Сказ о Вторжении

      В эту среду я впервые сталкиваюсь с нестандартной ситуацией. Я, Кевин и Лили беседуем в моём кабинете, когда Дороти и ещё один медицинский работник заглянули ко мне, чтобы доложить мне о неприятном инциденте:       — …ведь сколько ложек мы им дали перед обедом — столько и должны забрать обратно, — довольно путано объясняет мне ситуацию медбрат, но я это и так знаю.       — А сегодня эти двое снова чуть не подрались из-за еды! — возмущается Дороти. — И после этой суматохи мы одного прибора недосчитались!       — Сумасшедший дом какой-то! — нарочито растроенно вздыхает Лили, а Кевин украдкой хихикает.       В любое другое время я бы счёл это забавным, но не сегодня. В учреждении такого типа, как наше, нельзя, чтобы в руки психически больных пациентов попало что-то потенциально опасное. Вот почему столовые приборы после обеда всегда пересчитываются (алюминиевую ложку могут сломать и воткнуть кому-нибудь в глаз), а из пищи убираются все кости (их обломки могут засунуть кому-нибудь в нос или ухо).       Я успокаиваю санитаров и отправляю их на рабочие места, обещая им быть внимательнее. Но мне и так всё предельно ясно. Кто украл ложку? Это либо тот шизофреник с голосами, живущими в тумбочке, либо те двое, которые дерутся в столовой из-за еды. Хелен вряд ли нужна такая вещь, а вот насчёт Моны я затрудняюсь ответить. Обычно она такими глупостями не занимается, но с неё станется и взять чёртову ложку, потому что этот даже предмет может напомнить ей о чём-то родном…       Мои размышления прервал телефонный звонок из школы.       — Джесс? Что случилось?       Её встревоженный и слегка извиняющийся голос на том конце трубки говорит мне о том, чего я никак не ожидал. Я поднялся с места, прижимая мобильник к уху. Внутри моей груди начало просыпаться нечто опасное, и я даже не знаю, что это за неведомый зверь может сидеть за клеткой рёбер.       Но знаю, что это хищник, которого нельзя будить.       — Я сейчас приеду, — коротко говорю я и завершаю звонок, а Кевин интересуется, увидев моё изменившееся лицо:       — Что случилось, старик?       — Мне надо забрать сына из школы. Он ввязался в драку с кем-то из детей.       Кевин и Лили — единственные из сотрудников, кто в курсе внезапно свалившейся на меня проблемы — удивлённо переглядываются. Рыжеволосая девушка осознала ситуацию быстрее и забрала из моих рук папку с документами, а Кевин дружески похлопал по плечу и кивнул на дверь. Они не могут посоветовать мне что-то дельное, я вижу это по их слегка растерянным лицам. Ни у одного, ни у другой нет детей. Кажется, у Кевина есть племянник, а у Лили подрастает младшая сестра, но ведь это всё равно не то.       Это всё равно не то.       Когда я приехал к школе и встретил сына, то заметил, что он удручён донельзя. Моя злость слегка утихла, но не совсем. В синих глазах Майка плещется море невысказанных эмоций. Я положил ладонь на мальчишеское плечо, и он поднял голову. Отцовское прикосновение приободрило его.       Мы вместе зашли в кабинет директора и провели там около двадцати минут, которых мне сполна хватит для понимания произошедшего. Причина банальна — мальчишеская ссора и последующие издевательства. Успокоением служит то, что зачинщик конфликта не мой сын. И лишь поэтому Майк избежал исправительных работ, но директор школы замечает, что при повторном нарушении дисциплины возможно и обратное.       Всю дорогу домой мне не давало покоя то, что как только в жизни Майка всё начало налаживаться, он вдруг столкнулся с жестокостью. Я наблюдаю за ним в зеркало заднего вида. Он молчит, только трогает ушибленные места. Предплечье. Место возле уха. Левый бок. Живот.       «Двое на одного! Это неправильно!», — шипит хищный внутри моей груди.       «Но такова реальная жизнь!», — шепчет мудрый некто внутри головы.       — Завтра схожу в школу с тобой, — говорю я, выслушав обоих.       — Нет, не надо.       В синих глазах появляется что-то затравленное, как у зверька, который попал в капкан. Сначала я с непониманием смотрю на Майка, который ожесточённо трясёт головой. А потом злость окончательно испаряется, уступая место задумчивости. Так вот оно что…       — Не надо, пап, — повторяет Майк, сжимая руки в кулаки и говорит, словно сам пытается поверить в свои слова. — Это было всего лишь один раз. Ну, подумаешь, синяки… У меня вообще ничего не болит.       — Ладно, — внезапно миролюбиво говорю я. — Не пойду.       Кажется, Майк не ожидал такого поворота событий. Он часто-часто моргает от удивления, но я-то его прекрасно знаю. Этот мальчишка с глазами, унаследованными от Элен, уже давно придумал кучу аргументов, чтобы его отец не ходил с ним завтра в школу и не выставлял невесть кем перед остальными ребятами. И по его выражению лица заметно, что он не прочь остаться один, чтобы как следует зализать раны. И это тоже наследственное, только вот уже доставшееся Майку от меня.       — Однако это не значит, что я брошу тебя на произвол судьбы. Ты же знаешь, что я поддержу тебя в любом случае, — нарочито спокойно говорю я. — Боюсь, мне надо вернуться на работу, я смог отпроситься всего на пару часов. Стив и его жена присмотрят за тобой сегодня. А вечером мы вместе что-нибудь придумаем, окей?       И Майк просиял. Я улыбнулся ему, и он робко потянул уголки губ вверх. На одном из них — не до конца стертая, подсохшая кровь.       Но на самом деле мои слова — ложь. Я совершенно не знаю, что можно сделать.       Вот Элен бы точно что-нибудь придумала.

***

      — За окном всё цветёт, а в ноябре уже холодно, — терпеливо говорю я в этот же день, будучи на обходе. — Ты разве не видишь, что происходит там? Так какое сегодня число, Мона?       Вместо ответа я получил рассеянный, замутнённый неким видением взгляд. Я сделал завершающую пометку карандашом в рабочем блокноте. На сегодня достаточно. Ничего нового о состоянии психически больной не выявлено. Ремиссии нет.       — А рассказ? — вдруг вспоминает Мона, когда я развернулся, чтобы покинуть палату.       Из-за утренних неприятных новостей я не мог сосредоточиться на работе, делал всё на автомате, поэтому коротко ответил:       — Позже. У меня много работы.       — А я знаю, кто забрал ложку, — заговорщицки прошептала пациентка мне вслед.       Это высказывание остановило меня и призвало обернуться. Я посмотрел на женщину и Мона начинает со мной торговаться:       — Мне бы хотелось, чтобы ты узнал историю об ещё одном моём друге, прежде чем я расскажу у кого она находится сейчас.       Я не спешу менять своего решения, сегодня мне не до сказок и легенд. Мона огорчённо отводит взгляд в сторону и бурчит:       — Ложка у Генри. Он спрятал её в носок, пока никто не видел, и сказал, что раз она лёгкая, то он сломает её пополам, а обломки запихнёт в глотку Оуэна. Причём так, чтобы они прорезали и исцарапали ему всю трахею.       — Вот идиот! — с искренним негодованием отзывается Хелен со своей кровати. — Он что, ненормальный?!       Действительно. Я тяжело вздыхаю, а затем иду в мужское отделение, где находится вторая часть моих пациентов. Зову Дороти и ещё одного санитара. Вместе мы провели обыск у Генри и нашли несчастную ложку, которая каким-то заумным образом уже была примотана к каркасу кровати обрывком бечёвки. Одной проблемой меньше. Правда, не понять мне такой изощрённой жестокости. Завтра нам с Генри предстоит серьёзный разговор.       А сегодня вечером — с Майком.       Уже собираясь уходить с работы, я встретил Мону, которая стояла в коридоре и задумчиво смотрела в окно. За ним — свобода, которую ей пока что не дано познать. Женщина простилась со мной. В её голосе слышилась грусть. Я остановился у самой двери, затем вернулся, чтобы начать ответный акт вежливости.       — Мона, — окликнул я женщину и она посмотрела на меня, покусывая светлую прядку. — О ком ты хотела мне рассказать сегодня?       — О своём друге, — вспомнила Мона. — Его звали Джакс. У этого парня был прекрасный талант — он умел мыслить наперёд. Джакс никогда не имел привычки нестись вперёд, сломя голову, но и не тормозил. Хочешь послушать?       — Да, если это не займёт много времени, — я опустился на скрипучий диван, стоящий в коридоре, и Мона последовала моему примеру. Помолчав, она продолжила:       — Джакс говорил, что если бы мы умели предугадывать каждый удар, неважно, судьбы или же врага, это было бы слишком просто и неинтересно. И когда ему приходилось действовать, ориентируясь на текущую ситуацию, то он соображал быстрее остальных…

***

      Эту войну готовы были выиграть все, но сильнее всех в будущий мир верил один боец, в чьей груди билось храброе сердце льва.       Предостережения о грядущем Вторжении и гибели Земного Царства не убедили людей, в чьих руках были бразды правления. Оставалось у героя два варианта: либо сдаться, либо бороться, но Джакс не выбрал ни одно, ни второе.       Не выбрал, поскольку способен был найти иное решение, таящее в себе благоразумие чистой воды.       А когда слились миры, то с опозданием осознали свои ошибки жители Земного Царства. Поняли они, что лишь один человек предугадал прибытие сил зла, которые сопровождали пришествие жестокого императора.       И несмотря на то, что многие люди не поверили ему до Вторжения, мужчина не оставил их на произвол судьбы. Дабы стать сильнейшим человеком во всём мире, он улучшил самое главное оружие — свои руки — и сумел дать отпор врагам из Внешнего мира.       Но то был не конец, а лишь новое начало, ведь открылся отныне иной путь, который вёл к неизведанным, загадочным мирам. Защитник Земного Царства отыскал своего верного соратника и вместе они пришли к соглашению о защите своего мира.

***

      По окончании рассказа, я не понимал лишь одного:       — Когда ты сказала, что Джакс не выбрал ни то, ни другое — что ты имела в виду?       — В этом был весь Джакс, — смеётся Мона. — Ох, уж эта золотая серединка… Он поступил намного грамотнее — принялся за подготовку к Вторжению. Оборудовал собственные руки неразрушимыми бионическими имплантатами, представляешь? Но и без усилений мой друг мог врезать так, что из глаз аж искры летели.       Рассказ о человеке с армированными руками — очередная безумная фантазия Моны, но именно она помогла мне найти тот ответ, который мне был нужен.       — Он ничего не боялся, — грустно говорит женщина. — Всегда говорил, что никто не сможет предугадать удар врага, узнать, куда конкретно прилетит кулак. Но среагировать — можно. Даже нужно, несмотря на то, что ты получишь сполна.       Мы молча посмотрели друг на друга. Затем я поднялся и поблагодарил Мону за рассказ. Я и раньше слышал истории, которые расцветают в головах психически нездоровых людей. Но они были далеко не такими... мотивирующими.       Женщина продолжила смотреть в окно, а когда я уже сделал шаг в сторону светлых входных дверей, то она обронил короткую фразу, поражающую своей глубиной:       — В первую очередь смелость надо искать в себе. Так говорил Джакс.       Я вернулся домой в глубочайшей задумчивости, поблагодарил Стива с Элизабет и забрал у них сына. Майк уже слегка отошёл от утреннего происшествия и за ужином рассказал мне о конфликте подробнее. Оказывается, этот герой заступился за свою учительницу Джессику, когда о ней говорили плохо, и это, похоже, он унаследовал от обоих родителей.       И конечно же, ему не хочется идти в школу завтра.       Вот почему вместо чтения нотаций я пересказал Майку историю о самом сильном на свете человеке с железными руками. И он слушал рассказ с интересом, даже забыв про десерт, а в синих глазах заснуло море удручения и просыпаются волны осознания.       — Выходит, что люди становятся сильнее не с рождения, а за всю свою жизнь? Потому что вот находят смелость вот здесь… или, например, тут? — сделалтвывод он, поочерёдно дотрагиваясь до грудной клетки и до виска.       — Я бы не смог описать это точнее, — улыбнулся я, и Майк улыбается в ответ.       Спустя несколько дней меня снова вызывали в школу и я опять отпросился с работы. Руководство очень недовольно. Директор школы тоже. Ему всё равно, что зачинщик конфликта снова не мой сын. А Майк успел шёпотом признаться мне, что врезал в ответ одному из соперников та-а-ак сильно, что и нападающий, и обороняющийся едва удержались на ногах, и что били его, и он бил в ответ. А у меня сердце кровью обливалось, когда я смотрел на разбитый нос и сбитые костяшки на мальчишеских кулаках.       Но какое это имеет значение, если ошарашенный, но гордый собой Майк в одиночку одержал первую в жизни победу?