Умереть и воскреснуть
10 января 2014 г. в 18:19
Солнце садилось. Редкие уже птицы, застигнутые сумерками, с криком уносились в родные гнезда. Последний луч света прорезал воздух как живую плоть; всего один миг - и он скрылся за тяжелыми серыми облаками.
Девочке было страшно, больно, стыдно, как будто бы от света зависело все в этом мире. Под коротким рваным платьем тряслись коленки; ей нужно было поймать хотя бы одного кролика до заката. Но котомка была отчаянно легка, а день уходил. Вслед за ним, конечно же, уходили кролики - и приходил страх.
С каждой минутой с уходом солнца у земли собирались тени. Сливаясь, они становились все гуще, гуще, гуще... Девочка смотрела на это, не в силах даже отвести взгляд. Наконец темнота вспучилась, выгнулась дугой, принимая все более отчетливые очертания, и из клубящегося мрака выскользнула крупная волчья фигура. У волка не было видно глаз, но девочка почему-то знала, что он смотрит именно на нее.
"Ты здесь. Почему ты все еще здесь?".
- Я... я не знаю, - промямлила она, отступая назад. - Я... ловила кроликов. А теперь я не добралась до лагеря до заката, и мне страшно.
"Тебе не нужен лагерь. Посмотри".
- Но... на что смотреть?
"Посмотри. Вспомни".
- Но...
"Вспомни. Ассу".
"Вспомни".
"Очнись".
"Ассу".
"Очнись".
Девочка отшатнулась в ужасе и побежала. Но, как бы быстро она не бежала, перед ее глазами стояла волчья морда, глядящая мраком из мрака и во мрак, а мир вокруг стремительно светлел, мутнел, разбивался на кусочки, и на точно такие же кусочки разбивалась и сама девочка.
"Очнись!".
- Очнись! Да очнись же!
Ассу открыла глаза, инстинктивно пытаясь встать и нашаривая меч. Но оружия на привычном месте не оказалось, а попытка движения отозвалась ужасной рвущей болью. Она прикрыла глаза и, слабо зашипев, села. Контуры мира постепенно сходились, становились четче, и страшный волчий оскал таял перед глазами. Вместо него прояснялось обветренное мужское лицо с окладистой бородой. Мужчина смотрел на нее испуганно и тревожно, нервно поправляя старую залатанную шапку.
- Слышишь меня, ну? Вставай! Идти можешь?
- Мо-гу... - но на этих словах девушка поняла, что не может. - Откуда ты здесь?
- Откуда-откуда. Корову пасу, - фыркнул мужик, подавая руку. Ухватившись, Ассу кое-как встала и оглянулась, но не могла разобрать ничего, кроме камней и кустов.
- А где именно ты пасешь свою корову?
- Ты ослепла? Голову разбила? Вайтран это. Ну, практически. Дорога к нему. Травы тут немного, но хоть что-то. В такой-то год... да и корова-то одна у меня осталась... - мужик начал было углубляться в рассказ о своей нелегкой доле, но замолк под пристальным взглядом Ассу.
- До города доведешь?
Мужик посмотрел на нее, как на умалишенную, и замотал головой.
- Не-е. Может, ты больная какая. Или тебя бандиты порешили. Или... это... - он даже шумно сглотнул, так, что под толстой кожей дернулся кадык, - братство. Которое... темное, черное... императора убили они. Вот. А я тебя в город поведу. Нет уж.
В былые времена Ассу бы приперла этого коровопаса к ближайшему же камню, и тот бы наверняка согласился даже отдать свою драгоценную животину. Но сейчас нордка была явно не в том состоянии, поэтому просто сплюнула под ноги и мрачно спросила:
- Хоть направление-то покажешь?
- А? - вскинулся мужик. - Ну, это охотно, - он махнул рукой куда-то в сторону, и Ассу постаралась все-таки запомнить, что это была за сторона. Сделав первый шаг, она охнула: раны словно обожгло огнем. Но, сдавленно шипя и перебирая всех даэдра, которых можно проклясть, нордка заковыляла по дороге. Мужик задумчиво посмотрел ей вслед, а где-то недалеко, у ручейка, протяжно замычала корова.
Все население торгового центра Скайрима почти с суеверным страхом наблюдало, как по мощеным улицам пробирается усталая стриженая девушка. Ассу шла босая, в изодранном в клочья тряпье, а сквозь пыльную и грязную ткань бурыми пятнами проступала кровь. Но, кажется, ее это совсем не заботило: отвечая на чужие взгляды собственным, как можно более презрительным, нордка ковыляла на площадь. Только один вопрос занимал ее голову: куда же податься? Прямо в Йоррваскр? В таком виде?
- Стой! - вдруг рядом возник очередной стражник. - Больным и страждущим место за стенами города или в храме Кинарет! Иди за мной!
- Отвяжись, скампья шкура, - огрызнулась Ассу, продолжая свой нелегкий путь. - Я не больная и не страждущая. В Йоррваскр мне надо, а не в храм. Пусть благая Кинарет катится вместе со своим храмом...
Стражник отошел, пробормотав что-то вроде "ой, нечестивая". Забыв про него, девушка с трудом поднялась по ступенькам. Поняв, что еще одно движение - и она будет в безопасности, она толкнула тяжелую деревянную дверь.
Пожалуй, это усилие было уже чрезмерным, потому что Ассу с шумом полетела на добротный пол. Где-то загремели стулья, что-то ударило по столу, а, пока девушка снова фокусировала взгляд и пережидала боль, к ней подскочила Эйла. Где-то за ней маячил Фаркас, а за ним - кто-то еще, чьего лица уже нельзя было разглядеть.
- Клянусь Исграмором, это ведь малютка Ассу! Вставай, вставай, - ее подняли сразу несколько пар рук. - Где тебя так отделали?!
Ассу честно попыталась что-то сказать, но голова закружилась, подкосились ноги, а во рту словно злокрысы нагадили - настолько стало мерзко. Что-то ужасно заболело в груди, и нордка, выругавшись, снова упала. На этот раз - потеряла сознание.
Снова она очнулась уже в подвале, на своей кровати в общей комнате. Было непривычно пусто и тихо. Ассу прислушалась, но почувствовала лишь, как нещадно ломит все тело и жжет раны. Однако засохшей кровью уже не пахло; чуть приподняв одеяло, девушка обнаружила, что ее уже заботливо перебинтовали.
Стыд, да и только. Храбрая воительница лежит в мягкой кроватке, истекая кровью. Хотя Малакат с ними, с Соратниками. Они видели ее хмурым подростком с разбитыми коленками, учили держать меч, чинить доспехи и богохульно выражаться. Но вот если бы ее увидела семья... Что бы сказали темные, зловещие убийцы, увидев свою Слышащую в таком виде?
Слышащая.
Цицерон.
Ассу со стоном повалилась на подушку, обхватывая голову руками.
Одной громадной волной к ней вернулись все воспоминания: и поединок с оборотнем, и внезапные охотники за волчьими головами, и луна, и светлячки. Мысли и образы отдавали железом и кровью, и почему-то - цветами паслена.
Цицерон.
Как этот шут-идиот ее выследил? Зачем он вообще это сделал? Понятно, что Слышащей угрожала опасность, но ведь его настойчиво предупреждали, чтобы он не лез, а спокойно ехал охранять гроб Матери. Всему этому была одна веская причина: мертвая Слышащая лучше, чем Слышащая-монстр.
Оборотень.
Чудовище.
Вот и доигралась. Получила отравленным кинжалом в тушу. Сколько раз этот кинжал убивал врагов, но мог ли кто-нибудь догадаться, что когда-нибудь от удара Хранителя пострадает Слышащая?
Сама могла догадаться.
Чудовище.
Ассу почему-то вспомнила, как они с Цицероном сидели у бандитского костра на болотах. В воздухе пахло разлитым мясным бульоном, шут жаловался на жесткое мясо, а хмурой нордке под старым деревом снились темные волчьи сны. Нормальный, живой, настоящий норд подкинул бы дров в огонь да завалил бы мамонта под шумок. Или козу. Нормальная нордка честно бы попыталась разговорить Цицерона. А Ассу так отвратительно и глупо смотрела на шута, на огонь, на небо - и не сделала ничего, чтобы предотвратить уже случившееся.
В чем виноват Цицерон? Ни в чем. Нет его вины в том, что он сразился с оборотнем. Умный, опытный, вышколенный боец, он знал свои шансы и знал, на что идет. И нет его вины в том, что он в своем безумии чуть не убил Слышащую.
"Скажи мамочке, что Слышащая мертва! Что Слышащая жива! Скажи это Матери, скажи это Цицерону!
Он бился не с оборотнем.
Он бился за Слышащую.
Еще не один оборотень при встрече с другим оборотнем не погиб, не зная, что убивает себя самого.
Это не Цицерон. Она сама себя убила. И злой пасленовый яд сейчас разъедает не ее тело, а ее душу. Душу, которую когда-то уже сожрал предвестник-Гирцин.
За дверью раздались тихие шаги, и к ней в комнату вошла Эйла. Ассу натянула одеяло как можно выше и постаралась сделать вид, что очнулась совсем недавно.
- Сестра, к тебе приходил лекарь. Кодлак просил меня передать тебе его слова.
Рыжая охотница помолчала и продолжила.
- Нет никакого стыда в том, чтобы быть раненной в бою. Нет никакого стыда в том, чтобы прийти за помощью сюда. Но твои раны беспокоят лекаря. Беспокоят Кодлака. И всех Соратников. Лекарь сказал, что на твоем теле следы зубов и когтей. Я чую, ты столкнулась с диким оборотнем. С братом. Раны от стрел тоже заживут быстро, хотя я и не знаю, кто был настолько глуп, чтобы спутать охотника с жертвой. Но объясни мне, Кодлаку, всему Йоррваскру - когда наши дикие братья или такие же, по сути, дикие охотники научились варить такие сильные яды, а главное - биться с оборотнем кинжалами?
Ассу молча отвернулась к стене. Наверное, это было слишком грубо, но при одном лишь воспоминании в глазах плясали огни, а в ушах стоял сумасшедший смех Цицерона, наносящего удары один за другим.
На плечо девушки легла горячая узкая ладонь.
- Раны от когтей глубоки, но куда глубже другие раны. Я вижу это, сестра. Кто ударил тебя отравленным кинжалом?
Нордка пораженно выдохнула, забыв о своих ранениях и потому закашлявшись от боли. Ее всегда удивляло, как Эйла Охотница из сурового, закаленного в схватках воина может в один миг превратиться в мудрую и рассудительную женщину - и точно так же при необходимости обернуться обратно. Никакая Кинарет не сравнится с волчьим умом в чуть раскосых глазах Эйлы, в глазах любого оборотня, не потерявшего еще душу до конца.
- Так что? Кто сделал это?
Ассу обреченно зашевелилась под одеялом, даже не стараясь не причинять себе лишней боли.
- Мой... спутник. Тот, с кем я путешествовала.
- Он увидел тебя в волчьей шкуре?
- Да. Но он не знал, что это я. А потом... нашел мои доспехи... от того оборотня было слишком много крови. И решил, что я - убийца.
Эйла помолчала, обдумывая что-то. Ассу напряженно ждала реакции.
- Видимо, твой спутник очень важен для тебя. Та Ассу, которая пришла в Йоррваскр, воскресла бы из мертвых не задумываясь. Для кого угодно. А ты предпочитаешь оставаться для него мертвой, лишь бы не говорить правду. Это трусость, сестра. Трусость, недопустимая ни на поле битвы, ни вне него.
- Трусость? - переспросила нордка, сжимаясь в комок; в ней росла волна темного, звериного гнева. - Трусость - отступить, сдаться. Трусость - предать кого-то. Но лучше умереть в битве, чем очернить свое имя и предать этим не только одного, но всех. Семью.
- Но тебя волнует предательство именно одного. Ты не хочешь становиться монстром в глазах товарища, верно? - Охотница тихо и чуть хрипло рассмеялась. - Я не знаю, кто твой спутник, но это неважно. Просто помни законы Соратников. Трусость остается трусостью всегда. Ложь - тоже трусость. Помни это, Ассу. Твой друг либо останется другом, либо станет врагом. Но все будет честно. И ничего не помешает... Заговорилась я тут с тобой, хотя времени на это нет, - оборвала себя Эйла, поднимаясь. - Ранения будут заживать еще минимум месяц, но яд тоже не выведется скоро. Лекарь оставит мазь, которой нужно будет обрабатывать раны. А теперь спи. И помни, о чем мы говорили.
Скрипнула дверь, и Ассу снова осталась в комнате совсем одна. Голова кружилась, перед глазами все плыло, и нордка закрыла их, погружаясь в бескрайнюю темноту. Из этой темноты на нее смотрел волк из недавнего сна; где-то там же, скрываясь в тенях, как и всегда, криво ухмылялся Цицерон. И нордка, проваливаясь в беспамятство, с необъяснимой тоской вдруг подумала, что согласилась бы еще на тысячу отравленных кинжалов, лишь бы этот проклятый всеми даэдра шут оказался рядом.