what is fair

      Ромео так до конца и не понял, как и когда овладел тонким искусством осознанных сновидений.       Внезапное появление Феликса в одном из них вмиг перечеркнуло прежние догадки седьмого по поводу происхождения этих странных, но интересных наваждений — может, и не сны вовсе, а параллельные миры? Тогда бы объяснились и случайная материализация валета, и раннее попадание туда короля…       Но тут возникало противоречие: Ромео мог контролировать происходящее.       Если он захочет пирожное, оно перед ним непременно появится, и его спокойно можно будет съесть. Придумает какую-нибудь милую девочку — та уже сидит напротив.       Пожелает стать офицером армии — станет.       Только в этом месте, только во время сна и только единожды: события так называемого «сеанса» остаются в памяти клона, но более нигде не упоминаются и из того мира стираются — будто ничего не было. Захочется повторить — Ромео продумывает всё по новой — чаще всего берёт сюжеты собственных произведений, поручает себе роль типичного романтического персонажа, прекрасного красавца на белом коне, и обольщает чудесную даму, интересную, наделённую отличительными и необыкновенными чертами. Черв над подобными особами старается рьяно, и оно заметно: почти все мужчины, которые, бывает, мелькают в видениях — личности жалкие, ущербные, ничем абсолютно не занимающиеся и часто смотрящие в стенку, не мигая, в то время как девушки — преимущественно незаурядны.       Ромео угощает девчонок мороженым и болтает обо всём на свете, хотя, по факту, говорит с иным своим порождением.       Но не будем на этом заострять внимание.       Он может прокрутить в голове одинаковые события бесконечное число раз за равное количество сеансов, однако, без развития происходящего — обычно, «сны» заканчиваются на одном и том же, а в следующем «погружении» — отчего-то продолжить нельзя. То ли воображения на воссоздание последних моментов и воспоминаний персонажей не хватает, то ли в этом таится нечто непонятное: в любом случае, никто его там не помнит и будто не знает. Приходится начинать с самого начала…       Иногда прорисовывать в голове симметричные лоры — лень, и уже не так увлекательно, поэтому и отрывается седьмой в этих мирах, как в последний раз, чтобы потом опробовать что-нибудь новенькое.       Однако всё же он не может учесть всё, и добрая половина всевозможных фантазий остаётся пустой и неживой. Чем-то эта «пустота» напоминает королю ранний карточный мир, ещё не отстроенный восьмью государствами.       Всего лишь «чем-то», ибо существует одна довольно любопытная вещь, которую, во время своего пускай и тщательного, но всё же недостаточно досконального осмотра окружающего мира и его обитателей, не заметил Феликс.       Ромео не мог создать полноценную личность, только «кукол».       Пустых кукол с пустыми глазами.       Без зрачков и радужек.       С едко-белыми глазными яблоками.

***

      Ромео, взяв в охапку своего брыкающегося валета, облокотился спиной на деревянную коридорную стенку и с неистовым натиском потащил того прямо в арку, ведущую в казарму. Феликс, предсказав его действия, стал напирать в совершенно противоположную сторону — одномастники принялись друг друга чуть ли не разрывать.       В глазах червовых читались откровенное недоумение и даже ужас: королю было страшно смотреть на блондина, который после каждой неудачной попытки вырваться начинал ещё сильнее бесноваться и брыкаться — казалось, Феликс готов буквально убить обидчика, а тело — сжечь. Тем не менее, Ромео не мог его отпустить: вдруг убежит? Что с ним потом будет?       Четвертый же, видимо, не знал, куда себя деть, кому верить и как расценивать поведение друга, поэтому и решил выплеснуть это невежество в явлении панической атаки и попытке взять ситуацию под контроль, но ничего не вышло: седьмой в ответ на любой его мятежный взгляд что-то кричал, призывал успокоиться и всё резче сжимал ребра валета, так, что тому было даже больно.       Солдат, стоявший подле дерущихся братьев, тоже находился в некотором оцепенении: вскинул брови и молча отстранился к противоположной стенке, прикрыв глаза, дабы избавить себя от участи созерцания кошмаров представшей перед ним картины. Выглядел он довольно непримечательно: худощавое телосложение, овалообразное лицо и его невзрачные черты не производили абсолютно никакого впечатления — парень был незаметен, будто сливался с окружающим миром и не издавал ни звука.       Уже слегка отчаявшись высвободиться из крепкой хватки, Феликс стал истошно искать помощи вокруг себя диким растерянным взглядом и вдруг обратил внимание на мальчишку-солдата. Что-то грозно промычав, жёлтый протянул тому руку: дескать, «вытяни меня из лап этого гада» — Ромео никак не мог противиться его грязному ходу, поэтому просто продолжил тянуть того в казарму, но уже с явно оскорблённым видом. Зверем его выставляет, ей-богу.       Услышав жалобное мычание четвертого, подозрительно прозвучавшее чуть громче предыдущих завываний, мальчик медленно открыл глаза.       Пустые глазные яблоки устремили свой мертвенный взор прямо на червового валета, заставили его сердце болезненно сжаться, а протянутую руку — неловко задрожать. Сузив свои зрачки до крохотных размеров и резко замолчав, Феликс окончательно перестал сопротивляться действиям Ромео — тот воспользовался его замешательством и, схватив блондина покрепче, завалился всем весом навзничь — оба оказались в раннее изученном четвертым помещении.

***

      Седьмой неудачно ударился затылком о деревянный пол и, стиснув зубы от боли, протяжно зашипел. Он невольно смягчил падение своему валету — тот упал ему на грудь, слегка её придавив.       Ромео рефлекторно ослабил хватку и выпустил озадаченного пленника из объятий, попутно запуская руки в свои волосы и поглаживая ушибленный затылок.       Испуганный жутковатыми видами четвертый немного отстранился от короля и перешёл в сидячее положение; у него всё ещё дрожали руки. — Ромео… Что у этого мальчика с глазами? — перевел обескураженный взгляд на вышеупомянутого Феликс.       Король, не убирая рук со своей головы, тоже приподнялся и, чуть пододвинувшись к валету, принялся отвечать: — Тут у всех так… Я уже привык, — тон спокойный и размеренный: всё равно блондин больше не станет психовать. Перебесился. — Когда ты меня нашел, я первым делом тебе в глаза стал смотреть, заметил? — А! — будто что-то вспомнив, озарился Феликс, но тут же осёкся: — Нет…       Червовые не глядели друг на друга — сконцентрировали взгляд на дуге арки и неустанно бегали по ней глазами. После каждой реплики царило неловкое молчание: изначально у валета было столько вопросов, а сейчас они словно улетучились.       Внезапно четвертый, вновь осознав своё положение и беспомощность, повернулся к седьмому с видом, преисполненным абсолютной серьёзности, и резко спросил, выделяя каждое слово: — Что. Тут. Происходит.       Видимо, пришла пора перестать ломать комедию: — Э-э… Сейчас мы находимся в мире моих грез и стихов — я часто тут зависаю, придумываю новые сюжеты и, как я уже сказал, кадрю девчушек, — благодушно процедил Ромео, выдерживая секундную паузу: — Глаза у всех пустые, потому что… Потому что. Да. Поэтому я сразу и понял, что ты настоящий.       Феликс нервно вздохнул и, подтянув колени к груди, обвил их руками, смотря куда-то вниз. — Как ты тут оказался — чёрт знает, а я не знаю. Может, это что-то вроде одномастной связи… В общем, я могу в любой момент проснуться (я случайно заснул на лавочке в саду…) и всё закончить, а вот, что мне делать с тобой — тот ещё вопрос… — седьмой так часто употреблял слово «я», что блондину даже стало мерзко. — А я, получается, тоже сплю? — уточнил вышеупомянутый с ноткой недоверчивости.       Ромео как-то оценивающе осмотрел растерянное лицо валета и будто спросил: — Наверное… Ибо я объяснений тому больше не вижу и… — Тогда ты можешь проснуться, а после — разбудить меня. И всё! — весело перебил розового Феликс и слабо улыбнулся, в надежде получить такую же просветлённую улыбку в ответ. Однако Ромео не выглядел обрадованным: он потупил взгляд, уголки губ медленно опустились, а на лбу отчего-то выступила капля пота: — Ну… Знаешь… — седьмой, видимо, не знал, как сформулировать свои мысли помягче. Пододвинувшись ещё плотнее к четвертому, дабы в любой момент вновь его схватить, он стесненно буркнул: — Я не то чтобы очень хочу вернуться, понимаешь?.. Ну, именно сейчас…       Феликс даже приоткрыл рот и, будучи окончательно разочарованным в своём короле, хотел было как-то возразить, но Ромео его опередил, став поспешно оправдываться: — Как бы… Я только сумел подобраться к Миланочке, только всё придумал… Если я уйду сейчас, то всё это исчезнет! Я не хочу заново продумывать сюжет, тем более, когда я уже так близок… Я… — ДА ИДИ ТЫ НАХУЙ! — взорвался каким-то не своим криком Феликс и резко вскочил с пола — Ромео всё же не успел его остановить: — То есть ты хочешь сказать, что тебе какие-то там воображаемые девушки важнее меня?! — он обиженно развернулся к потускневшему королю и разгоряченно топнул ногой.       Седьмому явно было стыдно отказывать блондину, однако, обозначить свои интересы для него было немаловажно.       Следующая фраза короля настолько задела Феликса, что он еле сдержался от слёз: — Я не виноват, что ты тут оказался, если что.       Четвертый опустошенно замолчал и застыл на месте, не спуская изумлённых глаз с Ромео, который в свою очередь, вероятно, смекнул, что не стоило этого говорить — он прикрыл рот одной рукой и начал аккуратно подниматься с пола, явно желая подойти к валету извиниться.       Феликс молча развернулся и вышел из казармы. — Стой, ты куда?! Феликс! — Ромео побежал за четвертым следом и сразу же догнал: тот не отошёл даже на метр от арки — пытался с собой совладать. Седьмой схватил того за плечо, развернул к себе и решительно проговорил: — Если уходишь, то возьми хотя бы денег. — розововолосый запустил руку в карман своего кителя и вытащил оттуда несколько сторублевых купюр, а после — протянул одномастнику, — Просто я «вставил» в сюжет деньги, чтобы потом купить Милане мороженое… Возьми и себе что-нибудь.       Блондин сначала шокировано оглядел даруемые деньги, потом — слабо улыбающегося Ромео и задался вопросом: «Неужели он действительно не понимает?..». — Ничего мне от тебя не надо. — осуждающе отрезал четвертый клон и, резко убрав кисть собеседника с плеча, пошёл прочь — куда-то вперёд по коридору. Король не сдвинулся с места, даже не опустил руку с пятьюстами рублями. Ему было совестно: он прекрасно понимал, что обижает валета, но ничего не мог с собой поделать: всё же седьмой был обескуражен не менее Феликса, не знал, как поступить лучше.       Вдруг псевдосолдат, прокрутив в своей голове пару опрометчивых мыслей по поводу своего будущего, остановился, развернулся обратно к Ромео и зыркнул на того какими-то обезумевшими глазами. Офицер слегка попятился назад, вскинув брови: — Э, почему ты так смотришь?.. Слушай, давай решим всё по-доброму…       Феликс быстрой поступью подобрался к королю, истерично вытащил из его кулака купюры, не сказав ни слова, и стыдливо побежал в ту сторону, из которой вернулся только что. Ромео с удивлением поглядел ему вслед и потерял дар речи. Однако отбежав от розового где-то на шагов двадцать, четвертый вдруг воротился, вновь подбежал к седьмому, сунул в еще даже не опущенный кулак все деньги, которые взял, и, опять-таки не издав ни звука, поплелся вон. — Ну, Феликс, не майся ерундой! — жалобно взвыл офицер, уставший от всего этого скандала и совершенно не представляющий, что же делать с растерянным блондином. Он не мог отпустить его одного: куда ему идти?       Здесь только они реальны. И только они есть друг у друга. Может, всё же стоит договориться, а не устраивать этот цирк?       Ромео, засунув деньги обратно в карман кителя, сам догнал пригорюнившегося валета и остановил, приобняв того за плечи: — Ты же знаешь, я не хотел тебя обидеть… — четвертый в ответ лишь хмыкнул, стараясь не глядеть в глаза розовому. Однако руки он не убирал, тем самым позволяя себя обнимать — ему нравились объятья и тактильные контакты, — Эх, я просто эгоист… — драматично прикрыл глаза Ромео и горько вздохнул. Феликс, заслышав, по его мнению, откровенную клевету, вдруг ахнул и, будто оскорбленно, заголосил: — ЭЙ! Ты — НЕ эгоист! Это я эгоист!       Послышалась неловкая тишина.       Червовые рассмеялись.

***

      Когда Ромео обнял Феликса — обоим отчего-то стало на душе тепло и приятно.       Седьмой хоть здесь не прогадал: одномастнику была просто необходима моральная поддержка, а объятья — замечательный способ её оказания.       Блондин сумел наконец более или менее успокоиться. По крайней мере, теперь он с криками на короля не бросается и гнусно не таращится — уже лучше, хотя бы теперь розововолосому за свою жизнь бояться не нужно.       После ещё нескольких препираний вида «это я эгоист, а ты — нет», парни отправились куда-то вглубь коридора: Ромео, видимо, знал, куда идти и зачем, поэтому Феликсу ничего не оставалось, кроме как пойти следом.       По пути они перед друг другом разгоряченно извинились и сумели найти некий компромисс: четвертый некоторое время помогает седьмому в делах любовных (до первого поцелуя, как решили братья), а после — оба сразу воплощают план под названием «Долгожданное возвращение домой двух эгоистов» (Феликс придумывал!), заключающийся в том, что Ромео немедленно после сладостных лобызаний просыпается и бежит будить валета. А потом они идут пить чай вместе с Данте.       Последний пункт плана тоже придумал Феликс, и офицеру он понравился — поэтому решили его оставить.       В любом случае, Ромео вроде как убедил друга в том, что их совместное времяпровождение будет очень и очень весёлым — это ли не радость для червового валета?       Хотя «пустоглазые» солдаты, снующие из стороны в сторону, иногда пугали: останавливались на одном месте, таращились в пол, а после — благополучно разворачивались, меняли направление, чтобы потом сделать то же самое. Никаких учений, никаких тренировок, никакой дисциплины — мир был абсолютно не продуман. Лишь изредка по коридорам пробегали красивые девушки, куда-то спешащие и, несомненно, западающие на обворожительного мужчину в модном кителе — самого Ромео. Они слали ему воздушные поцелуи, мягко улыбались, отдавали честь… С Феликсом даже не здоровались.

***

      Шли червовые по коридору довольно долго — где-то минут пятнадцать.       Ромео неустанно тараторил нечто о его ранних сюжетах и похождениях в этом своеобразном «астрале», а Феликс, по большей части, внимательно слушал, пытаясь сказанное переварить.       Четвертому казалось, что они мечутся по кругу: виды не меняли своих очертаний. Только тусклые деревянные стены; повторяющиеся через десять шагов идентичные арки, ведущие в казармы; и скрипящие доски — без капли блеска или намека на присутствие человеческой руки. Солдаты тоже будто ходили одни и те же — выбритые, в одинаковой армейской форме, с безжизненными лицами. Смотря на военных, Феликс в исступлении замолкал и провожал тех осторожным взглядом — мерещилось, словно их меловые глазные яблоки за ним следили, а уши — непременно слушали разговоры одномастников. На лице Ромео же не виднелось ни капли сомнения или страха. Он действительно уже к такому привык, хотя по первости сам же старался от всех этих «пустоглазых» прятаться и даже убегать.       Дойдя до одной из арок, Ромео аккуратно просунул в неё голову, будто желая в чем-то удостовериться. Феликс повторил за ним, но встал чуть поодаль, как бы заглядывая в проем с другой стороны.       Видимо, здесь находилась столовая: небольшое пространство, занятое двумя длинными прямоугольными столами, накрытыми цветастой скатертью и пестрящим обилием белоснежных тарелок и серебристых столовых приборов; чуть дальше располагалась стойка раздачи.       Над тарелками нависали непродуманные персонажи, ели какую-то кашу, полностью дублируя движения друг друга: одинаково жевали, черпали ложками злаковую жижу, совали её в рот… Выглядело жутковато.       Однако седьмой глядел не на солдат, а на миловидную девчушку со светлыми коротенькими волосами, мягкими чертами лица и тоненькими губками — великолепное сочетание, которое Ромео собственноручно вывел в своём ежедневнике. На её стройном, но весьма фигуристом теле виделся медицинский зелёный халат с рукавами в три четверти, полностью его обтягивающий — такой, что пышная грудь девушки выделялась особенно и врезалась в сложенные в замочек руки, лежащие на столе. Девушка сидела за отдельным столиком у окна — видимо, там обычно сидели высокие лица и персонал.       Розововолосый широко улыбнулся, завидев её в добром здравии и во всей своей красе, обратил свой взгляд к Феликсу, не понимавшему, куда он смотрит, и мечтательно продекламировал: — Вот она — богиня во плоти! Милана! — он неловко потоптался на месте, явно покраснев, — Теперь иди и расскажи ей обо мне что-нибудь! — четвертый наконец обнаружил взглядом вышеупомянутую, но, услышав приказание, смутился. Ромео продолжил: — … Что-нибудь грандиозное, чтобы она ахнула… — парень приподнял кисть правой руки, сжал её в кулак: — А потом — бам! И я пройду мимо неё… — он ударил им по левому кулаку, наглядно демонстрируя «столкновение».       Валет недоверчиво скривился: — Э? Чего?..