Рыжие ходят первыми

      Энн казалось, что она бредит. Она застыла на месте, не отрывая от него глаз, чтобы узнать в очередной фантазии его черты — и поразиться удивительной правдоподобности: те же упругие завитки темных волос, теплые глаза, длинная белая шея… Энн могла представить, как Гилберт возмужал за лето, полной физической работы по дому и в саду, потому что теперь в его чертах и линиях узнавалась красота истинной мужественности, окончательно стирающей нескладность отрочества. Несомненно, он выглядел взрослее, но выражение его лица и взгляд, который пронизывал ее до глубины, не могли утаить от нее то, какой ранимой оставалась его душа, и от этого неожиданного откровения у нее до боли сжалось сердце.       Энн осторожно приблизилась к нему, и он так же медленно двинулся ей навстречу. Они глядели друг на друга пристально, будто боясь одним взмахом ресниц уничтожить эту минуту, когда они были так близко, что могли слышать тяжелое дыхание, угадывать на безмолвных губах все невысказанные прежде слова и удивляться тому, как сильно они оба изменились.       Энн часто заморгала, нахмурив лоб.       — Но я думала, — наконец она подала голос, — думала, что ты в Париже!       Гилберт не удержался от нежной усмешки.       — Как видишь, не совсем.       — Но ведь собирался.       — Я остаюсь, — вздохнул он. — В Торонто.       Энн округлила глаза.       — Но я только что оттуда!       — Что?..       — Я только что прилетела из Торонто! Я стучалась к вам, но мне никто не открыл, а потом я встретилась с миссис Мейсон, и она сказала, что-       — Энн, погоди, — Гилберт мягко перебил ее, нахмурив брови в недоумении. — Ты хочешь сказать, что ты ездила в Торонто, чтобы… встретиться… со мной?       Энн судорожно втянула ртом воздух, чувствуя, как бешено колотится сердце. Теперь, когда ей представилась возможность наконец признаться ему в чувствах, она поняла, что все слова, которые она хотела ему сказать, вдруг застряли где-то в горле, не позволяя ей выдавить ни звука, и она только и могла, что пристально смотреть на него, совершенно растерявшись.       — Я… — выдохнула Энн слабым голосом и сглотнула. — Вообще-то… Баша и Мэри не было дома.       — Мэри родила девочку, — с улыбкой сказал Гилберт. — Сегодня ночью.       — Правда?! — Она округлила глаза, прикрыв рот ладонью. Сколько еще сюрпризов преподнесет ей сегодняшний день?       — Да. Мы с Башем повезли ее в роддом и-       — Не могу поверить! — засмеялась Энн восторженно. — Это так волшебно! Если бы я только знала, я бы обязательно… — Она осеклась и, затрясшись от нетерпения, выпалила: — Ты знаешь, как ее назвали?       — Дэльфин. Чудно, правда?       — Какое прекрасное имя! Дэльфин, — она блаженно прикрыла глаза, будто смакуя кусочек десерта. — Мне так нравится, как оно звучит! И я так рада за них и за малышку Дэльфин, которой довелось родиться в такой чудесной семье! О, Гилберт, — Энн обхватила свое раскрасневшееся от радости лицо руками, — ты сделал меня такой счастливой!       Он тихо засмеялся, с удовольствием глядя на нее, и Энн, пребывая в эйфории от новости, широко улыбалась ему в ответ, чувствуя, как заходится в радостном танце сердце. Они смотрели друг на друга, не отрывая взгляда, и Энн вздохнула, собираясь с мыслями. Осталось еще столько неразрешенных вопросов, которые непременно нужно было прояснить!       — А что потом? — спросила она. Гилберт озадаченно поднял брови, и она продолжила дрожащим от переполнявших ее эмоций голосом: — Д-дома никого не было, и я п-подумала-       — Вообще-то я первый спросил, — усмехнулся он, сложив руки на груди.       — Не понимаю, о чем ты-       — Почему ты приехала в Торонто?       — Ну уж нет, Гилберт.       — Что? — Он поднял брови, а на его губах зацвела так хорошо ей знакомая дразнящая хитрая улыбка. Она застыла на несколько секунд, невольно залюбовавшись им, но затем, опомнившись, недовольно выпалила:       — Ты опять перебиваешь меня!       — А ты не отвечаешь на мой вопрос.       — Я бы ответила, если бы ты меня выслушал-       — Неужели?       — Я приехала в Торонто, чтобы сказать, что я люблю тебя, — сердито выдохнула Энн, едва сдержавшись, чтобы не закатить глаза. — Теперь доволен?       Гилберт замер, и его руки опустились. Он внимательно посмотрел на нее, в растерянности разомкнув губы.       — Значит, — медленно проговорил он, — тебе нравятся не только мои волосы.       — Я бы не стала проделывать такой путь только из-за твоих волос, — вздохнула Энн с усмешкой. Гилберт рассмеялся, и его смех прозвучал прекрасной музыкой для ее ушей. Энн не удержалась и засмеялась в ответ, чувствуя, как тепло парным молоком разливается по телу.       Она так по нему скучала!       — Знаю, — насмешливо произнес Гилберт. — Ты не размениваешься по мелочам.       Энн кивнула. На душе сделалось так легко, будто ничего особенного не произошло, но она заметила, что теперь Гилберт смотрел на нее иначе — расслабленно, с восторгом, и глаза его сияли от счастья.       — Ты хотела знать, что было потом, — начал он с улыбкой. — Я поехал прямо из роддома в аэропорт, чтобы добраться до Эйвонли как можно скорее… Баш сказал, что если я не сделаю этого, он перестанет быть моим другом, — Гилберт усмехнулся, — а я бы не хотел терять такого друга из-за убеждения, что… — Он вздохнул и внимательно посмотрел на Энн. — Что у тебя нет чувств ко мне.       — О, Гилберт, — засмеялась она, покачав головой, — у меня всегда были чувства к тебе! С той лишь разницей, что поначалу они были страшно далеки от тех, что я испытываю к тебе сейчас.       Они нежно улыбнулись друг другу, вдруг смутившись, и Гилберт продолжил чуть хрипло:       — Мисс Катберт сказала, что ты задержишься и приедешь чуть позже-       — Пока я добиралась до тебя!.. — пораженно выдохнула Энн, когда разрозненные кусочки мозаики наконец слились воедино в ее голове, образуя полноценную картину произошедших за последние двенадцать часов событий. — Вот почему тебя не было!       — Я был уже здесь, — Гилберт кивнул, — и она сказала, что я могу дождаться тебя в Зеленых Крышах. Мисс Катберт очень настаивала, чтобы я остался здесь на ночь, если ты сильно задержишься. И вот теперь, — его голос невольно понизился до мягкого полушепота, — ты и я…       — Мы, — прошептала Энн, и Гилберт, опустив взгляд, коснулся ее ладоней и сжал их в своих. Энн с восторгом посмотрела на их сплетенные руки, и когда Гилберт осторожно поднес ее руки к губам и, закрыв глаза, нежно поцеловал их, она почувствовала сладостный трепет в груди.       Разве можно было любить его сильнее, чем в эту минуту?       — Это просто невероятно, — сипло проговорила Энн, когда он посмотрел на нее. — Об этом можно было бы написать настоящий роман, не правда ли? Разве такое возможно?..       — Конечно, возможно, — спохватившись, Гилберт кивком указал на письменной стол, подхватил в руки какую-то книгу и протянул ее Энн. — Если ты еще не забыла, с чего все начиналось.       — Мой блокнот! — прощебетала она радостно, сжав его в руках — вот он, знакомый потрепанный корешок и кляксы на страницах. Гилберт с улыбкой наблюдал за Энн, когда она принялась жадно пролистывать его.       — Ты оставила его в комнате, и я-       — Ты читал его?       Казалось, она застала его врасплох — он осекся, растерянно уставившись на нее.       — Нет, — Поймав ее пристальный взгляд, Гилберт твердо добавил: — Честно, Энн, ни единого слова!       Она рассмеялась, заметив прорисовавшуюся на его лице тревогу.       — Хорошо, я тебе верю, — Энн усмехнулась и поддела пальцем фотографию из кармашка на обложке, чтобы взглянуть на нее. — Просто хотела убедиться, что все осталось на своем месте.       — Так и есть, — взволнованно выдохнул Гилберт. — Только… — Он облизнул губы, когда она подняла на него теплый благодарный взгляд. — Я заметил, что в нем больше не осталось чистых листов и поэтому, — только сейчас Энн обратила внимание на то, что в руках он держал что-то еще, — я купил тебе новый. — Это была увесистая записная книжка в кожаном переплете с золотистой ленточкой-ляссе внутри. Гилберт протянул его ей, и Энн, осторожно взяв ее в руки, с восторженной улыбкой коснулась бархатистой обложки с вытисненной монограммой в углу в виде переплетающихся завитков, которые складывались в форму сердца. Это была поистине добротная вещица высочайшего качества, которая могла послужить ей верным помощником на творческом пути.       — Спасибо, Гилберт, — тихо проговорила Энн. — Это… это просто восхитительно.       — Я слышал, — усмехнулся он, — что истории должны продолжаться, а не заканчиваться, поэтому я не мог все так оставить.       — Ты прав, — она нежно улыбнулась ему, — и я так рада… Ты, — она неожиданно рассмеялась, — Гилберт, ты ведь только что исполнил мое желание.       — Желание?       — На которое мы поспорили еще на чемпионате, помнишь? — У Энн ярко заблестели глаза. — Я победила, и ты должен был исполнить мое желание.       — Надо же, — он игриво изогнул бровь. — Я полагал, что ты придумаешь нечто более оригинальное, — он взглянул на стопку книжек, которую она держала в руках, — чем это.       — Гилберт, я имела в виду другое. — Энн подняла на него взгляд, радуясь тому, что полумрак, охвативший гостиную с наступлением вечера, выгодно скрывал выступивший на ее щеках румянец. — Ты продолжил мою историю, которая стала… нашей. Ты здесь… Рядом. Оказывается, это то, что я действительно хотела больше всего, ведь я… Я думала, — Энн сделала глубокий судорожный вдох, — думала, что моя история любви закончится трагически, потому что ты женишься на Уинифред и-       — Энн.       — -мы больше никогда не встретимся и-       — Ради Бога, Энн! — Его голос сделался громче и настойчивее; Гилберт с недоумением уставился на нее. — О чем ты говоришь? — Энн замолчала, растерявшись с ответом, и он нетерпеливо отчеканил: — Я не собирался жениться на Уинифред.       Энн сдвинула брови, пристально глядя на него.       — Не собирался? — недоверчиво переспросила она.       — Нет. — Гилберт нахмурился. — С чего ты это взяла?       — Я подумала, что… — Энн вздохнула, собираясь с мыслями. — Мне так сказал Рой Гарднер.       — Что?       — Он сказал мне об этом в тот вечер, когда-       — Рой Гарднер?! — Он в ужасе округлил глаза.       — Гилберт-       — Рой Гарднер сказал тебе, что я женюсь на Уинифред?!       Энн округлила глаза от изумления — никогда прежде ей не доводилось видеть обычно спокойного и учтивого Гилберта таким рассерженным.       — Послушай, Гилберт-       — Черт возьми, это просто уму непостижимо! — выпалил он и, не справляясь с эмоциями, разочарованно застонал, закрыв лицо руками. Он отвернулся, чтобы пройти к окну, и Энн проследила за ним пристальным взглядом, пока он не обернулся к ней. В его глазах было столько боли, что если бы Энн могла руководить собой в эту минуту, она бы непременно обняла его, чтобы успокоить его и дать ему понять, что она рядом и всегда готова помочь, что бы ни случилось.       Но она не могла шевельнуться, тяжело дыша, и ее сердце так гулко билось в груди, что ей казалось, что его мог услышать Гилберт. Он приблизился к ней, внимательно глядя ей прямо в глаза, и тихим, но твердым голосом произнес:       — Послушай меня, я не женюсь на Уинифред. Я не женюсь ни на ней, ни на ком-либо еще, — Гилберт с трудом перевел дыхание, которое тоже было рваным, выдавая его сильное волнение. — Только если… На тебе, Энн.       Она разомкнула губы, чувствуя, как сердце подскочило к горлу, — на мгновение ей показалось, что она ослышалась, но Гилберт смотрел на нее с такой серьезностью, что вскоре она поняла — ошибки быть не могло.       — Если ты, конечно, согласишься, — торопливо добавил он. — Когда-нибудь… Когда ты захочешь… Если захочешь. Я ни в коем случае не настаиваю. — Энн не отрывала от него взгляда, втягивая ртом воздух, которого ей вдруг стало не хватать, и Гилберт, судорожно сглотнув, приблизился к ней почти вплотную. — Я просто хочу, чтобы ты знала и чтобы больше не осталось никаких недоразумений… Энн. — Его голос стал удивительно нежным. — Для меня всегда была и будешь только ты. — Он осторожно коснулся ее щеки ладонью. — Моя Энн с двумя «н».       Энн почувствовала, как в груди воспрянула горячая волна, и руки, в которых она держала блокноты, задрожали. Гилберт нежно погладил ее по щеке, задев пальцами мочку уха, и Энн почувствовала, как ее кожу мгновенно покрыли мурашки от этой упоительной ласки. Она смотрела на него не отрываясь, едва дыша, в страхе, что это чудесное мгновение вдруг оборвется, обратившись в одну из множества ее фантазий, которые никогда не задерживались надолго. Гилберт всегда казался ей выдумкой, сказочным образом из сновидения, который невозможно было забыть, но сейчас он был ближе и реальнее, чем когда-либо, потому что он касался ее так, как никто никогда не касался на ее памяти, и это прикосновение оказалось гораздо более действенным, чем ее привычка щипать себя за кожу, чтобы пробудиться от сладких грез, потому что эта реальность, в которой Гилберт ласково гладил Энн по щеке, была чудеснее и слаще всех, что когда-либо порождались ее воображением.       Сердце ее совершило кульбит от невероятной близости, потому что она узнала его удивительный теплый запах, и такой же осязаемый, как и его ладонь на ее щеке, взгляд, в котором было столько надломленности и пустоты, будто отражение ее собственной в зеркале глаз напротив. Должно быть, она отпрянула и не заметила этого, но ей нужно было отложить блокноты обратно на стол, чтобы не мешали, пока она не отрывала взгляда от Гилберта, который не улыбался ей, но смотрел напряженно и беспомощно, больше не справляясь с собой, потому что пронзительная горечь сковала черты его лица, изменив их почти до неузнаваемости. Энн застыла, когда его рука опустилась, схватив воздух вместо ускользнувшей из-под пальцев кожи, — и вдруг ясное осознание захлестнуло ее с такой силой, что она едва устояла на месте.       Он боялся, что она откажет ему. Что она прогонит его, накричит или даже замахнется, чтобы оставить пощечину, — просто потому, что не поверит его объяснению, разозлится, что-то надумав в голове, и больше не захочет видеть его рядом.       Она узнала в его глазах страх — и подступавшую к нему боль очередной потери, потому что могла услышать его тяжелое дыхание, увидеть часто вздымавшуюся грудь и потемневшие пустые глаза, и в эту минуту, такую жестокую и нелепую, Гилберт показался Энн самым близким и дорогим — ее прекрасный принц, которому страшны были не драконы, а одно лишь ее слово, что разило вернее огня.       Но слов больше не осталось, да она и не хотела ничего говорить — теперь, когда было уже сказано так много. Энн не задумываясь предпочла своему красноречию тишину, помня, что в ней может быть сказано гораздо больше, и, шагнув к Гилберту, она бережно обхватила его лицо ладонями и поцеловала его.       Теперь Энн знала: когда она любила, она была права и поступала верно, следуя зову своего сердца, а не правилам игры, и Гилберт, которому она дала безмолвный обет, горячо ответил ей, крепко прижав к себе. И в эту минуту, прогибаясь в пояснице под напором его ладоней, когда грудью к груди, и сердца бьются как одно, будто слаженный механизм, она поняла, что отныне между ними не осталось ничего, кроме любви, вынуждавшей забыться в нежности губ, которые целовали открыто и страстно, не оставляя никаких сомнений. Энн почувствовала, как Гилберт коснулся ее локтей и настойчиво потянул их к себе на плечи, чтобы она была ближе, насколько это возможно, и обхватила его тесным кольцом без лишней осторожности; и она обняла его за шею, коснувшись его волос, в которые она с вожделением окунула пальцы.       Они были удивительно мягкими.