Тюльпаны для песчаной феи

      Хорошо, ладно. Он должен сказать ей. Вне зависимости от того, кого она в итоге выберет, ей нужно знать.       Жизненно необходимо знать, что для него она — самое прекрасное создание, настоящее сокровище, его спасительница, его принцесса. Джина вызволила его из ловушки, в которой он должен был пробыть долгие века, она подарила ему смысл в жизни, стала той, кого он впервые полюбил. И Лайт готов положить весь мир к её ногам, если она пожелает.       Но Джина совсем не замечает его потуг. Она улыбается, беспечно болтая с ним по пути на рынок, с тем же успехом она могла бы говорить и с Самар. Она не видит в нём мужчину, лишь друга. Тот факт, что и к Кахиру она относится так же, немного утешает его, но всё же не настолько.       Лайт чувствует нутром: ещё чуть-чуть и Джину у него отберут. Если не принц, то ещё какой-нибудь ушлый проходимец, мгновенно сообразивший, какая Джина чудесная. Нельзя было этого допустить. Но почему так невыносимо трудно просто подойти и сказать то, что он так давно носит в своём сердце: «Останься со мной навсегда, Джина, я ведь так люблю тебя»? Почему горло перехватывает спазмом каждый раз, когда он пытается?       — Доброе утро, Джина, — Кахир ослепительно улыбается, галантно касаясь тыльной стороны ладони Джины губами. Лайт усилием воли сдерживает зарождающийся в горле угрожающий рык. — Выглядишь сегодня очаровательно.       — Здравствуй, Кахир. — Девушка дарит ему ответную улыбку, но на прикосновение никак особенно не реагирует. Это даёт надежду. — Ты уже успел изучить свитки, о которых упоминал?        Они шагают плечом к плечу, активно жестикулируя во время разговора, а Лайт плетëтся следом, чувствуя себя совершенно лишним. В общем-то так оно и было: он навязался идти во дворец вместе с ней под предлогом того, что, возможно, он снова почувствует ауру камня Лампы, на деле же просто боясь оставить её наедине с принцем. Джина пока не выказывала особенного расположения Кахиру, кроме уже имеющегося дружеского, но всё могло измениться в любую секунду. Принц Королевства Полнолуния был объективно красив, харизматичен, умён. Завидный жених, одним словом. Уж точно не чета молодому джинну.       Лайту тяжело давалась его любовь. Он был слишком юным, когда попал в плен Лампы, и никогда прежде не имел опыта неформального общения с девушками, а потому вообще не знал, что со своими чувствами делать. Выразить их тоже не мог — просто не знал, что говорить. Юноша думал об этом постоянно, продумывая целые разговоры с Джиной, размышляя, как она ответила бы на тот или иной вопрос, но в действительности предпочитал молчать, чтобы не ляпнуть чего лишнего. Вот и сейчас он тихо устроился в уголке королевской библиотеки, не встревая в разговор Кахира и Джины. Они вели достаточно оживлённую беседу, как и всегда; на самом деле они были очень близки и прекрасно ладили. Сердце джинна стучало неровно, рвано. Он чувствовал себя уже брошенным любимой девушкой. Ведь совсем недавно это он вёл с ней долгие, преимущественно ночные разговоры, когда они оставались одни в её комнате в доме Синдбада. Тогда это было легко — чуть высокомерные, привычные ему речи сыпались с языка, как семечки из подсолнуха. Но чем больше Лайт в неё влюблялся, тем сильнее робел в её присутствии. Бороться с этим было почти невозможно. Он хмурится, снова ощущая, как похолодели руки. Джина, — прекрасная, всегда внимательная, чуткая Джина, — конечно, замечает.       — Лайт, ты в порядке? — она хмурится тоже, непроизвольно отзеркаливая выражение его лица.       Юноша неопределённо пожимает плечами, зная, как именно Джина интерпретирует это движение. Да, это было низко — заставлять её переживать, но на войне все средства хороши.       Девушка тем временем обращается к принцу, доверительно положив ладонь на его предплечье:       — Нам с Лайтом лучше вернуться домой. В последнее время ему нездоровится, — произносит она, понизив голос, а затем продолжает обычным тоном: — Ты ведь сообщишь мне, если отыщешь нужную информацию? Здесь столько фактов для изучения!       Кахир кивает:       — Конечно, — и понимающе подмигивает джинну, пока девушка не видит.       Лайт и Джина идут домой молча. Она, должно быть, обеспокоена, а он всеми силами пытается скрыть то, как сильно её волнение о нём греет душу.       Едва оказавшись в комнате, Джина запирает на засов дверь и в довершение прислоняется к ней спиной. Она испытующе смотрит на друга.       — Ну ладно. Что не так?       Лайт складывает руки на груди и вздëргивает подбородок — его излюбленная упрямая поза.       — Не понимаю, о чём ты говоришь.       — В последнее время ты ведёшь себя очень странно. Тебя что-то волнует?       «Ты. Это ты меня волнуешь».       Но вслух он только презрительно фыркает.       — У тебя, должно быть, глаза на затылке.       Он и сам не знал, зачем грубит ей. Рядом с Джиной ему не удавалось оставаться спокойным, и это бесило. Но девушка не ведётся на его слова.       — Значит, что-то всё-таки случилось, — заключает она, и от её логики у джинна дёргается глаз. — Лайт, послушай, — продолжает она очень мягко, и смотрит так нежно, что желудок скручивается в тугой жгут, а ладони потеют. — Мы с тобой друзья, нам нечего скрывать друг от друга. Ты можешь со мной поделиться, ты же знаешь.       Ах, друзья! Значит, вот как! Его чувства для неё какая-то шутка?       — Ты хочешь знать, что случилось? Тогда я тебе расскажу. — Он угрожающе двинулся в направлении Джины. Она смотрела потрясённо. — Я не могу находиться рядом с тобой, это стало буквально невыносимо! Ты только и делаешь, что флиртуешь с принцем, а сама прикидываешься невинной и спрашиваешь, что случилось? — Девушка нахмурилась и разомкнула губы, вероятно, собираясь ответить, но Лайт, приблизившись вплотную к её телу и, нависая над ней, не позволил: — Видеть тебя не хочу! Ничего бы этого не случилось, если бы я никогда тебя не встретил!       Джина выглядела шокированной. Кажется, такого она не ожидала. Юноша видит, как потрясение на её лице постепенно перетекает в ярость; глаза прищурились, мягкость во взгляде испарилась без следа. Он снова обидел её, хоть и не хотел. Наверное, теперь она откажется ему помогать, укажет на дверь и будет абсолютно права. Грубому, неотëсанному — разве ему место рядом с ней? Но раз исход уже предопределëн, остаётся только одно.       Не дожидаясь ответного выпада со стороны девушки, Лайт сжимает ладонями её плечи, чтобы не сбежала, зажмуривается и склоняет голову, вслепую находя губами её губы. Мягкие, полные, нежные… В ушах бешено шумела кровь, и сжатые пальцы мелко дрожали, и этот поцелуй был самым невероятным событием за всю его жизнь. Джина не пошевелилась, не обняла его и не оттолкнула. И в конце концов ему пришлось отстраниться.       Мгновения потекли медленно, как мёд. Он отпустил её, отступил на пару шагов назад, и начал отсчитывать секунды до того, как она выгонит его, наверняка крикнув, что ненавидит. Как осуждённый на смерть, он покорно ждал приговора, стиснув кулаки до белых костяшек.       Но руки Джины вдруг взметнулись в воздух, обвиваясь вокруг его шеи, и, тихо вздохнув, она возвращает ему поцелуй.       И в это невозможно было поверить. То счастье, что он только испытал, было напрочь смыто чудовищно сильной волной эйфории, потому что губы Джины из просто мягких и нежных превратились в отзывчивые, требовательные, и разница между двумя поцелуями была колоссальна. Ощущений было так много, что трудно устоять на ногах. Лайт подаётся вперёд, снова притискивая девушку к поверхности двери своим телом. Так тесно. Так жарко. И хочется остаться так на всю жизнь, просто целуя её каждую секунду. Тонкая девичья ладонь скользнула по задней поверхности его шеи и зарылась в волосы, чуть сжимая их у корней. Нехитрая ласка пронзила его тело до кончиков пальцев, заставляя невольно застонать, не разрывая поцелуя — кто мог подумать, что прикосновение может быть таким приятным?       Джина была так ласкова, так чувственна, что не верилось, будто это и вправду предназначалось только для него. Они никак не могут разомкнуть губы, лишь продолжают жадно касаться друг друга. Поцелуй — самое что ни на есть естественное положение для них обоих. И всё же он заканчивается. Лайт боится, что ноги вот-вот перестанут его держать, но упрямо обнимает талию Джины; кажется, на неё поцелуй повлиял ещё сильнее, ну не может же он теперь показать себя перед ней таким слабым! Они стоят, соприкасаясь лбами, а между губ смешивается их тяжёлое, взволнованное дыхание.       — Джина, — едва переведя дух шепчет Лайт. Если он прямо сейчас всё не скажет, эти эмоции попросту задушат его. — Прошу, выбери меня, не Кахира. Я отдам тебе всё, что у меня есть и будет, только останься со мной. Не знаю, как объяснить тебе, что я чувствую, я не очень хорош в этом, но я точно знаю, что не могу и не хочу жить без тебя. Пожалуйста…       Джина отклоняется назад, чтобы посмотреть на него. У неё раскраснелись щёки, из причёски выбилось несколько прядок, обрамляя лицо, яркие зелёные глаза блестят, глядя снисходительно-нежно. Никогда прежде он не видел её такой прекрасной. Отчаянно стараясь запомнить этот миг максимально чётко, джинн почти пропускает её вопрос.       — Почему ты решил, что я собираюсь выбрать Кахира?       Признаваться честно было так стыдно, но соврать, глядя в глаза, совсем невозможно. Он смущается, отвечая:       — Потому что скоро он станет королём, а ты заслуживаешь не меньше, чем быть королевой. И потом, он хорош собой, силён и смел, и в добавок ко всему…       — А ты не очень-то прозорлив для великого джинна, — перебивает она его. Юноша смотрит на неё с недоумением, Джина поднимает руку, осторожно касаясь загорелой щеки. — Не сравнивай себя с ним, я же говорила. И вообще ни с кем себя не сравнивай. Ты — это ты. Я всё равно бы выбрала тебя.       — Выбрала… Меня?       Лайт выглядит совсем сбитым с толку, и Джина смеётся.       — Ну конечно. Боже, надо было поцеловать тебя самой ещё три луны назад. Чтобы не забивал себе чепухой голову.       Еë улыбка из нежной вдруг превратилась в озорную.       — Ну? — спросила она. — Так ты уверен, что сказал мне всё, что собирался?       Девушка положила ладонь на его затылок, притягивая ближе, и замерла, почти касаясь его губ. Он судорожно выдохнул:       — Я люблю тебя, Джина. Я безумно тебя люблю…       Она ответила просто:       — А я — тебя, — и поцеловала его снова.