Клянусь, что больше не буду вас беспокоить!

      Она - единственная, на чьей стороне он желал быть, и не важно когда, не важно, кто станет ему врагом.       Во что бы то ни стало.

***

      К тому моменту, как Юлан разошелся с Вайолетт и вернулся домой, небо уже стемнело. Он частенько примерно в это время возвращался в поместье, так что семья не особо волновалась, потому и встретили его лишь несколько слуг у входа. Родителей он увидит позже, за ужином.       Оба родителя, принявшие к себе Юлана, были добрыми и неторопливыми. Добряки с большими карманами, и поскольку они имели свои ценности, то почти не вмешивались в чужие дела. Не потому, что были бессердечными и хладнокровными, но скорее потому, что четко понимали границы, за которые не стоило переступать.       С точки зрения Юлана они - крайне справедливые люди на фоне тех, кто смотрел со злобой и равнодушием. Если бы Юлан с самого начала был их ребенком, то всей душой на них бы равнялся и стремился стать достойной им опорой. Но сейчас эти мысли - ложь, которую ничто не изменит, ведь он не мог стать как они, да и не желал. Дни, когда он мог стремиться к справедливости, прошли давным давно.       Вернувшись в комнату, он первым делом вытащил из сумки карманные часы и положил в стеклянный футляр. Цветы фиалки на крышке часов красиво блестели, и даже слой стекла не затуманил их красоты. Он не смог отыскать футляра, что соответствовал бы красоте этих часов и вместе с тем защищал от любых повреждений, потому ему пришлось постоянно начинать сначала, дабы создать свой идеальный вариант.       Если переоденется в домашнюю одежду, а форму сложит на диване, то кто-то придет и заберет ее, пока Юлана не будет в комнате. Он приложил максимум сил, дабы особо в комнате ничего не трогать, намеренно откладывал в сторону одежду и мусор. Все благодаря тому, что люди вокруг Юлана привыкли к его предпочтению большую часть времени проводить в одиночестве. Едва ли кто-то захочет иметь много дел с дитя наложницы короля, даже если это тот, кому он должен прислуживать. Потому пока Юлан был в комнате, его родители - единственные, кто мог его навестить.       Он сел в кресло у окна и подтянул к себе ногу. Положил на колено подбородок и провел взглядом по фоторамкам, выстроившимся вдоль оконной рамы. Но в тех осколках воспоминаний не было ни единой человеческой фигуры: увядшие спрессованные цветы, записки размером с ладонь, а то и вовсе порванные плетеные шнуры.       Кончик его пальца медленно провел по покрытому холодной пленкой засушенному цветку. Пускай то была не сцена, высеченная на фотографии, но цветы, что уже успели завянуть и потерять свою живость, приоткрыли дверь его памяти.       Когда впервые увидел эти цветы, даже не знал их названия, так что просто назвал красивыми. Лишь во время их игры в библиотеке он узнал, что эти цветы зовутся незабудками и считаются сорняком, но они никогда не вянут. Вдвоем они сидели вокруг одного-единственного блокнота, отмечали те, что хотели прочесть, и те, что уже прочитали. Пускай он предпочитал справочники и учебники истории для детей сказкам, он все же узнал о заговоре на нитке, благодаря которому желание исполнится, когда та порвется сама собой.       Он помнил каждое слово Вайолетт, ее выражение лица, небо, запах - все.       "Наконец-то мы к этому пришли".       С тихим стуком его лоб опустился на колено. Его юное "я" не смогло оставить после себя и фотографии, лишь пыталось сохранить эти малые осколки счастья. Даже не догадывалось, что улыбавшаяся ему Вайолетт была сломлена болезненной реальностью в тот же миг, как мальчик поворачивался к ней спиной.       Он не знал, что такое алчность, но наивно полагал, что все это будет длиться вечность, пока у него были к ней чувства. Пускай он уже вдоволь извалялся в грязи, но его детская наивность по-прежнему оставляла мальчика оптимистом. К моменту осознания, что ничего не вечно и всему нужны силы, дабы продолжить существовать, начался финальный отсчет, и юноша понял, сколь бесполезен был сам.       И что не было смысла наивно полагать, что ради ее счастья он сможет все.       "Уже, нет, только-только. Я только-только заложил фундамент".       Он снова и снова бился лбом о колено, пытаясь привести в порядок свой разум. Слишком рано поддаваться чувствам, ведь если ослабит бдительность и кто-то сумеет выбить почву у него из-под ног, то все, чего он добился многолетним трудом, канет в небытие.       Он набрал полные легкие воздуха и закрыл глаза, но лишь для того, чтобы представить, как по ту сторону его век к нему тянется заалевшая Вайолетт.       Вайолетт всегда первой протягивала ему руку помощи. Потому Юлан и мог твердо стоять на ногах и даже идти к ней. Юлан, всегда действовавший по собственным разумению и жадности, был несомненным эгоистом, но едва дело доходит до самообладания, как отступает даже его раздутое эго.       С головы до кончиков пальцев, от пяти органов чувств до крови в жилах, от жизни до души - все это принадлежит Вайолетт.       Потому она должна оставаться птицей в золотой клетке. В жизни, сотканном из тишины и мира, где она до самого конца своей жизни останется в неведении о врагах, притаившихся по ту сторону прутьев. Он унесет ее туда, куда бы она ни пожелала пойти. Если пожелает расправить крылья, соорудит для нее корзинку побольше и попросторнее. Если же настанет череда смут, то юноша надеялся, что сможет стать для нее живым щитом.       Для него потерять своего хозяина, своего единственного Бога, все равно что перестать дышать.       Он не сможет этого вынести - уже не смог.       "Все хорошо, я смогу, точно смогу. Я не допущу той же ошибки... в этот раз, я непременно смогу".       Закушенная губа отдалась слабым привкусом крови. Сжатые в кулаки ладони саднили, он чувствовал, как кожа медленно сдается под натиском ногтей. Чувствовал жар, но не боль. По крайней мере, не такую сильную, чтобы этим озаботиться.       По сравнению с отчаянием того дня, когда столь любимый им мир был разбит на мириады осколков.