мне тебя обещали

— Вы неважно выглядите. Может, съездите куда-нибудь, отдохнёте? Смените обстановку. Если она не заткнётся, я убью её. — С ванной закончили? — перебиваю её, ухожу в прихожую, вытягиваю деньги из кармана куртки. Быстрее бы ушла. Возвращаюсь с купюрами в руках. — Да-да, всё… Мне не удобно брать всю сумму, у вас всегда чисто, давайте половину. Она смотрит на меня жалостливым взглядом, будто я инвалид или умалишённый, за которым надо присматривать. Я держу деньги перед её лицом, делая вид, что не слышал: «Всего хорошего. На следующей неделе в это же время». Опустив глаза, кивает, берёт деньги, торопливо одевается. Худенькая. Плащ цвета топлёного молока, коричневые ботинки, шерстяная беретка. Рядом с сумкой три тяжёлых пакета, видимо, шла сюда с магазина. Рыжая убирается у меня второй год. Раз в неделю, по пятницам. Её мне посоветовала консьержка: «Приличная девушка, чистая на руку, одна дочь растит». Обычно с Рыжей не встречаюсь, приходит в моё отсутствие. Ключи оставляю у консьержки. Вторую пятницу возвращаюсь домой раньше обычного, сталкиваюсь с Рыжей. Она стала неприятна мне. Может, из-за того, что Рыжая — свидетель моего потерянного прошлого, где не было пустоты, ускользающих призраков, где были двое? Не знаю. Думаю, всё дело во взгляде. Нервирует, унижает, сама того не замечая. В нём жалость. Такая чистая человеческая жалость, без ухмылок, притворства. С толикой родного, материнского. Я и этого не хочу. Жалость разрушает всё то, что сам приобрёл внутри себя. Глупая. Пытается со мной заговорить, проявить участие. Ещё нахватало, чтобы по голове погладила, к груди прижала со словами «и это пройдёт». В прошлый раз принесла кусок пирога, печенье. Наверное, увидела, что на кухне шаром покати, пожалела. Я потихоньку вынес её подарки во двор, скормил голубям. Не люблю выпечку. С детства. Давно бы избавился и от Рыжей — но жаль её, в деньгах нуждается. Она чересчур скромно одевается, и вид уставший. Сержусь на себя, но отвечаю жалостью на жалость. Убирает она хорошо, особо не любопытничает, только вот сегодня ляпнула, мол, хреново выглядишь, чувак. Меня так и разрывало от желания нагрубить. Сдержался. Она не в чём не виновата. Это моя боль и не имеет к ней никакого отношения. Однажды я чуть не переспал с Рыжей. Лето было, праздничные выходные. Я в шортах лежу на диване, тупо уставившись в телевизор. Она, в тонком платьице, моет окно. Вижу, как рот стекает меж её маленьких, крепких грудей. Замечаю, как она смотрит на мои плечи, ноги. В пространстве начала нарастать горячая волна, притягивающая нас друг к другу, хотя, уверен, для неё это неожиданность, да и она не в моём вкусе. Обычная похоть, ничего больше. Я напрягся, посмотрел на неё. Она — на меня. Тряпка выпала из ослабевшей руки Рыжей в ведро. Только прикоснулся к ней, как зазвонил телефон. И всё мгновенно исчезло. Это было один раз и больше не повторялось. Не люблю я эту квартиру. В её стенах так много всего и одновременно так пусто. Лишь по кровати, душевой, туалету, кухонной раковине и холодильнику можно определить, что здесь кто-то живёт. Всё остальное — мёртвая зона. Нетронутая, ледяная, хоть дом и обогревается. Засыпаю в иллюзии того, что файлы с прошлым заблокированы. Хотя мысли, великие предатели, до сих пор берут начало из событий того времени. Нахожу полотенце, чтобы принять душ. Завибрировал телефон. Сообщение от Андрея: «Старик, я больше не могу с ней». Мы любим тешиться иллюзиями. Ну давай поднимем свои задницы и пошлём куда подальше иллюзии, которыми разрисовали свои жизни! Хватит проводить время с мужчинами и женщинами, которых мы не любим и никогда не полюбим. Одиночество смеётся над теми, кто прячется от него в иллюзиях. Всё равно вернёмся к нему рано или поздно, разочарованные до последней капли крови. Я стою под упругими струями и мысленно горячо убеждаю Андрея и самого себя. В отношениях с людьми мы любим раздавать роли. Требовать актёров строго следовать нашей трактовке. И сами при этом играем самозабвенного. Потом кто-то рано или поздно захочет хотя бы часок побыть собой, а не персонажем. И в этот миг всё развалится.