Милый маленький мальчишка

      Я стояла у окна с чашкой чая и наблюдала за тем, как просыпался город в это знойное утро. Как спешащие по своим делам люди робко обгоняли друг друга на узких тротуарах, водители сигналили, когда те не нарочно выбегали на проезжую часть, чтобы быстрее перейти дорогу. Мамочки с колясками уже вовсю занимали прохладные скамейки, ещё не нагретые жаркими лучами солнца. Дети устало тащили тяжёлые рюкзаки и сумки, медленно плелись в школу, волоча мешки со сменной обувью по асфальту. Совсем маленьких деток вели за руку мамы, папы или старшие братья. Дворник с самого раннего утра вовсю размахивал увесистой метлой с длинной рукоятью. Он разгонял листья и другой мусор на высохших дорожках, и после него образовывались приличные клубы пыли, которые заставляли возмущаться проходящих рядом бабушек.       Мне нравилось смотреть в окно, как только первые лучи солнца сменяли тёмное небо с редкими, но яркими звёздами. Я вдыхала свежий и такой чистый после ночи воздух, который врезался в нос отчётливым запахом гари и бензина, вместе с лёгким прохладным ветерком. Я чувствовала спокойствие и созерцала красоту ещё спящего города. Только птички, которых не было видно среди тёмных деревьев, изредка чирикали, разрежая умиротворяющую тишину. Некоторые лампы на фонарных столбах уже давно пора было заменить — они мигали, раздражая глаза, и будили спящих неподалёку дворняжек, которые, проснувшись, лаяли на всё, что только могли увидеть. Лишь редко проезжающие мимо дома автомобили никак не вписывались грохотом своих двигателей в эти городские пейзажи.       Я давно не выходила на улицу так рано, но, когда училась в начальной и средней школе, любила выбирать маршруты подольше, чтобы насладиться утренней суматохой и после, подняв себе настроение, отправиться на уроки вместе с Мишей, потерять его где-то в раздевалке и найти к обеду в столовой, встретиться с Наташей и обсудить всё самое важное за прошедший день. Брат не разделял со мной радость приходу нового дня, поэтому я обычно выходила из дома одна или с мамой, когда была помладше, а потом он догонял и, отвесив мне подзатыльник или пнув по рюкзаку, радостно шёл впереди. Конечно, такое он вытворял не каждый день — только когда знал, что сегодня точно не будет контрольных, проверочных и других самостоятельных работ. Но, когда ситуация позволяла, вытворял всякие незамысловатые трюки по дороге в школу: прыгал по скамейкам, шёл по узкому бордюру как по канату, срывал одуванчики и раздувал их мне в лицо. Я злилась из-за этого и тащила тяжёлый рюкзак — мы носили с собой больше книжек, чем старшеклассники, поэтому брат бежал налегке, а я была вынуждена отвлекаться от красоты утреннего города и не отставать. Он часто посмеивался надо мной по дороге в школу, по обыкновению своему называя «мелкой» или «непутёвой», дёргал за косички и сарафан, не прекращая при этом хохотать на всю улицу. И как только мы переступали порог школы, делал вид, что не знает меня, быстро скрывался между висящими куртками в раздевалке, и я больше не видела брата до похода в столовую.       Пусть каникулы и начались совсем недавно, я уже скучала по школьным дням и расстраивалась из-за того, что, скорее всего, больше никогда не смогу провести утренние часы с братом на улице. Он больше никогда не пойдёт со мной в школу и не будет весело прыгать по скамейкам и идти по бордюру. Он вообще больше никогда не будет так делать. Всё, что ему разрешено последние четыре года, никак не связано с физической активностью — он может только спокойно ходить по улице, иначе навредит сам себе. Я с грустью вспоминала наши небольшие утренние прогулки, но понимала, что ни одна из них не стоила здоровья брата, и отгоняла эти мысли.       Теперь я встречалась с Мишей по утрам только за завтраком, поэтому я часто вставала намного раньше будильника, чтобы не упустить ни одной секунды в его компании. В ожидании я накрывала на стол и всё оставшееся время смотрела в окно с чашкой чая, иногда вспоминая одни из самых ярких моментов того времени, когда мы ещё были не совсем дружной, но большой семьёй, и что-нибудь записывала в розовый блокнот с лошадками.       — Доброе утро, — босой брат в мятой белой футболке и серых шортах зашёл на кухню, потирая кулаком глаз, и, сладко зевнув, сел за стол, на котором уже стояло две чашки с горячим чаем, от которых плавно исходил слабо заметный пар, и тарелка с аккуратно уложенными ломтиками хлеба, сыра и колбасы. Миша сразу собрал себе бутерброд и откусил его.       — Привет, как спалось? — подскочила я к Мише и обвела руки вокруг его шеи, поцеловав в щёку. Он бы никогда не позволил мне такого в детстве, но сейчас не возражал, хоть и не всегда отвечая взаимностью. Он иногда пытался держать непоколебимый образ «старшего», хотя с каждым днём это выходило всё сложнее, и брат чаще поддавался эмоциям, чтобы я чувствовала себя достаточно хорошо для того, чтобы он не переживал за меня.       — На новом диване я, определённо, чувствую себя менее уставшим. И спина уже не болит, — брат улыбнулся, прикрывая ещё немного сонные глаза, и дожёвывал бутерброд. — Сейчас поем и опять поеду проверяться. Честно, меня уже так выматывают постоянные походы по врачам.       Миша тяжело вздохнул и собрал себе второй бутерброд. Я знала, что ему бывает непросто и даже неприятно ездить в больницу, но мы оба понимали, что это было необходимо. Мне хотелось скрасить для него хотя бы один такой день, тем более я могла занять себя писаниной в блокноте, как и дома, но быть рядом с братишкой.       — Хочешь, я поеду с тобой? Мне всё равно особо нечего делать на каникулах, — я осторожно села на бледные худые коленки брата, а он одной рукой приобнял меня, чтобы не упала. Готова поспорить, что это была моя самая стыдная поза за всю жизнь.       — Тебе будет ужасно скучно смотреть, как я мотаюсь по кабинетам с кипой бумаг, и ты уже через десять минут захочешь домой.       — Не захочу! — уверенно и громко сказала я, подняв подбородок.       — Что ты будешь там делать? — уныло выдавил Миша.       — Если это единственный твой вопрос, то мы уже можем собираться, — радостно ответила я, слезая с брата, побежала переодеваться, а позже так сильно торопила брата, что он решил просто надеть тёмную рубашку поверх футболки и тёмные джинсы с кедами, чтобы я наконец отстала от него.       Обычно Миша добирался до больницы на такси и в этот раз не стал изменять своим привычкам. Он вышел на улицу и, переминаясь с ноги на ногу, заказал машину, на свежем воздухе. Погода нисколько не изменилась, и я была не против немного прогуляться около дома.       Миша любил ездить на переднем сиденье, но сегодня был вынужден сесть рядом со мной. Он осмотрительно открыл дверь и, крепко опираясь на неё рукой, медленно сел в автомобиль. После некоторых незабываемых происшествий он вёл себя осторожнее, чем раздражал меня и в то же время заставлял переживать. Вдруг он почувствовал себя нехорошо и поэтому замешкался, но не хотел говорить мне, чтобы не расстраивать, как он уже однажды сделал.       Всю дорогу я крепко держала брата за расслабленную тёплую ладонь, положив голову на его плечо. Он откинулся назад и решил ещё немного вздремнуть. Я смотрела на него спящего и умилялась, иногда отвлекаясь на утреннюю суматоху за окном.       Я вспомнила наши семейные поездки загород, когда мы с братом также ехали на заднем сиденье, он приставал ко мне, показывая глупые картинки в телефоне, пинался, пытаясь занять как можно больше места в машине, и подшучивал над тем, что я была увлечена своими черновиками даже в дороге; я, стараясь не обращать на него внимание, что-нибудь записывала в блокнот или перечитывала старые заметки, даже если не хотела этого делать. Мы выглядели, как большая дружная семья из американского кино, которая выбралась в лес из шумного мегаполиса: родители с серьёзным видом следили за дорогой и твердили детям, которые развлекали сами себя, а точнее одному из них, успокоиться, иначе их высадят прямо на дороге. Замечания мамы ненадолго заставляли Мишу отстать от меня, но, когда ему снова становилось скучно, он сначала корчил мне рожицы, а после снова пинался. И так продолжалось до самого конца поездки.       Теперь брат, когда ехал в автомобиле, чаще всего прижимался к двери или отваливался назад, чтобы не растрачивать силы зря и отдохнуть несколько лишних минут. Однако, в его случае, ни одна минута не была лишней. Он как будто хотел уменьшиться, чтобы не доставлять мне неудобств во время поездки, да и дома он не стремился разглагольствовать о своих делах, пока я не интересовалась. А я интересовалась всегда и была только рада, когда брат ненароком начинал рассказывать о своих любимых музыкальных группах и интересах.       После школы Миша с первого раза получил водительские права, но они так и остались под обложкой его паспорта. В силу своего здоровья он не хотел нагружать себя ещё и вождением и боялся попасть в аварию или ещё хуже — сбить кого-нибудь из-за усталости и невнимательности. Да и зарплата не позволяла в короткие сроки накопить на автомобиль, поэтому брат оставил эту идею и фокусировался на наших общих с ним семейных вопросах.       В детстве мне хотелось, чтобы брат поумнел и перестал доставать меня, а сейчас — чтобы каждое мгновение приносило ему счастье и спокойствие, даже если он хочет пошутить надо мной, и он меньше думал о проблемах взрослой жизни, оставаясь таким же озорным и беззаботным мальчишкой. Иногда я не понимала, как это сделать, но старалась не расстраивать Мишу по пустякам. Даже когда он спрашивал меня об учёбе, а мне ставили не самую высокую оценку, чаще всего я немного приукрашивала свои достижения, и брат оставался доволен мной, а во избежание раскрытия моего маленького обмана обязательно переделывала работу на лучший балл.       До больницы мы доехали быстро. Я не позволяла Мише самостоятельно покинуть такси и, как истинная леди, подала ему руку. Брат косо посмотрел на меня, расплатился с водителем и, держась за ручку в салоне, вышел из машины. Он лишь закатил глаза, когда я закрыла за ним дверь и снова схватила за руку.       — Пожалуйста, не надо носиться со мной, как с маленьким, — возмутился Миша, как только такси отъехало. — Я сам могу позаботиться о себе и уж тем более ещё в состоянии самостоятельно добраться до врача.       — Не ворчи, — пробурчала я. — Все видели, как ты залезал в машину.       — Кто все? — снова закатил глаза брат, а я уже тянула его ко входу.       — Меня тебе мало?       Миша лишь недовольно хмыкнул, и мы зашли в больницу. Брат сразу же подошёл к окошку регистратуры, за которым сидела молодая девушка в белом халате с бейджем, что-то сказал, и девушка встала, вскоре потерявшись за скрипучими деревянными стеллажами, набитыми медицинскими картами и всякими бумажками. Вернулась она с небольшой пачкой листов разного формата и протянула её Мише, за которым уже образовалась небольшая очередь из охающих бабушек и дедушек.       — И ради этого ты напросилась ехать со мной? — улыбнулся брат, посмотрев сначала на кучку макулатуры, а потом на меня.       — Конечно! Вдруг я найду вдохновение в скачущих линиях твоей кардиограммы или в цифрах тонометра, — засмеялась я, и мы отправились к лифту, а затем в отделение кардиологии, где Мише предстояло ходить по кабинетам около часа, а затем повторить все действия в обратном порядке, вплоть до возвращения домой.       Я осталась сидеть на мягком кожаном диване в коридоре, раз в несколько минут замечая, как брат выходит из одной двери и заходит в другую, держа стопку бумаг. По правде говоря, мне довольно быстро наскучило сидеть и рассматривать горшки с экзотическими цветами, которые росли практически до потолка, узоры на стенах и предупреждающие плакаты с описанием профилактики инфаркта и красочными рисунками. Мимо меня бегали люди в белых халатах, которые носили с собой большие круглые ёмкости, похожие на кастрюли, вели рядом с собой пациентов или катали кровати и ящики. Было очень шумно, и я не могла сосредоточиться, чтобы написать хотя бы немного текста.       В перерывах между исследованиями ко мне подбегал Мишка и трепал по голове, весело напоминая о том, что он предупреждал меня, насколько мне будет скучно сидеть в коридоре. Я только улыбалась ему и не подавала виду, ведь мне было куда важнее знать, что он делает, нежели заниматься своими делами, которых на каникулах осталось не сильно много. Тем более брату уже не нужно было так часто проверяться, как раньше, и я могла провести с ним один из этих дней. Миша практически никогда не разрешал мне ехать с ним в больницу, за исключением тех немногих случаев, когда я упрашивала настолько сильно, что вынуждала взять меня с собой — так было проще для всех.       Я решила заняться иллюстрациями к своей книге и начала перерисовывать в блокнот сердце с плаката. Я не знала, зачем оно может мне понадобиться, но лишняя практика в рисовании не помешает. Получилось у меня, как всегда, что-то не очень красивое и больше подошло бы для выставки абстракционизма, чем для художественного произведения.       В начальной школе мама заставляла меня ходить во всякие творческие кружки. Группы, практикующие какую-либо физическую активность, она исключила сразу после того, как я на первом же занятии бальными танцами подвернула ногу. Оставив мечты развивать меня, как будущую олимпийскую чемпионку, мама отправила меня на рисование. Я пять раз в неделю, после школы, ходила в небольшое деревянное здание рядом с домом. Мы маленькой группой детей садились за мольбертами вокруг преподавателя и пытались скопировать то, что было изображено на его картине или выставлено на табуретке. Я не смогла сдать ни один рисунок, потому что все они выходили крайне уродливыми, и тогда мама перестала подбирать для меня внеклассное занятие, решив, что я безнадёжна. Она только проверяла мой дневник, а все силы по реализации своих несбывшихся детских мечтаний пыталась направить на брата, который даже не слушал её предложения, и она совсем отчаялась.       Тем не менее я сделала несуразный карандашный набросок сердца с плаката, старательно вырисовывая каждую линию, и не заметила, как ко мне подошёл Миша.       — Настюш, прости, но нам надо ещё немного задержаться, — неуверенно проговорил он, подогнув губу, и теребил пальцами угол бумажной стопки.       — Что-то случилось? — я вскочила с дивана и схватила брата за свободную руку, хлопая ресницами, как сумасшедшая, быстро осмотрела его. На первый взгляд, он выглядел абсолютно также, как утром.       — Ничего страшного, просто нужно сделать капельницу, примерно на полтора часа, — заверил меня Миша и слабо сжал ладонь.       — Зачем? — всполошилась я.       — Ничего страшного, — спокойно повторил брат, отпустил руку и ею же обнял меня, подойдя чуть ближе. — Мне введут немного лекарства для поддержания уровня гемоглобина в крови. Иногда это вынужденная мера. Не беспокойся, всё хорошо. Я люблю тебя, — последнюю фразу он сказал шёпотом, выдохнув почти мне в плечо.       На сегодня я уже достаточно времени провела в одиночестве и не хотела отпускать Мишу одного ещё на пару часов. Я напросилась остаться в кабинете рядом с ним за ширмой. И пусть я сидела на ужасно неудобном низком стуле, зато видела, как брат полулёжа находился на большом кресле с широкими кожаными подлокотниками и такой же подушкой под головой. Я видела, как медсестра аккуратно ввела иглу в его руку и присоединила к ней тоненькую трубочку, другой конец которой выходил из висящего над креслом пакета с прозрачным раствором. Миша даже не поморщился и не дёрнул рукой, лежащей на подлокотнике, когда длинная игла проникла под кожу, а устало откинулся на кресле, смотря на меня. Я держала брата за свободную руку и почти не отпускала её до самого конца процедуры.       Находиться в коридорах больницы и ждать, когда Миша пройдёт очередное обследование, было утомительно. Куда радостнее я чувствовала себя, когда мы наконец вышли на улицу, и я увидела уставшее, но одновременно счастливое лицо брата, прищурившегося от яркого солнца. Он снова улыбался и обнимал меня, не так крепко, но, мне казалось, не хотел быстро отпускать. В ожидании такси мы гуляли по небольшому парку на территории больницы и ели мороженое, которое Миша купил в буфете.       «Прекрасная принцесса везде следовала за своим храбрым рыцарем в стенах королевской лечебницы, где частенько пребывал рыцарь, дабы удостовериться в том, что он был достаточно силён телом и духом и мог в любой момент защитить юную принцессу от всех напастей. Она оставила все свои дела, отменила все встречи и пренебрегла наблюдением за своими подданными, сопроводив его к мудрым лекарям, помогающим храброму рыцарю достойно переносить удары судьбы и справляться с недугом, на него обрушившимся.»       — Только не говори, что ты будешь ездить со мной в больницу всё лето. Я запрещаю, — сурово сказал брат, немного повысив голос, когда мы уже подъезжали к дому.       — Почему ты категорично против? Разве это плохо, что я беспокоюсь о тебе и твоём здоровье?       Я не понимала, почему Миша становился таким упрямым, когда дело касалось его самого. Он жаловался на высокие тарифы в такси, но покупал мне всё, что я просила, и немного больше. Он каждый день спрашивал, что я делала в школе, но обходился короткими фразами, когда я интересовалась его самочувствием. Я знала, что он готов сделать для меня многое, даже если это не пойдёт ему на пользу. Знала, что он любит меня. Но мне тоже хотелось быть нужной ему.       — Я не хочу втягивать тебя во всё это лечение, — сухо ответил он, обхватил меня рукой за плечи и уставился в окно. — Зачем тебе?       — Как зачем? — возмутилась я и хотела уже вырваться из объятий брата, но не стала сопротивляться. — Почему я не имею права знать, что с тобой делают?       — Ты можешь прочитать это в карте, а таблетки — всегда на видном месте. Не вижу смысла тебе таскаться со мной и скучать там, я ничего не скрываю от тебя. Как бы ты не хотела показать, что тебе было не скучно сегодня, я заметил обратное.       — Даже если так, разве моё присутствие как-то мешает? — возразила я.       — Хорошо, — Миша вздохнул и развернулся ко мне, убрав руку с плеча. — Сегодня мне было сложнее сосредоточиться и обсуждать с врачами дальнейшее лечение, потому что я каждый раз, когда был в коридоре, приглядывал за тобой и подходил, чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке. И мне будет спокойнее, если ты останешься дома и будешь звонить, если что-то понадобится. Так понятно? — он опустил голову и сложил руки в замок.       — Но я ведь уже не маленькая.       — Для кого-то, может быть, да, но не для меня.       Я не думала, что всё было настолько серьёзно, и брат так сильно переживает за меня, даже спустя много времени, когда, казалось бы, наша жизнь наладилась, я выросла, и поводов излишне оберегать меня не осталось. Я начала сомневаться в том, что он меньше думал обо мне, чем я о нём, и понимать, почему он сам никогда не поднимал разговор на тему своей болезни и больше интересовался моей учёбой. А летом я большую часть времени проводила дома, Наташа навещала нас реже, потому что была занята, как она выразилась, «в огороде с бабкой», а Мише разрешили проверяться не так часто, поэтому он стал больше работать и тоже не выходил из дома, но хотел сохранить наши взаимоотношения на том уровне, когда я проводила половину дня в школе.       До возвращения домой я думала, как поднять настроение брату. Он выглядел обиженным и молчал, хотя ещё полчаса назад пачкался вместе со мной мороженым в парке под солнышком. Я не хотела сильнее раздражать его вопросами, оставшуюся поездку смотрела в окно и заметила, что рядом с нашим домом, за углом, открылся новый магазинчик с разными косметическими товарами, парфюмерией и бытовой химией. Идея, как развеселить брата, пришла в голову быстрее, чем я думала, а уговорить его зайти в магазин не составило труда.       — И зачем ты всё это накупила? Собираешься открывать салон красоты? — жаловался Миша, занося пакет со всякими коробочками, мелками и кисточками на кухню.       — Раздевайся, бери стул и иди в ванную — скоро всё увидишь! — воскликнула я и убежала в комнату, захватив пакет.       Брат смутился, пожал плечами и уже хотел было возразить, но не успел и проследовал за мной в комнату. Переоделся в чистые футболку и шорты и поплёлся в ванную, продолжая что-то бубнить.       — Начнём! — я зашла в ванную с несколькими коробочками, пакетиками и цветными мелками. Расставила их на стиральной машине и распаковала полиэтиленовые перчатки, после надев их.       — А что ты делаешь? — настороженно спросил Миша, сидя на табуретке посреди комнаты, и смотрел на меня через зеркало, висящее напротив нас. Я стояла ровно за братом, положив ладони на его плечи, и тоже смотрела на него через зеркало.       — Ещё ничего, но планирую сделать тебя красивым. Снимай майку.       — Э-э-э, а меня ты спросить не хотела? — завопил он, широко распахнув глаза, и, не сводя с меня взгляд, уже хотел встать, но я чуть надавила на плечи и не дала брату уйти. — Ты хочешь покрасить мне волосы? Я не давал согласия! Отпусти!       — Успокойся, а то упадёшь! — я держала извивающегося на табуретке брата, который в любой момент мог свалиться на холодные кафельные плитки из-за своей неосторожности.       — Я думал, мы тебе покупаем всю эту муру, и ты пойдёшь в парикмахерскую или типа того. Я не хочу, чтобы кто-то трогал мои волосы! Я не хочу краситься!       — А что ты хочешь? Давай так, я совсем немного окрашу тебя и больше никогда не буду ездить в больницу, — прищурившись, я натянула улыбку и не отводила взгляд с брата в зеркале.       — Это напоминает мне стеллаж…       — Гарантирую, что краска смоется максимум через неделю, — уже по-доброму улыбнулась я, но слова брата меня задели. — И вообще, я же тебя не насильно держу.       — Готов поспорить, — усмехнулся Миша, сменив тон голоса. — Значит, мне не отвертеться?       — Не-а, — я отрицательно покачала головой и достала два белых тюбика из коробки, кисточку и пластиковую миску.       Отстранившись от брата, выдавила содержимое двух тюбиков в миску и старательно перемешивала. Получалась немного вязкая тёмная жижа. Пока я её размешивала, Миша покорно снял футболку и сложил её на коленях.       Я впервые за долгое время увидела его обнажённым. Я понимала, что брат не имел атлетического телосложения и выглядел крупнее в мешковатых домашних футболках и рубашках, но на самом деле он оказался куда более тощим, чем я могла себе представить. Он весь был таким же бледным, как и его лицо, а плечи не отличались особым объёмом от кистей рук. Ключицы выпирали настолько сильно, что на них спокойно можно было положить все тюбики с краской, и они бы не упали. На тонкой шее прослеживались несколько паутин толстых вен, хотя брат находился вроде как в расслабленном состоянии, а на выступающей гортани заострялся кадык, кажущийся очень большим из-за чрезмерной худобы. На груди и животе брата оставался слегка заметный рельеф, который он приобрёл ещё на школьных уроках физкультуры. Лишь при вздохах тело брата казалось чуть менее худым, но сразу же после проступали очертания рёбер, покрываемых тонкой кожей.       И этого человека я заставляла двигать стеллаж, который тяжелее него в три раза.       — Я сейчас замёрзну и заболею, пока ты будешь месить свои зелья, — торопил меня Миша, недовольно глядя в зеркало.       — Уже начинаю, — протянула я, аккуратно макнув кисточку в ту жижу, которая получилась в миске.       После того, как я первый раз коснулась мягких пушистых волос брата холодной краской, он слегка поморщился, а потом и вовсе зажмурился. У меня не было особого опыта в окрашивании, поэтому я старалась наносить не слишком много краски и распределять её по волосам наиболее тонким слоем, чтобы не переборщить. Ведь если после этого Миша облысеет, мне будет немного неловко…       — Почему синяя?! Ты даже не посоветовалась со мной в выборе цвета!       — Потом она будет темнее! — успокаивала я возбуждённого брата.       Он ещё долго фыркал, пыхтел и жаловался, что я не предупреждала о своих намерениях немного изменить цвет его волос. Я не хотела красить всю голову и сделала лишь несколько прядей тёмно-синими, оставляя больше простора для тестирования мелков, о которых Наташа когда-то прожужжала мне все мозги. Вот тут я уже могла разгуляться. Миша просил, чтобы всё смылось как можно скорее, и мелки подошли как нельзя кстати. К тому моменту, как я заканчивала разукрашивать причёску брата, он уже не мог спокойно сидеть и смотреть на яркие полосы на своих волосах, умоляя быстрее закончить издеваться над ним и дать смыть всю эту гадость.       — Сначала фото! — хихикнула я, убегая из ванной за телефоном.       Миша скорчил очень недовольное лицо в зеркало и именно таким вышел на фотографии. Я смеялась всё время, пока бедный братик пытался отмывать волосы. У него не очень уж удачно вышло, и на голове остались яркие и бледные, цветные и тёмные пятна и полосы, из-за чего он хотел отругать меня, что тоже оказалось весьма неуспешным.       — Не беспокойся, всё смоется через пару дней, — я, не переставая смеяться, прижалась к бледному болезненному телу брата.       — Почему ты решила накрасить только меня? — возмущался он. — Может, я тоже хочу попробовать себя в роли парикмахера и сделать красивой тебя?       — Во-первых, не парикмахер, а колорист. Во-вторых, я и так достаточно красивая. В-третьих, сейчас ты похож на милого разноцветного петуха из сказок, — громче прежнего заливалась я смехом. — И теперь, вместо угрюмого бледного парня, в больницу будет ездить весёлый разноцветный петух!       — Спасибо за «петуха», — раздражённо сказал Миша, всё-таки обнимая меня в ответ. — Я тоже как-нибудь пойду куплю краски и без твоего ведома перекрашу тебя в цвета из сказок, пока ты будешь спать.       — Чего ты так дуешься? «Весёлый разноцветный петух в больнице», мне кажется, звучит очень смешно.       — Потому что мне работать надо, а ты со всем этим отвлекаешь меня. Мы и так в больнице задержались, — брат говорил спокойнее и тянулся одной рукой за футболкой, которая позже тоже окрасилась.       До самого вечера Миша постоянно что-то бурчал в мою сторону, когда появлялась свободная от работы минута, а я лишь улыбалась глядя на него и рисовала в блокноте большой разноцветный петушиный хвост. Хорошо, что брат не видел его, иначе мне бы правда не поздоровилось, а сейчас он, пусть и хотел выглядеть обиженным, уже не злился на меня, с улыбкой отпуская колкие шутки. Он не стал запрещать мне ездить с ним в больницу всё лето.       «Прекрасная принцесса всегда знала, как сделать самый хмурый день весёлым и запоминающимся для своего храброго рыцаря, даже если ему поначалу это не слишком нравилось.»