Нонсенс

Чуть прохладней угольев, Чуть теплее, чем лёд – Я глаза твои помню – Кто от кары уйдёт? Ты протянешь мне руку – Я с сомненьем возьму, Но не стать тебе другом Я уже не смогу.

Мягкий, чуть прохладный утренний ветерок, пушистая трава, развесистые кроны деревьев, горы, покрытые зелёным ковром и с лёгкой шапкой тумана на вершинах, извилистые тропинки, яркие пятна цветов… Швейцария. Покой, безмятежность, однообразие изо дня в день, изо дня в день вот уже почти целый год. Док чуть оттянул рукав и посмотрел на свою руку – шрамы от ожогов были всё ещё хорошо заметны, хотя врач обещал, что со временем эти белёсые полосы сросшейся кожи исчезнут. Здесь жизнь, казалось, замедляла свой ход, останавливалась, как если бы кто-то нажал на кнопку с надписью «pause», и, может быть, поэтому так долго затягивались старые раны. Он сидел на белой деревянной скамье в тени ветвей старого каштана, золотисто-зелёного от пробивающих его листья солнечных лучей, и, всматриваясь в ярко-голубое, стерильно чистое небо, мысленно просил: «Ну, пожалуйста, хоть одно крохотное облачко! Иначе я умру здесь от скуки!» Но тут хруст мелких камешков на дорожке позади него заставил Дока насторожиться. Это была не тяжёлая медленная поступь пожилого профессора, не мягкая, едва слышная походка нянечки, а чьи-то уверенные, чёткие и скорые, незнакомые шаги. – Ну, здравствуй, Док! – раздался бодрый, как ножом разрезавший привычную окружающую тишину голос. Человек остановился совсем рядом, но не вышел в поле его зрения. Док невольно выпрямился, и колючий холодок пробежал по его спине. – Ну, здравствуй, Интегра! – ответил он, чувствуя, что сейчас захлебнётся так неожиданно накатившей волной эмоций – он просил только облачко, а на него обрушился целый ливень. Девушка вышла вперёд и, развернувшись на каблуках, предстала перед ним. Это в самом деле была леди Хеллсинг, но, Боже, как она изменилась! Одетая в чёрный костюм, состоящий из прямых брюк с ровными «стрелочками» и короткого, приталенного, внизу чуть расклёшенного пиджака, она, казалось, похудела и стала выглядеть моложе на несколько лет и в то же время взрослее, хотя очки она больше не носила, видимо, заменив их линзами. Светлые волосы были аккуратно подстрижены и теперь едва доставали до лопаток, а на голове у неё красовалась элегантная чёрная шляпка с лиловой розочкой с левого боку и прозрачной дымчатой вуалеткой, закрывавшей верхнюю часть лица. В руках она держала блюдце со стоявшим на нем стаканом, наполовину полным водой, и двумя белыми овальными пилюлями, лежавшими рядом. – Доктор просил передать это тебе, – сказала девушка, улыбаясь и протягивая ему тарелочку. – Спасибо, – ответил он, принимая её с опущенными глазами, потому что ему стало безумно стыдно перед этой прекрасной дамой за свою полосатую больничную пижаму, нечёсаные волосы и «помятое» лицо. За тот год, что он провёл в санатории, Док почти совсем перестал заглядывать в зеркало, настолько его внешний облик был не важен здесь, в изоляции от окружающего мира. Интегра осмотрелась, сняла шляпку и села на середину скамейки напротив, положив ногу на ногу и раскинув руки вдоль её спинки. Глядя на Дока обновлённым, озорным, искромётным взглядом, будто тысячи мелких ледяных кристаллов, наполняя её огненно-голубые глаза, отражали свет, она куда больше походила сейчас на красивого бойкого юношу, чем на девушку. – И долго тебе ещё пить эту дрянь? – спросила она, когда он принял таблетки и отставил стакан в сторону. – Кажется, сегодня был последний раз. – Это хорошо, потому что я приехала по делу, – сказала Хеллсинг, подавшись вперёд, поставив локоть на колено и слегка подперев рукой острый подбородок. Док поднял на неё удивлённые глаза, за время, проведённое на природе как будто даже чуть-чуть вобравшие зелени в свой цвет. – По делу? – Да. Мне нужен дворецкий, и я решила забрать тебя отсюда в Англию и устроить к себе на службу, если, конечно, ты согласишься. Док не поверил своим ушам. И это говорит женщина, которая совсем недавно, а год это недавно для таких вещей, проклинала его и шипела сквозь слёзы, что ненавидит? Последний раз он видел её, когда пришёл в себя после тяжёлой операции: она стояла над ним и смотрела так, как ходит по полю брани и смотрит на трупы поверженных врагов полководец победившей армии – строго, свысока, всем своим видом как будто говоря «Не надо, не надо было идти против меня!» Это было лицо не человека, а скорее древней языческой богини, чьи глаза обжигают огнём и превращают в лёд одним взглядом. – Я не шучу, – Интегра сменила резкий тон на более деловой и спокойный. – Неужели ты думаешь, что я ради шутки потащилась бы сюда, вместо того, чтобы исправно продолжать переводить деньги на твой счёт? Мне нужен дворецкий – в том смысле, в каком он всегда существовал в семье Хеллсингов, и я пока не вижу более подходящей кандидатуры, чем ты. Ну, так как? – Я… Я не знаю, Интегра, но это как-то… – Стыдно? Поздно! – сказала девушка, поднявшись, и, запрокинув голову, узкой белой рукой без перчатки откинула за спину выбившиеся вперёд волосы. Подхватив свою шляпку, за один шаг она оказалась рядом с Доком и наклонилась, чтобы забрать пустой стакан. – Да я бы… – он отшатнулся, испугавшись её странной услужливости. – У тебя полчаса на раздумья и сборы. Я жду за оградой, в машине – если не придёшь, я уеду, раз и навсегда, – Хеллсинг чуть повернула к нему лицо, но её волосы снова выпали из-за плеч, закрыв его. Док только и успел заметить, как улыбка скользнула по её губам, странная улыбка, чужая для неё, но знакомая ему – когда-то у кого-то он уже видел такую. Она удалилась, оставив Дока в полной растерянности и недоумении. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что Хеллсинг предложила ему занять место великого Шинигами Уолтера, Уолтера – самого дорогого для неё человека, к смерти которого он, Док, имел самое прямое отношение. Да, как женщина, в благодарность за помощь в критической ситуации, она могла потратить деньги на спасение его жизни и содержание здесь, но не больше! Нет, конечно, защищая её, он рассчитывал на местечко хоть где-нибудь в уголке, рядом с ней, но они пробыли вместе всего одни сутки и слишком быстро поменялись ролями – его помощь ей больше была не нужна, и он уже ни на что не надеялся. Возможно, он что-то важное упустил, чего-то не понял. Всё это было очень неожиданно. Док сомневался и переживал так сильно, что у него вспотели ладони, но… ему так хотелось уехать отсюда, куда угодно, потому что ему казалось, будто здесь он с каждым днём всё больше и больше становится похож на растение. «Она оставила на раздумья всего полчаса… А сколько уже прошло?! – Док встрепенулся. – Нет, сейчас или уже никогда!» – и он, вскочив со скамейки, быстрым шагом направился к зданию санатория. Бежать он побаивался с непривычки, и всё же у присутствующих в вестибюле больных и персонала создалось впечатление, что в помещение он влетел. Все оторвались от своих занятий и уставились на него, как на нарушителя общественного спокойствия. – Я уезжаю! – воскликнул Док, воспользовавшись всеобщим вниманием. – Это с той голубоглазой красавицей, что заходила сюда? – поинтересовался полный человек в очках, сидящий в кресле у окна. – Счастливец! – и снова углубился в чтение газеты, которую держал в руках. «Причём здесь это?» – не понял Док. – «Я, наконец, покидаю это райское кладбище – вот что главное!» Он взглянул на большие настенные часы. Было без десяти девять утра, и ему почему-то пришло в голову, что у него осталось всего десять минут на всё, хотя он не знал, сколько было времени, когда Интегра уходила. Со всех ног он бросился в свою комнату. – Вам помочь, Док? – крикнула вдогонку растерявшаяся нянечка, но он был уже далеко и слишком возбуждён, чтобы слышать что-либо. – Вы не против, если я закурю? – спросила Интегра у водителя, сидя в машине, стоявшей на широкой пыльно-жёлтой дорожке неподалёку от чёрных витых ворот, разрывавших высокую каменную стену, ограждавшую санаторий. – Пожалуйста, – ответил таксист. – Вон он, кажется, идёт! Девушка повернула голову и увидела Дока, выходящего из ворот с небольшой дорожной сумкой в руке. Он был одет в чистую белую, но чуть-чуть помятую рубашку и светло-синие джинсы, надо признать, смотрясь так гораздо привлекательней, чем в окровавленном плаще или полосатой больничной пижаме. Леди Хеллсинг улыбнулась себе под нос, отложила сигару и вышла ему навстречу. – Это было правильное решение! – сказала она, когда он приблизился. – Надеюсь, – нерешительно ответил Док, всё-таки ещё теряясь в сомнениях. Интегра окинула его дружелюбным смеющимся взглядом и услужливо открыла заднюю дверцу. Док забрался внутрь, закинув вперёд себя сумку, девушка села спереди, и машина тронулась, направившись в аэропорт. По дороге Интегра обернулась к Доку и протянула ему маленькую красную книжечку. – Это твой паспорт. Взгляни. Док раскрыл документ и застыл с ним в руках, отказываясь верить тому, что там было написано. Он так резко и разительно изменился в лице, что даже маленькие пронзительно чёрные глаза таксиста взволнованно посмотрели на него во внутреннее зеркало заднего вида. – Но к-как же это?.. – наконец выдавил Док. – В чём дело? – удивившись его дрожащему голосу, Хеллсинг взглянула на него из-за плеча. – Я что угадала твоё имя? Но зачем же так нервничать? – Ты… не могла угадать моё имя, – произнёс он чуть ли не со злобным шипением, скручивая паспорт в трубочку и сжимая с такой силой, как если бы собирался его разорвать. – Эй! Что это на тебя нашло?! – Интегра перегнулась с переднего сиденья, сердито сдвинув брови, и выхватила документ у него из рук. – Интегра, прошу тебя, разорви его, сожги, выброси! – теперь он умолял и выглядел таким несчастным, что казалось, он сейчас заплачет. – Ну, вот ещё! – буркнула девушка, ошарашено наблюдая, как быстро меняется его поведение. – Нравится тебе или нет, но без документов тебя не пустят ни в один самолёт. Она действительно случайно узнала его настоящее имя, год и место рождения и ожидала, что он удивится, но его столь болезненное восприятие стало для неё большим сюрпризом. Если бы Интегра знала, она бы подобрала ему другое имя, но теперь уже было поздно. Кроме того, очень много сил, времени и денег было потрачено на создание этого паспорта. – Успокойся! – постаралась сказать она как можно мягче, будто разговаривала с ребёнком, устроившим истерику. – Ровно ничего страшного не произошло. Всё в порядке, возьми себя в руки! Док, казалось, смирился. Пододвинувшись ближе к дверце, сгорбившись, он прислонился виском к холодному стеклу и притих. Но в его глазах продолжали блестеть слёзы, и он, не переставая, с досадой повторял про себя: «Ну как же так, как же так?! Ведь я всё, всё уничтожил! Неужели он не сдержал слова?!» *** Поздним вечером в центре Берлина, на Оперплатц, горел огромный костёр. Вокруг толпилось много людей, и военных, и гражданских. У них были странные, диковатые лица, они кричали и размахивали руками с какой-то звериной остервенелостью, особенно гражданские – военные вели себя более сдержанно. Это сжигали книги те, кто потом будет сжигать людей. Всё новые и новые люди подходили к неровной пылающей пирамиде и бросали толстые тома великих мировых классиков в огонь. Среди них к костру подошёл высокий молодой человек. В чёрно-багровых, бушующих отсветах пламени сложно было чётко разглядеть его внешность, но было видно, что волосы у него прямые и светлые, едва не достающие до плеч, лицо узкое и вытянутое, а сам он очень худ. Юноша держал в руках всего одну книгу. Он попытался забросить её на самый верх, где бы она скорее занялась и сгорела, но книжка не удержалась там и медленно съехала в подножие кострища, лишь чуточку обуглив свой переплёт. К тому моменту парень уже стоял в стороне, но тут он увидел, как какой-то низенький полный человек в белом костюме смело подошёл к костру и поднял его книгу. Юноша отчего-то не на шутку перепугался, и, не успев, наверное, даже подумать над своими действиями, стал прорываться сквозь толпу к тому мужчине. – Господин, пожалуйста, бросьте её обратно! – попросил он так, будто от того, сгорит или нет эта книга, зависела его жизнь. – Может быть, Гёте и не обязательно было бы сжигать, – сказал человек, разглядывая эту странную книгу, раздавшуюся в толщину, словно между её страниц было вложено что-то постороннее. – Прошу Вас… – Ну, хорошо-хорошо! – и он так ловко закинул «Фауста» на самый верх, что тот сразу же ярко запылал. – Странный Вы, юноша. Вы словно себя сжигать сюда пришли. А может Вы и не юноша вовсе? – низенький господин засмеялся, сощурив свои жёлтые змеиные глаза за стёклами круглых очков. – Давайте-ка отойдём в сторонку. Парень внутренне затрепетал, но повиновался. Они протиснулись сквозь толпу и остановились друг напротив друга на тротуаре улочки, ведущей вправо от площади. – Максимилиан Монтана, – представился господин и протянул руку. – У меня нет имени, – ответил юноша, опуская голову. – О, да! Ведь оно только что сгорело среди страниц пророческой книги! Юноша поднял глаза на странного человека и отступил на шаг назад. У него было круглое, полное, хотя и довольно молодое ещё лицо, короткие желтоватые волосы, разделённые на косой пробор, были «прилизаны», и только одна широкая прядь выбивалась из общего порядка и, в качестве чёлки, задорно нависала надо лбом. Стоял он уверенно, чуть прогнувшись, сцепив руки за спиной и всё время улыбался – странно, двусмысленно, хитро. Его взгляд завораживал, как завораживает кролика взгляд змеи. – Не надо меня бояться! Я не полицейский и не собираюсь Вас арестовывать. Я хочу предложить Вам работу. – Работу? – Да, юноша. Хоть Вам уже и 35 лет, вы прекрасно сохранились, – и снова эта приторная, гипнотизирующая ухмылка. – Сейчас и с именем-то трудновато жить, а что уж говорить о том, чтобы без имени… Парень совсем растерялся: ему было страшно, тревога колола под сердцем и хотелось бежать, но куда бежать без паспорта, без свидетельств, без всех этих бумажек, которые стали стоить больше, чем существование самого человека. Кроме того, его держала на месте надежда, что господин, стоящий перед ним и вправду сможет ему помочь. – Но мне, – продолжал самоуверенный толстячок, – как раз и нужен человек, о котором никто ничего и никогда не будет знать. Мне нужен способный, образованный человек, которого не существует. Ну, так как? – Я… А откуда Вы столько знаете обо мне? – Всего лишь успел заглянуть в те бумаги. Ну? Ему нельзя было верить, но ему хотелось верить. – А что я должен буду делать? – Всё, что от тебя потребуется, – господин неожиданно перешёл на «ты», поняв, должно быть, что жертва уже никуда от него не денется. – Хорошо, – ответил он, ведь у него всё равно не было другого выхода. Человек улыбнулся, повернулся на каблуках и рукой подал знак ему следовать за собой. Они молча прошли несколько пустых, плохо освещённых улиц, и юноша, идущий чуть позади, вдруг спросил: – Господин Монтана, могу я попросить?.. – Конечно. – Когда я собирал документы… ну, чтобы уничтожить… Некоторые мне выкрасть не удалось, Вы не могли бы… – Да, разумеется, я позабочусь об этом. Тем более, что это и в моих интересах. Не волнуйтесь, молодой человек, ни одна живая душа никогда не будет больше знать Вашего настоящего имени, даю слово! *** Часа через полтора такси прибыло, наконец, к аэропорту. Интегра затушила недокуренную сигару и, бросив назад «Приехали!», вышла из машины. Док, сидевший до того с закрытыми глазами, выпрямился и посмотрел в окно: широкое заасфальтированное пространство перед зданием из стекла, бетона и металла было заполнено машинами, и люди, как муравьи, сновали между ними, таща в руках, на спине или за собой разнокалиберные сумки и чемоданы. Это была обычная повседневная, суетливая жизнь, которую он давно уже видел только по телевизору. Он вылез из машины одновременно с таксистом. – Удачного полёта, мисс! – пожелал водитель Интегре, и Дока словно током ударило при звуке его голоса. Он повернулся и увидел, что таксист довольно молод, среднего роста, и что у него тёмные, отливающие синевой короткие волосы, светлое лицо с острым подбородком и пронзительно чёрные маленькие глаза. – Благодарю Вас, мсье Лоран, – ответила Интегра, сопроводив свои слова учтивым кивком. – И за помощь с документами тоже. Таксист чуть улыбнулся и кивнул в ответ. – Ну, идём же, у нас мало времени! – обратилась девушка к своему спутнику, уже отходя от машины, потому что Док стоял как вкопанный, придерживаясь рукой за крышу автомобиля, и она подумала, что он ещё не до конца проснулся. На самом же деле его переполняла неслыханная радость, после стольких переживаний причинявшая даже боль – причиной того, что Хеллсинг стало известно его настоящее имя были не затерявшиеся где-то старые документы, способные обличить его и превратить в ад его жизнь, а всего лишь один человек! Конечно, Док не был уверен до конца, но всё-таки… – Интегра, постой! – остановил он её, когда они уже подходили к дверям зала ожидания. – Что ещё? – она была уже несколько раздражена – её «подопечный» оказался куда менее спокойным, чем она полагала. – Дай мне пять минут – мне надо поговорить с тем человеком! – Ох-х, ну, хорошо, – ответила леди Хеллсинг, сразу поняв, о ком идёт речь, ведь она уже знала большую часть истории, – у тебя три минуты! – Спасибо! – и Док, бросив свою сумку у её ног, побежал обратно к автостоянке, где их таксист всё ещё стоял у открытой двери своей машины и беспечно глядел по сторонам. – Мсье Лоран, – обратился к нему Док, обойдя автомобиль вокруг и представ прямо перед водителем, будто хотел преградить ему путь, на случай, если тот попытается уйти. – Да? – Простите, что спрашиваю… – замялся Док, ясно ощутив сейчас, что мог ошибиться, и перед ним вовсе не тот человек, – в каком году Вы родились? – В 1890-м, – спокойно ответил Лоран, но глаза его сузились, как если бы он собирался засмеяться. – Значит, я не ошибся и это действительно Вы? Вы в 1917 году нашли меня парализованного в поле и читали мои документы? – Да, и я сказал мисс Хеллсинг твоё настоящее имя, так что тебе не стоит больше из-за этого переживать. – Я… Я так и понял, – с облегчением вздохнул Док, почувствовав себя так, будто гора свалилась с его плеч. Лоран молчал, но Док, хоть и успокоился, не спешил уходить. – Ты хочешь узнать что-то ещё? – таксист заговорил тише, предварительно оглядевшись вокруг. – Я хочу знать, что всё-таки произошло тогда, и что со мной и с тобой. – Мне и другим учёным было поручено создать новое оружие, сильнейшее в мире, всё держалось в строжайшем секрете. Но однажды, когда мы находились уже у порога великого открытия, произошла авария, и часть излучения, которое мы изучали, вырвалась наружу. Я намеренно вышел раньше и снял защитный костюм, чтобы попасть под него и проверить свою гипотезу – лучи могли повлечь изменения в наших генах и вернуть нас к состоянию допотопных людей, которые жили до пятисот лет и более… Тот взрыв был мне на руку, но там ещё оказался ты… Похоже, мои предположения подтвердились, ибо оба мы всё ещё живы и даже молоды. Я запомнил твои данные, потому что хотел разыскать тебя по прошествии многих лет и посмотреть, что с тобой стало, но… – Лоран усмехнулся, – твой майор, видимо, так хорошо поработал в архивах, что я не мог найти никаких сведений о тебе в течение больше, чем полувека. И только чистая случайность помогла мне напасть на твой след – работая таксистом, год назад я увидел, как в машину сажали человека, здесь, в аэропорту – это был ты, тебя сложно было не узнать! А потом, я встретился с леди Хеллсинг, и она рассказала мне печальную историю «Последнего батальона». – А тот проект? – По окончании Первой мировой проект закрыли и уничтожили всё, что могло бы напомнить о нём. Людей убрали. Я сбежал, но у меня хватило ума не вспоминать о тех исследованиях и не пытаться вновь воплотить их. Я жил и живу простой человеческой жизнью, и мне нисколько не хочется покидать этот мир. В этот момент к ним подошла красивая темноволосая женщина, держащая за руку маленькую девочку. Она сказала «Привет!» и поцеловала Лорана в щёку. Лоран чуть отстранил её, заставляя обернуться к Доку, и сказал: – Познакомься, это Аннет, моя жена, и дочка Матильда. Аннет, это… мой старый приятель. – Очень приятно! – улыбнулась женщина, но руки не подала, а девочка снизу вверх удивлённо воззрилась на Дока, широко распахнув серые, как у матери, глаза и приложив крохотный пальчик к уголку губ. – Вот видишь, Док, – произнёс таксист, обнимая жену за талию, – Жизнь можно устраивать по-разному: можно выбирать, а можно ждать, когда выберут тебя. Я предпочёл первое, ты, видимо, второе… Та леди выбрала тебя, поэтому не стой здесь, тебе нужен не я. Возвращайся к ней скорее, пока она не передумала! Док повернул голову в сторону аэропорта и увидел, что Интегра ходит из стороны в сторону у дверей и раздражённо смотрит то на него, то на часы на своей руке. – Ладно, прощай-те! – коротко сказал Док, разворачиваясь и спеша уйти. – По-ка! – вдруг сказала девочка своим тоненьким детским голоском, и у него сжалось сердце оттого, что он уже никогда-никогда не сможет быть так счастлив. Но он не обернулся, и, пока дошёл до входа в зал, боль уже почти исчезла. – Мы опаздываем! – сердито сказала Интегра, быстрым шагом направляясь к воротам № 11, но Доку было всё равно сейчас – так легко и спокойно стало на душе. Лоран смотрел ему вслед, обнимая любимую жену, и думал с сожалением: «Тебе досталась дурная дорога, приятель, полная несчастий, зла, преступлений. Ты оказался куда слабее меня и не смог достойно принять своё долголетие… Конечно, та женщина, что взяла тебя под своё крыло, тоже плутает впотьмах и не знает, чего хочет, но, может быть, вместе вам, наконец, удастся выбраться на светлую тропинку и стать хоть немного счастливыми».