклюже спрашиваю я у Тави.       – Не за всем, но за многим. Лучше заходите внутрь. После закрытия никто мешать не будет.       «Точно духи», – насмешливо думаю я, заходя на крыльцо вслед за певицей. Мысли эти отчасти вызваны тем, что я так и не поняла, что именно всё-таки сработало. Ещё больше меня занимает произношение Тави – не то чтобы у неё есть чёткий акцент, но слова она произносит чуть более плавно, и в них слегка слышен какой-то другой, непривычный ритм. В общем, обстановку она нагнетает прекрасно. Хотя вроде бы не выглядит угрожающе, и черты лица у неё мягкие до невозможности.       Я проскальзываю вслед за ней внутрь и искренне стараюсь сделать интеллигентное лицо. Возможно, у меня даже получается.       Внутри всё оказывается почти так же, как мне показалось при взгляде на крыльцо и вывеску – тёплый свет от ламп в узорчатых абажурах, маленькие круглые столики и стулья из тёмного дерева, белые скатерти, множество цветов на подоконниках. Чего я не ждала, так это стен, расписанных диковинными зверями – в некоторых всё же узнаются знакомые, некоторых опознать не удаётся. Приблизительно половина из них выглядит дружелюбно – оставшиеся же скалятся как могут.       За двумя сдвинутыми столами расположилась вся знакомая мне компания. Лей сидит, сгорбившись и уткнувшись носом в сложенные на столе руки – только глаза блестят из-под чёлки. Ванда необычно спокоен и покорно позволяет стоящей сзади Ра попытки заплести его короткие волосы в косички и воткнуть в них цветы. Кейд, наклонившись к походному альбому, рисует – видимо, не с натуры, потому что не отрывается, чтобы на что-то посмотреть. Ивушка сидит рядом плетёт – я с удивлением замечаю у неё на переносице очки.       – Угадайте, кто пришёл! – вопит Тави, подтаскивая меня к ним. – А вы говорили, что мне не надо сидеть на крыльце и петь! А оказалось, надо! Да!       – Так, тихо, тихо. Ты сейчас опять забудешь, на каком языке говорить, – флегматично бросает Кейд, не отрываясь от рисунка.       – Ой, – удивлённо говорит Ра. – А мы тут немного ощипали твои цветы.       – Я даже не знаю, что дальше от правды – «немного» или «мы», – фыркает Лей, поднимая голову. – О, привет, Ни! – добавляет она, всё же заметив меня. – Спасибо, что пришла. Возможно, они немного придут в себя, если вспомнят, что у них есть дело.       Остальные Пёстрые Перья здороваются со мной нестройным хором и начинают стремительно бросать свои занятия – в том числе и Ра, оставляя Макса-Ванадия со странными полукосичками и неровно торчащими в разные стороны фиалками на голове. Если бы мои подозрения в шаманизме были серьёзны, сейчас настало бы время в них укрепиться.       Лей, как истинный джентльмен, придвигает мне новый стул, располагая меня между Ра и Вандой.       – Чтобы тебе неповадно было, – говорит она при этом своей рыжей подруге… рыжему другу?       – Хочешь, я и тебя заплету? – коварно улыбается Ра.       – Нет! Ты умрёшь в муках, если до моей головы дотронешься!       – А жаль.       Я невольно отмечаю, что у этих ребят подозрительно много общего с моими друзьями.       – А куда делась Тави? – я решаю задать весьма беспокоящий меня вопрос.       Ответом мне служат тишина и переглядывания Пёстрых Перьев.       – Чёрт… – наконец, выдыхает Лей.       Я адресую ей испуганный вопросительный взгляд.       – Она пошла делать кофе. На её вкус.       – Вкус н-настолько специфичный, что его понимает, кроме неё, т-только Ра, – поясняет Макс-Ванадий.       – Кофе как кофе, – пожимает плечами Ра.       – Угу, а ты – человек как человек, – фыркает Лей.       – Вообще-то да, – шелестит Ивушка.       – Спасибо, – почему-то оскорблённо отвечает Александра.       – Прости… Обычно людям нравится это слышать…       – Как ты с нами общаешься вообще? – спрашивает Кейд. – Ты слишком добрая.       Ивушка пожимает плечами.       – Мы отвлеклись от повестки дня, – напоминает Лей. Я ей за это благодарна неимоверно, поскольку уже успела начать чувствовать себя лишней.       – Мне казалось, мы к ней вернёмся одновременно с кофе…       – Ещё не факт, что его переживут.       – Да что там в этом кофе, цианид? – не вытерпев, спрашиваю я.       – Хуже, – мрачно отвечает Лей. – Мятный сироп.       – В жизни не пробовала.       – Будешь вспоминать о своей жизни до знакомства с ним с несказанной радостью. А ещё там сахара больше, чем в литре колы.       Невольно отмечаю, что в прошлые наши встречи все Пёстрые Перья общались со мной на «вы». Наверное, пребывание на своей территории придаёт им смелости.       – Кстати, можно ещё вопрос?       – Потому что это кафе папы Тави, – Ванда неожиданно отвечает на мой вопрос «почему мы вообще сидим здесь после закрытия?» прежде чем я успеваю его задать.       Я чувствую, что глаза мои принимают не вполне естественную для них округлую форму. Глядя на лица остальных Перьев, я понимаю, что происходящее не удивительно разве что для Ивушки.       – Я… я опять? – испуганно спрашивает Ванда.       – Ты опять, друг мой, – жизнерадостно отвечает Лей.       – А чего ты боишься? – шепчет Ивушка.       – С чего… с чего я должен чего-то бояться?!       – Ванда, – с учительскими интонациями говорит Кейд, положив ладонь ему на плечо, – если мне не изменяет память, ты начинаешь читать мысли, только если паникуешь. Как ты знаешь, я редко что-либо забываю. Может, всё-таки скажешь, что происходит?       – Д-да всё со мной в порядке! Волноваться – это моё нормальное состояние, вы… вы же знаете! Хватит меня допрашивать!       – Обычная обстановка, – обращаясь непонятно к кому – возможно, и ко мне – ворчит Лей. – Один читает мысли, другая читает чувства. Третья предсказывает будущее, четвёртая манипулирует людьми, а кто-то вообще телепортируется. И только один человек нормальный.       – Норма – понятие растяжимое.       – И, да, я не «предсказываю будущее»! – возмущается Кейд, отрываясь от Макса, чтобы всплеснуть руками.       – Сестрица, дорогая, ты на картах гадаешь.       – Это вспомогательное средство.       – Само собой.       – Так, секунду, – я решаю силой остановить водоворот, в который стремительно слетаются мои мысли. – Это что, всё серьёзно?       Сестёр награждают укоризненными взорами. Те, судя по всему, упорно отказываются считать себя в чём-либо виноватыми (что вполне логично), а потому Ра решает взять ситуацию в свои руки:       – Даже учитывая, что Лей, как презренный маггл – это шутка! – абсолютно не понимает, чем мы, господа маги, здесь занимаемся… да, это серьёзно.       – А чем вы занимаетесь, если не тем, что она назвала?       – Я хожу по Вселенной. Только не так, как это принято у нормальных путешественников. Я могу лечь спать и, пока одно моё тело будет лежать в кровати, другое будет ходить само по себе. Ванда попадает в мировой разум и разумы людей. Ивушка читает личность человека. Кейд помнит всё, что было и всё, что будет…       – Это как?       – Никто не понимает. Даже сама Кейд толком не понимает. Не спрашивай. И, да, ещё у нас есть Тави. Она знает, что человеческое сердце не просто так считается органом чувств. Утверждает, что у него есть какая-то сторона, которая выглядит как что угодно, только не сердце. И у каждого своя сторона. И она с ней что-то делает. И меняет волю человека. Мы все без понятия, как это работает, проще спрашивать у неё.       – Вот нельзя просто так взять и подождать с повесткой, да?.. – укоризненно вздыхает Тави, появляясь у стола и начинает раздавать чашки и тарелочки. Мне достаётся чашка с огромной шапкой белой пены, покрытой явно крашеными зелёными полосками. Осознавая, что с явлением гитаристки-певицы-баристы о вопросе можно на время забыть, я решаю попробовать напиток. От пытливых взглядов тянет подавиться, но позывы всё же удаётся пресечь.       Сахара там действительно оказывается ложек шесть, а то и больше. Сквозь невероятную приторную сладость едва пробивается специфический острый вкус мяты. Странное, очень странное зелье. Впрочем, ничего такого, из-за чего его нельзя было бы проглотить.       – И? – с любопытством спрашивает Ра.       – Нормально, – говорю я.       – Нда-а-а. Либо это очень изощрённая вежливость, либо…       – …здесь впервые с наступления кали-юги появился понимающий человек!       – Никто не сказал «вкусно», сказали «нормально»! – шипит Лей.       – Ты ещё со мной спорить будешь? Заплету, вот обязательно заплету!       – А я помогу! – добавляет Тави.       – Я не поняла, вы что, навыками Флэша овладели? Или, может, драться научились? Кому вы угрожаете, деточки?       – Это их н-нормальное поведение, – шепчет Ванда, который то ли заметил моё удивление, то ли опять мысли прочитал. Я, продолжая расправляться со странным эликсиром, только киваю. Знаем мы эти ваши дружеские отношения. Все они странные, каждые по-своему.       – Повестка дня, – неожиданно говорит Ивушка. Сказано это очень тихо, но, тем не менее, возвращает всех к действительности.       Пёстрые Перья даже погружаются в молчание, задумавшись. Видимо, к тому, что рано или поздно им придётся говорить о деле, они особо не задумывались. Родственные души, определённо родственные души.       Пока остальные задумчиво размешивают напитки или пережёвывают пирожные, Ра неожиданно осеняет:       – Можно я сформулирую суть с помощью одной небольшой цитаты, отлично подходящей к данной ситуации?       Друзья несколько секунд смотрят на неё, переваривая тяжеловесные фразы. Затем сёстры в один голос кричат:       – Нельзя!       – Ты волшебник, Гарри! – истерически орёт Ра громче их обеих.       – Это д-даже не точная цитата, – вздыхает Ванда.       После чего всё внимание переключается на меня и мою реакцию. Уж очень у меня при этом, наверное, лицо интересное.       – Этот вариант мне в голову не пришёл, – неожиданно выдаю я. Мысленно списываю всё на шок.       Снова пауза.       – А что, какой-то пришёл? – спрашивает Кейд. От удивления её голос становится ещё ниже.       – Пока я ехала, мне почти удалось убедить себя, что я прогневала живущих в моём доме духов, и теперь мне надо их задобрить, – мрачно сообщаю я.       Лей начинает сдавленно смеяться. К ней присоединяется Ра, потом Тави, через какое-то время за столом не остаётся неохваченных. Даже Ивушка хихикает – едва слышно и почти незаметно, но всё же. Даже мне становится совершенно искренне смешно.       – Отличная теория, – выдыхает Лей. – Просто отличная.       – Что поделать, – отвечаю я. – Трудно оставаться адекватной, готовясь встретиться с неведомым.       – Неведомое… – нараспев тянет Тави. – Вы никогда не замечали, что это слово на вкус как виноградное желе? Фиолетовое такое.       Искренне надеюсь, что моё лицо не очень перекосило от удивления. Пёстрые Перья же, похоже, слышат подобное не впервые.       – Т-тави, запомни: вкус, цвет и запах у слов есть т-только для тебя.       – А жаль, – оскорблённо фыркает. – Кстати, почему именно духи? – уже с совсем другой, доброжелательно-любопытной интонацией уточняет она у меня.       – Понимаешь ли, тема индейских захоронений так популярна…       – Между прочим, здесь всё спорно, – неожиданно вмешивается Ивушка. – Говорят, ходят слухи, что некоторые индейцы живут с призрачными существами, но они не мертвы, да и поссориться с ними сложно… У меня мама – оджибве, – поясняет она, почувствовав моё недоумение.       – Угу, по ней заметно. И по тебе тоже заметно, – усмехается Лей.       – Вообще-то, если присмотреться, то действительно заметно, – говорю я. – Форма черепа, нос. В разрезе глаз что-то такое есть… Прости, это, наверное, невежливо.       – Почему же, я рада, что это хоть кто-то заметил с первого раза, – абсолютно невыразительно говорит Ивушка. – Кроме Кейд.       – Я художник, я всё вижу.       – Я тоже художник, – почему-то считает нужным вставить моё подсознание.       – Что изображаешь? – с интересом спрашивает Кейд.       – Что закажут. Начиная от животных и заканчивая портретами, начиная от цифрового, заканчивая маслом. Хотя по натуре я пейзажист. Но пейзажи в итоге заканчиваются сюрреалистично.       – Мало кто сейчас ценит реализм, – вздыхает Кейд. – Поэтому я подалась в архитекторы.       – Дорогие мои! – мелодично объявляет Тави. – Давайте всё же что-нибудь объясним человеку!       Почему-то только после этих слов я по-настоящему осознаю, что мне сказали. У меня тоже есть какие-то способности. Которых у обычных людей не бывает. Про которые уже несколько десятилетий пишут, мечтая ими обладать. Мне казалось, что невероятно круто делить дом с божеством – а тут оказывается, я и сама не так уж от него отличаюсь.       Чёрт, если бы я знала это, когда была подростком, жить было бы намного легче. Или всё же сложнее? Сложно сказать сейчас.       – Что-нибудь – это три закона робототехники?       – Нет! Впрочем, я передумала. Объяснять мы ничего не будем. Дадим человеку понять самому.       – Это правильно!       – Так вот, Ни, ты, случаем, не помнишь ильвеса? – спрашивает Тави, обращаясь ко мне. Я тщетно пытаюсь вспомнить, что это вообще такое и почему я должна это помнить. Может, всё же духи?..       – Кого я помню? – Переспрашивать тупо, но я не могу удержаться.       – О, билингвальный бонус! – радуется Ра.       Тави беспомощно озирается по сторонам, видимо, пытаясь вспомнить, как звучит на понятном мне языке столь нужный ей «ильвес».       – Рысь, – наконец, вспоминает она.       – Помню, – отвечаю я. И пускаюсь в косноязычные объяснения, вдохновлённая тем, что таинственное слово оказалось таким простым и понятным:       – Её заказал Макс. Она мне приснилась. Она кот. Или не кот, я так и не поняла. А потом оказалось, что она ему тоже снится… И какого тогда чёрта?       – По-моему, всё вполне понятно и логично, – говорит Лей. Непонятно, серьёзно она или нет.       – Это н-нестандартная ситуация, мозг вполне м-может отказаться включать логику…       Почему-то именно от этих слов логика моментально включается.       – Я вижу чужие сны?       – О, не отказался, – радостно сообщает Лей со всем счастьем экспериментатора в голосе.       – Именно так, – пафосно отвечает Ра. – Ты ходишь по пространству чужого разума, содержащему секреты, которые люди даже сами не знают. А ещё ты ими можешь управлять. И собственными снами можешь управлять. И свободно перемещаться между своими и чужими снами тоже можешь. У тебя вообще, если разобраться, огромная власть над человеческим подсознанием.       – Ра, – суфлёрским шёпотом спрашивает Ванда, – может, это было лишнее?       – Если начнёт захватывать мир, у нас будет возможность его от чего-нибудь спасти, – шепчет она в ответ. – И не говори мне, что это плохо!       – Я ничего не начну захватывать, – возмущённо отвечаю я.       – Все они так поначалу говорят.       – А что, до меня были многие?       – Конечно! Энакин Скайуокер, например!       – Так, подождите, подождите. Есть вопрос.       – Ванда, не спойлери, – шепчет Лей. Лицо Макса приобретает бледно-розовый оттенок – в его случае это, видимо, означает сильный румянец.       – А вы-то откуда это знаете?       Пауза.       – Хороший вопрос, законный. Кто изложит это логично и линейно?       – Особенно учитывая, что кое-кто – не будем показывать пальцем, хотя бы потому, что пальцев нужно будет два – при встрече притворился, что в первый раз слышит и в первый раз видит?..       – Каждый по заслугам его, – предлагает Ра, делая вид, что уж на неё-то пальцем никто показывать не будет. – кто что сделал, тот и расскажет. Ивушка, ты первая.       – Может, не надо? – слабо шелестит девушка.       – Надо. Я всё равно без понятия, как ты работаешь. Ты лучше объяснишь.       – Ну… в общем… – Долгая пауза. – Я тебя на входе в то кафе случайно изучила, – неожиданно тихо, будто признаваясь в собственной вине, сообщает Ивушка. – Я знаю, что всем от этого плохо, но я случайно задержала взгляд дольше, чем можно. Прости…       – Не надо ни за что извиняться, – поспешно говорю я параллельно с пониманием, что это был за эпизод с охлаждением моей крови. – Это же всего несколько секунд.       – Да, но всё-таки... Но если ты считаешь, что ничего страшного, то... ладно. Так вот, изучая тебя, я успела дойти до твоих способностей. И заметила там способность к снохождению. Потом поняла, что тебе плохо, и перестала. Но задумалась. Посоветовалась с Ра и Тави…       – С кем же ты общаешься…       – С хорошими людьми, Лей, с хорошими людьми… И Тави сказала, что возьмёт дело в свои руки.       – Я и взяла! Но действовать предпочла через других.       – Я лично прослежу, чтобы эта надпись оказалась на твоём надгробии, – говорит Ра, улыбаясь неожиданно приятно для таких слов.       – Спасибо, – совершенно искренне благодарит Тави. – В общем, узнав, что ты художница – я тебя по фотографии узнала, мне как раз запись о тебе попалась тогда – я посмотрела твои работы и решила, что некоторые достаточно необычные, чтобы быть вдохновлёнными сном. Тогда я поняла, что надо воспользоваться давним сном Ванды. Отправила его к тебе, и результаты оказались как раз такими, какими я ожидала.       – Вот это в данной истории больше всего удивляет.       – А Ра это подтвердила… подтвердил. Через свои источники.       С этими словами она подмигивает Александре.       – Во-первых, если вы не перестанете оговариваться в моих местоимениях, я буду очень злиться и кусаться. Возможно, мне понравится, и я начну пить кровь. Во-вторых, что за сальные намёки, птичка моя?       – Знаешь, сложно не найти двойное дно у истории про то, что тебе является парень с кошачьими ушами, – ухмыляется Лей.       – Особенно если долго сидишь на Тамблере, – присоединяется Кейд. Всё-таки у них очень похожие лица, даже удивительно.       Ра лезет в карман жилетки, вытаскивает оттуда орех и, до смешного гиперболично нахмурившись, кидает им через стол в Кейд. Попадает в плечо, удовлетворённо усмехается. Затем встаёт на ноги, хватает Лей за прядь волос и дёргает. Поймав её гневный взгляд, с наигранным писком отскакивает и, нелепо размахивая руками, убегает куда-то в сторону кухни. Лей, роняя стул, бросается за ней с боевым кличем.       – Детский сад, – вздыхает Кейд.       – Обожаю детей, – улыбается Тави.       – Это потому что ты младшая, – возмущённо отвечает Кейд.       – Определённо потому что младшая, – подтверждаю я.       – Д-да! – решительно заикается Ванда.       – Как пожелаете, как пожелаете…       – И всё же, – осторожно спрашиваю я, – что мне делать со всей необычайно ценной информацией? Потому что, при всём уважении, я очень мало поняла.       Остаток Пёстрых Перьев переглядывается.       – Извини за это. Мы тут все… несколько увлеклись, – неожиданно смущённо говорит Тави.       – Всё-таки в первый раз что-то такое творим, – добавляет Кейд. – Нам казалось, мы вообще во всём мире одни такие ненормальные.       – Хуже, когда тебе кажется, что ты единственный нормальный во всём мире, – с видом потрёпанного жизнью мудреца отвечаю я. – Хотя бы потому что это чаще всего неправда.       – Я вспомнила, – вдруг подаёт голос Ивушка. – Ра говорила, что у неё есть вещь, которая прекрасно тебе расскажет, что и как делать. Придётся тогда подождать, пока она не вернётся.       – Если вернётся, – прибавляет Ванда.       – Ты что же, шутить начал? – улыбается Кейд.       – Сам удивляюсь.       Всё-таки очень странно на них смотреть. Я, если честно, не могу себе представить, каково это – когда какой-то друг относится к тебе с такой заботой, граничащей с родительской. Винни, конечно, заботлива, более чем заботлива, но не вкладывает в это столько ресурсов. Наверное, это тяжело. Но если принять на веру, что добро возвращается…       В данный момент, впрочем, вместо добра возвращаются двое беглых Пёстрых Перьев. Вполне живые, но ещё более растрёпанные.       – По какой причине я вообще должен сам попирать ногами землю?! – возмущается Ра, размахивая увешанными украшениями руками. – Предполагалось, что ты потащишь меня назад, как боевой трофей!       – Лентяй ты бессовестный, а не трофей. И вообще, у тебя все кости торчат, мне больно будет.       – Оправдывайся, оправдывайся, злодейка!       – Ра, – вкрадчиво спрашивает Тави. – Ты, совсем случайно, ничего не хочешь показать Ни? Совсем-совсем ничего?       Ра застывает и глядит на подругу, вопросительно наклонив голову набок. Про себя я отмечаю, что в данный момент она более чем похожа на совёнка, вытащенного на дневной свет. Потом к ней наконец возвращается утраченная память.       – Точно! У меня есть кое-какой подарок. Он очень гениальный и очень идиотский одновременно. Настолько очевидный выход из ситуации, что он даже не придёт никому в голову! Настолько эпичный, что…       – Доставай уже! – рявкает Лей.       – Вот из-за тебя я и не стану фокусником… – вздыхает Ра. – Ладно, и так вполне интересно.       Это оказывается чистой правдой. Она делает несколько жестов, чтобы удостовериться, что я вся внимание. Затем кладёт руку в тот же карман, откуда недавно появлялся орех, некоторое время шарит там, а затем извлекает оттуда нечто, завёрнутое в узорчатую голубую с розовым ткань. Больше всего удивляет тот факт, что свёрток раза в три больше кармана и невероятной толщины.       – Свёрнутое пространство, дамы и господа!       – Впечатляет, впечатляет… – бормочу я, пытаясь осознать, что я вообще думаю по этому поводу. Не выходит.       Поэтому я просто забираю у Ра свёрток и начинаю разворачивать ткань. Пёстрые Перья глядят на меня с умилением родителей ребёнка, впервые получившего новогодний подарок.       Впрочем, зная мою мимику, могу сказать, что им действительно есть, на что посмотреть.       Потому что в свёртке оказывается книга. Огромный толстый том с потёртой бежевой обложкой. По центру расположен странный рисунок – кажется, тушью – двух пересекающихся окружностей, в пересечении которых стоит человеческая фигура. Одна окружность заполнена странными замысловатыми завитками, напоминающими ветви дерева и облака одновременно, вторая – изображениями странных плывущих в вакууме участков земли, похожих на летающие острова. Над озадачивающим рисунком располагаются странные иероглифы, но я почему-то понимаю, что они означают «В помощь начинающим сноходцам». Наверное, это и есть тот эффект, о котором мне рассказывал Флэйм – язык другого мира автоматически переводится в голове на понятный.       – Странно… – наконец, говорю я, нарушая густую, плотную тишину.       – Неужели? – язвительно спрашивает Лей.       – Для меня есть отдельная странность, – поясняю. – Просто, кажется, я очень давно не была начинающей.       – Это зря, – очень серьёзно говорит Кейд. – Освежающее такое ощущение.       – Спасибо вам огромное. За всё. Даже удивительно, что вы решили столько сделать.       Нестройный хор вариаций на тему «не за что». Мимолётно думаю, что как-то это странно – в фильмах и книгах обычно никому не приходит в голову благодарить за подобные сведения.       – Кстати, вступительная речь – чистая правда. Книга – это действительно настолько очевидно, что никому не придёт в голову.       Ра радостно смеётся и показывает Лей язык. Та в ответ легонько щёлкает подругу по лбу.       – Вот вечно вы двое перетягиваете на себя внимание, – как-то обиженно вздыхает Тави.       – Мы нечаянно!       – Это вообще всё она!       Я как-то отключаюсь от диалога. Но, вместо того, чтобы думать о том, как я буду жить после сегодняшних открытий, я думаю о том, что зря не взяла рюкзак. Придётся же «В помощь начинающим сноходцам» в руках всю дорогу тащить. Что ж, зато привлеку общее внимание. Порадую скучающих пенсионеров точно. Крашеные волосы, книга на непонятном языке – определённо сатанистка.       Впрочем, так оно и лучше. Им радость в виде повода для сплетен, мне радость в виде осознания, что жизнь моя действительно вопиюще необычна. И все усилия, которые я всю жизнь прилагала, чтобы создать такую видимость, можно было забрасывать с самого начала. Но что сделала, то и сделала.       Не то чтобы все последствия можно разгрести одним движением руки, но ничего такого, что помешало бы жить.       А ещё у меня есть возможности. Огромные, невероятные возможности. Я научусь делать что угодно с человеческими снами. Я помогу Флэйму – теперь я как-то резко осознала, что огненные пространства – это его кошмар. Наверное, я даже помирюсь с ним. И, возможно, помирюсь с родителями. Не сегодня, определённо не сегодня. Но когда-нибудь. Когда захочу – не то чтобы это план или список дел, которые надо обязательно сделать перед смертью.       Наверное, это тоже счастье.       – Ни? – Кто-то из них неожиданно отрывает меня от размышлений. – М-можно вопрос? – «кто-то» оказывается Вандой. Я ему киваю. – Что ты теперь будешь делать? Просто… просто интересно, насколько ты лучше справишься, чем мы.       – Нормально мы справляемся! – Кейд отвечает настолько возмущённо, что даже кажется, что это неправда. Впрочем, лучше об этом не задумываться.       Я и не задумываюсь.       – Честно? Я абсолютно без понятия, что именно я буду делать. И планов строить не буду вообще. Только импровизация по обстоятельствам.       – Так и надо, – улыбается мне Тави. – Так и надо.