Семь дней

Сегодня я снова пошел к тебе. Потому что был окрылен данной мне надеждой. Я почти был уверен, что все будет хорошо, что, вот, наконец-то ты откроешь глаза и спросишь: ”Где я?” или, может быть: ”Что со мной?”. В любом случае, это будет что-то невероятно глупое, как обычно и бывает. Как должно быть. Я, наверное, вломился бы к тебе в палату, если бы вовремя не вспомнил о том, что здесь, среди людей, которые, в общем-то, ничего не слышат, надо соблюдать тишину. Я медленно приоткрыл дверь. Ты лежал такой невыносимо хрупкий и бледный, каким не был еще никогда. Я бы отпрянул назад, если бы так не хотел сесть рядом. Сжимать в ладонях руку человека, находящегося в коматозном состоянии банально и глупо. Тем более, что эта рука похолодела с последнего моего посещения. Я рассматривал ее, и мне казалось, будто в тканях нет ни капли крови - так просвечивали сквозь эту бледность оплетающие синие вины. Я прижал их пальцами. Не так, как это делают врачи, направленно, сосредоточенно считая пульс. Я судорожно, будто боясь не успеть или боясь узнать, что уже не успел, вторгся в твой ритм своими пальцами, я был готов вынуть и сжать в них твои вены, только бы убедиться, увериться, почувствовать, как в мою плоть бьется твое сердце, смешиваясь с моим. Да, я услышал пульс. Отпрянул, приникнув снова и подумав, как я мог хотеть так сильно и явно почувствовать его на своих венах. Он был тихий, слабый, будто не говорил, а шептал, что тело, лежащее передо мной, живо. На твои глаза упала золотистая прядка. Я осторожно смахнул ее набок. И вышел из палаты. Ехать домой было невыносимо. Для чего из плеера сидящей рядом девушки слышались безудержные звуки рок-н-ролла? Меня чертовски раздражало, когда я слышал какую-то другую, не свою мелодию. Или просто дело не в этом. Я помню, я отчаянно помню, как ты любил танцевать под именно такую музыку. Я перебегаю дорогу по переходу. Молодой улыбчивый парень играет на старой, очень недорогой гитаре, у которой и лак по краям облупился. Инструмент звучит неважно, но тот мальчишеский задор, желание показать людям что-то свое, что-то совсем новое и неузнанное, привлекало, всех словно на одно лицо, прохожих, погруженных в какие-то свои, серые и будничные мысли. Как же ты был похож на него. Или он на тебя. Да, он на тебя, ты готов был стоять вот так со своими песнями, и тебе было абсолютно все равно. Я уже совсем было добрался до дома. Вот только столкнулся на лестнице со своей соседкой, милой девчонкой. Она, смеясь, поздоровалась и помчалась дальше, а я заметил только челку, падающую на блестящие глаза. Все, все, абсолютно и безраздельно все было пропитано, насыщенно и отравлено тобой, Алекс, и неужто даже весь мир сошелся на тебе? Решительно, так быть не может. Я тут же в подъезде набираю номер приятеля и зову его в бар, который давно и неплохо знаю. Он отвечает согласием. Я надеюсь, что хоть там не встречу эти глаза и тонкие длинные пальцы, этих неясных призраков, всех, как один, похожих на тебя.