***
… Они пожали друг другу руки. — Ладно, я пошёл… — протянул Феликс и развернулся по направлению к лестнице, собираясь спуститься. Вару слегка опешил: — Э? Куда? — В школу, — жёлтый не оборачивается, становясь всё мельче и мельче: уходит глубоко вниз, явно не желая продолжать разговор. Но Вару не сдаётся, пытается выдавить из собеседника последние соки: — Так сейчас только пять часов утра, ты че? Или будешь наводить на экзаменатора порчу на понос? — четвёртый будто его и не слышит. — Чем раньше, тем лучше. В коридоре посижу… — сонно проговаривает Феликс, накидывая на себя ветровку — солнце уже давно взошло, но только начинает разогревать землю — на улице ещё прохладно; обувается. Вару раскидывает в уме карты и с досадой принимает тот факт, что смотреть радужных пони ему больше не хочется, по крайней мере сегодня. Это как с домашним заданием: приступаешь к решению задачи, отходишь на неопределённый срок, а вернувшись, уже не помнишь, на каком моменте оставил работу и как дальше действовать — настрой уже не тот, и мысли совершенно иные. Поэтому клон решает идти ва-банк, и разбавить и без того испорченное утро: — А хочешь… Я сам наведу порчу? — растягивает каждое слово с видом знатока, демонстративно облокотившись на стену, будто практикует подобное каждый день. От многозначительного молчания Феликса ему становится смешно: — Могу пойти с тобой! Вот увидишь, эта сволочь в первый же час экзамена выбежит, а ты спишешь. И потом со спокойной душой пойдешь помогать мне с розыгрышем! Ты же в математике — полный ноль! — если бы не личная выгода, Вару бы ни за что не согласился помочь, особенно Феликсу. Не умел он наводить никаких порч, да и фокусы не любил, а вот списывать… (Как-то раз, от нечего делать, пятый решил составить список своих достоинств: исписал почти всю тетрадку, а слово «списывание» обвёл зелёным маркером аж два раза — так уж он гордился этим умением). Правда, червовому из этого предложения абсолютно ничего не понравилось, и пятый это понял по ещё более содержательной тишине: Феликс застыл у двери, всеми силами стараясь не обращать внимания на провокации Вару. Если четвертый просто молча выйдет из дома, то последнее слово останется за пиковым, а это равно признанию поражения. Он судорожно искал подходящую ложбину, чтобы вставить нечто своё, но спотыкался о камни, что старательно подкидывал ему противник — с каждым разом он набивал всё больше синяков. Их словесная война ещё не закончилась. Вару, похоже, просёк фишку и решил продолжить обстрел: — Камеры ведь не работают: я видел, там просто шнуры болтаются, и лампочки не горят. Я тебя научу, как на этих хуйгэ вертеться! Феликс яростно развернулся и прорычал: — Я! НЕ БУДУ! СПИСЫВАТЬ! — Ой, блять, честный какой! — пятый саркастически ухмыльнулся и покачал головой в знак пренебрежения, — Ты так же говорил, когда мы все этот экзамен сдавали. И что в итоге? — Ты просто меня недооцениваешь! Я же столько времени готовился!.. — говорить вполсилы уже было крайне тяжко: хотелось закончить войну побыстрее и, по возможности, перемирием, однако, выбор стратегии был невелик: «защита» — чем и занимается сейчас Феликс, и «нападение». Прогнуться под градом пуль и сдаться? Или попытаться применить… Ядерное оружие? Валет собрался с мыслями и, словно нажав на курок, выпалил то, за что, возможно, ему в скором времени станет стыдно: — Я с пониёбами не общаюсь. — ЧЕГО?! — на секунду показалось, что на лбу Вару образовалась огнестрельная рана — он даже опомниться не успел, как в него выстрелили его же оружием. Это была окончательная победа Феликса. Улыбка мигом исчезла с лица пикового, будто никогда и не появлялась, брови неестественно взлетели: парень не на шутку растерялся, а в закромках его тела теплилась обида и непомерная злоба. Во рту стало кисло — только он хотел ответить, как Феликс пропал из поля зрения где-то за порогом, так сильно хлопнув дверью, что с близлежащей вешалки слетела чья-то чёрная куртка. Побег от позора? Вару и куртка встретились изумлёнными взглядами. И тут валет решил: так просто это оставлять нельзя! Чуть не упав с лестницы, пиковый рванул к подбитому предмету одежды, кое-как накинул его на плечи, надел шлепанцы, и побежал за Феликсом, попутно крича различные ругательства в знак протеста: — Слышь, блин, ты, ублюдина! Если тебе что-то не нравится, держи своё мнение, мать его, при себе! Ты оскорбил мои интересы, меня и… Да жизнь мою, блять, оскорбил! Ну ты и крыса, конечно! Типа весь такой из себя добрый, а как че ляпнешь — искры, бля, полетят! Давай теперь всем это расскажи! Че ты на меня рукой машешь? Я щас тебе помашу, блять!.. Походу, сегодня они действительно пойдут на экзамен вместе.***
Ещё вчерашние короли были глубоко возмущены перспективой похода в школу и считали это действо унизительным: пускай им нравились власть и статус только поначалу, они всё же их имели, и некоторые абсолютно не хотели с ними прощаться, всеми силами пытаясь выделиться: например, отказаться от школы (а потом взять свои слова назад, ибо создатель по этому поводу ОЧЕНЬ сильно разозлился и взялся даже по первости лично сопровождать их до школы, дабы увериться в том, что все до неё благополучно дошли и тухнут на уроках) или заявить, что хотят себе отдельную, личную комнату. Все попытки откосить от обязанностей Фёдор пресекал, дескать, раз вы согласились отправиться в реальный мир, извольте жить по его правилам. Но Нечитайло вообще мало кто слушал. Больше всех возникали Вару, Ромео и Пик. Восьмой смирился со школой, глобальным дележом, Фёдором (у них были свои тёрки и серьёзные разговоры: вроде как заключили мирный договор, а вроде и нет — в любом случае, Пик решил оставить создателя в живых, потому что клонам были нужны деньги), но с Вару — нет. Его устраивал союз с ним в карточном мире, но союз в одной комнате они никак организовать не могли, как бы ни пытались. Пробовали, конечно, по просьбе Феди, однако после двух ночей под одной крышей Вару взбесился: злостно схватил свои одеяло с подушкой и пошёл спать в гостиную, на диван. Что у них тогда случилось, никто так и не понял: на все расспросы и тот и другой отвечали одинаково: «Он просто ублюдок». Пиковая масть стала единственной, члены которой жили порознь: король — в ранее их с валетом общей комнате, а Вару — в гостиной. На удивление клонов пятый даже не пытался отвоевать спальню, а возможность преобразовать место братских собраний в нечто своё воспринял как должное. Правда, «комната» валета была словно проходной двор: в ней всегда кто-то был, ибо чтобы добраться до кухни, прихожей или ванной, следовало преодолеть зелёные хоромы, от которых так и веяло радиацией — до любого, кто ступал на эту злосчастную территорию, обязательно долетали и острое словцо, и нетактичный комментарий Великого Вару. Ромео удалось убедить разделить червовую обитель с Феликсом, хотя изначально тот был настроен крайне мятежно. Четвёртый же искренне обрадовался тому, что им вообще выделили комнату: ему было всё равно с кем жить, главное с кем-то, и чтобы жилось весело, однако седьмой думал совсем по-иному и выразил свою позицию в одном предложении: «Вот сменишь пол — приходи». Потом он извинился, честно.***
К глубокому сожалению, школу, в которую в своё время ходил Фёдор и где клонам однажды пришлось побывать, снесли неожиданно и беспощадно — ни щепки не осталось. Карточные олицетворения, узнав об этом, захотели сказать несколько приятных слов, чтобы почтить память заведения, но не нашли ничего подходящего, поэтому просто дружно помолчали. Зато им подыскали новую — в прямом смысле этого слова — школу, построенную всего лишь два года назад: пятиэтажную, с нарядным фасадом нежного бежевого цвета и тёмными полосами по периметру. Резные оконные рамы располагались на каждом этаже своеобразным рядком: по девять окон в каждом, а входная дверь представляла собой нечто похожее на королевские ворота: два метра в высоту с высеченными на них узорами различных форм и размеров вида какой-то традиционной русской росписи. Крыша же была односкатная, направленная козырьком на лицевую сторону здания — от чего создавалось ощущение, будто перед тобой не учебное заведение, а настоящий дворец. Сейчас Вару стоит напротив этого произведения искусства и с горечью приходит к выводу, что над внешним видом его школы постарались знатно. А он над своим — нет. Всё ещё пребывая в домашних майке и шортах, небрежно накинутой на них длинной куртке и каких-то рваных шлепанцах, валет осознаёт, что выглядит сейчас, как безвкусный бомж, в то время как Феликс, стоящий чуть поодаль, будто с обложки журнала сошёл: чёрная свободная ветровка на молнии, белая рубашка-распашонка, классические тёмные брюки и лакированные туфли на шнурках — сразу видно, человек собрался на серьёзный экзамен в соответствующем виде. Буквально несколько секунд назад оскорблённый пиковый всё-таки догнал сконфуженного червового и обсыпал всевозможными ругательствами — Феликсу было очень стыдно с одной стороны, но и безумно смешно с другой, поэтому он просто молча наблюдал за психами брата, бросая все силы на сдерживание истеричного смеха, отчего был немного похож на маньяка: суженные зрачки, натянутая улыбка и румяные щёки. Злобный Вару в домашнем рванье, нездорово красный и запыхающийся от быстрого бега, напоминал недовольного алкоголика, у которого украли бутылку водки, — уморительное зрелище — самое то, что вам стоит увидеть перед экзаменом. Когда у пятого закончились слова, он немного успокоился и, увязавшись за четвертым, уже давно переставшим реагировать на его пререкания, рассматривал безлюдные улицы, попутно пытаясь отдышаться. Феликс же ничего вокруг не видел и не замечал: упущенный сон начинал потихоньку напоминать о себе и накрывал с нарастающей силой, а бодрящий эффект недавно съеденных конфет и вовсе исчез — валету хотелось лечь на свою мягкую кровать, провалиться в сладостный сон, а не вот эти разборки… Вдруг в нём что-то щёлкнуло — он остановился: — Погоди, сейчас… Сколько времени? Вару, чуть не врезавшись в Феликса, проворчал: — Ты же с пониёбами не общаешься, — в голове у червового будто прокрутилась плёнка: в памяти всплыли обескураженное лицо Вару и тогдашние отголоски совести, столь тихие, что он их еле слышал — валету было жутко стыдно: — Аргх, ну, прости меня, пожалуйста. Не хотел… Тебя обидеть… — подбирал слова аккуратно, дабы не сказать чего-либо, за что зелёный сможет зацепиться в процессе разговора, или более усугубит ситуацию. Вару, на самом деле, было уже всё равно — он высказался, и на этом его миссия была окончена, пускай и остался неприятный осадок, — Может быть, ты тоже извинишься? — добавил Феликс и с искренней надеждой взглянул на собеседника, который в свою очередь сильно изумился: — Я? За что? — Ну… За «жирного», например. — Пф, так это ж правда! — захихикал пиковый, наблюдая за реакцией Феликса: тот огорчённо вздохнул и отвернулся, не желая видеть ехидного лица пятого. Ему уже надоело ругаться: добиться извинений от Вару — как заставить Зонтика прыгать с парашютом. — У меня экзамен в десять, кстати, — невзначай уточнил Феликс, всё так же не оборачиваясь. — АХ-ХА-ХА-ХАХ! Они уже стояли возле школы И как раз здесь Вару подметил изъяны своего внешнего вида. А сейчас всего пять часов утра с копейками. Возвращаться домой, хоть он и был недалеко, уже не было сил, поэтому стоило чем-то заняться. И пятый знал, чем именно: — Ну че, наводить мне порчу или нет? — отсмеявшись, он повернулся к червовому и заговорщически заиграл бровями. Феликс рассеяно оглядел товарища и напомнил с недовольным выражением лица: — Порча — это явно не проявление уважения и любви. Особенно, если ты наводишь её на экзаменатора. У нас же был уговор, тебе его повторить? — четвертый действительно был готов продекламировать пункты договора ещё раз, если того потребуется. Однако валет так до конца и не понял, шутит ли пиковый: обычно он читал людей по глазам, но с пятым такая тактика не работала: слишком толсты были стекла его очков. Вару подозрительно усмехнулся: — А что мешает мне нарушить обещание? Что ты сделаешь? Убьёшь меня? — ВАРУ!***
Вообще Вару надеялся на продолжение войны: порча была лишь предлогом, и он, несомненно, шутил. Однако Феликс вновь удивил пикового нестандартной стратегией то ли от недосыпа, то ли из вредности, что так редко им проявлялась, — смирением: — Ты так сильно гордишься своим умением накладывать порчу… Не буду тебе мешать! — новая перестрелка закончилась, даже не успев начаться. Феликс улыбнулся и присел на лавочку, находившуюся на небольшой площадке перед зданием школы. Вару остался стоять на месте, но не показал своего смятения: — Ха! Смотри и учись! — он полез в карман, надеясь найти нечто, хотя бы немного смахивавшее на атрибут чёрной магии — нащупал ручку и достал её с такой гордостью, будто действительно готовился к ритуалу: — Ручка! — он поднял руку и помахал предметом прямо перед Феликсом, наблюдавшим за происходящим с ироничной улыбкой и любопытством. Вару чуть замешкался: — Э-э… — Дальше?.. — Да погоди ты, я манну призываю! — пиковый скорчил сосредоточенную гримасу, пригрозив зрителю ручкой: — Далее… Мне необходимо узнать имя жертвы! — Ливина Светлана Владимировна, — послушно проговорил Феликс, облокотившись на спинку скамейки. — Отлично! — наигранно принял информацию Вару и драматично сорвал листок с какого-то дерева, чуть подпрыгнув: — Я напишу… Этой ручкой. Имя жертвы! — говорил с расстановкой, дабы не запутаться в импровизированном сценарии. Четвёртый нарочито кивнул головой и смачно хихикнул — пиковый гневно обернулся на звук, но тот лишь махнул рукой, якобы приказывая продолжать. Вару нервно начеркал имя учительницы на маленьком грязном листке, разорвав его тем самым практически напополам. Не хватило места для отчества, но заговорщик решил, что это не так важно — однако листик Феликсу он не показал, а сразу приступил к следующему этапу ритуала: — Теперь я закопаю этот лист в землю!.. — червовый в ответ на это заявление рассмеялся: — И всё?! — Не. Мешай. — зелёный садится на корточки и свободной рукой вырывает в почве маленькую ямку, — Это ещё не конец! — кое-как запихивает листок в выкопанное пространство, присыпает сверху землёй, — А сейчас будет самый ответственный момент — заклинание. Феликс настораживается и прислушивается с ещё большим интересом. Вару же обращает руки к небу, все ещё сидя на корточках и, прокашлявшись, кричит во всё горло: — Посылаю я рабу… Светлане Владимировне Ливиной! Не болезнь больную, а хворь смешную! — на заднем фоне словно раздался взрыв: Феликса всего перекосило от смеха — он завалился на лавочку, заткнув себе рот обеим руками и, право, почти задыхался. Пиковый, услышав завывания червового, тоже еле сдержался, чтобы не заржать: — В стыд её превращаю, в доме запираю! Войди в её утробу шумный бес! Я ревун к ней зову, в суету её ввожу!.. — червовый начал смеяться в открытую, чуть не свалившись с лавки, а Вару в заключение решил перекреститься и прокричать самым диким голосом, который только смог из себя выдавить: — ДА! БУДЕТ! ТА-А-АК! — пятый резко вскочил, притоптал левой ногой место захоронения листочка, и, наконец, взорвался оглушительным смехом, держась за живот. Феликс, походу, сделал то же самое, прокричав Вару, надрываясь: — Я ЩАС УМРУ, АХ-ХА-ХА! — А ТЫ В МЕНЯ НЕ ВЕРИЛ!***
Во время наведения порчи Вару пришлось сорвать дубовый листок. Крона располагалась довольно высоко — просто так лист не сорвёшь, даже если встанешь на цыпочки. Пиковый валет мог таким образом лишь прикоснуться к листку, но не сорвать. Он подпрыгнул. Нечаянно ухватив зелёную ветку, парень ни только сорвал заветный листик, но и спровоцировал падение целой батареи желудей — зашелестела крона, посыпались мизерные плоды в мундирах и заняли пространство под дубом, однако Вару не обратил на это внимание: слишком занят был ритуалом, со стороны напоминавшим какой-то сектантский обряд. А Феликс эти желуди заметил. Пускай его и уморило внезапно начавшееся представление, он увидел и это падение. И вспомнил те дни, о которых клоны предпочитали молчать и, по возможности, не думать. Дни существования их мира. Одним рывком короли старались ухватить сразу много веток: думали их силы будет достаточно, чтобы взять все: но не смогли сломать ни одной. А жёлуди падали. Короли подпрыгивали снова и снова, пытаясь ухватиться хотя бы за одну ветку, но ничего не получалось. А жёлуди падали и падали: с каждым разом их было всё больше — один задевал другой, и они летели вместе навстречу сырой, холодной земле. Пробовали равно до тех пор, пока на ветках и вовсе не осталось желудей. И сил хвататься за голые ветви тоже.***
Феликс подошёл к дубу и бережно погладил его ствол: толстый, могучий и невероятно крепкий — это чувствовалось по одному лишь прикосновению. Наклонившись, он подобрал два жёлудя. — Ты че делаешь? — невдомёк спросил Вару, приблизившись к червовому валету. Тот же протянул один жёлудь пятому: — Возьми, — адресат недоверчиво оглядел собеседника, однако не стал перечить и взял один из плодов себе. Феликс поднял свой жёлудь на уровень глаз и медленно проговорил: — Давай сломаем их. Вару скептически отнёсся к этому предложению и фыркнул: — Ты совсем уже от своих сладостей поехал? Зачем? Однако четвертый ничего ему не ответил. Соорудив из рук замочек, он сильно сжал в нём жёлудь: жал до тех пор, пока не услышал треск — плод был разломан на несколько небольших кусочков. Феликс раскрыл уже красные руки и показал результат Вару — тот расценил увиденное, как вызов, и, хихикнув, повторил действия червового — теперь уже два жёлудя были уничтожены, а руки валетов — до безумия багровы и грязны. — Мы станем лучшими людьми, Вару. Лучше, чем были тогда. Вышеупомянутый сначала смутился, но вмиг опомнился и рассмеялся: — Фу, вечно, блин, ты всё в сопли превращаешь! Или ты тоже решил податься в колдуны? Ты так порчу на меня наводишь? Феликс хихикнул и стряхнул желудевые обломки на землю.