мне тебя обещали

Я даю ему больше положенной суммы. Долго держит в руке купюры, не решается положить их в карман синего халата. Смущённо улыбается, мол, не нужно было, тяжело, но, слава Богу, выкручиваемся. На пальцах его рук сказочно блестят крупными пятнами рыбьи чешуйки. Прозрачные, перламутровые. Он чистит рыбу без перчаток. «Не могу в них. Нож будто злится, калечит руки. Особенно когда с глазами окуня возишься. Их у меня рыбаки скупают для приманки. Глаза окуня лучше любого червя». У Иззета такие же большие и выпуклые глаза, как у окуня, лишь золотистого оттенка недостаёт. Над ними широкие брови, косо спадающие к вискам и сросшиеся на переносице. Он родом из Карса, холодного и бедного турецкого городка, где даже летние ночи по-зимнему студёные. Иззет женился в семнадцать на пятнадцатилетней двоюродной сестре. Сейчас у него трое детей, незаметная жена, которую никто из соседей до сих пор не видел, и небольшая рыбная лавка. Иззету приходится нелегко — кроме жены и детей на его шее больная мать, у которой отказывают почки от лютых карских непогод. — Слава Аллаху, справляюсь, грех жаловаться. Да и отсутствие богатства — это ещё не бедность. Бедность — это жажда богатства, — порой мне кажется, у людей Востока — генетическая мудрость. На каждый случай своя, проверенная веками, максима. В конце концов, мудр тот, кто знает не многое, а нужное. Каждую среду я захожу к Иззету за рыбой дорадо. Она у него лучшая, свежая, по хорошей цене. К тому же это единственная рыба, которую я умею готовить. С дорадо возиться не приходится. Обкладываю её овощами и — в духовку. Сегодня Иззет постарался, заслужил щедрые чаевые — отложил мне две большие рыбины. Каждая по полтора килограмма, тогда как средний вес дорадо чуть больше полукилограмма. Дорадо — это я. Рыба, похожая на меня. Когда-то читал, что они обитают поодиночке, как правило, в глубинах моря. И в моей жизни нет никого, кроме меня, и я тоже прячусь внутри. То, что снаружи — наносное, необходимость соответствовать. Лили с опытом учатся сдерживаться, придумывая себе оазисы-оправдания. Иззет ждёт не дождётся среды, чтобы услышать мои комментарии по ряду громких событий недели. Спрашивая моё мнение, он сразу озвучивает своё. Зачастую достаточно интересное. — Вы слышали об этом разбушевавшемся вулкане? Ей-богу, конец света. Даже самолёты не летают. Как бы он и на рыб не подействовал… Что об этом думаете? — Да угомонится, не переживай, Иззет… Ты ещё в один пакет положи, чтобы не порвался. — Конечно, не волнуйтесь… Ра самом деле мне кажется, что извержение вулкана — это очень хорошо. Это как щелчок по носу от природы человеку, напоминание, что он тут не главный и не всё может контролировать. Возвращаюсь домой быстрым шагом, надо занести рыбу, потом на работу бежать. Успею? Смотрю на часы. В запасе сорок минут, укладываюсь. Захожу во двор и замечаю, насколько щедро он залит солнцем. Наконец на небе перекрыли воду. Всё моё существо фиксируется на тёплой улыбке природы, не желая признавать бесконечных снегов одиночества. Нужно впустить солнце внутрь, чтобы почувствовало сердце. Весна всё-таки. Щелчок по носу от природы. И почему-то в этот момент мне подумалось, что любви без жертв не бывает. Либо принципами поступаешься, либо возможностями. Главное, чтобы жертвы приносились добровольно, с открытым сердцем, а то ведь некоторые живут в самообмане во имя идеи брака, ради детей, ради чувств, некогда переполнявших при взгляде на партнёра. Наполняя чью-то жизнь, опустошают свою. Как в сообщающихся сосудах, всё должно быть поровну — вот суть гармонии. Перевес в одну из сторон чреват накоплением разочарований. В любви не может быть замкнутого круга, возвращающего человека к нему прежнему.