Молитва, что приведёт тебя ко мне

Жизнь вернулась на круги своя, будто бы ничего и не было: ни смертей, ни Исчадий, ни Пробуждённых. Последние из них — из нас — отдали свою магию, чтобы избавить Ривеллон от Пустоты, но и это словно осталось незамеченным для смертных, вернувшихся к своим делам, семьям и, конечно же, молитвам, — Святому Люциану, а кому ещё? Фейн сидит у обрыва, сосредоточенно разглядывая раскинувшуюся внизу равнину. Лес позади него полон сияющих светлячков и отголосков продолжавшего веселья кочевников, с которыми накануне его познакомила Лоусе. Сейчас же она спит неподалёку, свернувшись клубком на смятом плаще, одной рукой прижимая к себе меч в ножнах — старая привычка, которая вряд ли когда-нибудь отпустит её из своих объятий. Страницы дневника на коленях зияют неприятной пустотой, а Фейн… Фейн впервые не представляет, что же на них написать. Всё кончено. Потребность в хронологии будто бы отпала вместе с угрозой для жизни, способной свалится на их головы в любую минуту, ведь в таком случае от него могли остаться хотя бы эти записи, повествующие о множестве подвигов, передряг и… о некоторых весьма личных вещах. Например, о близости с этой девушкой, сейчас что-то активно бормочущей во сне, ворочаясь с бока на бок. К слову об их небольшом братстве: распалось оно, увы, довольно быстро. Ифан, мягко говоря не оценив того, что Лоусе позволила Люциану вернуться на трон, ушёл почти сразу, даже не попрощавшись. Поговаривают, в последний раз его видели направляющимся к логову ледяных драконов вместе с его волком-побратимом. Лоусе болезненно реагирует на любые упоминания бывшего спутника: отношения у них были тёплые, почти что родственные, и потому — Фейн старается не упоминать о нём ни в какой форме. Себилла… Судя по тому, что Вечный сумел понять о человеческих эмоциях, эльфийка долгое время была неравнодушна к Лоусе и, завидев их ни на метр не отходящими друг от друга после финального сражения в гробнице Люциана, поспешила скупо распрощаться, отправившись в долгое, долгое странствие, дабы, по её словам, найти новую цель в — отныне свободной от рабства и Истока — жизни. Что касается самого Фейна и его неживого-немёртвого существования, заключённого в движущиеся кости, то пусть и не Божественная, но определённо всемогущая Лоусе сумела решить и эту проблему — тем единственным условием, которое она поставила перед Люцианом до того, как тот отдал свой Исток «в общую кучу», стало возвращение Фейну его облика. Словами не передать, сколько проблем это вычеркнуло из его жизни в новом мире, лишённом магии — скрывать свою натуру без хотя бы нескольких крупиц Истока было бы крайне непростой задачей. Теперь, спустя месяц после этих событий, перевернувших страницу истории на совершенно новый этап, Фейн на пару с Лоусе, такой же неприкаянно-потерянной душой, продолжил кочевать по окрестностям оживившегося Аркса вместе с её старой труппой, присоединяясь к каждой встреченной пирушке в честь возвращения Люциана Божественного. Салюты, ароматы горячительных напитков и безудержные танцы стали чем-то совершенно новым в его опыте, но единственное, что Фейн успел записать, чтобы запомнит навсегда, — это первый танец с Лоусе. — Тебе нравится в ней то, что она не похожа ни на кого из твоей прошлой жизни. Однако на её месте могла оказаться любая норовистая смертная, и ты это знаешь. Шелестящий, заполняющий собой всё пространство голос заставляет медленно, точно во сне, обернуться. Конечно, это она. Он узнал бы этот голос из миллиардов других. Нерин. Супруга, идущая с ним рука об руку долгие столетия, подарившая ему дитя, признание, поддержку… В тех приемлемых для их традиций границ, но и это отнюдь не мало. — Чего же ты хочешь? — глухим, севшим голосом спрашивает Фейн, чутко следя за тем, как она с изяществом опускается рядом. Струящееся платье, сшитое из постоянно движущихся волокон, что напоминают космические течения, длинные, глубинно-чёрные волосы, впалые скулы… Всё, как он помнит. — Логичнее было бы спросить это у самого себя, — Нерин ведёт плечом, задумчиво глядя на горизонт, рдеющий первыми лучами рассветного солнца. Только сейчас Фейн замечает, что она беременна, и от этого становится вдвойне неуютно, однако вместе с тем… О, Небеса, разве он не скучал? Скучал, конечно, — и не один десяток раз… — Я не более, чем порождение твоего беспокойного разума, дорогой супруг.

***

Ранее. Разноцветные ленточки в её волосах не слишком сочетаются с грубыми наплечниками и корсетом из змеиной кожи, но и в этом, пожалуй, есть своё очарование. Лоусе танцует в быстром, задорном ритме, уперев руки в бока и звучно притоптывая в такт музыке. Наконец, она с неподобающе хитрым выражением лица устремляется к отсиживающемуся в позе мыслителя Фейну, хватая его за руки и решительно утягивая за собой — уж силы ей на это хватает сполна. — О, Небеса… Абсолютно дикарский танец, лишённый всякого изящества, ты ведь в курсе? — стонет он, морщась от чужих взглядов, но всё же послушно обнимает её за талию и легко отрывает от земли наподобие того, как это делают прочие танцующие. — Значит, будем дикарями! — смешливо фыркает она, опуская его руки ниже, на бёдра, и задорно покачивает ими из стороны в сторону так, что Фейн, вопреки всем своим внутренним сопротивлениям, чувствует образующийся в горле ком, от которого перехватывает дыхание. Вернее, конечно, дыхание перехватывает от неё и немного — от воздуха, переполненного дурманящими запахами: вина, цветов, пряного дыма от костров и… — Ты знала, что всегда пахнешь лавандой и ромашкой? — спрашивает он почти шёпотом, сдавшись и уткнувшись в шею Лоусе с таким чувством, что та замирает на секунду от растерянности, после лишь крепче обвивая его шею руками. — Странное сочетание. Я бы даже сказала, что неприятное, — откликается она со смешком на губах, продолжая плавно покачиваться под замедлившуюся музыку и уводя их танец в тень раскидистого дуба, чья крона усеяна множеством бумажных фонариков в виде остроконечных звёзд. — Крайне приятное, — возражает Фейн тоном, от которого Лоусе сбивается с ритма, тут же пытаясь осознать, что именно в этом мгновении за несколько секунд запустило под кожу разряды возбуждения, желания вжаться в этого не-человека, хаотично расцеловывая всюду, куда дотянется, будто бы это их последний день на этой бренной земле. Ответ прост: сам Фейн. И его совершенно непристойная искренность. Теперь, когда отмахнуться от размышлений куда сложнее, — в виду отсутствия постоянной нависшей над ними угрозы — мысль о том, что она влюблена по-настоящему и бесповоротно, так очевидна и прозрачна, как вода у прибрежья, что сопротивляться ей больше нет никакого смысла. — Фейн? — М-м-м? — он обращает на неё свой туманный взгляд, не сразу осознавая, в какой момент Лоусе успевает сократить расстояние меж их лицами до минимума, надавливая на его шею ладонью и втягивая в крепкий, полный страсти поцелуй. — Мне кажется, — хрипло начинает Лоусе, лишь едва-едва отстраняясь от его губ и отмечая, как бешено колотится сердце Фейна под её ладонью, — что в самом воздухе есть импульс, который эхом отзывается о тебе. И всегда, всегда ведёт к тебе, где бы я ни была. Фейн смотрит на неё ошарашено, приоткрыв рот в попытке что-то ответить, но на то, чтобы собраться с мыслями, уходит непозволительно много времени — по его собственным высоким представлениям о скорости своих реакций уж точно. Чувство рассеянности Фейну тоже придётся долго принимать в себе, как, например, укусы мошек, жар в солнечный день и непередаваемые покалывания в качающем кровь органе, стоит Лоусе взять его за руку, переплетая их пальцы. — Ну, мы ведь не так часто… оказывались друг от друга далеко, — смущённо бормочет он, и Лоусе умилённо фыркает, забавно наморщив кончика носа. — Я не имел в виду, что не разделяю тобой сказанного, просто… — Не знал, что ответить, и ответил очевидное. Я понимаю, — девушка ласково качает головой, прерывая оправдания, и мягко берёт его за руку, с решительностью уводя за собой в лес. — Идём. Я хочу переодеться во что-то полегче — вечер только начинается! Бывший колдун, всё ещё обескураженный, бредёт за ней, едва разбирая дорогу. Он ловит себя на мысли, что хотел бы движением руки раздвинуть ветви перед ними, или телекинезом развязать шнуровку на спине Лоусе, или помочь потушить огонь нерадивым юнцам, не уследившим за костром… Однако магии больше нет — ни у кого. Они потеряли её относительно недавно, и потому подобные мысли проскальзывали не так часто, да и, в конце концов, во всём перечисленном нет ничего, чего нельзя было бы сделать собственными руками. Но это, по размышлениям Фейна, только пока. Он уверен — вскоре все бывшие колдуны отчаянно затоскуют по Истоку, так сильно, что прибегнут к поиску деструктивных методов подавления в себе этой нестерпимой жажды вернуть то, что принадлежит им по праву. Ему, Фейну, особенно. За этими мыслями он не замечает, как Лоусе останавливается у шатра, не считая, впрочем, нужным заходить в него и начиная раздеваться прямо здесь. — Тебе помочь? — серьёзно спрашивает Фейн, и девушка игриво перебрасывает волосы через плечо, открывая спину. Вечный подходит ближе, принимаясь сосредоточенно возиться со шнуровкой и застёжками, пока корсетный жилет наконец не поддаётся, и Лоусе не отбрасывает его в сторону. Рубашку она стягивает за секунду, одной рукой, приковывая взгляд к твёрдому прессу и длинному шраму под грудью. — Я думал, ты под рубашками носишь что-то… ещё, — замечает Фейн, осторожно проводя ладонью вдоль её обнажённого плеча. Лоусе дёргает плечами, отгоняя непрошенные мурашки, и коротко откликается, пропустив замечание мимо ушей: — Я сбегаю к речке, всполоснусь. Не скучай тут! В завершение девушка посылает ему воздушный поцелуй, и Фейн хмыкает, опускаясь на траву и вальяжно вытягивая ноги: — О, я постараюсь. Наконец, Лоусе, практически в чём мать родила, скрывается среди деревьев, точно лесная нимфа во плоти, провожаемая его долгим взглядом. Как только огниво её волос окончательно пропадает из виду, Фейн берётся за свой блокнот, планируя сделать пару заметок. В этот момент со стороны леса доносится несколько крайне отчётливых в этой ночной тишине шорохов, и бывший колдун стремглав оборачивается, напряжённо вглядываясь в чащобу. По правде говоря, он давно не чувствовал себя настолько беззащитным, несмотря на длинный кинжал, висящий на его поясе. Всё это и рядом не шло с истинной магией, так потрясающе ощущавшейся на самых кончиках пальцев, делая его самым опасным существом в ближайших окрестностях.

***

Как и предполагалось, в лесу ни одной живой — и, хотелось бы верить, что мёртвой тоже — души не оказалось. Лоусе, тихо насвистывая любимую мелодию, продирается к реке частично протоптанной дорожкой, не забывая, впрочем, периодически оглядываться по сторонам. Когда она выходит на берег, первым, что бросается в глаза — это усыпанное звёздами небо, кажущееся таким бесконечным и близким, почти что на расстоянии вытянутой руки, что Лоусе замирает на месте, точно зачарованная. Наконец придя в себя, она неспешно подходит к кромке воды, стараясь впитать в себя все детали этого вечера. Созерцанию приходится учиться заново. Как и расслабленным прогулкам, радости от прикосновения ветерка к щеке, спокойному сну под открытым небом… Войти в лес без оружия, так, как сейчас — тоже своего рода испытание для самой себя. Лоусе вздыхает, опускаясь на колени и заглядывая в глаза своему колеблющемуся отражению в глади воды. — Как дела? — хмыкает она, разглядывая осунувшееся физиономию, и зачерпывает в ладони прохладную воду, чтобы ополоснуть ею лицо. Мысли проясняются, прогоняя отголоски алкоголя в крови, но воздух отчего-то становится более спёртым. Холодок пробегает по обнажённым плечам, и Лоусе хмурится, потянувшись за лежащей поодаль рубашкой. Взгляд её вновь цепляется за рябь на воде, и через мгновение девушка замирает, напряжённо уставившись в воду. Точно в гипнозе, она вновь подбирается ближе, не отрывая взгляда, и вскоре понимает — с ужасом, рождающимся где-то внизу живота и ледяным ураганом несущимся вверх, к голове: ей не показалось. Среди отражений мигающих звёзд Лоусе видит Адрамалиха, ленивым движением когтистой руки передвигающего звёзды с места на место, словно кусочки мозаики. — Здравствуй, милая, — он улыбается искажённой рябью воды улыбкой, сверкая демоническими глазами, и первым желанием Лоусе становится обрушить на его нахальное лицо что-нибудь покрупнее, однако она быстро убеждает себя, что только порадует его своей реакцией. — Ты ведь всего лишь плод моего воображения, верно? — спокойно говорит она, вздёрнув подбородком и выдержав его жадный взгляд, осматривающий её, точно впервые. Помолчав, Адрамалих протягивает нарочито вальяжно: — Думаю, ты заслуживаешь правду. И она заключается в том, что изгнать архидемона отнюдь не просто, несмотря на заверения демонологов-недоучек. Слишком уж прочно я обосновался внутри тебя. Он снова улыбается, на этот раз спокойно и даже обезоруживающе. — Я не верю тебе, — огрызается Лоусе, старательно прислушиваясь к себе. Тишина. — Просто я веду себя слишком тихо, — усмехается Адрамалих, демонстративно переключая внимание на свои длинные когти, самозабвенно осматривая их. — По правда сказать, сейчас мы с тобою даже ближе, чем когда-либо. — Что ты имеешь в виду? — хриплым от зарождающегося в груди гнева голосом шипит Лоусе, незаметно для самой себя сжимая ладони в кулаки. — Ну… — демон медлит, нанизывая на коготь звезду и отправляя её в рот, точно какую-то сладость. — Раньше только я управлял тем, когда мне смотреть на мир твоими глазами. Теперь это происходит само по себе, в самые разные моменты. Этот Фейн обрёл весьма привлекательную шкурку, надо сказать! Я впечатлён, Лоусе. Он делает вид, что аплодирует, хотя глаза его поблёскивают неприятным ревностным огнём. — Впрочем, было бы просто восхитительно, если бы ваши гормоны наконец угомонились. Несмотря на симпатичные лица, Вечные не в моём вкусе. Лоусе сплёвывает с презрением, и Адрамалих опасно щурится. — Убирайся. Иначе тебя ждёт ещё больше неприятных встреч — например, с Джааном. Архидемон расплывается в снисходительной улыбке. И резким рывком выныривает из-под воды, заставляя девушку в ужасе отшатнуться, падая на спину. Он возвышается над водой, полудемон-получеловек, самодовольно сложив руки на груди и склонив голову к своему плечу. Демон смотрит с любопытством, явно играя с ней, точно кошка — с ничтожно маленькой мышкой. — В тебе больше нет Истока. Жаль. Вкусная была начинка, — он посмеивается, подбираясь ближе, и Лоусе хочется расплакаться — настолько беззащитной и слабой она себя чувствует. — Ну-ну, — шепчет Адрамалих, протягивая к ней ладонь. Когтём поглаживает по щеке неострой стороной, после цепляя ленточку в волосах и легонько дёргая на себя. — Со мной ты будешь в порядке. Мы вернём себе Исток. Лоусе находит в себе силы отползти, не сводя взгляда с его слишком реального лица, а после и вскочить на ноги, без оглядки бросившись обратно в лес. Ветви хлещут её по лицу, плечам и груди, но девушка не останавливается, пока не вылетает обратно на поляну, в последний момент спотыкаясь и больно ударяясь о землю всем телом. Кажется, будто из чащи вот-вот, подобно змее, выползет рука демона, ухватив её за лодыжку и потащив обратно… — Фейн! — хрипит она, сплёвывая кровь, однако Вечный замечает её не сразу. Он смотрит в одну точку, стоя к Лоусе спиной, и… говорит с кем-то? На поляне больше никого нет. — Оставь меня, Нерин, — шепчет он, в конце концов обессиленно опускаясь на колени. — Нашей дочери больше нет. За годы наказания она стала кем-то совершенно другим… Он вздрагивает, резко обернувшись, и наконец натыкается взглядом на Лоусе. Тут же бросается к ней, поднимая сначала на ноги, а затем и взваливая к себе на руки, чтобы отнести в шатёр. В нём всегда было тихо, тепло и уютно. Бесчисленное количество дней они провели здесь, читая книги, распивая вино и предаваясь всем прелестям любви, больше не боясь выражать свои чувства и мысли, даже самые нелепые. Сейчас в нём было холодно и тревожно. — Давай… уйдём обратно в Аркс, — Лоусе не спрашивает про невидимую собеседницу, как и Фейн, завидев её взгляд, не пытается выпытать, что же случилось у реки. Лишь молча обрабатывает царапины, коротко кивая. Они робко встречаются взглядами, чтобы тут же с облегчением понять, что связь, выстроившаяся между ними, не разрушена, несмотря на увиденное ими обоими. Они спасли мир, в конце концов. Осталось самое малое — спасти самих себя…