Рыжие ходят первыми

      — Я даже не могу подобрать слова, чтобы описать, как здесь чудесно!       Энн высунула голову из окна автомобиля, вытянув руку — ладонь приятно щекотал встречный ветер. Они ехали по Трансканадскому шоссе в окружении цветущей зелени у подножия плоскогорья. День клонился к вечеру, созревали сумерки, что персиковым румянцем окрашивали небо, и закатное солнце светило мягко, словно прощаясь, раскидывая свои последние лучи. От захватывающей красоты природы и увлекательного приключения, который принес с собой сегодняшний день, Энн, преисполняясь таинственными в своей новизне чувствами, издавала восторженный смех, не имея возможности выразить их словами, или вовсе погружалась в долгое молчаливое созерцание, что настораживало Гилберта за рулем, который уже привык к ее беспрестанному щебетанию.       — Это нехороший симптом, — усмехнулся он, деланно нахмурившись. — Ты молчишь почти всю дорогу. Ты не заболела?       Если бы Энн не была под столь сильным впечатлением от поездки, она бы точно не оставила слова Гилберта без внимания или, по крайней мере, послала бы ему особый взгляд, который бы означал, что врач из него выйдет никудышный, так что ни на какие Сорбонны он может даже не рассчитывать. Но вместо этого она, точно вовсе не расслышала его реплики, самозабвенно предавалась сладостному ощущению свободы, которую дарил ей неугомонный ветер, тормоша волосы. Энн ахнула, когда лента, что удерживала косу, распустилась, и засмеялась, встряхнув головой так, чтобы позволить прядям рассыпаться свободной копной.       — Да, чудесно! — повторила она с улыбкой. — Хотя, на самом деле, и это слово может выразить лишь самую малость в сравнении с тем, что́ сейчас открывается моим глазам. Жаль, что из-за турниров мне практически не удается посмотреть места, в которых они проходят, но мне радостно знать, что этот мир, — она широко распустила пальцы, точно пытаясь поймать ветер, — такой большой и прекрасный! И я счастлива жить в нем... Действительно счастлива!       Энн наконец уселась поудобнее, откинувшись на спинку пассажирского сиденья, и со вздохом повернулась к Гилберту, который с улыбкой смотрел на нее.       — Ты смеешься? — запыхавшись, промолвила она с подозрением.       — Нет, — он мотнул головой, переведя взгляд на дорогу. — Мне просто нравится твой энтузиазм. Жизнь в Канаде не кажется мне такой уж вдохновляющей, но, слушая тебя, я готов пересмотреть свое мнение.       — Рада слышать! — торжествующе улыбнулась Энн. — Потому что это поистине удивительное место! Мне нравится смотреть на проплывающие мимо восхитительные пейзажи, чувствовать ветер в волосах и представлять себя свободолюбивой птицей, стремящейся навстречу приключениям.       — Удивительно, — задумчиво проговорил Гилберт, бросив на нее взгляд, — я, наоборот, всегда чувствовал себя здесь так, будто что-то удерживает меня на месте, не давая возможности вырваться на свободу.       Энн долго и пристально изучала его профиль, подсвечиваемый солнцем, пока он не обернулся, чтобы посмотреть на нее.       — Что? — Он поднял брови.       — Мы привыкли думать, — наконец сказала она, заправив лезшие на лицо пряди за ухо, — будто мир должен давать нам все, что мы захотим. Но это не так. Важно то, что мы сами привносим в этот мир, чтобы видеть его таким, каким мы хотим его видеть.       Она отвернулась к окну, снова высунув руку, и принялась выписывать ей волнообразные движения в воздухе, точно то было тонкое крыло, готовящееся к полету. Она была так увлечена этой игрой, что даже позабыла о Гилберте, который внимательно посмотрел на нее.       — Должно быть, ты права, — вздохнув, отозвался он. — Когда я предложил Башу и Мэри жить со мной под одной крышей, я и представить себе не мог, что это окажется лучшим решением в моей жизни, которое круто изменит ее. — он улыбнулся. — И я безумно рад этому. Рад, что теперь у меня есть семья.       — Мне так не терпится познакомиться с ними! — с воодушевлением воскликнула она, обернувшись. — Как вы нашли друг друга?       — С Башем я встретился в Нью-Йорке, когда ездил туда на открытый турнир по шахматам, — Гилберт следил за дорогой, и Энн нравилось наблюдать за ним и за тем, как легонько колышет его локоны ветер, врывавшийся в открытое окно. — Его высадили из автобуса за то, что он не уступил место белому. Ему изрядно досталось за это — он едва держался на ногах... Был весь в крови.       — Какой ужас! — ахнула Энн, уставившись на него. Ей доводилось сталкиваться с враждебностью в приюте, объектом которой была ее нелепая внешность, но ей было сложно представить, что с кем-то могут жестоко обойтись только из-за различия в цвете кожи.       — Оказалось, что он направлялся к врачу, потому что у него воспалился зуб, а в итоге он попал в еще большую передрягу. Я решил помочь ему. Забавно, — он с горечью усмехнулся, — что нас обоих свело несчастье — после смерти отца мне совсем не хотелось возвращаться в Торонто. Баш едва сводил концы с концами, работая уборщиком в закусочной, а у меня были деньги и опустевший большой дом... Так я предложил ему жить у меня.       — Это так здорово! — восхищенно выдохнула Энн. — У тебя поистине большое сердце, Гилберт. Баш обрел не только дом, но и прекрасного друга.       — И семью, — Гилберт посмотрел на нее светящимися глазами. — В Торонто он познакомился с Мэри. Они поженились в начале весны, а теперь они ждут ребенка.       Энн встрепенулась от внезапно охватившей ее радости, подпрыгнув на месте:       — Неужели?!       — Точно! Будь готова к встрече с четой Лакруа, счастливее которых ты никого не сыщешь на свете!       Она поерзала на сиденье, вглядываясь в окно, — долгая поездка восхищала ее открывающимися пейзажами, но ей уже не терпелось поскорее познакомиться с дорогими Гилберту людьми. Несмотря на то, что в своей сущности Энн была интровертом и никогда не скучала в одиночестве, она любила новые знакомства, которые, впрочем, могли преподнести немало треволнений и забот, но точно не оставляли ее равнодушной. Люди представлялись для нее шкатулками с потайными ящичками, в которых были запрятаны удивительные свойства, и познавание этих самых свойств, когда ящички в конце концов открывались, весьма воодушевляло любопытную натуру Энн, которая всегда задавала уйму вопросов, чтобы узнать о человеке как можно больше — если, конечно, он не был против. И теперь она не сомневалась ни на толику, что в ящичках у Баша и Мэри Лакруа таилось множество сокровищ, о которых другие могли только догадываться.       — «Нет счастья выше, чем чувствовать, что тебя любят, — задумчиво проговорила Энн с улыбкой, — что твое присутствие доставляет радость». Это слова из «Джейн Эйр», и я нахожу в них настоящее вдохновение! Как и в твоей истории о Баше и Мэри. Я чувствую, что мы во многом похожи. Не знаю, что бы я делала без Мариллы и Мэттью, без Зеленых Крыш и прекрасного Эйвонли... Как же это важно — иметь дом, где тебя ждут! Ведь мир оттого и прекрасен, что после всех его приключений всегда так приятно возвращаться туда, где живет любящее сердце.       Гилберт бросил на нее чуть насмешливый взгляд.       — Эйвонли?..       — Я живу там, — резво пояснила Энн. — Это крохотная сельская община, в которой все друг друга знают. Едва ли что-нибудь скроется от юрких глаз миссис Линд, которая день ото дня сторожит у окна, наблюдая за соседями! — Она весело рассмеялась. — А Джози Пай с первого взгляда поймет, где и за сколько ты купила свое платье.       — Должно быть, — нахмурился Гилберт, — в таком месте жизнь совершенно невыносима.       — Это не так, — уверенно возразила Энн. — С самого первого дня, как только я оказалась в Эйвонли, я полюбила его всей душой, несмотря на все испытания, которые он преподнес, чтобы принять меня. — Гилберт хмыкнул в ответ, и она, развернувшись к нему в боевой готовности, уставилась на него горящими глазами. — Что?!       — Смею предположить, что настоящим испытанием является то, что у жителей подобных местечек интересы ограничиваются лишь их пределами, за которыми они не находят ничего стоящего их внимания.       — Значит, так ты думаешь и обо мне?       Гилберт вздохнул, а Энн, вспылив, почувствовала, как к ее щекам прилил жар. Если этот мальчишка вновь решит насмехаться над ней, она ни за что не даст ему этой возможности!       — Нет, Энн, я так не думаю, — примирительным тоном произнес он, однако ее это совсем не успокоило.       — Ты хотел сказать, что-       — Я просто нахожу тебя-       — -я ограниченная-       — -достойной гораздо-       — -и интересуюсь только тем-       — -большего, чем-       — -как доить коров?!       Энн замерла, прерывисто дыша.       — ...ты думаешь.       Она раскрыла рот, но так и не смогла выговорить ни слова в ответ, — фраза Гилберта оглушила ее столь простым, но таким важным смыслом, вложенным в нее. Энн все еще сердилась, потому что предубеждение Гилберта насчет ее родного Эйвонли, который прочно вошел в ее жизнь после стольких лет в тесноте приюта и скитаний по разным семьям, в которых она не была любимой дочерью, не могло ее не ранить. Однако его слова невольно заставили ее смутиться — мнение Гилберта о ней совершенно отличалось от того, что обычно Энн получала в свой адрес от сверстников — недоброжелателей в приюте или завистников в школе, вычитавших ее имя из газет.       К тому же всего пару дней назад Гилберт был ее главным соперником в шахматах, и она не понимала, зачем ему вообще понадобилась ее дружба — он вполне мог остаться разочарованным из-за того, что кубок победителя достался какой-то рыжеволосой конопатой девчонке, а не ему.       Однако на его губах расцветала яркая улыбка, которая очень ему шла. И хотя намерения Гилберта все еще оставались для нее не совсем ясными, Энн находила его интересным собеседником — несколько заносчивым, как и все мальчишки, но достаточно умным, чтобы делиться друг с другом разными мыслями, которые, конечно, всякий раз провоцировали очередной спор, потому что Энн могла с привычной ей горячностью не согласиться с ним, что и происходило чаще всего.       — Я знаю, чего я достойна, — наконец промолвила она с железной твердостью в голосе. — Эйвонли — мой дом, благодаря которому я обрела семью. Мои возможности не ограничены местом проживания.       — Когда ты покинешь Канаду, ты поймешь, что они только откроются для тебя, — невозмутимо продолжал Гилберт.       — В таком случае почему ты сам не уехал отсюда?       Он откликнулся не сразу — по сосредоточенному взгляду и пролегшей между бровей складке Энн поняла, что он подыскивает наиболее подходящий ответ. Она узнала это выражение лица — Гилберт вмиг показался ей таким невыносимо взрослым, что ей сделалось тревожно.       — Мне нужно немного времени, чтобы подготовиться, — негромко промолвил он, кашлянув.       — Ты твердо решил ехать в Париж? — Энн знала, что Гилберт собирается поступать в старейший университет Франции, который предоставит ему уникальную возможность заняться медицинскими исследованиями.       — Я просто надеюсь, что там я найду то, что не могу обрести здесь.       Энн такой расплывчатый ответ не устроил, но допытываться она не стала, со вздохом уставившись в окно. Что-то в тоне его голоса и чертах лица, что показались ей совсем иными под сумеречной тенью нахлынувших воспоминаний, заставило ее сердце невольно сжаться.       — Куда бы ты ни отправился, — отрешенно пробормотала Энн, — ты не сможешь забыть о прошлом, потому что это то, что сделало тебя таким, какой ты есть сейчас. Но прошлое не пытается удержать на месте. Напротив, оно задает направление для твоего дальнейшего пути.       Энн подумала о своей жизни в приюте, которую теперь относила к дряхлым воспоминаниям — возвращаться к ним не хотелось, но что если именно они хранят в себе ответ на вопрос, почему прямо сейчас Энн пересекала провинцию Онтарио в старомодном «бьюике» Гилберта? В конце концов, именно в приюте она научилась играть в шахматы, впоследствии совершенно изменивших всю ее жизнь. Быть может, благодаря им Энн и обрела семью, раньше всех вырвавшись из приютского заточения — сначала в качестве прислуги в неблагополучных многодетных семьях, а затем — в Зеленых Крышах у Катбертов, будучи теперь настоящей дочерью, растущей в атмосфере любви и заботы.       Энн вдруг почувствовала неприятный холодок в груди — из-за пламенного темперамента с ней часто случались неприятности, но благодаря своему живому уму она всегда оставалась собранной и решительной в шахматах. Может быть, именно они являются главной причиной того, что ее удочерили? Может быть, сейчас она важна и любима только потому, что она играет в шахматы с мировыми гроссмейстерами и о ней пишут во всех передовых изданиях?       Энн зажмурилась, мотнув головой — эта мысль уколола ее глубоко и болезненно. Она и прежде задумывалась о том, что вызывала у окружающих интерес лишь своими необыкновенными способностями, в том числе и у Мариллы с Мэттью, которые были поражены до глубины души, когда узнали о таланте своего взбалмошного ребенка.       Но Энн не думала о том, что только это заслуживало их внимания. Во всяком случае, они не отказались от нее в пользу мальчика, которого хотели усыновить в помощь Мэттью на ферме, и если в этом крылась корыстная цель, о чем Энн даже не помышляла, то ситуация сложилась весьма удачно для всех: девочка получила кров, а Катберты — финансовую поддержку, которая позволяла им содержать ферму без ущерба собственному здоровью — на состязаниях по шахматам Энн получала весьма щедрые денежные призы, потому что почти всегда выходила из них победительницей.       Как странно и горько было думать об этом в такую чудесную минуту, когда краешек солнца скрывался за деревьями, окрашивая небо в невозможные оттенки ягодного щербета, а теплый, сладко пахнущий ветерок игриво касался волос!       — Знаешь, — насмешливый голос Гилберта вывел Энн из тягостных раздумий, — я думаю, что с Башем у вас найдется много общего. Он тоже увлекается нравоучениями.       Он засмеялся, когда Энн, с деланным недовольством цокнув языком, пихнула его в плечо.       — Должно быть, ему, как и мне, изрядно досаждают типы вроде тебя, — хмыкнула она. — Ах, поскорее бы с ним познакомиться!       — Осталось совсем немного. Мы уже подъезжаем.       Энн невольно расплылась в улыбке, предвкушая будущую встречу. Она тут же отмахнулась от тревожных мыслей, чтобы позволить себе сполна насладиться небольшим путешествием, которое обещало ей преподнести незабываемые впечатления. Еще ее несказанно радовало то, что Марилла, пускай и с неохотой, отпустила ее в Торонто, поддавшись обаянию Коула, который убедил ее в необходимости тщательной подготовки Энн к следующим важнейшим турнирам — имя Гилберта Блайта было одобрено, хотя Энн довольно нелестно высказывалась о нем после своего первого поражения в партии с ним.       Конечно, это не мешало ему оставаться одним из лучших шахматистов страны, а его успехи и безупречная репутация освещались во всех местных газетах, но необычайная перемена в Марилле, которая всегда отличалась излишней строгостью, озадачивала Энн, хоть и воодушевляла ее. Возможно, на это решение повлиял Мэттью, не раз упрекавший сестру за ее бесчувственность по отношению к желаниям Энн, которая твердо намеревалась отправиться в СССР и разгромить Боргова — чего бы ей это ни стоило.

⦁

      Гилберт распахнул дверь и подал Энн руку, чтобы она могла опереться на нее, выходя из автомобиля, что было очень кстати: она не глядела себе под ноги и тотчас упала бы, потому что была совершенно очарована представшим перед взором домом. Каменный фасад здания казался величественным и непоколебимым, но теплый свет в окнах, завешанных простыми кружевными занавесками, дарил чувство покоя и уюта, возвещая о том, что жильцы были дома. Энн с удовольствием втянула носом воздух, который сладко пах майским вечером; на кустарниках шиповника уже виднелись распустившиеся белые цветы. Энн невольно поежилась, когда по ногам скользнул ветер, всколыхнув юбку, и, подняв голову, воззрилась на чернильное небо, на котором показались первые звезды. Они робко мерцали в сумраке подступающей ночи, словно бы тоже подрагивая от холода.       — Замерзла?       Энн обернулась к Гилберту.       — Нет, мне хорошо.       Она развернулась, чтобы пройти к багажнику и взять свой чемодан, но тут же застыла на месте, с удивлением посмотрев на Гилберта. Он молча накинул ей на плечи свой пиджак и скрылся за раскрытым багажником. Энн растерянно разомкнула губы, чувствуя, как ее вдруг охватило упоительное тепло — намного сильнее, чем от его твидового пиджака.       Это было приятно и так по-книжному правильно, что попросту не укладывалось в голове: как такое могло происходить в реальной жизни да еще и с ней, нелепой Энн Ширли, на которую какой-нибудь мальчишка позарится только за тем, чтобы высмеять ее внешность? В школе ей приходилось столкнуться с этим не единожды — едва ли можно разыскать еще более рыжую и нескладную девочку, чем Энн Ширли, во всем Эйвонли! А если еще прибавить к этому занимательному списку ее беспокойный нрав и манеру выражаться словами, давно вышедшими из общего употребления, то нам останется только вздохнуть и посочувствовать ее нелегкой судьбе.       Конечно, Энн никогда не давала себя в обиду, но, будучи натурой по-девчоночьи наивной и мечтательной, она не раз велась на уловки одноклассников, которые в итоге оборачивались колкими издевками над всеми, кто отличается от большинства. Не исключено, что Гилберт был как раз из таких — считал, что ему все дозволено, ведь он красив, умен и у него прекрасные манеры, а это всегда нравится девочкам.       Но только не Энн!       Она мотнула головой, точно отгоняя сладостный дурман, и прошагала вслед за Гилбертом, сдвинув брови.       — Если ты считаешь, что я не в состоянии сама о себе позаботиться, — она схватила ручку своего чемодана, который он держал в руке, — то спешу сообщить, что ты ошибаешься, — Энн упрямо потянула его на себя, но безуспешно: Гилберт держал его крепко и только насмешливо наблюдал за ее тщетными попытками вырвать у него из рук чемодан.       — В этом я не сомневаюсь, — проговорил он, едва сдерживаясь от смеха. — Но я не ошибусь, если скажу, что тебе придется отпустить чемодан, потому что я собираюсь внести его в дом.       Энн стиснула зубы, уставившись в его смеющиеся блестящие глаза, но рук не отнимала. Гилберт вздохнул.       — Энн…       — Ты слишком много себе позволяешь, Гилберт Блайт!       — Это точно. Он даже не удосужился сообщить нам, что приедет не один!       Они оба вздрогнули и обернулись — в дверях показался высокий мужчина с деланно разъяренным выражением лица. Он спустился с крыльца, направляясь к ним.       — Если ты сделался чемпионом Канады по шахматам, это еще не дает тебе права вести себя подобным образом!       — Спокойно, Баш, я хотел вам сообщить, — Гилберт заговорщицки улыбнулся. — Но потом решил, что пусть это будет сюрпризом.       — Вы — Себастиан! — Энн, напрочь позабыв о Гилберте и несчастном чемодане, приблизилась к Башу, с восторгом глядя ему в лицо. — Я так рада познакомиться с вами! Гилберт столько мне о вас рассказывал, и я не могла дождаться встречи с таким необыкновенным человеком, как вы! Ваша история тронула меня до глубины души, и я чрезвычайно огорчена тем, что вам пришлось столкнуться с невиданным невежеством и жестокостью людей, которые вместо этого должны были протянуть вам руку помощи. Но теперь, насколько мне известно, это осталось в прошлом, и вы счастливы в семейной жизни в этом поистине восхитительном месте! А ваша кожа… — С ее губ сорвался благоговейный вздох. — Ваша кожа вызывает во мне неподдельное восхищение! Какой потрясающий цвет! — Энн с трудом перевела дух и, вдруг опомнившись, протянула пораженному Башу ладонь для пожатия. — Я Энн. Энн Ширли. И я бесконечно рада вас видеть!       Казалось, Баш не мог обрести дар речи — он стоял, разинув рот, и с безграничным удивлением вперемешку с замешательством смотрел на нее, не имея возможности вымолвить хоть слово. Понять его, безусловно, можно без каких-либо затруднений: не каждый день ему встречались столь открытые разговорчивые особы.       Энн широко улыбалась ему, в нетерпении протягивая руку, и когда пауза между ними несколько затянулась, улыбка ее померкла, и она взволнованно повернулась к Гилберту, вопрошая напуганным взглядом: я снова сделала что-то не так? Все внутри сжалось от болезненного предвкушения — сейчас ей скажут, что она болтает всякий вздор, который никому не интересен, как и она сама, и прогонят прочь, потому что она не обладает должной сдержанностью и воспитанностью, как подобает настоящей леди.       Так ей часто говорила директриса приюта миссис Дирдорфф, от металлического голоса которой ее всякий раз бросало в дрожь.       Гилберт тем временем изумленно смотрел на Энн, точно не веря своим ушам, но, вовремя спохватившись, повернулся к Башу и многозначительно кашлянул, разрывая молчание.       — Что ж, Блайт, — наконец произнес Баш, растерянно хлопая глазами, — такого я, конечно, не ожидал.       А затем он расплылся в широчайшей улыбке, обнажив ровный ряд белоснежных зубов.       — Ради Бога, мисс, — он бережно подхватил ее ладонь обеими руками, — простите меня! Вы просто обескуражили меня своим дружелюбием, что не часто встретишь в здешних краях. Но это крайне приятный сюрприз для меня — как и знакомство с вами.       Энн вздохнула с облегчением, улыбнувшись в ответ.       — Правда, Гилберт о вас мне ничего не рассказывал, но не думайте, что это так просто сойдет ему с рук, — Баш насмешливо посмотрел на Гилберта, который с недоумением нахмурил брови.       — Об Энн не пишет разве что ленивый, — произнес он.       — Знаю. В «Дэйли Стар» сказано, что она уделала тебя, как мальчишку. Так держать, Энн! — со смешком добавил Баш, весело подмигнув девушке.       — Прямо так и сказано? — усмехнулся Гилберт, изогнув бровь.       — А ты предпочел бы, чтобы тебе посвятили прощальную серенаду? Ты слишком долго носил эту корону, так имей же совесть! К тому же, — Баш сложил руки на груди, самодовольно улыбнувшись, — чемпионом Канады стала твоя девушка, а не какой-то незнакомец.       Энн застыла как вкопанная, в ужасе вытаращив глаза. Должно быть, ей это послышалось. В самом деле, не мог же Баш всерьез предположить, будто между Энн и Гилбертом что-то есть! Конечно, Энн всегда была романтичной натурой, но она никогда не могла помыслить о себе как о чьей-то возлюбленной, пока на нее из зеркала смотрела рыжеволосая худая девочка с веснушками на лице, которых с приходом весны и тепла стало еще больше.       И вообще — что еще могло связывать ее с Гилбертом, кроме распускавшейся восхитительной дружбы, которая заменила собой соперничество между лучшими шахматистами страны? Отныне они значили друг для друга гораздо больше, чем навешанные прессой ярлыки, но насколько именно — об этом Энн не задумывалась. Ей просто было хорошо от того, что рядом был интересный собеседник и большой мечтатель, как и она сама — готовый вырваться из тесных рамок обыденности навстречу новым открытиям и впечатлениям.       Она рывком обернулась к нему, вдруг услышав грохот, — Гилберт выронил ее чемодан на землю, и в иную минуту она обязательно возмутилась бы на это, но сейчас она не могла собрать все мысли воедино, чтобы вымолвить хоть слово.       Гилберт тут же нагнулся, чтобы его поднять, и выражение его лица ясно говорило о том, что ей это не послышалось, и Баш действительно сказал то, что сказал, преподнеся им такой сюрприз, что у обоих в один миг отнялись языки. Гилберт выглядел смущенным и сбитым с толку одновременно — полная противоположность тому Гилберту, с которым Энн играла в шахматы.       — Я — не его девушка! — воскликнула она, опомнившись. Баш изумленно захлопал глазами.       — То есть как?       — Мы не встречаемся, — выдохнул Гилберт.       — Не встречаетесь?       — Нет!       Казалось, для Баша это прозвучало не слишком убедительно — выражение его лица оставалось недоуменным, несмотря на синхронный ответ Энн и Гилберта, которые обернулись друг к другу в удивлении, но тут же, смутившись, потупили взгляды, одновременно сочтя, что многострадальному чемодану Энн было необходимо куда больше внимания, чем он того действительно требовал.       — А-а! — вдруг понимающе протянул Баш, почесав подбородок. — Значит, — он смерил их внимательным взглядом, словно нашкодивших детей, которых он пытался уличить в содеянном, — вы не встречаетесь.       — Нет, — вздохнула Энн почти с облегчением.       — Ну что ж…       — И долго вы собираетесь там торчать? — Из-за двери выглянула чуть взъерошенная очаровательная женщина, вытирая руки о передник. Несмотря на сердитый вид, ее лицо было светлым и дружелюбным, когда она махнула рукой Гилберту. — Живо в дом, а то простынете! Себастиан, не стой столбом, бери вещи и вперед!       — С этой женщиной спорить бесполезно, так что пойдемте, — вздохнул Баш и, бесцеремонно выхватив чемодан из рук Гилберта, направился в дом. Энн, недолго думая, торопливо последовала за ним, радуясь тому, что спасительная темнота скрывала разыгравшийся на щеках румянец, такой неуместный в этой нелепой ситуации. Успокоиться ей удалось не сразу — сердце еще испуганной птицей трепыхалось в грудной клетке, и, наконец оказавшись в уютной светлой прихожей, Энн зареклась не обращать на Гилберта внимания и при возможности держаться от него подальше, почему-то напрочь забыв, что на ее плечах еще был накинут его твидовый пиджак.       — Ну наконец-то! — Мэри (а это была именно она), выудив из духовки сказочно благоухавшее блюдо, отложила прихватку и подлетела к гостям, чтобы крепко обнять Гилберта. — Я так скучала!       — Я тоже, — он с улыбкой обнял ее в ответ.       — Осторожнее, не то задушишь его, — усмехнулся Баш. — Блайт нужен нам живым, по крайней мере, до тех пор, пока отсюда не съедет.       — Как мило с твоей стороны, — произнес Гилберт, однако он совсем не выглядел задетым — судя по дружелюбным улыбкам и легким тычкам в бок, Энн догадалась, что подобные шутки между ними были в порядке вещей.       — Не слушай его, — отмахнулась Мэри от мужа. — Я очень надеюсь, что на этот раз тебе удастся провести немного времени с нами, а не в бесконечных разъездах.       — Так и есть, — кивнул Гилберт. — Я буду здесь, пока… — Он обернулся к Энн, приподняв брови. — Пока Энн не поедет в Париж.       Она тут же отвела взгляд и улыбнулась Мэри, протянув ей руку.       — Уверяю вас, что не доставлю вам никаких неудобств! На самом деле я мечтала с вами познакомиться с тех пор, как впервые услышала о вас, — выпалила она на одном дыхании. — Я почти не сомневаюсь, что мы с вами можем стать родственными душами, когда узнаем друг друга получше! Я так рада видеть вас… И тебя, о юная душа! — Энн обратилась к круглому животу, обтянутому клетчатой тканью платья. — Как бы мне хотелось узнать тебя поближе!       Мэри весело рассмеялась и заключила Энн в объятия.       — Ты настоящий ангел, Энн Ширли! — с жаром воскликнула она. — Я тоже рада с тобой познакомиться! Никогда не верила этим заголовкам газет, которые пишут о тебе, как о Железной леди. В жизни ты просто прелесть!       Энн с умиротворением закрыла глаза, почувствовав теплый аромат пряностей, который исходил от пышных черных локонов Мэри, стянутых в небрежный пучок.       — Вы очень добры, — немного смутившись, пробормотала она и взглянула на Мэри. — Но я вовсе не такая, какой могу показаться.       — Но ты же не станешь отрицать правду, — насмешливо проговорила она и важно продекламировала: — «Девочка-вундеркинд, готовая захватить мир шахмат». Как оно, а? Не сомневаюсь, что тебе это блестяще удалось!       — Не совсем.       — Блайт собирается ей в этом помочь, — подсказал Баш, бросив на Гилберта смеющийся взгляд. Тот вздохнул и пояснил:       — Скоро будет турнир в Москве, и Энн необходимо к нему подготовиться. Я счел нужным помочь ей в этом, потому что у меня есть некоторый опыт, который может быть ей в этом полезен.       Энн внимательно посмотрела на него, но ничего не сказала; он выглядел серьезным и решительным. Казалось, будто от ее успехов на московском турнире зависела его собственная репутация, хотя никакой выгоды от этого он не получал и действовал, скорее, из личных побуждений. В конце концов, теперь именно Энн должна была выступить от лица страны на международных турнирах, заменив Гилберта на месте чемпиона, и Гилберт собирался ей в этом помочь, готовый открыть ей секреты своей игры, которые приносили ему череду побед.       — У тебя действительно благородное сердце, я знала это с самого начала! — улыбнулась ему Мэри. — В любом случае я рада, что ты теперь с нами, Энн! Признаюсь честно, общество мужчин так утомляет, — она шутливо закатила глаза и тихо добавила: — Особенно когда они голодны. Ах, должно быть, вы в самом деле страшно проголодались с дороги! — Мэри тут же засуетилась и повела Энн в коридор. — Идите в ванную, вымойте руки и скорее садитесь за стол. Вторая дверь справа, — она легонько шлепнула Баша по руке, который потянулся к блюду, чтобы проверить его содержимое. — А ты не получишь ни кусочка, пока не станешь прилежно себя вести!       — Несправедливо! — промолвил он в ответ. — Ты же знаешь, что я — образцовый гражданин и сегодня был любезен даже с миссис Мейсон, хотя она была не слишком рада видеть меня в супермаркете.       — Не думаю, что когда-нибудь она будет рада видеть тебя снова, — вздохнула Мэри. — Мы приглашали ее на нашу свадьбу и на Пасху, но она отказалась, посчитав, что мы не достойны ее общества.       Энн, невольно подслушав отрывок разговора из коридора, застыла перед дверью в ванной и с ужасом обернулась к Гилберту, который последовал за ней, чтобы проводить ее.       — Это правда? — тихо спросила она, не веря своим ушам. Гилберт кивнул, поджав губы.       — Многие соседи с осуждением отнеслись к тому, что теперь в доме моего отца живут… цветные, — проговорил он раздраженно, засунув руки в карманы брюк. — И не принимают их до сих пор. К сожалению, нелепые предрассудки из прошлого все еще живы в недалеких умах.       — Это ужасно! — выпалила Энн и, опомнившись, прижала ладонь ко рту, испугавшись, что ее могут услышать из кухни. — Они совершенно не заслуживают такого отношения.       — Не все думают так, как ты. К тому же, — Гилберт усмехнулся, — Мейсоны жуткие снобы. Скорее, они примут приглашение на обед у премьер-министра, чем у кого-либо из округи.       — Сомневаюсь, что на обеде у премьер-министра так же уютно, как у Баша и Мэри, — хмыкнула Энн, и Гилберт тихо засмеялся, растроганный этими словами.       — Это точно. Мейсоны даже не понимают, что теряют, отказывая им в знакомстве.       Энн кивнула, не отрывая от него зачарованного взгляда. Как много она могла упустить, если бы сама отказала Гилберту в предложении поехать вместе с ним в Торонто! Она вдруг подумала об этом, глядя в его глаза, которые могли сковать ее безудержный язык лишь призрачным сиянием из глубины зрачков, как эхо из той вселенной, которой властвуют сны, потому что она мгновенно забывала все, что было до этого.       Так, стоя друг напротив друга в теплом полумраке коридора, Энн ясно чувствовала, что теперь между ними пролегала особая связь — ведь ей предоставилась возможность соприкоснуться с самым дорогим, что принадлежало Гилберту, который позволил ей стать частью его мира. Мира, в котором не было шахмат, но было что-то гораздо ценнее этого. Здесь не было поединков и званий, но если бы Энн сейчас участвовала в очередном состязании, она бы поняла, что верно проигрывает, потому что в его глазах не было ничего, что могло бы ее спасти от этого.       Энн, опомнившись, рвано выдохнула и, неуклюже стянув с плеч пиджак, вручила его Гилберту.       — Спасибо, — промолвила она чуть дрогнувшим голосом и сжала рукой прохладную латунную ручку двери, ведущей в ванную комнату. — Хотя в нем не было необходимости. Мне не было холодно.       — Я знаю, — мягко улыбнулся Гилберт. — Дело совсем не в этом.

⦁

      — Это бесподобно! — Энн выражала искреннее восхищение каждому блюду, которое ей удавалось попробовать за накрытым столом, расположившись напротив Баша и Мэри рядом с Гилбертом. Кроме тыквенного супа и бифштекса был еще киш с овощами и гренки, а на десерт — ягодный пирог и кексы с изюмом. В целом это была привычная домашняя кухня без особых изысков, как это часто бывало на ланчах в дорогих отелях, в которых проходили шахматные турниры, но на вкус знакомые блюда казались гораздо насыщеннее, чем те, к которым Энн привыкла в Зеленых Крышах.       — Это просто карри, — несколько смущенно ответила Мэри. — Специи позволяют вкусу блюда раскрыться-       — А нам вознестись прямиком к небесам, — добавил Баш, промокнув губы салфеткой. — Мэри знает в этом толк.       Она прыснула и легонько пихнула мужа в плечо, а тот приобнял ее в ответ.       — Надо будет сказать об этом Марилле, — задумчиво пробормотала Энн, тщательно прожевав кусок французского киша. — Потому что это очень вкусно, просто восхитительно! Ты невероятно талантлива, Мэри-       — Ох, Энн!       — …хотя, возможно, я все-таки ошибаюсь, — она поджала губы, приняв сосредоточенное выражение лица, и почувствовала, как на нее уставились три пары озадаченных глаз, — потому что я чувствую, что ты вложила в свои блюда столько любви, а это гораздо ценнее умения хорошо готовить, не правда ли? Марилла говорит, что выпечка у меня выходит пресная, хотя я строго следую рецептам, и я всегда думала, что это из-за того, что я совершенно бесполезна в готовке, но, должно быть, я просто не готовила с душой, представляя, как мои слойки вместе со своим ароматом отдают всю мою любовь тем, для кого я их готовлю! То есть я не хочу сказать, что я не люблю Мариллу и Мэттью, — Энн остановилась, чтобы перевести дух, и внимательно оглядеть всех присутствующих за столом, — конечно, я их очень люблю, но в готовке проявить это бывает не так просто. Особенно, — она нахмурилась, погрузившись в тягостные воспоминания, — когда в доме не остается ванили…       — Не беспокойся, Энн, я уверена, что у тебя все только впереди, — с улыбкой произнесла Мэри, коснувшись ее руки. — Но я считаю, что успех состоит не в том, чтобы четко следовать рецептам или беспокоиться о том, что скажут те, кто попробует твои слойки. Я люблю рисковать и отступать от общепризнанных правил, чтобы испытать совершенно новые ощущения. Например, добавить щепотку паприки в торт для более полного и насыщенного вкуса-       — Это все ее фирменные приемчики, — нетерпеливо вставил Баш. — Она и простую яичницу может превратить в настоящий деликатес.       — А в этот пирог я добавила немного базилика. Вместе с ним ягоды чувствуются совершенно иначе, будто их только сняли с ветки, — Мэри нарезала пирог на кусочки, чтобы разложить их по чайным блюдцам, которые она раздала каждому. — Попробуй! Это мой любимый рецепт, хотя я привыкла делать все на глаз.       — Это похоже на настоящее волшебство, — с благоговением проговорила Энн, вдыхая медовый аромат воздушного бисквита, украшенного брусникой.       — Верно, — кивнул Баш, хлебнув чая. — На самом деле местные не хотят знаться с Мэри, потому что она — чистокровная ведьма, а инквизицию упразднили пару сотен лет назад, так что теперь некому прибрать ее к рукам… — Он растерянно потер подбородок. — Ну или к костру.       — Может быть, — Мэри закатила глаза, — нам стоит учредить новую инквизицию, чтобы бороться с надоедливыми болтунами вроде тебя?       — Отличная идея, — усмехнулся Гилберт. — Где подписать?       — Да как ты мог предать нашу дружбу, Блайт? — с деланным разочарованием простонал Баш, на что Гилберт только рассмеялся.       — Ты не один, Баш, — заметила Энн с улыбкой. — Меня постигнет такая же участь из-за моего длинного языка.       — О нет, Мэри этого точно не переживет, — засмеялся Баш. — И Гилберт тоже.       Повернувшись, Энн посмотрела на него и, поймав его взгляд, тут же уставилась в свою тарелку с кусочком пирога, который, надломив вилкой, с вожделением попробовала.       — Потрясающе! — воскликнула она с восторгом. — Какой изысканный вкус! И правда, ягоды будто еще хранят в себе первозданный дух леса, в котором они росли, настолько свеж их вкус… А бисквит удивительно нежный! Как тебе это только удается?       Мэри рассмеялась, явно польщенная комплиментами.       — Если ты захочешь и у тебя будет время, мы можем что-нибудь приготовить вместе-       — Правда?! — вскрикнула Энн, задев руками тарелки, которые звонко задребезжали. — Ох, простите, я… Я так рада это слышать! Конечно, я хочу! И я думаю, — она обернулась к Гилберту, — что у меня будет свободное время, когда мы разберемся с… партиями.       — Конечно. Я не стану держать тебя на привязи, — усмехнулся он. — Ты вправе распоряжаться своим временем как тебе угодно.       Они довольно улыбнулись друг другу и затем отвлеклись на ягодный пирог, оторваться от которого было чрезвычайно сложно.       — Спорим, что из Гилберта выйдет никудышный учитель, — важно произнес Баш, сложив руки на груди. — Разве можно сосредоточиться на каких-то там партиях рядом с Энн?       Она едва не поперхнулась куском пирога, но вовремя подхватила кружку с чаем, из которой жадно хлебнула. Гилберт же, напротив, держался весьма хладнокровно.       — Если мне не удастся сосредоточиться, Энн обыграет меня в два счета, — просто сказал он. — А я на это не рассчитываю.       — Ну, не так уж и долго ты продержался, скажу я тебе.       — Перестань, — вступилась Мэри, бросив на мужа пламенный взгляд. — Я уверена, что из Гилберта получится замечательный тренер по шахматам. Помнишь его товарища? Такой высокий, с челкой. Он еще сильно вытянулся за прошлое лето.       — Как его там… Муди Спурджен?       — Он самый, — кивнул Гилберт.       — Так вот, Муди говорил, что очень признателен Гилберту за то, что он понатаскал его в теории, которой ему не хватало, — Мэри перевела взгляд на Энн. — Я читала его интервью в «Глоб энд Мэйл». Он играл в шахматы в своей школе, а благодаря Гилберту вышел на областной уровень.       — Муди Спурджен — не Энн Ширли, — Баш покачал головой. — Может, этому парнишке и достаточно областного уровня, но Энн нужен, как минимум, весь мир.       Энн не удержалась от легкой улыбки, мысленно согласившись с ним. Она знала, что ей всегда будет мало того, что предлагает ей реальность сегодня. Она не сомневалась, что могла добиться большего.       — Звучит довольно угрожающе, — хмыкнул Гилберт, взглянув на нее.       — Ничуть! — бойко возразила Энн, воззрившись на него широко раскрытыми глазами. — Мир огромен, и в нем столько всего, чего я еще не знаю. А я так хочу узнать о нем — и как можно больше!       — В таком случае, — улыбнулась Мэри, — тебя точно ожидают большие успехи, Энн.       — Не без помощи профессора Блайта, конечно, — насмешливо добавил Баш. — Если ты позволишь ему задрать нос, потому что он любит поумничать и порой перебарщивает с этим.       — Я все еще не против учреждения инквизиции в борьбе против пустой болтовни, Мэри, — отложив салфетку, проговорил Гилберт. — Себастиан Лакруа пока первый и единственный на очереди.       — Безобразие, — вздохнул Баш. — Такими вещами не шутят!       — Ты первый начал, — ласково проговорила Мэри, прижавшись к его плечу. — Все эти разговоры про ведьм…       — Я не шутил. Разве я виноват, что ты в самом деле очаровала меня, завладев моим сердцем? — Баш приобнял ее, бережно приложив ладонь к ее круглому животу.       — Для этого не нужна магия, милый.       Энн поспешно отвела от них взгляд, вдруг смутившись — ей показалось, будто она, нарушая правила приличия, подглядывает в замочную скважину, наблюдая за идиллией любящих друг друга людей. От тепла и крепкого ужина ее разморило, и в голове вместо витка разных мыслей клубился неясный туман. В конце концов у нее даже не осталось сил, чтобы красноречивым образом выразить все свои впечатления о том, как прекрасен этот дом и его обитатели. Но в груди было так тепло и спокойно, что Энн подумала о том, как восхитительно это надежное чувство дома, которое хотелось бы сохранить внутри навсегда, что бы ни случилось потом. Она никогда бы не подумала, что где-то еще, кроме Зеленых Крыш, могла чувствовать себя так хорошо, чтобы не сомневаться в том, что здесь она никому не покажется странной, а люди вокруг окажутся открытыми и чуткими, готовыми полюбить ее так же, как она полюбила их с той легкостью и простотой, что позволяли ее сердцу сносить любые невзгоды, находя во всем удивительную возможность для любви и радости.       Вскоре после ужина Мэри проводила Энн в комнату для гостей, которая должна была послужить ей в качестве личной спальни — милой и по-домашнему уютной: стены были обклеены выцветшими лазурными обоями с росписью изящных белых цветов, старомодная кровать с балдахином была застелена хрустящим свежим бельем, ее чемодан примостился у платяного шкафа, а еще у нее была своя ванная комната и овальное зеркало в полный рост, что весьма упрощало утренние сборы.       — Думаю, тебе здесь будет удобно, — проговорила Мэри, оценивающим взглядом осмотрев комнату. — Тут есть свободные полки для книг, если понадобится заставить их твоими умными талмудами.       — Их не так уж много у меня с собой, — засмеялась Энн. — Но эта комната просто очаровательна! Мне здесь очень нравится. Спасибо тебе за все! — Она потянулась к ней, чтобы обнять, и закрыла глаза, когда кольцо материнских рук бережно обхватило ее.       — Ты и есть само очарование, — тихо проговорила Мэри и нежно погладила ее по щеке. — Очень рада знакомству с тобой, милая. А теперь — спать! Ты выглядишь усталой, и тебе нужно хорошенько отдохнуть с дороги. Полотенце и прочие необходимые принадлежности есть в шкафу.       — Сегодняшний день подарил мне столько впечатлений, что я даже не уверена, что смогу уснуть! — воскликнула Энн и тут же не удержалась от протяжного зевка.       — А я так не думаю, — рассмеялась Мэри. — Ты едва держишься на ногах!..       — А ты напоминаешь мне Мариллу, — со вздохом пробормотала Энн, вспомнив ее привычные наставления перед сном — Мэри удивительным образом удалось даже изобразить такую же интонацию, в которой одновременно сочетались мягкость и строгость.       — О Боже, Марилла! — выпалила Энн, вдруг опомнившись. — Я должна была позвонить! — Она хлопнула себя по лбу и застонала, мысленно попеняв себя за забывчивость. — Я обещала позвонить Марилле, чтобы сказать ей, что я добралась и-       — Об этом не беспокойся, Энн, положись на меня, хорошо?       — Боюсь только вообразить, что с ней может случиться, если-       — Энн, успокойся, — Мэри подхватила ее за плечи. — Мы все уладим, слышишь? А теперь отдыхай. Ты и так достаточно потрудилась на этом турнире.       — Знаешь, Мэри, мне нужно трудиться в десять раз больше, чтобы оказаться на следующем, — вздохнула Энн, вдруг почувствовав, как на плечи всем своим грузом навалилась накопившая за последние несколько сложных дней усталость — она и впрямь была совершенно без сил. Мэри ласково улыбнулась ей, поправив взлохмаченные рыжие пряди.       — Как бы трудно ни было, знай, что серьезные высоты не достигаются в одиночку. И ты обязательно справишься — потому что ты не одна.