Рыжие ходят первыми

      — Похоже, чемпионом станет кто-то из нас двоих, Энн.       Она вздохнула, не отрывая взгляда от доски объявлений, на которой была вывешена сетка результатов. В ячейках таблицы напротив фамилии каждого шахматиста, участвовавшего в чемпионате, были выставлены очки, набранные в турах, и только у двух фамилий тянулась непрерывная череда единиц, что означали победы без единого поражения и ничьи.       Гилберт, конечно, был прав. Энн поджала губы и мельком бросила на него взгляд; он стоял рядом с ней и внимательно изучал доску, приняв ту же позу, что и она — выпрямившись и сложив руки на груди. Точно почувствовав ее взгляд, Гилберт повернулся и серьезно посмотрел на нее, приподняв брови.       — Пытаешься запугать меня? — насмешливо произнесла Энн. Он рассмеялся в ответ.       — Ни в коем случае, — сказал он дружелюбным тоном; глаза у него сияли. — Я и так тебя обыграю.       Энн фыркнула и, развернувшись, направилась к выходу из вестибюля — накануне решающей партии с Гилбертом его общество только отягощало ее, лишая ясности в мыслях и вселяя в сердце тревогу. Нечто подобное она испытывала перед партией с Борговым и невольно укоряла себя за это — разве Гилберт Блайт, этот мальчишка с игривой улыбкой на губах, может сравниться с суровым советским шахматистом, способным одним лишь взглядом лишить противника уверенности в том, что победа может достаться ему?       Энн отбросила безрадостные мысли прочь, невольно застыв на крыльце, чтобы полюбоваться прекрасным днем, клонившимся к концу, — тихое легкое небо робко румянилось в краски заката, солнце светило мягко и осторожно, накрывая пышную листву золотистой вуалью, а воздух был таким сладким и прозрачным, что от глубокого вдоха приятно щемило в груди; такова была таинственная хрупкость распустившейся весны, которую в конце концов одолеет жаркое лето, засушив первые цветы и наполнив воздух жженой пылью.       Слишком короткое время, чтобы успеть насытиться им сполна. Энн грустно улыбнулась, с нежностью вспомнив цветущую Снежную королеву за окном ее комнаты и бескрайние просторы родного острова, что опоясывал залив — необыкновенная величественная синева, которая служила ей нескончаемым источником вдохновения, позволяя ее смелым грезам пуститься далеко по волнам, и дарила ей сладостное утешение в минуты, когда Энн нуждалась в этом больше всего.       И она ясно понимала, что в этом мире, дружелюбно расстилавшимся перед ней, не нужно быть победителем, чтобы чувствовать себя по-настоящему целым и счастливым. Энн вздохнула глубоко, вдруг осознав, как прекрасно и торжественно ощущение свободы от всех условностей и волнений, что всегда там, где выстраиваются черно-белые клетки, каждый ход по которым обусловлен четко прописанным правилом.       Но жизнь значила гораздо больше этого, и в том была ее главная ценность. Шахматы являлись лишь ее малой частью, но разве они могли сравниться с тем, как волшебно переливался свет солнца в сочной листве?       — О чем ты думаешь? — раздалось у нее над ухом, и Энн, повернувшись, озадаченно уставилась на приблизившегося к ней Гилберта. Она не сразу нашлась с ответом, потому что мыслями она была далеко отсюда, ненадолго забыв о том, что уже завтра ей предстояло сыграть с ним друг против друга.       — Я, — она растерялась, несколько обескураженная таким простым вопросом, — я просто представила себе мир без шахмат. Без турниров и прочего. — Энн издала короткий смешок, почувствовав, как отчего-то вдруг сжалось сердце. — Просто мир вокруг, который я люблю, с таким ласковым солнцем, как сейчас. Оно светит сквозь листву деревьев, и тень от нее на земле напоминает мне кружево на подвенечном платье. Вообще-то я не слишком хорошо разбираюсь в подвенечных платьях, — торопливо добавила она, вдруг смутившись своей откровенности, — но мне кажется, что такой красивый узор идеально подошел бы ему. Там, откуда я родом… — Энн осеклась, поняв, что позволяет себе слишком много — и в разговоре с Гилбертом, и в том, что касалось ее корней, уходившим вглубь на юге Шотландии; впрочем, она знала о себе лишь то, что могла узнать, а Эйвонли помог ей открыть в себе множество разных удивительных Энн, о которых она не ведала прежде. Поэтому она могла вправе считать его своей настоящей родиной, к которой была крепко привязана.       — Неважно, — наконец сказала она, спустившись с крыльца. Почему-то ей было приятно на душе, когда краем глаза она заметила, что Гилберт тотчас последовал за ней, явно собираясь продолжить разговор.       — И как он тебе?       — Что?..       — Мир, в котором нет шахмат.       Энн недоверчиво покосилась на него, и Гилберт нетерпеливо продолжил:       — Ты когда-нибудь размышляла о чем-то для себя, кроме шахмат?       — В смысле? — Она застыла на месте, вдруг почувствовав себя задетой этим вопросом.       — Что ты будешь делать, когда станешь чемпионкой мира?       Она беспомощно заморгала, пытаясь уличить Гилберта в очередной насмешке над ней, но выражение его лица оставалось серьезным, а во взгляде читались искренний интерес и участие. Но что-то в его словах ей совершенно не понравилось — в один миг Гилберт показался старше ее на целую эпоху, с высоты которой он будто бы обращался к несмышленому птенцу, едва вылупившемуся из яйца.       — Какое тебе дело до этого? — выдохнула Энн недовольно. Гилберт слегка пожал плечами.       — Я просто считаю, — произнес он мягким тоном, — что это не является пределом для твоих способностей-       — Я ничего не знаю о пределах своих способностей, — пламенным тоном перебила Энн. — И своих амбиций тоже.       — Значит, не исключено, что когда-нибудь ты захочешь все бросить.       — Я не… Я никогда не думала об этом, — нахмурилась она, нервно сглотнув. Этот разговор вызывал у нее колючее чувство тревоги в груди.       — Я тоже, — кивнул Гилберт. — До недавнего времени. На самом деле это… Не так просто.       Энн внимательно посмотрела на него, пытаясь понять скрытый смысл его слов.       — Мир может предложить нам гораздо больше, чем мы от него ожидаем, — задумчиво сказала она.       — Но явно не возможности излечиться от болезни, которая в одночасье перечеркивает всю твою жизнь, — злобно выпалил Гилберт, и Энн в удивлении разомкнула губы, уставившись на него. Он тут же взял себя в руки, вздохнув, и неловко поджал губы, поймав ее взгляд.       — Прости, — сказал он, поморщившись. — Я просто нахожу современную медицину недостаточно сильной для того, чтобы помогать людям, когда они нуждаются в этом больше всего.       Внезапная догадка осенила Энн, и она громко выпалила:       — Ты интересуешься медициной?       — Да, — кивнул Гилберт. — Хочу основательно взяться за ее изучение.       — Собираешься поступать в университет?       — Пока только готовлюсь к этому. Экзамены уже не за горами, но я рассчитываю, что мне удастся справиться с ними.       Энн рассеянно кивнула, задумавшись о том, с какой уверенностью и силой в голосе говорил об этом Гилберт. Она понимала, что многое не знала о нем, и не осмелилась бы задать ему вопросы, которые могли бы это изменить, но за его неожиданной вспышкой озлобленности явно скрывалась боль невосполнимой потери, предотвратить которую ему не удалось.       — Конечно, ты справишься, — слова будто сами срывались с ее губ — с такой легкостью она их произносила, — если доверишься своей страсти и последуешь за ней, зная, что, несмотря на все трудности, которые будут встречаться тебе на пути, она обязательно приведет тебя туда, куда нужно.       — А ты это знаешь не понаслышке, верно? — Гилберт улыбнулся ей, и Энн отвела взгляд, чувствуя, как уголки ее губ вдруг защекотала смущенная улыбка.       — Я просто знаю, что завтра я обыграю тебя и точка, — насмешливо проговорила она.       — Что ж, — Гилберт сложил руки на груди, — в таком случае мы можем поспорить.       — Даже не думай, — отрезала Энн, закатив глаза. — Я больше не куплюсь на твои глупые авантюры.       — Никаких ставок! Лишь простая договоренность, — глаза у него сверкали хитрым блеском, и в Энн невольно вспыхнул интерес. Она так же сложила руки на груди и воздела подбородок, глядя на него чуть свысока.       — Если ты не боишься, конечно, — насмешливо добавил Гилберт, раззадоривая.       — Не боюсь, — хмыкнула Энн. — Так что за договоренность?       — Если ты выиграешь, я исполню любое твое желание, — он поднял брови, перейдя на таинственный шепот. — Все, что захочешь.       Энн расплылась в яркой улыбке, подняв брови.       — Прямо-таки все, что захочу?       — В разумных пределах, — тут же поправил Гилберт, хмыкнув, и она не сдержала смеха. — Покушение на жизнь, к примеру, не считается.       — У меня слишком богатое воображение, чтобы ограничиваться такой скукотищей! Я придумаю для тебя что-нибудь поинтереснее, — загадочно протянула Энн.       — Не сомневаюсь, — усмехнулся он. — Ну, а если все-таки выиграю я, то ты исполнишь мое желание. Договорились? — Гилберт протянул ей ладонь. Энн осторожно посмотрела на нее, а затем, коротко вздохнув, крепко ее пожала.       — Договорились, — сказала она твердо и, все еще сжимая его ладонь, приблизилась к нему, чтобы коварно прошептать ему в лицо, воображая себя храброй героиней из романа, готовой сразить своего врага могучим клинком: — Но берегись, Гилберт Блайт! Ты еще пожалеешь об этом споре, когда я одолею тебя в завтрашнем состязании.       Гилберт расплылся в довольной улыбке.       — Я скорее пожалел бы, если бы не воспользовался случаем, чтобы заставить тебя снова думать обо мне, — произнес он мягким тоном, и Энн нахмурилась, сведя брови на переносице. — Хоть ты и злишься.       — Ошибаешься, — она вырвала руку и развернулась, чтобы уйти. — Я совершенно спокойна. И я вовсе о тебе не думаю! — крикнула Энн вслед, обернувшись. Гилберт махнул ей рукой на прощание, но она сделала вид, будто не заметила этого, и быстрым шагом направилась по дорожке к своему корпусу, чтобы потренироваться в шахматах у себя в комнате.       Конечно, ни о каком спокойствии речи быть не могло — Энн была крайне взбудоражена, и ей не сразу удалось сосредоточиться на шахматах, когда она снова расположилась за своей складной доской. В груди теснилось множество разных колких чувств, и она то и дело вспоминала разговор с Гилбертом, который она никак не могла выбросить из головы.       Энн и раньше думала о своем истинном призвании, и убежденная мысль о том, что ей суждено сделаться величайшей шахматисткой своего времени, казалась ей очень привлекательной и в то же время вселяла некоторые сомнения — так ли была она хороша в действительности, как писали в газетах? Встреча с Борговым только доказывала ей обратное. Впрочем, Энн и не думала опускать руки, но все же понимание того, что ее интересы не ограничивались одними шахматами, именно в этот момент показалось ей столь острым и ясным — и все это из-за Гилберта, который, как оказалось, нашел в медицине свое новое предназначение и собирается учиться ей и открывать для себя новые горизонты и возможности, а она…       Несомненно, она станет чемпионкой мира по шахматам. Но что будет после?       Энн с тяжелым вздохом откинулась на кровать, раскинув руки в стороны, и уставилась в потолок. Вместо шахматных фигур на нем прорисовались черты знакомого лица и мягкий изгиб улыбки, и она, крепко зажмурившись, упрямо проворчала:       — Хватит! Я о нем не думаю!       В конце концов, поклонницей Гилберта Блайта она не являлась, и уж в этом она была точно уверена.

⦁

      В четверг, когда проводился последний тур, Энн проснулась с ясной головой и полной готовностью к решающей игре, но самочувствие у нее было прескверное; пенять на женскую физиологию не было смысла, поэтому она рассчитывала на таблетки обезболивающего, которые она проглотила за завтраком.       Однако толпа, которая собралась в аудитории, чтобы проследить за финальной игрой двух лучших шахматистов Канады, показалась ей пугающей, заставив ее встревожиться. Хорошо, что рядом был Коул, который повсюду сопровождал ее, точно верный телохранитель.       — Как себя чувствуешь? — шепотом спросил он, когда они направлялись к третьему столу в ряду — кроме нее в туре играли еще несколько человек, но всеобщее внимание было приковано именно к Энн.       — Хуже некуда, — одними губами проговорила она, судорожно втянув ртом воздух.       — Энн, партию можно перенести-       — Нет! — Она была непоколебима. — Нет, ни за что.       Коул коротко кивнул, зная, что с Энн было бесполезно спорить.       — Все будет в порядке, — сказал он.       — Знаю.       Коул легонько пожал ей руку и удалился к зрителям, чтобы занять место, а Энн вдруг почувствовала, как по телу пробежал неприятный холодок: ей отчаянно не хотелось, чтобы Коул оставлял ее в эту минуту.       Гилберт явился почти сразу после нее. По аудитории прошел взволнованный шепоток, когда он усаживался напротив Энн; аккуратные завитки пышных волос, плотно сжатые губы, безукоризненно белоснежная рубашка с закатанными до локтей рукавами. Все в нем говорило о серьезности и ясности намерений — он пришел за победой, не рассчитывая ни на что иное. Он мельком взглянул на Энн, кивнул ей и уставился на доску. Ему достались белые, поэтому, после того, как арбитр подал сигнал о начале игры, Энн запустила его часы.       В дебютах Гилберт разбирался лучше Энн, поэтому она не стала браться за что-то замысловатое и принялась развивать сицилианскую защиту. Для начала ей нужно было добиться равновесия сил, чтобы затем начать нападение, прежде чем это сделает Гилберт. И все же, когда дело пошло к миттельшпилю, Энн почувствовала себя так же, как на партии с Борговым — глупой и совершенно беспомощной. У Гилберта было такое спокойное выражение лица, что ей казалось, будто ее участь уже была предрешена, и ее ожидало очередное поражение в партии с ним, несмотря на то, что она одолела многих профессионалов.       К тому же Энн испытывала невероятную боль в животе, которая не проходила, а еще у нее кружилась голова. Она выпрямилась струной, сжав кулаки, и пыталась не подавать виду, погрузившись в хитросплетения ходов. Гилберт сделал неожиданный ход, выставив пешку беззащитной против ее собственной, тем самым озадачив Энн, и она сосредоточилась на том, чтобы разгадать его план. Быть может, он сделал это нарочно, чтобы сбить ее с толку, но она не повелась на это и вывела своего коня с начальной позиции.       Сглотнув, Энн поерзала на стуле и обняла себя за плечи. Ей очень хотелось поскорее уйти отсюда, но сначала нужно было завершить партию — и сделать это достойно, несмотря на дурное самочувствие.       Игра набирала обороты. Гилберт проводил оборонительные ходы, и Энн возликовала, поняв, что успешно справляется с нападением, несмотря на то, что потеряла ферзя еще в начале игры. Но затем произошло что-то немыслимое: Гилберт подставил под атаку свою пешку, которая открывала Энн восьмую горизонталь.       Она могла запросто вывести на нее свою пешку и обратить ее в ферзя.       Энн вздохнула, чувствуя, как ладони становятся влажными. Гилберт ошибся так легко и нелепо, что не верилось глазам. Должно быть, тем самым он пытался защититься, но ход вышел довольно бесполезным, когда Энн вывела короля на третье после ферзя. Дело оставалось за пешками.       Энн действовала скорее по наитию, когда казалось, будто движением руки управляет какая-то непостижимая сила. Она сбила его пешку ферзевым слоном, а затем увидела, как Гилберт демонстративно опрокинул своего короля набок.       Она уставилась на поверженную фигуру, словно бы не до конца понимая, как это могло произойти. Она часто заморгала, а потом подняла на Гилберта растерянный взгляд; короткая прядь волос, выскользнувшая из косы, коснулась ее взмокшего лба.       — Поздравляю, Энн, — он ласково улыбнулся и, поднявшись на ноги, протянул ей руку. Энн осторожно вложила в нее свою ладонь, встала и зажмурилась, когда раздались оглушительные аплодисменты.

⦁

      Церемония награждения состоялась в субботу — день выдался теплым и ясным, и в кампусе царила оживленная атмосфера: студенты были рады наконец-то отвлечься от учебы, чтобы весело провести время. Энн поздравляли со всех сторон, ее окружили репортеры, которые задавали уйму вопросов и просили дать интервью для местной газеты, многие хотели получить от нее автограф на память. Она тепло отзывалась на проявленное к ней внимание и даже потеряла из виду Коула, с которым она хотела выбраться в город — он обещал сводить ее на городскую ярмарку, которая проводилась здесь ежегодно в преддверии лета.       После церемонии в душном конференц-зале все нетерпеливо вышли на залитую солнцем улицу, и Энн надеялась, что теперь с легкостью разыщет друга, но ее взгляд вдруг столкнулся с ласковыми карими глазами, которые моментально заставили ее позабыть обо всем.       Гилберту удивительно шел строгий костюм-тройка, в котором он выглядел взрослее и элегантнее — он в принципе выглядел старше своих сверстников, что особенно выражалось в том, какое порой у него бывало отчужденное и серьезное выражение лица. Энн украдкой наблюдала за ним, чтобы это заметить, — и невольно задумывалась о том, что могло служить тому причиной.       Но сейчас, глядя на нее сияющими глазами и мягко улыбаясь, Гилберт выглядел абсолютным мальчишкой, и Энн невольно улыбнулась в ответ, чувствуя, как ноги сами ведут ее к нему. Приблизившись, она вдруг смутилась: в руке она сжимала небольшой, но увесистый кубок победителя, который вполне мог достаться ему. Она так страстно желала одолеть Гилберта в схватке за звание лучшего шахматиста страны, что совсем не заметила того, какая пропасть пролегла между ними из-за ее неудержимой ненависти и обиды, которая мешала ей разглядеть в потенциальном сопернике человека, способного стать ей другом.       Энн впервые подумала об этом в минуту, когда стояла напротив Гилберта и чувствовала на себе его почти осязаемый, необычайно теплый взгляд, который гипнотизировал ее, лишая возможности сказать ему что-нибудь колкое. По правде сказать, в голове у нее не осталось ни одной едкой мысли на его счет — она была совершенно растеряна оттого, что ее больше не занимали негативные чувства перед ним, словно их смело рукой как хлебные крошки с обеденного стола.       Энн прекрасно знала, как она могла ненавидеть Гилберта, но теперь ей предстояло выяснить, как вести себя с ним дальше, когда их соперничество осталось позади.       — Глаза...       — Что?       Энн в ужасе отскочила, поняв, что подступила к Гилберту почти вплотную — и даже не заметила этого.       Как и того, что она случайно обронила вслух.       — Я-я... То есть... — Совершенно растерявшись, она с трудом подбирала слова. — Кхм, я только хотела сказать, что в моих глазах ты показал себя как достойнейший противник из всех, с кем мне доводилось играть.       Гилберт усмехнулся.       — Даже лучше, чем Боргов?       — Определенно, — хмыкнула Энн. — Тебя-то я смогла одолеть.       — Сможешь и его, я в этом уверен.       Энн вздохнула, отведя взгляд, — пока что уверенной она в этом не была, но ее утешала мысль, что времени для подготовки перед турниром оставалось достаточно.       — Пройдемся? — предложил Гилберт, указывая ей на петлявшую вдоль лужайки дорожку, ведущую в сквер, и Энн кивнула, чувствуя сладостную негу свободы от бремени гнева и раздражения, которые всегда одолевали ее в присутствии Блайта. Она сама поразилась тому, как теперь ей было комфортно в его обществе. — Надеюсь, Коул не станет возражать.       — Коул?.. — Энн озадаченно взглянула на Гилберта. — Он... Вообще-то я искала его, — она обернулась, чтобы снова поискать его глазами среди студентов. — Не понимаю, куда он запропастился.       — Я не видел его среди участников.       — Он больше не играет в шахматы.       — Правда?       Энн закивала.       — Я помню, как мы играли на турнире в Шарлоттауне, — задумчиво проговорил Гилберт. — У него весьма необычный стиль игры.       — Очень живописный и запоминающийся! — воодушевленно воскликнула она. — Неудивительно, что в качестве своей новой страсти он выбрал искусство.       — Он рисует?       — О, ты бы видел его портреты, они просто волшебны! Впрочем, — Энн улыбнулась, — ты обязательно увидишь их на его персональной выставке. Уверена, что это случится совсем скоро! У него необычайный талант улавливать неприметные глазу обывателя особенности черт лица, которые могут вместо слов рассказать столько интересного о человеке!       — Похоже, — голос Гилберта звучал несколько отрешенно, — он является весьма... увлеченной натурой.       — И в этом мы с ним так похожи! Коул не раз говорил мне, что мы будто были разделены друг с другом от рождения. Как было бы здорово расти вместе под одной крышей! — мечтательно проговорила она, заглатывая окончания слов от переполнявших ее эмоций. — Но родственные души всегда находят друг друга, даже если они не связаны кровными узами. О таком брате, как Коул, можно только мечтать! А у тебя есть братья или сестры, Гилберт?       Он застыл на месте, изумленно уставившись на Энн. Она последовала его примеру, пытаясь понять, что еще такое неуместное она умудрилась ему выдать.       — Что ты сказала?       — Я, я только спросила, есть ли у тебя кто-то... брат или сестра и... — Энн прикрыла глаза, мысленно выругавшись на себя. — Ох, я знаю, что болтаю слишком много, и это раздражает, но я просто-       — Нет, — Гилберт судорожно вздохнул и, не отрывая от нее пораженного светящегося взгляда, улыбнулся. — Это не так. Мне нравится слушать тебя.       Энн вздохнула с облегчением, почувствовав, как по груди разливается тепло.       — Когда-то у нас была большая семья, — продолжил Гилберт, засунув руки в карманы брюк. — Нас было много, все братья. Я остался последним и... Единственным.       — Так ты... — Энн ахнула. — Ты сирота!       — Отец умер два года назад, — кивнул он — голос у него был сухим и ровным, — от пневмонии. Это он научил меня играть в шахматы. Он всегда хотел, чтобы я стал чемпионом, хотя, признаться честно, я никогда не интересовался шахматами так, как он. Но, — он усмехнулся, — того хотел мой отец, и я понимал, что так будет правильно… Если я исполню его мечту.       Он нахмурил брови, вдруг замолчав, и у Энн сжалось сердце — она и представить себе не могла, что Гилберт Блайт, который казался ей самодовольным юношей с блестящей карьерой шахматиста, пережил поистине страшные потери в столь юные годы. Теперь ей было ясно, что имел в виду Гилберт, когда упомянул бесполезность медицины в их прошлом разговоре.       — Мне так жаль, Гилберт, — тихо сказала она. — Правда.       — Ничего, — он слегка улыбнулся.       — Должно быть, ты ужасно скучаешь по нему.       — Нам удалось съездить вместе в Альберту — он хотел увидеть горы в последний раз, — сказал Гилберт. — Мы проводили время вдвоем и много разговаривали. В некотором роде это помогло мне принять его… уход, хотя это было непросто.       Рука Энн сама шевельнулась в его сторону — и сжала его ладонь. Гилберт озадаченно посмотрел на нее, а затем перевел взгляд на Энн; их пальцы сомкнулись.       — Я не жалею, — Гилберт легонько пожал ее ладонь в ответ. — Конечно, все это ужасно, но тогда он был счастлив. Только это имеет значение.       Энн осторожно выпустила его руку и вдруг замерла на месте. Ее пробрал ужас.       В один миг кубок победителя, который она сжимала в руках, показался ей необычайно тяжелым. Ей показалось, что она отняла у Гилберта то, что по праву принадлежало именно ему в качестве завещания от покойного отца, который всегда желал своему сыну самого лучшего. И все это из-за ее мелочности и безграничного эгоизма!       — Гилберт, — медленно проговорила Энн осипшим голосом, — я... — Она набрала в легкие побольше воздуха, словно перед прыжком в холодную воду, кашлянула и выпалила скороговоркой: — Я должна извиниться.       — За что? — Он недоуменно поднял брови.       — Я была груба с тобой и-       — Перестань, Энн! Ты не должна передо мной извиняться!       — Должна!       — Вообще-то это я должен просить у тебя прощения.       — Что? Нет!       — Да!       — Я вела себя отвратительно и-       — Я дразнил тебя ставками в блицах.       — Почему ты постоянно перебиваешь меня?!       Гилберт вздохнул и прикрыл глаза, приняв смиренный вид.       — Потому что ты постоянно споришь со мной.       — Я не спорю! — Энн едва не задыхалась от возмущения.       — Ты делаешь это прямо сейчас.       — Это не так!       — Вот опять, — невозмутимо продолжал Гилберт, не удержавшись от смеха.       — Гилберт Блайт, — прошипела она сквозь зубы, вконец потеряв терпение, — ты просто невыносим!       — Энн, — он расплылся в светлой улыбке, — если бы я знал, что ты будешь извиняться передо мной, когда получишь звание чемпионки страны по шахматам, я бы проиграл тебе еще хоть тысячу раз. И ни разу не пожалел бы.       Энн усмехнулась, глядя ему в глаза. На свету они казались полупрозрачными, приобретая золотистые и зеленоватые оттенки под цвет погожего дня и изумительного сквера, отражавшегося в них, и она, увязнув в этом удивительном соцветии, находила это необычайно красивым.       — Не прельщайся, — сказала Энн, гордо подняв подбородок. — Мои извинения не исключают того, что порой ты действительно бываешь невыносим.       — Однако из нас двоих чемпионом стала ты, — ухмыльнулся Гилберт, взглянув на ее кубок, который она для удобства держала у груди в обнимку. — Будь хоть немного снисходительнее.       Энн прыснула со смеху, прикрыв глаза.       — Не забывай, что теперь ты должен мне желание.       — Ну что ж, — обреченно вздохнул Гилберт. — Полагаю, ты уже придумала, как расправишься со мной?       — Я не настолько жестока, — усмехнулась Энн. — Но вообще я рада, что ты так отнесся к поражению.       — У меня просто выработался иммунитет.       Энн задумчиво посмотрела на Гилберта — он был гораздо опытнее ее, поэтому поражение в партии для него могло приобретать теперь иное значение. К тому же он сражался с именитыми профессионалами из СССР, превозмочь мастерство которых удавалось лишь немногим.       — Как это было? — вдруг спросила она. — В Москве.       — На турнире? Жутковато, — вздохнул Гилберт. — Помимо Боргова были еще Лученко, Лаев и Шапкин.       Энн опешила.       — Четверо?! — Она разочарованно застонала. — Четверо советских шахматистов?!       — Ну, приятного было мало, конечно, но я не думаю, что кто-либо из них может сравниться с Борговым. — Гилберт помолчал, точно задумавшись. — Только если...       — Что?       — Ты, Энн. Теперь я в этом не сомневаюсь.       — О чем ты?       — Ты — единственная, кто может его победить.       — Очень смешно, — фыркнула Энн, закатив глаза. — Боргов порвал меня в клочья в Ванкувере.       — Тогда ты просто не была готова.       — Я вообще не уверена, что когда-нибудь буду готова сразиться с ним снова.       — Зато я уверен.       — Гилберт-       — Послушай, Энн, — он тронул ее за плечо, чтобы остановиться. — Просто выслушай меня хоть раз и не спорь со мной. Пожалуйста.       Она хотела было возмутиться, но смолчала, разрываемая любопытством. Прямой взгляд Гилберта пробирал ее до мурашек, и она не смела даже моргнуть, словно боясь разорвать невидимую нить, что прочно связывала их друг с другом в эту минуту. Энн все еще с трудом осознавала, что между ними оказалось гораздо больше общего, чем она могла предположить, но это открытие было чрезвычайно удивительно и приятно, что заставляло ее сердце заходиться в безотчетном радостном танце.       — Энн, — мягко произнес Гилберт, — ты сама еще не подозреваешь, на что ты способна. Ты играешь лучше всех в Канаде... Я это понял еще до чемпионата. Ты действуешь импульсивно и безжалостно, больше полагаясь на собственное чутье, чем на теорию, и в этом твое преимущество. Твоя слоновая пешка встала мне поперек горла, я совершенно не ожидал, что ты сделаешь такой ход. — Энн смущенно усмехнулась в ответ, почувствовав себя неловко. — Когда ты едешь в Париж?       — Через пять недель, — ответила она, быстро прикинув в уме. Гилберт закусил губу, задумчиво кивая.       — У тебя еще есть время, чтобы подготовиться. Тебе просто нужно... — Он осекся, растерявшись, а затем выдохнул: — Энн, ты бы могла поехать со мной в Торонто?       Энн показалось, что она ослышалась. Она уставилась на Гилберта, почти не дыша, — он выжидающе смотрел на нее, стиснув зубы и нахмурив брови. Он явно был напряжен, не отрывая от нее глаз в болезненном ожидании ответа, и Энн могла поклясться, что никогда прежде он не казался ей таким... хрупким.       — В Торонто? — наконец выпалила она. — С тобой?       — Да.       Все это с трудом укладывалось у нее в голове. Она никогда не воображала себе нечто подобное и потому не понимала, как вообще такое возможно. Ее бросило в жар.       — Но... как же... — она сделала глубокий вдох. — Я, я не понимаю, я...       — Знаю, звучит дико, — голос у него чуть дрогнул — Гилберт заметно нервничал и явно был недоволен тем, в какое русло обернулся их первый дружеский разговор. Но казалось, будто он не мог поступить иначе — слова точно разрывали его изнутри, лишая покоя. — И пойму, если ты откажешь. Но я могу помочь тебе подготовиться.       — Снова строишь из себя умника? — уколола Энн, не удержавшись, хотя сердце бешено колотилось в груди: Гилберт предлагал ей поехать с ним в Торонто!       Вместе.       Просто уму непостижимо!       — У меня на счету несколько партий с советскими гроссмейстерами, забыла?       — Нет, но... Как ты себе это представляешь?       — Можно поехать прямо отсюда, я на машине. У меня дома найдется место для тебя, и я уверен, что Баш с Мэри возражать не станут. — Энн раскрыла рот, чтобы засыпать его множеством вопросов, что, точно рой пчел, зудели в голове, но все слова будто застряли в горле. — Из Торонто сразу полетишь в Париж. Шахматная федерация оплатит билеты — и в Москву тоже. Если повезет, они отыщут тебе ассистента. Правда, — Гилберт усмехнулся, — я не уверен, что они захотят выделить на него деньги, но-       — Гилберт, — сипло прошептала Энн, перебив его. — Я все еще не понимаю. Не понимаю... зачем тебе это нужно.       Они безмолвно смотрели друг на друга, стоя под тенью вязов в живописном сквере, и им казалось, будто время застыло, и земля завершила все свои обороты в это мгновение — а все потому, что в глазах напротив открывалась совсем другая вселенная, в которой не было колючих слов, но только что-то сильнее их, и они спутниками кружились вокруг этой неизведанной мощной тверди, опереться на которую было невообразимо страшно.       — Я... — тихо начал Гилберт и прочистил горло. — Я думаю, что мы с тобой уже достаточно соперничали друг с другом. А теперь... Как насчет, — он изогнул бровь и протянул ей руку для пожатия, — партнерства?       Энн хмыкнула, взглянув на нее, и протянула ему свой кубок.       — Значит, теперь, — проронила она, указывая на него, — мы с тобой заодно.       Гилберт обхватил его, коснувшись ее руки. Их пальцы сомкнулись на ножке кубка, и Энн расплылась в улыбке — этот жест напомнил ей торжественную клятву верности из рыцарских романов.       — Вместе заодно ради будущего канадских шахмат, — провозгласил Гилберт, улыбнувшись, и Энн, завороженно глядя на него, сделала судорожный вздох. Без сомнения, Гилберт был хорош собой, но особенные взгляд и улыбка, обращенные к ней, преображали его лицо, делая его по-настоящему живым и оттого поистине прекрасным.       Неожиданный щелчок затвора фотоаппарата заставил обоих вздрогнуть и обернуться — черное око объектива было направлено прямо на них.       — Этот момент должен войти в историю.       — Коул!       Энн, радостно вскрикнув, подскочила к нему, чтобы обнять, и засмеялась, когда он, подхватив, закружил ее.       — Сегодня твой день, королева Энн! — весело произнес Коул, отпустив ее, а затем с улыбкой посмотрел на Гилберта: — Прости, Гилберт, но я на службе Ее Величества.       — Я все понимаю, — засмеялся он. — У Энн есть привилегии.       — Безусловно!       Они пожали друг другу руки, а Энн с удовольствием наблюдала за этим, чувствуя себя особенной рядом с ними. Она поймала взгляд Гилберта и растерянно разомкнула губы, что еще хранили следы счастливой улыбки.       — Что ж, — вздохнул он. — Тогда... увидимся?       — Да, — она часто закивала, поджав губы так, что на щеках показались ямочки. — Увидимся.       На его губах расцвела знакомая ей озорная, совершенно мальчишечья улыбка; Энн проследила за Гилбертом взглядом, когда он повернул в сторону общежития, чувствуя себя необыкновенно наполненной и живой.       — А вот это уже интересно, — поправив ремешок фотоаппарата на шее, заметил Коул. Энн вздохнула и повернулась к нему.       — Я еду в Торонто, — сказала она будничным тоном. — С Гилбертом.       — Что?! — Коул округлил глаза, уставившись на Энн. — Ты шутишь!       — Нет, это правда.       — С Гилбертом! — Он просиял, торжествующе улыбнувшись. — Черт возьми, Энн, еще несколько дней назад ты хотела задушить его!       — Что ж, — она усмехнулась, — я рада, что этого не сделала.       — О нет! Кто ты такая и что ты сделала с настоящей Энн Ширли? — Коул принялся деланно оглядываться по сторонам, будто ища кого-то. Энн засмеялась и шутливо пихнула его в бок.       — Я здесь! Самая что ни на есть настоящая, — сказала она и подумала, что это правда — сейчас она была именно той Энн, какой и должна быть: яркой, сильной... и необычайно счастливой.       — Мне кажется, что у тебя есть веские причины предпочесть встрече с тетей Джо поездку с Гилбертом.       — Только одна, — встрепенулась Энн. — Я должна одолеть Боргова. И не смотри на меня так! — вспылила она, поймав насмешливый взгляд Коула. — В этом нет совершенно ничего романтического.       — Ну конечно! — фыркнул он. — Кого ты пытаешься обмануть? Со стороны вы оба выглядели полными идиотами. Поверь, я знаю, о чем говорю.       — Интересно, — задумчиво протянула Энн, закинув руку на плечо друга, — могу ли я, пользуясь своими привилегиями, назначить тебе суровое наказание за оскорбление Ее Величества?       — Заставишь меня наблюдать за вашими беспомощными попытками сойтись друг с другом? Более жестокого наказания и не придумаешь.       — Коул!       Их звонкий смех еще долго переливался среди ветвей деревьев; Энн чувствовала себя такой легкой, что ей казалось, будто она и впрямь могла воспарить к этим высоким, простирающим к ней свои объятия кронам и даже выше, чтобы окунуть руки в бездонную синь и почувствовать, как нежно согревают ладони далекие звезды.