***
— Знаешь, — лениво произносит Лайт, размеренно поглаживая Джину по плечу и спине. Они уютно устроились на кровати, тесно прижавшись друг к другу, как делали каждый вечер. — Мой старший брат взошёл на престол, когда мне было четырнадцать лет. Тогда же в замок привезли его наречённую невесту. В то время я был совершенно невыносимым, можешь себе представить? Джина хихикает, разворачиваясь в объятиях так, чтобы взглянуть парню в лицо. — Не может быть! Ведь с тех пор, как мы познакомились, ты всегда был таким покладистым. Как овечка. — Он укоризненно смотрит на неё, заставляя девушку снова тихо рассмеяться. Она обнимает его за шею крепче, потирается носом о его щёку, безмолвно прося продолжать. Хоть память и вернулась к Лайту почти полностью, он не так уж и часто делился воспоминаниями о прошлой жизни. — Я вечно доставал брата расспросами о том, чего тогда и не понимал толком. Я много чего послушивал из разговоров служанок, но проверить, правду они говорили или нет, не мог. Брат был тогда самым достоверным источником информации. — Что же ты спросил? Щёки Лайта чуть покраснели, он смущённо почесал затылок. — Спросил, действительно ли целоваться в первый раз так страшно и неловко, как я об этом слышал. А он, представляешь, скривился и ответил, что всё даже хуже! Я бы треснул его за это сейчас, если бы мог, ведь отчасти это его вина, что я так долго не мог решиться тебя поцеловать… — Ты впервые поцеловался со мной? — подозрительно быстро и удивлённо произносит Джина. Лайт раздражённо мотает головой: — Я кучу времени проторчал в заточении Лампы, ты забыла? Кого я там мог поцеловать? Подожди, — внезапно спохватывается он, — хочешь сказать, что для тебя это был не первый раз? Джина не смотрит ему в глаза, методично накручивая на тонкий пальчик прядь тёмных волос. Бывший джинн впервые за последние несколько недель чувствует холод в груди. Странное противоречивое ощущение начинает зарождаться в его душе. Не то, чтобы он собирался ревновать Джину к её прошлому, но всё же так приятно было думать, что он был первым, кому посчастливилось ощутить мягкость и сладость её губ. Кому она подарила эту нежность. Ведь это такой важный момент, который делят только двое. «Есть только ты и я. Больше ничего не имеет значения», — сказал чей-то тихий голос в его сознании. Лайт почти уверен, что когда-то давно ему действительно такое говорили, но он не имеет понятия, кому принадлежал этот голос. Он хмурится, пытаясь ухватить этот обрывок воспоминания, но тот ускользает. Джина по-своему понимает его выражение лица и отстраняется. — Лайт, я… не могу ведь изменить прошлое. — Что? — машинально переспрашивает он, не сразу осознавая, о чём она. Девушка медленно поднимается с постели, и теперь ему действительно становится холодно. — Джина? — Мне было шестнадцать, — тихо произносит она, отворачиваясь от него, обнимая себя руками, как будто тоже мёрзнет без него. — Тогда… было очень трудно жить. Иногда за целый день мне ни разу не удавалось поесть, зато ежедневно я зарабатывала новые синяки. А ещё нужно было заботиться о младших… Араш был для меня всем — опорой, защитой, хотя он сам был настолько худым, что мог протиснуться сквозь прутья тюремной решётки. Он оберегал меня. — Джина отходит к книжному шкафу, рассеянно касаясь кончиками пальцев корешков книг. — Знаешь, когда кто-то отдаёт тебе то немногое, что имеет сам — это дорогого стоит. У нас не было ничего, кроме друг друга. Мы держались за руки и оттого чувствовали себя сильнее. Я… Даже не знаю, была ли это любовь, просто вдвоём выжить было легче. Лайт всё-таки ревнует: это точно была любовь, иначе голос Джины не был бы полон такой сжимающей сердце нежности и печали. Он стискивает кулаки, сжимает зубы, потому что не может позволить себе сказать что-то грубое и резкое, как сделал бы раньше, просто не может сделать ей больно, когда она так уязвима, когда она обнажает перед ним душу. Поэтому он молча ждёт, пока она продолжит. — Он поцеловал меня лишь однажды, — её голос звучит надломленно, совсем тихо. Лайту очень хочется подойти и обнять, но он не уверен, что сейчас ему это позволено, поэтому остаётся сидеть на кровати, обхватив колени и подтянув их груди. Джина делает несколько шагов к окну, всматриваясь в темнеющее небо. — В тот день была гроза, дождь лил как из ведра, а мы были далеко от дома. Какое-то время мы прятались в полуразрушенной хижине, надеясь, что стихия утихнет, но в итоге прохудилась крыша, и в наше ненадёжное убежище хлынул поток воды. Мы промокли до нитки, и он обнял меня, чтобы хоть как-то согреть. Не помню, как всё случилось, но его холодные губы как-то нашли мои. Она снова замолкает. — Что же… — хрипло выговаривает Лайт, даже не зная, как спросить, — произошло потом? — он понадеялся, что Джина поймёт, что именно он имеет в виду. Она прикрывает глаза ладонью. — Он умер. После дождя мы оба простудились. Лежали в горячке несколько дней. Я почти ничего не помню об этом, но когда пришла в себя… Он был уже похоронен. — Девушка тяжело вздыхает, на несколько секунд пряча в ладонях лицо. — Лайт, пойми, это не значит почти… — Нет, не говори так! Ты не должна забывать о нём. Ты не должна забывать, как вы друг друга любили! — он восклицает так громко, что Джина удивлённо оглядывается. Его сердце замирает, когда он видит, как покраснели её глаза, и, уже не думая, он быстро пересекает комнату, заключая её в объятия. — Я не сомневаюсь ни в тебе, ни в твоей любви. Но будет неправильным, если ты попытаешься забыть кого-то, кто был для тебя настолько важен. Ох, Джина… Мне жаль, что тебе пришлось пережить такую боль, — шепчет он чуть слышно. Девушка расслабляется, обнимая руками его торс. — Так ты не сердишься? Я не хотела вот так всё на тебя обрушивать, но почему-то не смогла остановиться, как только заговорила об этом. — Дурочка, за кого ты вообще меня принимаешь? — он сжимает её крепче. — А ты рассердилась бы, если бы я кого-то любил? — Ты становишься слишком рассудительным. Это даже пугает. — Юноша слегка отстраняется, чтобы заглянуть ей в лицо, и с облегчением видит слабую улыбку. — Во мне много потрясающих качеств, не так ли? Она смеётся и тянется к его губам. Нежное, ласковое прикосновение, без намёка на страсть. Они весь оставшийся вечер проводят в объятьях друг друга, пока измученная эмоционально Джина не засыпает. Лайт бережно прижимает её тонкое тело поближе и тоже закрывает глаза. Ночью впервые за восемьдесят лет ему снятся пронзительные синие глаза, тёплые касания розовых губ и белые, как снег, волосы…Не первый поцелуй
1 июля 2022 г. в 10:24
У Джины мягкие нежные губы, к которым так и тянет прижаться своими, и, признаться откровенно, поцелуи с ней стоят у Лайта на первом месте в списке самых удивительных и потрясающих вещей, случившихся в его жизни. Может, всё дело было в том, что он совсем недавно открыл свои чувства, а потому не мог находится с ней в замкнутом помещении на расстоянии больше вытянутой руки? Хотелось всё время обнимать её, гладить волосы и целовать ладони, щёки, виски, нос, губы… Особенно губы.
— Лайт, постой, подожди, — девушка пытается отстраниться: неприлично как-то целоваться прямо посреди длинного замкового коридора, даже если вокруг никого нет. Она отчаянно упирается ладонями в широкие плечи, но перевес на его стороне, в итоге всё равно она оказывается в тесных объятиях. Остаётся лишь сдаться.
— Я не видел тебя с самого утра, — поцелуй в щёку, затем в другую, — а солнце уже в зените, — цепочка поцелуев по линии челюсти, — тебе не кажется, что ты чересчур ответственно относишься к своим обязанностям королевского советника? — короткое прикосновение к губам, которое всё-таки срывает с девичьих губ тихий вздох.
— А ты к своим — чересчур легкомысленно. Разве Кахир не поручил тебе задание? — парирует она, тщетно пытаясь напустить на себя строгий вид, но раскрасневшееся лицо и расширенные зрачки не спрячешь так просто.
Лайт смеётся, искренне наслаждаясь забавной пантомимой Джины. Та всё крутится в его руках, никак не в силах вывернуться.
— Это скучно. Я не хочу до поздней ночи копаться в древних свитках, да ещё и в одиночестве. Хотя я мог бы этим заняться, если бы ты согласилась составить мне компанию в библиотеке.
Обаянию этого юноши противостоять было как никогда тяжело. Джина всё удивлялась тому, как мог тот ворчливый, капризный и вечно всем недовольный джинн, которого она высвободила из Лампы, превратиться в столь харизматичного молодого человека, от одной улыбки которого слабели колени? Неужели это то самое чудо, что творит с людьми взаимная любовь? Или же он просто тщательно это скрывал? Или же штудировал страстные романы по ночам и теперь отрабатывает на ней все приёмы соблазнения, почерпнутые оттуда?
— Тебе отлично известно, что утром прибыли послы из Северной империи, я нужна Кахиру… — девушка не заканчивает предложение, ощущая мягкие губы на своей шее. Нет, ну это уже ни в какие рамки! Титаническим усилием воли она отклоняется назад и говорит так твёрдо, как только может: — Мне действительно нужно идти, Лайт, ну же… — Не дождавшись ответа и хотя бы малейшего движения с его стороны, Джина использует последнее средство: притворяясь смирившейся, она нежно касается тёмных кудрей, поглаживая шею, и приникает к его губам долгим поцелуем. Клин клином вышибают.
Ощущение горячих губ на его собственных моментально деморализует Лайта, он склоняется ниже, стремится продлить выбивающее из-под ног почву волшебное прикосновение. В голове шум; он расставляет ноги шире, чтобы не потерять равновесие, и упивается своими чувствами, переполняющими неровно бьющееся сердце… Ни в одном языке мира нет подходящих слов, чтобы всё это описать. Покрасневшие губы на мгновение размыкаются, и юноша поворачивает голову, целуя снова, уже настойчивее. Хватка рук на девичьей талии слабеет, и тогда ей удаётся отступить на пару шагов назад. На лице Лайта, снова купившегося на этот трюк, на мгновение проскользнуло растерянное выражение, но он быстро берёт себя в руки, неодобрительно глядя на Джину:
— Негодная девчонка, разве это честно?
— Увидимся вечером в моей комнате, хорошо? — отвечает она, постепенно отходя ещё на несколько шагов. И, уже будучи уверенной, что образовавшееся расстояние не позволит Лайту настигнуть её в два прыжка, тихо произносит: — Я буду ждать.
Это звучит весьма многообещающе, и лишь поэтому бывший джинн позволяет ей уйти сейчас.