Нонсенс

Вступление: Это была война, в которой не осталось ни победителей, ни побеждённых. После себя она оставила только мёртвых… Но нет, постойте-ка! Мне кажется, или там действительно есть ещё кто-то живой? Чуть светлей темноты, Чуть темнее света Мне явился ты, Рыцарь белого цвета. Беспринципный, циничный, Кто покой твой нарушит? Враг мой самый обычный, Как понять твою душу?

Интегра лежала ничком на полу, по пояс придавленная чем-то тяжёлым. Над ней был потолок, и по бокам стояли стены – видимо, несчастье настигло её, когда она пыталась выбраться наружу из здания, в котором произошёл взрыв. Она ещё не шевелилась, но уже начала немного слышать: как будто что-то деревянное затрещало недалеко от неё, послышался звук отодвигаемых тяжёлых обломков, и чей-то голос – не то знакомый, не то нет – удивлённо воскликнул: – Хеллсинг?! Вот это да! Грубый шум стих, послышался шорох сминаемой плотной ткани. – Эй, Хеллсинг, ты жива или нет? – глуховато, словно из бутылки, спросил тот же голос над самым её ухом, и чьи-то холодные тонкие пальцы ухватили её сзади за шею, надавив в тех местах, где проходят сонные артерии. Интегра чуть не вздрогнула, но вовремя спохватилась, плотнее сжала веки и затаила дыхание. – Ишь! Мёртвой притворяется! – проворчал голос, сместившись куда-то назад. Теперь девушка была уже уверена, что хоть раз да слышала его раньше. Снова послышался деревянный треск, а потом грохот, совсем близко. Через несколько мгновений Интегра вдруг почувствовала, что нижняя часть её тела свободна и на этот раз не удержалась – дёрнулась! Он, конечно, заметил. Впрочем, он уже давно понял, что она жива, иначе, зачем ему было высвобождать её ноги из-под обломков? – Ты тихо! Не шевелись! У тебя, может, все кости переломаны, – без особой заботы, но всё же довольно дружелюбно сказал человек, и его рука скользнула вдоль её позвоночника. Не обнаружив там, должно быть, никаких повреждений, он бесцеремонно перевернул Интегру на спину. Она застонала и приподняла веки, но размытый образ светлого цвета только мелькнул перед глазами и снова исчез, а голос, становившийся всё более радостным, опять сместился к ногам: – Ага! Ну, вот это уже похоже на правду! – Что? – слабо, по инерции, спросила девушка. – Мне сначала показалось, что ты совсем невредима, но теперь я вижу, что это не так, – туманно объяснил голос. – Но… Кто ты? – Док, – кратко ответил он. – Док?.. – медленно повторила Интегра и попыталась приподнять отяжелевшую голову, чтобы увидеть своего «благодетеля», – Это… – Ты меня, кажется, не знаешь. Но она вспомнила! Да, что-то такое она вспомнила… Кто-то такой рядом с Майором был… а потом… всё в голове смешалось и не понятно было, кто, где и что происходит… Бежала, хватая воздух ртом – резь в горле, привкус крови, досада, что ноги двигаются так медленно… Взрыв, удар, боль, тяжесть и невозможность подняться… Темнота… Всё в одно мгновение. Интегра не без труда приподнялась на локтях и снова попыталась его разглядеть. Но всё, что она увидела, это тёмные тени на стенах коридора, где она лежала, по мере удаления от неё ступенчато сереющие и в конце пересекаемые букетом яркого света, врывающегося откуда-то сбоку. А он – лишь размытая человеческая фигура рядом с ней, чуть светлее темноты и чуть темнее света. – Ты… служил Майору? Я уничтожу тебя! – произнесла она так, как говорила такие вещи всегда – с аристократической уверенностью в голосе, но вдруг коротко всхлипнула – резкая боль пронзила ногу, до которой Док не слишком осторожно дотронулся. – Не надо нервничать, Freulein, – со смешком, тоном человека, на чьей стороне явное преимущество, осадил он её. – Я Вам попозже объясню сложившуюся ситуацию. А сейчас… позвольте Ваш галстук. Она в растерянности замолчала, снова увидев перед собой размытую светлую физиономию, и уже знакомые тонкие длинные пальцы аккуратно развязали и стянули синюю ленточку с её шеи. Приколотый английской булавкой к ленте золотой крестик Док тут же вернул владелице, застегнув им ворот её блузки. Кем бы ни было это существо, сопротивляться ему сейчас было бесполезно. Интегра понимала это. Машинально проведя рукой по крестику и убедившись в его сохранности, осторожно она снова опустилась на пол, прикрыла глаза и стала ждать. «Не потерять своей гордости, остаться достойной того имени, которое я ношу и положения, которое я занимаю – моя главная задача, мой долг! На наглость и фамильярность отвечать презрительным спокойствием!» – так она решила про себя. Док в это время возился с её повреждённой голенью. Снаружи была видна только большая кровавая ссадина, но, подозревая, что травма может быть серьёзней, он лентой привязал к её ноге длинный деревянный брусок, а потом решил связать обе вместе, чтобы уж гарантированно их обездвижить. Интегра морщилась, но молча терпела. Наконец он закончил и поднялся с колен; некоторое время походил вокруг неё, как будто что-то разыскивая, а потом его шаги вдруг начали удаляться и скоро совсем стихли. «Произошло что-то действительно ужасное», – позволила теперь себе подумать леди Хеллсинг, почувствовав некоторую свободу, словно он мог прочитать её мысли. – «Если даже ОНИ…». Страшно… Холодная волна прокатилась по всему телу и снизу подстегнула сердце, так, что она ощутила, как оно бьётся в груди. Вот теперь действительно стало страшно, когда вокруг тишина, когда перед глазами лишь пятна темноты и света, и связаны ноги. К стыду своему, уже через несколько минут девушка осознала, что даже хочет, чтобы он вернулся. Но когда он вернулся, она снова напустила на себя вид поверженной, но не сломленной. Док приближался, что-то пересчитывая себе под нос: – Ein, zwei, drei, vier, funf, sechs, sieben, acht… – щелчок, как когда вставляют обойму в пистолет. – Слушай, а ведь ты идти не сможешь! Интегра насторожилась. Он прошёл мимо и остановился, её обдало лёгким ветерком от «крыльев» его плаща. Что-то с металлическим стуком опустилось на каменный пол. Позже, когда Док стал проверять годность того, что принёс, девушка по характерному звуку поняла, что это оружие – несколько пистолетов и ещё что-то более тяжёлое. Он зарядил весь свой арсенал, один пистолет заткнул за пояс сзади, два других сунул в карманы плаща вместе с запасными патронами, винтовку и ружьё повесил на плечо и наклонился к Интегре, помогая ей сесть. Она почувствовала прикосновение чего-то холодного к своим ладоням. – Это ваше собственное, возьмите! – сказал он. – Правда, там всего две пули осталось… – Ничего, – прохрипела леди, прижимая оружие к груди. – На тебя хватит! Рядом тяжело усмехнулись. – Пора уходить. Уже часа два, не меньше, а когда сядет солнце, начнётся… – Что начнётся? – Ад! – прошептал он загробным голосом ей на ухо, обхватил за талию, приподнял и перекинул через плечо, так, что её голова с верхней частью туловища повисли у него за спиной. Это был наихудший способ транспортировки, но по-другому Док просто не мог её нести – ему нужна была свободная рука. Благо, что до госпиталя было совсем не далеко, если только он правильно помнил карту, и если больница уцелела. Интегре стало совсем плохо в таком положении: кровеносные сосуды вздулись и напряглись от прилива крови, казалось, они сейчас лопнут, в ушах звенело; к горлу подкатывал кашель из-за давления плеча на диафрагму. – До-ок! – невольно жалобно вырвалось у неё вместе с прерывистым выдохом. – Терпи! – безапелляционно заявил тот. Видимо, они вошли в какое-то помещение, потому что мгновенно стемнело, и шаги стали немного гулкими – каблуки Дока издавали звук наподобие цоканья дамских «шпилек». Перед глазами Интегры, которые она то закрывала, то открывала, вместо освещённой солнцем зелени и грязи замелькали тёмно-серые размытые квадратики. Док вдруг стал двигаться медленнее и как будто лавируя между препятствиями. В серую массу в большом количестве вклинилось что-то тёмное, бесформенное, в скупом луче света глянцево блеснула бурая лужица… Девушка почувствовала бы запах, если бы не была так напряжена. Наконец, они свернули. Он открыл большую тяжёлую дверь и внёс её внутрь, где снял с плеча и уложил на что-то холодное, гладкое и вогнутое. Здесь была абсолютная тьма. – Отдышись пока, – послышался его голос, и на стене появился белый кружок от ручного фонарика, – а я пойду поищу, где у них тут автономный источник питания. Немного электричества нам не помешает! С этими словами Док покинул комнату, оставив крупное оружие на столе у стены. Интегре показалось, что прошло не меньше получаса, прежде чем вспыхнул свет, хотя, в ожидании и минута тянется вечность. Почти сразу же за вспышкой вернулось «существо», как она про себя его назвала, отдавая дань презрению, с которым она дала себе зарок к нему относиться. Ей было так неудобно от своей полуслепоты! Она никогда раньше не думала, что может оказаться совершенно беспомощной только из-за того, что потеряет очки. «И чего хочет от меня это существо, куда и зачем он меня притащил? Война! Ведь была война! Кто выиграл войну?» – и в голове Интегры возникла страшная догадка, – «Если он из «Миллениума», то это значит… значит…» Её глаза широко раскрылись, и вдруг она чётко увидела потолок и длинную грязно-белую балку со стеклянным окошечком у себя над головой. Она потянулась рукой к носу и нащупала свои очки, которые как-то незаметно на нём очутились. Чуть повернувшись, Интегра сбоку чётко увидела и Дока, который стоял, положив руки на высокий стол, где она лежала, и, наблюдая её удивление, улыбался. – Ну? Что? – спросил он её, прищурив янтарно-жёлтые, как у кошки глаза и опустив на руки подбородок, так, что их лица оказались на одном уровне. – Кто?.. – холодея и позабыв о всяком достоинстве, прошептала Интегра. – Да никто, не беспокойся! – быстро ответил Док, плавно отшатнулся от края и сунул ей под больную ногу прямоугольную пластинку в тяжёлой рамке, которую до того момента держал в руке. Затем он отрегулировал поток рентгеновских лучей, наведя световой крестик из окошечка с верхней балки на нужную часть ноги, накрыл ей грудь плоской кожаной подушкой и скрылся за боковой дверью. На леди Хеллсинг снова волной накатило отчаянье, оттого, что она не могла объяснить ничего, происходящего с ней. Это было какое-то безумие, полная бессмыслица, что-то из ряда вон выходящее и в тоже время… такое обыкновенное. Разве не могло всё случиться именно так? Он вернулся, забрал рамку из-под её ноги и опять исчез. «Нет!» – сказала она себе, – «Я – Хеллсинг! Как я могла позволить ему приблизиться ко мне?! Как я могла говорить с ним?! Невозможно…» – Трещина, как я и думал! – знакомый победный голос прервал течение её мыслей. Док стоял неподалёку и рассматривал на свет чёрную плотную плёнку с обрезанными уголками. Внезапно Интегра ощутила, что пистолет всё ещё находится у неё в руках… Сбросив с себя защитную подушку, она повернулась на бок, взвела курок и прицелилась. Её «мишень» так и застыла с поднятыми к лампе руками; он из-за плеча покосился на девушку, его лицо не выразило явного испуга, но весёлые морщинки с него быстро исчезли – такой выпад почему-то оказался неожиданным. – Неужели ты правда выстрелишь, Хеллсинг? – взгляд такой удивлённо-невинный, почти как у ребёнка. И ещё секунду назад – да, но теперь… нет. Дрожащие её руки подтянулись обратно к груди, и курок был поднят в безопасное положение. Док облегчённо вздохнул и примирительно улыбнулся. – Я знал, что ты не будешь стрелять. Плохо быть единственным выжившим; это одна из тех редких ситуаций, когда хочется быть, как все, – философствовал Док, заканчивая накладывать Интегре гипс. – Глупо было бы: уцелеть в такой мясорубке, чтобы потом перестрелять друг друга лишь во имя того, что мы когда-то принадлежали к враждующим сторонам! При слове «когда-то» уголок её губ пополз вверх, превратив их в язвительную усмешку. Но она уже давно спокойно слушала его болтовню, сидя в мягком кресле в полумраке процедурного кабинета, вытянув ногу на оцинкованный столик, освещённый лампой, которую Док привинтил к его краю. «Невероятно! Просто невероятно!» – думала Интегра, устало прикрыв глаза. – «А ведь встреться мы чуть раньше, и я не задумываясь убила бы его… Опять улыбается! Интересно, чему? Чему он так радуется?!» – По одиночке нам здесь не выжить, одной пары глаз и рук слишком мало, поэтому я так обрадовался, когда наткнулся на тебя… – продолжал он. – Ну, вот, готово! Теперь надо подождать, пока высохнет. – Можно задать тебе один вопрос? – голосом, вполне вернувшимся к своему повседневному насмешливо-презрительному тону, спросила леди Хеллсинг. – Я слушаю, – с почти физически ощутимым дружелюбием обернулся он к ней. – Мне, право, даже неловко…– усмехнулась открыто. – Ну, всё-таки от меня-то тебе какая польза? – Я уже сказал – не люблю умирать в одиночестве, – ответил он, снова отвернувшись, а спустя несколько мгновений тихо, словно только для себя, добавил: – Я вообще не люблю умирать… – Как же ты… В это время за дверью раздался звон разбитого стекла, и началась какая-то неясная возня, перемежавшаяся звуком падающей металлической посуды. – Слышишь? Что это? Оба они насторожились и уставились на дверь. Интегра медленно сняла ногу со стола и подалась вперёд, предчувствуя недоброе. – Ты говорил, что мы единственные выжившие! – Так и есть, – проговорил Док, закусив зубами кончики пальцев, как делал всегда, когда нервничал. Он медленно достал из-за пояса пистолет и подкрался к выходу, стараясь не шуметь, прижался к стене и прислушался – возня продолжалась. Интегра узнала эти жуткие звуки и уже всё поняла. – Сколько их там? – спросила она шёпотом. – Тсс! – Док бросил на неё осуждающий взгляд и, отодвинув створку двери, выглянул наружу. – Пока вижу только двоих! Вытянув руку, он выстрелил два раза, захлопнул дверь и стал поспешно собираться. – Солнце село! Проворонили! Надо срочно бежать отсюда! – Почему? Разве не лучше остаться здесь и дождаться рассвета? – Как ты не понимаешь?! Они чуют нас, и к рассвету их наползёт столько, что они заполонят всю больницу, не говоря уже о том, что эта деревяшка, – он ткнул пальцем в дверь, – их не задержит! – Но тогда нам уже не выбраться! – Ещё можно попытаться – патронов достаточно. Ты ведь должна хорошо стрелять, Хеллсинг? Если выберемся на улицу, то мы спасены, – ухватился за голову. – Так, теперь… Держи! – протянул ей винтовку, но тут же отобрал. – Нет, ты лучше возьми ружьё, повесь его себе за спину и вот пистолет – твоей задачей будет прикрывать мой затылок, ясно? Девушка ничего не ответила и не спросила, чем улица может их спасти, только взяла протянутое ей двуствольное ружьё и пистолет и посмотрела на Дока как-то странно, исподлобья, как будто хотела обвинить его во всём, что с ними происходит… Ухмыляться у неё больше не было желания – опасность вернулась, война ещё не подошла к концу. Её враг перед ней! Убить, убить его сейчас из того же ружья, что он по наивности отдал ей! По наивности… «Он… доверяет мне?.. Господи, да неужели же он мне доверяет?!» – пронеслось у Интегры в голове и тут же: «Если так, то почему же я не могу довериться ему, на время?» – подумала она уже более спокойно и, прежде чем он успел заметить её напряжение, спрятала лицо, наклонившись вперёд, чтобы повесить за спину ружьё. Док закончил со сборами – он взял воду, бинты, спирт и сложил всё это в сумку, найденную тут же, в больнице. Интегра проверила, хорошо ли заряжен пистолет и попыталась встать. – Постой, – остановил её Док, – Ты не сможешь сама идти. – Вполне смогу! – упрямо ответила девушка. – Нет, – он приблизился и надавил рукой на её плечо, заставляя сесть обратно в кресло. – Во всяком случае, не с той скоростью, которая нам необходима. – Всё равно нет другого выхода… – Выход есть – я понесу тебя, – произнёс он со вздохом, не очень охотно. Леди Хеллсинг вовсе не хотелось опять принимать столь явную помощь от своего врага. Хотя она знала, что никогда в жизни не будет чувствовать себя чем-то ему обязанной, ей всё равно претил тот факт, что им приходится быть заодно. Куда проще ей было бы одной, если бы не нога. Ах, если бы только не эта проклятая нога, она убила бы его, не задумываясь, и ей не пришлось бы выслушивать его кощунственную философию, которая, неизвестно почему, сбивала её с толку и заставляла сомневаться в тех вещах, которые раньше являлись для неё непреложной истиной! А теперь вопрос стоял очень жёстко: вдвоём выжить или погибнуть обоим. – Всё же будет лучше, если я пойду сама, – сказала Интегра неуверенно, но всё ещё лелея надежду, что сможет избавиться от своего новоявленного товарища по несчастью. Хотя, теперь эта мысль почему-то приходила к ней как мысль о тайно задуманном преступлении, о предательстве и становилась настолько омерзительной, что девушка спешила отогнать её от себя. Почему? Она поняла – она уже пошла у него на поводу, пусть и не подозревая поначалу, за чью протянутую руку она хватается. Отступить теперь означало бы забыть о чести, заполучить собственную свободу неблагородным путём, стреляя в спину. И Интегре ничего не оставалось, как понадеяться, что эта неловкая ситуация в дальнейшем разрешиться как-нибудь сама собой. Сложно сказать, замечал ли Док её душевное смятение и постоянно меняющийся настрой, понимал ли, в какое ужасное положение её поставил или ему было всё равно – он ничем не выдавал себя. Он не стал ей ничего возражать, просто повернулся спиной, перекинул сумку через плечо, опустился на корточки и сказал: – Обхвати меня руками вокруг шеи, а ногами вокруг талии, если сможешь, и держись крепко. Интегра с сомнением посмотрела на его худую спину и плечи – ей казалось, что они не способны выдержать и ребёнка, не то, что взрослую женщину, и непонятно было, как он смог донести её до больницы. Она нерешительно, словно тянула руку к кусачей собаке, положила свою ладонь ему на плечо. – Мы теряем драгоценное время! – тихо, вместе с тяжёлым выдохом сказал Док, и девушка, зажмурив глаза, выполнила его просьбу. Спустя полминуты Док уже шёл по коридору с винтовкой наперевес, согнувшись вперёд под тяжестью Интегры, сидевшей у него на спине. Она вцепилась в него действительно крепко, и вдруг в голове её промелькнула мысль, что ей сейчас вовсе не 23, а всего 13... К удивлению обоих коридор оказался пуст. – Помнишь, я говорил тебе, что твоей задачей будет прикрывать мой затылок? – и, не дожидаясь ответа, Док попросил. – Оглядывайся назад, Хеллсинг, и держи пистолет наготове! Тебе вполне хватит одной руки, чтобы держаться за меня. С каждым метром продвижения вперёд им всё больше становилось не по себе: они ожидали, что на них сразу набросится рой голодных упырей, и были напряжены до предела, готовые остервенело отражать атаку и продираться к выходу, но коридор был пуст, пуст и снова пуст… И их тела начали слабеть. «Нет, нет, такое затишье не к добру», – подумала Интегра, в очередной раз оглянувшись назад, и чувствуя, как у неё начинает ныть шея, – «Такое чувство, будто вот-вот мы попадём в засаду. Что же выхода так долго не видно? Но ведь зомби слишком тупы, чтобы додуматься до такого, если только ими не руководит…» Она не успела довести свою мысль до конца – страшный, весь позеленевший упырь, с чёрными дырками вместо глаз бросился на них из темноты и потянулся к её лицу. Дуло винтовки Дока упёрлось ему в живот, раздался выстрел, и мёртвое чудовище упало у его ног. Но если бы оно было одно! Со всех сторон к ним жадно и невыносимо медленно, как в страшном сне, потянулись такие же серые мерзкие руки. Док поднял винтовку и отступил назад. – Нет… Нет! – зашипела Интегра и что есть силы сдавила коленями его бока, – Не смей отступать! Стреляй, стреляй же! – и выстрелила сама. От раздавшегося грохота Док словно очнулся и стал стрелять в центр толпы мертвецов, надвигавшихся на них спереди и сбоку, но, поняв, что это бесполезно, бросился напролом. Неуклюжие зомби хватали его за руки, вцеплялись в одежду, в винтовку и тянули, тянули вниз, в свой омут. Он продолжал стрелять, но у него не было возможности прицелиться, пока Интегра сверху не отстрелила упырей, повисших на его оружии. Он высвободил свои руки и выстрелил снова. Пуля угодила в голову чудовища, преграждавшего им путь, его тело рассыпалось прахом, и впереди они увидели распахнутые двери. Док рванулся и, ощутив вдруг, что его ничто больше не держит, ринулся к выходу. Они вылетели на широкое больничное крыльцо, но тут резко остановились и вскинули головы кверху, словно вынырнувшие из воды схватили, наконец, глоток воздуха – солнце… солнце ещё не село, оно только начинало медленно опускаться за горизонт и озаряло своим тихо-зловещим оранжевато-кровавым светом то, что всего несколько часов назад было центром Лондона. В момент крайней опасности слитые воедино и действующие, как один крепкий слаженный механизм, Док и Интегра внезапно распались, разъединились, утратили связь друг с другом, осознав каждый про себя, что смерть снова миновала их. Док медленно спустился вниз по каменным ступенькам, чуть не споткнувшись у самой земли, и разбитой, прихрамывающей походкой, ещё сильнее согнувшись под тяжестью своей, как будто и бесполезной теперь, ноши, не оглядываясь, побрёл прочь. Док прошёл ещё метров сто, может, двести, прежде чем достиг полуразрушенного каменного дома, сохранившего пятиэтажную высоту, но потерявшего почти всю свою длину. Едва поравнявшись со зданием, он бросил винтовку и тяжело привалился спиной к его стене, придавив Интегру. – Больше не могу! – простонал он. – До чего же ты тяжёлая! Девушка устала ехать на нём ничуть не меньше, чем он – везти её на себе. Пользуясь тем, что она зажата между стеной и Доком, а, следовательно, не может резко упасть, Интегра начала осторожно слезать. Ружьё, висевшее у неё на спине и больно стукнувшее её по позвоночнику при неожиданном ударе, противно заскрежетало о кирпич. Коснувшись здоровой ногой земли, она, наконец, отпустила шею Дока, и он сразу отвалился от неё в сторону, встав рядом. Так они стояли какое-то время: Интегра – так и не решившись опустить на землю вторую ногу и держа её на весу, Док – прогнувшись назад, поддерживая ладонью собственную поясницу, закрыв глаза и плотно сжав тонкие губы, должно быть, испытывая жуткую боль и блаженство одновременно. Наверное, прошло минут пять, может, чуть больше. На это время они как будто забыли о существовании друг друга, во всяком случае, Интегра вздрогнула и на лице её мелькнула тень удивления, когда Док вырос перед ней и деловым голосом спросил: – У тебя кончились патроны? – А… Что? – не сразу поняла девушка. – Патроны? – Ах, да… Да, я истратила все. Док вручил ей новый пистолет, забрав старый из её руки, безвольно висящей вдоль туловища. Его он перезарядил и, подумав, тоже отдал ей со словами: – Не спи, Интегра, ещё не время, – и повернулся, явно собираясь уходить. – Куда?! – внезапно очнувшись, с новой, неприсущей ей интонацией жандарма, окликнула она его. – Хочу попытаться кое-что найти. Оставайся здесь, я постараюсь вернуться до темноты, – ответил Док, обернувшись, и быстрым шагом направился в город. Хеллсинг не стала провожать его взглядом, ей было даже странно теперь, что её вообще взволновал его уход. Она ведь хотела от него избавиться. Вот он и ушёл. Возможно, он не вернётся. Оставил оружие и ушёл, чего ещё надо? Здоровая нога устала одна держать на себе вес всего тела, и Интегра опустила на землю больную и попробовала осторожно на неё опереться – боли почти не почувствовалось… Боли почти не почувствовалось, когда девушка подняла глаза и посмотрела вдаль. Да, в городе, где совсем недавно нельзя было видеть больше дома на противоположной стороне улицы, теперь можно было смотреть вдаль. И это было так странно, так неестественно. Она попыталась вспомнить, как всё было до и не смогла. Прежний Лондон остался для неё лишь абстрактным понятием, она жила в нём, она работала в нём, она тысячи раз проезжала по его шумным улицам, но она не знала его в лицо – у неё не было времени, она не сочла это важным, а теперь… его уже нет прежнего. Это был удар в самое сердце мегаполиса. Но его смерть оказалась просто смертью, чужой, такой, когда, лишь соблюдая приличия, говорят «Соболезную». И эта слабая, тупая боль возникла только оттого, что у неё уже никогда не будет возможности узнать и назвать своим домом город, в котором она родилась. – И вот этого-то нельзя простить, – произнесла она вслух, и, словно прозрачная серая вуаль, печаль легла на её лицо. Солнца уже не было видно, оно ушло за здание и там спряталось за горизонт. Стало быстро темнеть. Придерживаясь рукой за стену, Интегра медленно прошлась вдоль неё туда и обратно и поняла, что ходить, даже с опорой, ей действительно тяжело. «Надо найти надёжное укрытие где-нибудь поблизости. Если Док говорил правду, мне угрожает серьёзная опасность, а я в таком состоянии не смогу хорошо защищаться. Вот только где? Где можно спрятаться так, чтобы меня не заметили или хотя бы не достали?» – подумала девушка, обводя взглядом окрестности. – «Напрасно я пустила к себе в голову все эти удручающие мысли. Сейчас для них совершенно не время! Мне нужно выжить, я должна вернуться живой. Да… Командир возвращается живым, когда все его подчинённые… Ах, опять я! Но они, они-то знали, за что сражались, за что свою жизнь отдали, а я? Может быть, поэтому я всё ещё жива?» Раз позволив гнетущим мыслям завладеть своим сознанием, Интегра уже не могла их остановить. Совесть не спросила, хочет ли леди слушать её укоры, и подала голос как раз тогда, когда ничего уже нельзя было изменить. Но тишину сумерек вдруг нарушил странный звук, напоминающий скрежет металла и раздавшийся, казалось, неподалёку. У Интегры похолодел затылок, она затаилась и прислушалась, положив ладонь на рукоятку пистолета, торчавшую из-за пояса: «Вот оно! Началось!» Звук повторился с большей силой, где-то, ударяясь друг о друга, посыпались камни, а потом послышался тихий хруст песка под чьими-то ногами, и из-за угла появился… – А, это ты, – произнесла Интегра с досадой в голосе и опустила оружие. …Док. – Да, я вернулся! – радостно объявил он, приблизившись. – Жаль, – как бы про себя заметила Интегра. Док ничего не ответил, только криво усмехнулся. – Что это? – с усталым вздохом спросила она, кивнув на предмет, который Док держал перед собой. – Это – лестница, – ответил он с нажимом на второе слово, но не подал виду, что считает её вопрос глупым. – Я имею в виду, зачем она нужна? – Иди сюда, – Док поднял длинную ржавую металлическую лестницу и направился с ней к углу дома, где часть передней стены была сильно обрушена. Девушка подошла и заглянула внутрь и наверх, туда, куда указывал ей Док. Но всё, что она увидела, это обыкновенную лестничную клетку жилого дома; бетонная площадка находилась на высоте второго этажа, часть каменной лестницы обвалилась, и ступеньки, ведущие наверх, повисали в воздухе. Интегра сердито и непонимающе воззрилась на Дока, но он снова усмехнулся и сказал: – По-моему, замечательное укрытие. – Это? – Да, – уверенно ответил он, уже приставляя свою лестницу к последней каменной ступеньке, висящей над их головами. – Видишь ли, там, наверху, мы будем защищены стенами с трёх сторон, в одной из них есть небольшое окно, эта сторона полностью открыта, но лестница не касается земли, таким образом… – заключил он, – таким образом, в случае опасности мы сможем хорошо отстреливаться, и, в общем, до нас будет трудно добраться. Вот так. Он окинул её быстрым взглядом, будто рассчитывая что-то, и сказал тоном, не терпящим возражений: – А теперь полезай! – Ещё чего! – огрызнулась Интегра, которую, похоже, совсем не убедили его доводы касательно надёжности этого убежища. Но была и другая, более веская причина, по которой она отказалась подчиниться ему – как ей взбираться вверх по ступенькам-перекладинам, когда она не может даже опереться как следует на свою сломанную ногу? – Ничего, подтянешься на руках, когда нужно, и так потихонечку заберёшься. Давай! – из этой фразы ей стало ясно, что он прекрасно всё понимает. Она посмотрела на него, потом наверх, ухватилась рукой за поручень металлической лестницы и поставила ногу на первую перекладину. Док подошёл сзади и услужливо снял тяжёлое ружьё у неё со спины. Опираться на больную ногу, несмотря на помощь рук, было очень трудно, поэтому девушка останавливалась через каждые две ступеньки. Внизу Док уже начал нервничать и, возможно, жалеть, что пустил её вперёд. Ей оставалась ещё примерно четверть пути, когда вдруг раздался выстрел, и Док в отчаянии закричал: – Долго ты ещё собираешься ползти?! Леди Хеллсинг напрягла последние силы и, наконец, выбралась на камень. Док в несколько секунд взлетел наверх, втащил за собой лестницу, и, стоя на четвереньках, сосредоточенно оглядел пространство внизу, держа пистолет на вытянутой руке. Не обнаружив ничего подозрительного, он повернулся к Интегре, сидевшей на ступеньке, вытянув ноги и часто дыша, скорее от испуга, чем от усталости: – Сейчас же перейди отсюда на следующую! Здесь нарушены точки опоры, она не надёжна и может не выдержать нашего веса. Без единого звука девушка поднялась и переползла на верхний, следующий за площадкой лестничный марш. Ещё раз взглянув вниз, Док последовал за ней. Ночь совершенно опустилась на разрушенный город, но, тем не менее, непроглядно темно не стало. Они сидели рядом на пятой ступеньке, прямо напротив небольшого окошка без стекла; между ними лежало длинное охотничье ружьё, принадлежавшее, должно быть, ещё к началу XX века. Вокруг царило полное безмолвие. Интегра считала ниже своего достоинства обижаться на Дока за его грубый командный тон, который он позволил себе по отношению к ней, и, казалось, полностью ушла в свои думы. Он тоже молчал, видимо, считая, что она в сильном гневе на него и боясь окончательно развалить их и без того шаткий союз. Запустив руку в глубокий карман плаща, он извлёк оттуда несколько необычный предмет, по форме напоминавший очки, но имевший вместо двух гораздо большее количество круглых линз, выстроенных одна перед другой и подвижно закреплённых на дужках. Док принялся вертеть вещицу в руках, внимательно её рассматривая, словно пытался обнаружить поломку, но, скорее всего, ему просто хотелось отвлечься. – Что это? – неожиданно прозвучало рядом с его ухом. Интегра, оказывается, была не так уж сильно поглощена тем, что творилось в её собственной душе, и искоса всё время следила, что происходит рядом. Вопрос был задан на самом деле тоном совершенно равнодушным, но Дока, вообще не ожидавшего нарушения тишины в ближайшие часы, он застиг врасплох: – Это… – начал он в замешательстве. – Ну, это… Да это просто увеличительные стёкла, ещё – приборы для измерений… Вещь интересная, конечно, и оригинальная, но в общем… совершенно бесполезная! – закончил он уже на приподнятых нотах, словно обрадовавшись своему открытию о действительной ненужности этой штуки и в качестве финального аккорда метким броском просто вышвырнул очки в окно. – Хм… мило, – неопределённо заметила Интегра, и, спустя полминуты добавила: – Знаешь, а из тебя никудышный боец. Хотя и видно, что тебе уже приходилось держать оружие в руках, ты трус, и таким, как ты на войне не место. Возможно, этими словами она хотела задеть его, и, возможно, ей это отчасти удалось, потому что он ответил: – В 1917 году никого не интересовало, место или не место! Я не умел управляться с оружием, уворачиваться от пуль, прятаться от осколков, но меня научили тому, чего я не умел, так же, как научили в школе читать и считать. Я ведь тогда совсем недавно окончил её и всего год успел проучиться на философском факультете… – но тут он резко замолчал, будто в его голове сработала какая-то блокировка. – В 1917? – переспросила Интегра, невольно вскинув светлые брови и повернув лицо к Доку. – Три войны на моём счету, – скупо ответил он, и девушка поняла, что после этого вряд ли он скажет ещё хоть слово о своём прошлом. Впрочем, оно её и не интересовало, то есть, она считала, что вполне знает его. Молчание установилось снова, но уже перестало быть таким напряжённым, как прежде – они оба начали осваиваться на новом месте. Интегра пододвинулась ближе к перилам, подтянула ноги, чуть согнулась вперёд, стараясь сжаться посильнее, чтобы сохранить тепло, и стала дышать на замёрзшие руки. Несильный, но холодный ветер гулял по лестничной клетке – наверняка где-то наверху было ещё одно разбитое окно, и из-за этого создавался сквозняк. Док встал со ступеньки и поднялся выше, исчезнув из поля зрения девушки, а через несколько секунд ей на плечи опустился его плащ. Она выпрямилась и повела плечами, скинув с себя этот «подарок», но он тут же снова оказался на ней. Интегра собралась было повторить движение, но передумала, представив, как глупо и жеманно это должно выглядеть со стороны. Вместо этого она ухватила плащ за края у ворота и побольше натянула его на себя, закутавшись как следует. Убедившись, что Интегра приняла его благородный жест, Док вернулся на своё место, оставшись теперь только в белых брюках и белой необычного покроя рубашке с короткими рукавами, застёгнутой на «молнию». Плащ был широкий, сшитый из плотной, клеёнчатой ткани – ветер его совсем не продувал, и Интегра очень быстро согрелась. «Пускай помёрзнет – в конце концов, он это заслужил!» – подумала она, чувствуя, как приятное тепло начинает клонить её в сон. Им обоим уже давно должно было захотеться спать – леди Хеллсинг не смыкала глаз вот уже вторые сутки, и вряд ли Док не спал меньше, но война, весь тот ужас, который им пришлось пережить, надолго отбили у них всякую мысль о сне. Однако всему есть предел, и Интегра была первой, у кого глаза стали закрываться сами собой. Её бдительность совсем притупилась от усталости: где-то в подсознании она понимала, что опасность всегда обходит её стороной, какой бы разрушительной и яростной она ни была. Может быть, виной тому её имя – странное, уникальное, Интегра – имя-заклинание, означающее «нетронутая», «невредимая». А самого Дока она никогда и не боялась – ведь сразу было ясно, что она нужна ему, а значит, он не причинит ей вреда. Она склонила голову набок, прижавшись щекой и лбом к узорной решётке перил. Холодный металл вонзился в её кожу, и, не выдержав и пары минут, она отняла голову уже с красными, чуть вдавленными полосами на лице. С трудом приподнимая веки, она стала искать, куда ей пристроиться так, чтобы можно было уснуть, и взгляд её вдруг остановился на его плече, наотмашь освещённом бледным светом из окна. Док сидел рядом неподвижно, как истукан, его глаза были полузакрыты, а голова немного наклонена вперёд, так, что светлые волосы, подстриженные в короткое остроугольное каре, почти полностью закрывали лицо. Его рука словно специально была выставлена так, чтобы быть замеченной, чтобы пригласить чужую головку прислониться к себе и забыться. Со стороны могло показаться, что сам он спит, но, хотя это и было не так, Интегра всё же решилась: сняв очки, она осторожно прижалась виском к гладкой прохладной коже его худого слегка вогнутого плеча, закрыла глаза и почти сразу же уснула. *** – Можете снимать маски, всё выветрилось! – над пустым полем, холмистым и поросшим низкой желтоватой травой, разнёсся бодрый мужской голос. В ответ на него из-за невысокого бугорка, словно из-под земли, показалось несколько человеческих фигур в защитных комбинезонах зеленовато-серого цвета. – Ты уверен? – спросил один из них, сам, однако, уже стянувший маску. На это кричавший только широко развёл руками и радостно улыбнулся. – Слава Богу, всё обошлось без серьёзных последствий! Кто бы мог предположить, что эта штука взорвётся! – А где Лоран? Он же вылез раньше всех, – компания из шести человек, собравшаяся в кружок начала озираться вокруг. – Эй! Я здесь! Идите сюда, гляньте-ка! – голос раздался совсем неподалёку, все оглянулись и направились к человеку, стоявшему у холмика и смотрящему вниз. – Ого! – воскликнул один из подошедших. – Лоран, это каким же ветром его сюда занесло? – Это же кайзеровский солдат, немец, верно? – Да, – кивнул тот, кого называли Лораном – молодой мужчина с тёмными, отливающими синевой короткими волосами, светлым лицом с острым подбородком и пронзительно чёрными маленькими глазами. – Они собирают последние силы… Посмотрите, он же совсем ещё мальчишка! Сколько ему?.. – Да не больше 19-ти, я думаю. Он должен был схватить приличную дозу… Мёртв? – Да не-ет! – протянул Лоран и опустился на корточки рядом с распластавшимся на земле вверх лицом юным светловолосым парнишкой в немецкой военной форме, которая была явно велика его худенькому телу. Он запустил руку во внутренний карман его куртки и, достав оттуда документы, стал внимательно их изучать. – Ты угадал! Ему 19. – Лоран, а сам-то ты… Ты же вышел раньше всех и защиту снял. С тобой всё в порядке? – обеспокоено спросил кто-то из команды. Лоран обернулся и вместо ответа засмеялся. – Вы напрасно так напуганы, господа! – сказал он, сунув документы паренька обратно и поднявшись. – Мы не знаем, какое действие могло оказать то, что мы создаём! Несёт ли оно смерть? Но мы все, не исключая и нашего гостя, пока ещё живы. Или же продлевает нам жизнь лет, скажем, до пятисот? Пройдёт ещё много времени, прежде чем мы сможем узнать это! Кто-то наклонился к мальчику, лежавшему всё так же неподвижно, широко раскрыв свои янтарно-жёлтые глаза, и пощупал его пульс – сердце спокойно билось, но всё его тело было как будто парализовано, он был словно оглушён. – Что мы будем с ним делать? – Мы принадлежим к враждующим сторонам… По правилам, мы должны бы сдать его в плен, но… Германия и так уже проиграла. Этот мальчик, по сути, ничем не отличается от таких же на нашей стороне, разве что говорит он на немецком, а не на французском, вряд ли он добровольно принял участие в этой войне. Мы учёные, давайте сохранять нейтралитет, господа – я предлагаю отвезти его туда, где его смогут подобрать свои и отправить домой. – Для этого вовсе не обязательно было говорить так много, Лоран, – язвительно заметил один из команды. Лоран усмехнулся. Он и двое его товарищей подняли паренька на руках, так как руки и ноги его задеревенели и не хотели сгибаться, и понесли к лесу, ограничивающему поле с северной стороны. Он слышал всё, хотя и не понял ни слова, он видел их лица, но запомнил только одно из них, на всю жизнь, и запомнил как на чистое голубое небо, словно белые барашки, начали наплывать пушистые облачка… *** Интегра легко вздрогнула, выходя из сонного оцепенения, и открыла глаза. Осознав, что сидит, прислонившись к чужому плечу, она поспешно отодвинулась, неловко нацепила очки и с тревогой оглянулась на Дока, так, словно надеялась, что тот и не заметил, как она в течение нескольких часов спала у него на плече. Он сидел в совершенно той же застывшей позе, только с лицом его произошло нечто странное: оно сильно побледнело и было напряжено так, что скулы острыми углами выдавались под кожей – всё это время он не смел пошевелиться, чтобы не разбудить девушку. Теперь же, когда она проснулась, Док, наконец, почувствовал себя свободно, «ожил» и осторожно расправил затёкшие суставы, дождавшись, правда, пока Хеллсинг отвернётся. Интегра смотрела вниз, на лестничную площадку, наблюдая, как белый свет из оконного проёма то разливается по ней, взбираясь на первые две ступеньки, то исчезает, то чередуется с серыми неровными полосами. Она сосредоточенно вглядывалась, потом встала, придерживаясь за перила, спустилась вниз и подошла к окну. Док некоторое время не без удивления наблюдал, как она хмурила брови, выглядывая на улицу и поворачивая голову то вправо, то влево, пока не догадался, что могло её встревожить. Тогда он подошёл к ней сбоку, помог побольше высунуться из окна и молча указал куда-то почти вертикально вверх – там, высоко на небе, горела бледно-жёлтая, как кусок сливочного масла, луна, с одного бока уже чуть-чуть щербатая… – Так это… от луны такой свет… – неуверенно пробормотала девушка. – Да, – улыбнулся Док, – Всего лишь. – Хм… не знала, – леди Хеллсинг хотела усмехнуться, но вместо этого уголки её губ опустились вниз. Ничто хорошее в её жизни не было связано с лунным светом, поэтому она сразу потеряла к нему всякий интерес и, стоя у окна, отчуждённо посмотрела вдаль. Ко всем прочим злоключениям начала уверенно примешиваться новая неприятность – Интегра почувствовала голод. Боясь, как бы её желудок не дал знать об этом ещё кое-кому, она обхватила руками живот и крепко вдавила в него костяшки больших пальцев, после чего украдкой взглянула на Дока… и вдруг обнаружила, что он стоит напротив неё в точно такой же позе и так же стыдливо отводит глаза в сторону. «Так это тоже объединяет нас», – подумала Интегра с иронией и лёгкой досадой. – «Что ж, по крайней мере, ты наказан ещё. Вот только не понимаю, почему я наказана вместе с тобой?» – Меня гораздо больше беспокоит тишина, царящая вокруг, – произнёс Док через некоторое время. – Как должно быть, если все погибли? – недовольно отозвалась Хеллсинг, вернувшись на лестницу и сев на этот раз у стены. Док повернулся к ней. Луна теперь была у него за спиной, и его фигура виделась лишь тёмным силуэтом на фоне призрачно светящегося окна. – Я думал, все упыри из города придут по наши души сегодня ночью, и лучше бы так и было. – Да? – Поверь, гораздо легче сражаться с противником, которого видишь, чем с тем, кого не видишь! – Я знаю. – Ты мне уже не веришь, Интегра? – Я никогда тебе не верила. – Но всё, что я говорил, пока оказывалось правдой. – Эту правду ты и создал! – Я не буду спорить, – ответил Док, поворачиваясь обратно к окну, – только лучше всё-таки не оставаться и не спускаться вниз поодиночке. Интегра с шумом выдохнула воздух и согнулась пополам, скрестив руки на коленях и опустив на них голову. «Что за ерунда?!» – мысленно воскликнула она и положила голову набок, её глаза влажно блеснули, – «Я ранена, я здесь и с кем?! С одним из самых злейших своих врагов! Нет, кому-то определённо захотелось сыграть со мной злую и глупую шутку!» Хеллсинг посмотрела на широкую полу плаща, которая свисала со ступеньки рядом с ней: когда-то эта вещь, должно быть, была белого цвета, но сейчас её всю покрывали густые, тёмные пятна и потёки – не то бурые, не то коричневые – в темноте было не разобрать. Это наверняка была кровь, чья-то кровь, но девушка не понимала, почему её нельзя было вывести или, в конце концов, просто надеть другой плащ, чистый. Она искоса взглянула на Дока, всё так же стоявшего спиной к ней, лицом к окну, скрестив руки на груди… или на животе. Блёклый свет «облизывал» его высокую фигуру, заключая её в сероватый светящийся контур, его странная рубашка, собранная в складки по бокам, полностью открывала талию и нижнюю часть спины – тонкие и изящные, как у молодой, не до конца сформировавшейся девушки и совершенно негармонично сочетающиеся с широкой грудью и плечами. «Нет, наверное, это всё-таки сон или чьё-то дешёвое колдовство, и тогда мне следует снова уснуть и проснуться… Где? У себя в комнате, в особняке, когда отец был ещё жив… Да. И чтобы миссис Эйлендс уже принесла мне стакан горячего молока с кусочком сливочного масла, тающего на поверхности, оставляя золотистую дорожку», – по-детски наивные мысли продолжали блуждать в голове Интегры, – «Боже, я схожу с ума!» – она слегка потёрла ладонями виски и щёки, – «Как же хочется есть! И пить… Он ведь брал с собой воду. Попросить? Нет, ни за что!» – и её глаза зло сверкнули, когда она в очередной раз бросила на него косой взгляд. – Хочешь воды? – будто услышав её мысли, спросил Док. – Нет! – не сдержавшись, гордо ответила она, тем самым выдав себя с головой. Он оглянулся и внимательно посмотрел на неё. Она выдержала, не отвела своих глаз, и пространство вокруг стало таким напряжённым, что, казалось, в нём вот-вот проскочит электрический разряд. – Я… – тихо произнёс Док, отворачиваясь, – я подежурю сегодня, а ты постарайся снова уснуть и выспаться хоть немного. «Да, надо уснуть», – подумала Интегра, прислоняя голову к каменной стене, – «Хоть это и не поможет мне, всё-таки надо уснуть». Леди Хеллсинг проснулась оттого, что ей приснилось, будто кто-то зовёт её. На лестнице стало гораздо светлее – наступало утро, вставало солнце. Она почувствовала что-то неладное, но спросонья не сразу сообразила, что одна. И прежде чем она успела оглянуться назад себя в поисках Дока, зов повторился. Вернее, это был даже не зов, а отчаянный вопль, в котором едва можно было узнать голос её вынужденного союзника. – Интегра-а-а! На помощь! Интегра-а-а! – доносилось откуда-то с улицы. Девушка, забывшись, вскочила, но тут же упала обратно, почувствовав резкую боль в ноге. Док не унимался. Схватив лежащее рядом ружьё, Интегра кое-как подковыляла к окну, выглянула и… расхохоталась. Посреди развалин, метрах в полуста от дома, стояло обгорелое, но уцелевшее дерево с раздвоенным вверху стволом. Док, взобравшийся на него, едва умещался в этой «рогатке» и ему явно хотелось залезть выше, но выше было уже просто некуда. Снизу до него пытались добраться два упыря, но их руки всё время соскальзывали со ствола, а ума ухватиться за ближайшую ветку у них, видимо, не хватало. Солнце быстро поднималось из-за горизонта и должно было уже обжечь и прогнать их, но зомби, увлечённые поимкой своей жертвы, ни на что больше не реагировали. Заметив в окне Интегру, Док снова принялся умолять её сделать что-нибудь, но она только безудержно хохотала, прикрывая лицо ладонью, и никак не могла успокоиться. Смешного на самом деле в этом не было ничего, и девушка сама не понимала, что вдруг на неё нашло. Надо было скорее пристрелить этих двоих, пока они не свалили дерево и не растерзали Дока, но ружьё, которое Хеллсинг уже направила на них, так тряслось в её руках, что нельзя было прицелиться. Наконец, она взяла себя в руки, глубоко вдохнула, задержала дыхание и выстрелила. Ружьё непривычно сильно отдало ей в плечо, но она удержалась и не промахнулась и во второй раз. Ненавистный Док был спасён. Очень скоро он появился внизу, и Интегра спустила ему лестницу, всё ещё продолжая давиться смехом. – Весело тебе, да, что меня чуть не разорвали на кусочки?! – огрызнулся Док, взобравшись наверх и втащив за собой лестницу, – Интересно, что бы ты делала без меня, Хеллсинг? Ты не смогла бы даже слезть отсюда и померла бы тут с голоду! Усевшись на ступеньку, девушка широко улыбнулась. – Если ты сейчас же не прекратишь, я тебя стукну! – пригрозил Док, чувствуя, что сам уже готов рассмеяться. Хохотнув в последний раз, Интегра заметила: – Помниться, кто-то говорил, что нам нельзя выходить наружу поодиночке. – Это касалось только тебя, – ответил Док, развязывая сумку, которую принёс с собой. – Хмм, вот как… Ну, и где же ты, в таком случае, был? – Я пытался раздобыть завтрак для нас. – И? – Всё было хорошо, пока у меня не кончились патроны. – Но поиски всё-таки увенчались успехом? Док поднял голову от сумки и, ехидно прищурившись, посмотрел на девушку. – Мне не следовало бы тебя кормить, принимая во внимание то, что ты смеялась надо мной и то, что мне пришлось так долго ждать помощи… Интегра смерила его наигранно высокомерным взглядом. – Но, что поделаешь, я не люблю завтракать в одиночестве – такая уж привычка, – и он протянул ей булочку и коробку с соком, – Извини, чай заварить было негде. – Это понятно, – с улыбкой ответила Интегра. Да, именно с улыбкой, а не с ухмылкой, с обычной благодарной человеческой улыбкой, которая, кто знает, когда в последний раз касалась её губ – быть может, только в детстве. Тот смех, который спросонья она не успела себе запретить, словно сломал прозрачную, но прочную стену между ними и почти уничтожил её «комплекс врага». Так в детстве она смеялась над отцом, когда тот, подвыпивший, случайно упал прямо в куст колючих роз, росших у них в саду. Тогда она хохотала до слёз, зная, что ничего страшного не случиться и что она сейчас подойдёт и поможет ему. И отец не мог на неё сердиться, как не мог сердиться и Док сейчас, он тоже смеялся – над самим собой и над тем, как она смеялась, и это позволило ему чуть-чуть приоткрыть свою душу. – Так по образованию ты… – Я физик, – не дал ей закончить Док. – А я думала… Но тогда почему ты Док? – А-а! Всё ясно! Ты думала, что я врач, по аналогии с вашим языком, да? – Да, хотя таких врачей и нельзя бы называть врачами… – Ну, так я и не врач, я доктор физических наук. Просто в английском языке слово Doctor, кажется, ассоциируется прежде всего с медициной, а в немецком врач это Arzt, Doktor же чаще всего обозначает научное звание. – Спасибо, очень интересное замечание, – сказала Интегра, допивая сок. – Ну, разумеется, за мою долгую жизнь мне ещё многому пришлось научиться, – быстро добавил Док, будто опасаясь, что девушка может задать ему какой-нибудь не слишком удачный вопрос, способный напомнить им о том совсем недавнем прошлом, которое они только-только чуть-чуть смогли оставить. Он сказал эту фразу, но тут же допустил чудовищную ошибку, достав из сумки серебристый портсигар с вензелем из букв AH на крышке и протянув его Интегре. Она сначала застыла, и весёлое выражение, словно оно было гримом, потекло с её лица, глаза потемнели… Док уже понял, что натворил, но отступать было поздно – Интегра медленно протянула руку и взяла портсигар. – Ты… был… там? – дрожащим голосом спросила она. Что, что ему было делать?! Она вспомнила, что война оставила от её дома только развалины, и он сам напомнил ей об этом! – Нет, – произнёс он как можно более уверенно. Она подняла на него глаза, синие, как сапфиры и выдохнула воздух – тихо, медленно и спокойно, будто хотела вместе с ним выдохнуть весь свой гнев и печаль. – Спасибо. Я закурю, но попозже. Они оба знали, что он там был, но Док ответил нет, и Интегра заставила себя ему поверить. Сейчас она не захотела поступить иначе. Ни голод, ни жажда больше не беспокоили их – одна проблема была решена, только… Теперь появилась необходимость думать о чём-то другом (ведь человек не может совсем не думать), и это было плохо. О чём думал Док? Возможно, о том, какой будет следующая ночь, о том, сколько им ещё можно оставаться в городе и, если уходить отсюда, то как и куда? Закончив завтрак, он поднялся и отошёл к окну. Там он постоял некоторое время, глядя, как ветер поднимает пыль, и как она светится в лучах проснувшегося солнца. – Как всё это фальшиво! – услышал он голос Интегры за своей спиной. – О чём ты? – спросил он, не оборачиваясь. – Мы не можем так вести себя на самом деле – ведь мы враги! Кто-то из нас играет. Ты или я? Док встал к ней боком и прислонился к стене, скрестив руки на груди и подняв глаза к потолку. – Понятия «враг» и «друг» слишком относительны, чтобы применять их в данной ситуации. Я не играю, леди Хеллсинг, – сказал он с глубоким вдохом. – Такова моя жизнь или… Попытка к жизни. И Вы тоже… – Я… тебя ненавижу, – чуть охрипшим от подступавших слёз голосом ответила Интегра, покачав головой и отводя взгляд в сторону. – Я очень устал, Интегра. Пока светло, я посплю, если ты не против. Интегра молча кивнула. Он оторвался от стены и стал подниматься наверх по ступенькам. – Док, – вдруг окликнула его девушка. Он обернулся и увидел, что она встала и протягивает ему его плащ, который до этого момента всё оставался на ней. – Ах, да. Спасибо, – он взошёл на верхнюю лестничную площадку, завернулся в свой плащ и устроился в углу, подтянув ноги к груди, обхватив их руками и уткнувшись носом в колени. Наверное, он не смог сразу уснуть, но Интегра за ним больше не наблюдала. Она, наконец, достала сигару и закурила, когда солнце уже начало садиться. Его оранжевые лучи окрасили глянцевую плоскую коробочку в руках Интегры в огненный цвет. Этот серебряный портсигар принадлежал ещё её отцу, Артуру Хеллсингу, он был именным, и другого такого не существовало. Док принёс немую весточку из её дома, о том, что всё разрушено, и всё кончено. Но Интегра не собиралась сдаваться, она даже не почувствовала ни на мгновение склонности к этому, потому что сама была ещё жива. Она принадлежала лишь самой себе и была самодостаточна настолько, чтобы продолжать существовать, даже если погибнет всё вокруг. Да, её мир был несовершенен, но всё-таки достаточно крепок, чтобы устоять в одиночку. У неё никогда не было друзей, только те, кто подчинялся ей, и те, кому она подчинялась. Беловатый дымок от её сигары поднимался вверх. Тишина стояла настолько абсолютная, что Интегре показалось, будто она вовсе потеряла слух. Целый день просидев в молчании, она так привыкла к безмолвию, что любой звук принимала за галлюцинацию, случайно всплывшее в её воображении воспоминание о прошлом. Лишь поэтому, когда в воздухе послышался странный, всё нарастающий гул, она даже не подняла головы. И только когда раздался страшный раскатистый грохот, она «очнулась» и почувствовала, как задрожали пол и стены вокруг неё. Она не успела ещё ничего сообразить, как к ней подскочил проснувшийся взъерошенный Док, и, схватив под руки, поставил её на ноги. В это самое мгновение, сотрясая весь дом, прогремел второй взрыв, а за ним – третий. – Скорее! Выходим отсюда! – прокричал Док, не выпуская Интегру из рук, словно боясь, как бы она не бросилась не в ту сторону. Они чуть ли не скатились с лестницы вниз, и Док, поддерживая хромавшую девушку, повёл её на пустырь, как можно дальше от зданий, ещё способных обрушиться. – Что? Что происходит?! Я не понимаю! – Интегра крепко схватила его за рукав, пытаясь остановить и взглянуть ему в глаза. Но он, напуганный ничуть не меньше, молчал, продолжая тащить её за собой. В это время по небу разнёсся свистящий, режущий гул. Док обернулся, подняв глаза вверх, и крикнул: – Ложись! – споткнулся и упал на землю лицом вниз. Снова прогремело три страшных взрыва. Док поднял голову и увидел, что Интегра стоит с широко раскрытым ртом, зажмурив глаза и прижав ладони к ушам. Оглушённый, он не сразу понял, что она истошно кричит. Последняя бомба разорвалась так близко, что они почувствовали обжигающее дыхание её мгновенно распустившегося и увядшего огненного цветка. Их могло задеть осколками, но не задело, пока. – Хеллсинг, успокойся! Интегра! – Док уже был рядом с ней и пытался оторвать её руки от ушей. – Это наши… Это… наши бомбардировщики… Английские, – задыхаясь, сказала она. – Да, я знаю, – ответил Док, хотя сам и не видел самолётов. – Этого следовало ожидать, Интегра. «Обеззараживание территории» – как ещё они смогут избавиться от расплодившихся упырей? Твоё правительство всё делает правильно. – Но… В городе же могли остаться люди! Док отрицательно покачал головой: – Нет. Ты же сама прекрасно знаешь, что нет. Все, кто мог уйти, давно ушли. Идём, надо отойти ещё дальше – снаряды не будут тратить на пустое пространство. Они сделали ещё несколько шагов в сторону, но Интегра вдруг затормозила и, сощурившись, стала вглядываться в розовато-лиловую высь. – Ты… ничего не слышишь? У Дока, после недавнего взрыва, всё ещё стоял звон в голове и «пробки» в ушах не окончательно исчезли, поэтому он плохо разбирал окружающий шум. – Кажется, нет… не совсем, – пробормотал он, тщетно пытаясь прислушаться. – По-моему, это звук пропеллера, – с сомнением в голосе сказала Интегра и обернулась назад. – Вертолёт! – воскликнул Док, указывая на появившуюся в небе тёмную точку, которая становилась всё крупнее, приближаясь к ним. Они замерли на месте с полными нерешительности выражениями на лицах, не зная, прятаться ли им или махать руками, чтобы их скорее заметили. Вскоре стало ясно, что вертолёт направляется именно сюда. Он был небольшой, человек на шесть-семь максимум. Когда он завис высоко над ними, его боковая дверь отъехала в сторону, и в её проёме появился человек. – Леди Хеллсинг, это Вы? Ведь я не ошибся? Я знал, что Вы не можете погибнуть! – выкрикнул он. – Да, это я! – переглянувшись с Доком, крикнула девушка в ответ. – Кто вы? – Я один из ваших солдат! Я был в отпуске, когда… всё это произошло! Леди Хеллсинг, у нас нет времени, чтобы посадить вертолёт, мы сбросим вам верёвочную лестницу, и вы подниметесь, хорошо? – Да, но я… – Она не сможет подняться, у неё сломана нога! – вмешался Док. – Тогда пусть встанет на первую перекладину, и мы её поднимем! – из машины показался второй человек и выбросил лестницу. – Ну, давай, скорее, – уже тихо, обратился Док к Интегре, придерживая неустойчивое, качающееся сплетение из толстых верёвок и дерева. – Держитесь? – спросили сверху. – Поднимаем! И девушка стала медленно, рывками удаляться от земли. Док стоял, широко расставив ноги, задрав голову и не сводя с неё глаз, будто готовясь поймать, если она упадёт. Интегра сначала тоже смотрела на него, вниз, но скоро ей стало жутко, и она перевела взгляд на двух молодых мужчин, поднимавших её к вертолёту. Наконец, она оказалась внутри. Лестницу сбросили снова – Док должен был сам залезть наверх. Но только он начал карабкаться, как сзади раздался уже знакомый гул. – Бомбардировщики! – крикнул пилот, и вертолёт стал медленно набирать высоту, разворачиваться и пытаться уйти в сторону. Лестница сильно раскачивалась, и Док остановился, что есть силы уцепившись за верёвки. Интегра выглянула из-за борта, потеснив своего бывшего подчинённого. Док пересилил страх и продолжал движение. Два взрыва только что прогремели. Но, когда он уже ухватился рукой за край двери, третий самолёт сбросил бомбу и прошёл прямо над ними. Горячей взрывной волной вертолёт сильно отбросило, а руки солдата и девушки поймали лишь воздух… Док сорвался, и жадные языки пламени, вырвавшегося на волю, поглотили его. Несколько мгновений Интегра обезумевшими, широко раскрытыми глазами смотрела вниз, на обширный костёр, оставленный напалмовой бомбой, пока чьи-то руки не ухватили её за талию и не потянули назад, в салон вертолёта. Дверь захлопнули, машина чуть накренилась и легла на обратный курс. – Мне очень жаль, леди Хеллсинг, – сказал молодой солдат, сжимая её руку. – А кто это был? Вопрос прозвучал так по-детски наивно. – Я не знаю, – тихо прошептала Интегра и закрыла лицо руками. Когда хочешь, чтобы кого-то не было рядом, и этот человек вдруг умирает, непроизвольно возникает ощущение причастности к его смерти. Это противоречивая, горьковато-сладкая смесь тревоги совести, долгожданного покоя и легковесной, но давящей на виски и сжимающей горло пустоты, какая бывает после долгих слёз и рыданий. Умом понимаешь, что никто, кроме Бога не мог забрать его из этого мира, но сердце временами трепещет в груди – вдруг это твои молитвы были услышаны? Солдат рассказал леди Хеллсинг, с каким трудом им удалось вырвать из рук чиновников хоть один спасательный вертолёт. На Лондоне поставили крест, и был отдан приказ сжечь ставший серьёзной угрозой стране, «зачумлённый», разрушенный город, может быть, и не весь, но, во всяком случае, тот, который был Лондоном. Их действия никто не контролировал, они были предоставлены сами себе, а военное руководство и не подумало остановить вылет бомбардировщиков. В содействии им отказали за бессмысленностью поиска выживших, ответственность за их жизни никто на себя не брал… Когда они улетали, на них тоже готовы были поставить крест, но они вернулись, и с той, за кем так стремились отправиться. Мальчик улыбался, справедливо считая себя героем. Родные юноши жили не здесь, и где-то за океаном ждали его возвращения. Интегра выслушала всё, но ей не передалось ни капельки того воодушевления, с которым он говорил. Она стала одинокой, теперь – без всяких оговорок. Её поместили в палате больницы небольшого городка на севере Англии. Там не было окон, под потолком тускло горела белая длинная лампа, стены отдавали голубоватым цветом, который, казалось, наполнял квадратную комнатку неприятной влажной прохладой. Врач осмотрел её ногу, пришёл к выводу, что гипс наложен хорошо, и пока ничего предпринимать больше не нужно, ей дали выпить какой-то разведённый в воде порошок и перестали беспокоить. Персоналу было не до неё, ведь глава организации без организации – это всё равно, что немой певец. Скучающим взором Интегра ещё раз обвела пространство вокруг себя, взяла стоящий рядом костыль, встала с кровати и, прихрамывая, вышла в пустой, освещённый притушенным светом коридор. По нему она дошла до следующего, расположенного перпендикулярно. Рядом с проходом, у стены, стояла скамейка, здесь девушка остановилась и села. Последние несколько часов она находилась в каком-то полусонном, заторможенном состоянии и долго могла оставаться в одной позе, не шевелясь и глядя в одну точку, осознавая лишь то, что не осталось никого на этом свете, кто видел и пережил то же, что и она. Интегра не заметила, как чья-то высокая тёмная фигура неслышно, словно тень, подплыла к ней сбоку и только на голос неохотно обернулась. – А, вот ты где, Хозяйка! – сказал высокий черноволосый мужчина в длинном бордовом плаще. Это был Алукард, её слуга, как всегда спокойный, как всегда с лёгкой хищной ухмылкой на губах и вековой скукой в кроваво-красных глазах. Странно, но за те сутки, что она провела в разрушенном городе вместе с Доком, она ни разу о нём даже не вспомнила. Леди Хеллсинг медленно и равнодушно оглядела его с головы до ног, восстанавливая в памяти привычный, ничуть не изменившийся образ, и снова опустила глаза. – Я тебя искал, – добавил вампир. – Искал? – эхом отозвалась девушка. – Я бы хотел, чтобы ты пошла со мной. – Нет, мне и здесь хорошо, – ответила Интегра, по-прежнему не проявляя никаких эмоций. – Идём, – настаивал Алукард, и в глазах его заиграли озорные рыжие искорки, – я должен кое-что тебе показать. Идём сейчас! – он ухватил хозяйку за правое плечо и потянул к себе, стаскивая её со скамейки. Ей пришлось послушаться, и, высвободив руку, она нехотя поплелась за ним. Они прошли через приёмный покой, мимо регистратуры, поднялись на лифте во второй этаж и направились в конец широкого светлого коридора. По пути к ним присоединилась аккуратненькая невысокая медсестра, дежурившая за столиком у электронной панели с кнопками и красными лампочками. Она пропустила их в палату, отделённую от коридора прозрачной стеклянной перегородкой, и вошла следом. Посреди комнаты, изголовьем придвинутая к стене, стояла длинная кушетка, сверху полностью закрытая ослепительно-белой простынёй. Алукард подтолкнул Интегру, чтобы та оказалась как можно ближе, и она увидела, что покров лежит не прямо на поверхности, а удерживается на некоторой высоте от кушетки при помощи тонких закруглённых штырьков, идущих по всему её периметру. Медсестра вопросительно посмотрела на Алукарда, и тот едва заметно кивнул. Тогда она, находясь по другую сторону, рядом со стойкой, где время от времени пищал какой-то аппарат, осторожно приподняла за кончики верхнюю часть простыни и отогнула её назад. Их взорам открылось лицо, бледное, осунувшееся, искажённое болью; глаза человека были закрыты, а светлые волосы разбросаны по тонкой жёсткой подушке. – Док, – тихо выдохнула девушка, не то с утвердительной, не то с вопросительной интонацией. – Он, конечно, не стоил того, чтобы тратить на него время, но у тебя были такие глаза, когда он падал, что я подумал, ты с ума сойдёшь, если он погибнет, – Алукард прокомментировал случившееся так легко, с усмешкой, будто говорил о вещи, найденной среди хлама на чердаке. – Для вампира ты слишком дорожишь своим временем, – Интегра ответила так быстро и метко, будто эта фраза давно уже собиралась сорваться с её языка и сейчас сделала это произвольно, потому что сама девушка ещё никак не могла прийти в себя и оторвать взгляд от лица своего врага. – Всё его тело в ожогах, – бесстрастно продолжал вампир, – Он умирает, но его можно спасти. Одно твоё слово, Интегра, и его спасут. – Что? – леди Хеллсинг повернулась к нему. – Как ты смеешь говорить… Да разве могу я решать… – кровь прилила к её щекам, а голос стал тихим зловеще, вот-вот готовым сорваться на крик. Но Алукард улыбнулся и приложил указательный палец к губам, призывая её молчать: – Шшш! Я всё понял. Не нужно больше ничего говорить, Хозяйка, – он подал знак рукой, повернувшись в сторону прозрачной перегородки, и несколько врачей, стоявших за ней вошли в палату. Слуга коснулся плеча Интегры, давая понять, что им пора уходить. Покидая помещение, девушка на секунду остановилась и посмотрела назад, но уже ничего не увидела, кроме спин врачей, обступивших кушетку. По дороге Алукард наклонился к её уху и прошептал: – Ты напрасно так разозлилась на меня! Когда я говорил о слове, я имел в виду всего лишь твой огромный счёт в Швейцарском банке, доставшийся тебе по наследству от матери. Без денег сейчас ничего не делается, Интегра, это понял даже я, вампир, – он коротко усмехнулся. – Так ты помнишь номер? – Разумеется, нет. Они остановились у регистратуры, Алукард вынул из внутреннего кармана прямоугольничек белой плотной бумаги и вложил его в руку хозяйки. – Тебе лучше позвонить туда прямо сейчас! Занимался рассвет. Интегра стояла одна в пустом вестибюле больницы и сквозь стеклянные двери смотрела, как проясняется небо на горизонте, из тёмно-серого превращаясь в светло-голубое и золотисто-жёлтое. Она водила пальцами по скрипучей прозрачной поверхности, но вдруг замерла, чуть опустив голову, так, что блики от света на её очках полностью скрыли глаза, и тихо сказала: – Он ответит за всё…