Нетронутый мир

      До ушей доносится тихое бульканье воды, а закатное солнце обливается красками: нежно розовеют на небе лёгкие облака, а светило, на горизонте садясь, переливается костром рыжим. Шатов смотрит, как красноватая тень пляшет в прохладительном лимонаде в их стаканах, мимолётно скользит на расслабленное лицо Кириллова, пока тот сонно щурится. На губах Вани играет лёгкая улыбка, ну точно кот, который сметаны объелся и облизывается довольно. — Солнце уже садится, — бормочет Лёша. Он всем корпусом на кресло упирается, в состоянии полулёжа, ногу худощавую на колено закидывает. Еле держится, но не спит, — Ты очки сними. — Неа, — смеется, — Мне так хорошо. Ведь правда мне идёт? И Шатов демонстративно головой крутит, а очки солнечные, чёрные, очень Ване действительно идущие, так и переливаются в полыхающих бликах. Лёша себя в отражении сначала нечаянно ловит, а потом фокусируется на Шатове, на таком довольным и солнечным, в голове мысль раньше пули шальной свистит: хорошо, что на море всё-таки выбрались. Или вернее: спасибо энтузиазму шатовскому, который вихрем в затею смелую втянул. Кириллов обычно никому не уступает, железно на своём стоит, будто камень твёрдый, но это же Шатов — а Шатову можно. И вроде бы не Америка, и не привычная, но такая любимая Россия, но так спокойно на душе, что кричать от сего осознания хочется. И снова веки смыкаются под успокаивающую колыбель морских волн… — Ну так что, идут? — допытывается Ваня. Кириллов глаза с усилием приоткрывает. — Идут, конечно, — отзывается Лёша, взглядом мягким друга касаясь. Лицо Шатова моментально озаряется радостью. Губы Кириллова непроизвольно дёргаются, изгибаются в полуулыбке. Ваня ногами болтает и смотрит, как угольные глаза напротив под искрящимся светом наливаются тёплым медом, из-под смыкающихся век сияют золотистым блеском на радужке. А он сам сидит невероятно расслабленный (будто и не дёрганый студент, подумать только) в шортах цвета молодой зелени, в футболке свободной и, подперев подбородок рукой, пытается запомнить эту безмятежность на вечном «думающем» лице друга. Кириллов же, почти утопая в сидушке своей, снова сонно глаза щурит. Он в халате синем развалившись, будто у воды позаимствовал краску ее морского бриза и шелестящих качающих волн. Вот рука его с подлокотника свешивается, а с ноги тапок предательски соскальзывает… Голова же Кириллова в легкой дрёме назад клонится. Шатов добродушно смеется, а затем говорит почти ласково: — Пошли. Кому-то высыпаться надо наконец. Просто некоторые вещи не меняются. Кириллов не возражает, лишь трёт глаза и вопросительно брови приподнимает: — Ты же хотел подождать до… — Ничего, — Шатов отмахивается, ерошит свои светлые кудри. — В другой раз закат досмотрим, в другой раз.