Скажи, что ты видишь

Под ногами чувствуется твердая поверхность, и только тогда Гермиона позволяет себе открыть глаза. Дом ее родителей все так же пуст, так же сер и одинок. Кажется, что он совсем потерял нажитый годами уют, утратив живых хозяев. Гермиона не дает себе времени оглядеться. Этот дом для нее теперь почти чужой, она не чувствует себя в нем так, как раньше. Как бы то ни было, ей предстоит идти в Министерство, а в заляпанных джинсах и броском джемпере делать там нечего. Гермиона понимает это в тот момент, когда прощается с Роном. Необходимо в короткие сроки привести себя в приемлемый вид. Гермиона снимает с себя одежду прямо на ходу, бросает белье в корзину и включает воду в ванной. На размышления времени нет, поэтому она быстро принимает душ, не без помощи заклинания сушит волосы и, завернувшись в полотенце, направляется в свою прежнюю комнату к платяному шкафу. — Все не то, — клацает она языком, отодвигая вешалки с ее обычными, но совсем не подходящими вещами. Гермиона решает посмотреть гардероб мамы. Одинаковый размер у них стал не так давно, поэтому найти подходящие вещи можно. Гермиона отодвигает одну вешалку за другой, пока не натыкается на черный строгий костюм с позолоченными пуговицами. Мама надевала его, когда ей вручали награду стоматолога года. Это было пять лет назад. Гермиона чуть улыбается, разглаживая рукой приятный материал костюма, но улыбка стирается быстрее, чем ей бы того хотелось. Боль снова хочет вырваться наружу, но Гермиона не позволяет ей этого, сразу начиная одеваться. В доме ее больше ничего не держит, поэтому она сразу трансгрессирует в Министерство. Оно встречает ее прежней выдержанностью и строгостью. Послевоенный осадок чувствуется, но уже не такой сильный, как в первый месяц после войны. Гермиона идет к лифту, опустив вниз голову. По дороге ей встречаются волшебники и колдуны, которые определенно знают, кто она такая. Гермиона не поднимает головы, не здоровается и сует домовику-лифтеру галеон, только чтобы он сразу тронулся с места, не ожидая бегущих к лифту людей. Все ее мысли заняты проблемой, которую необходимо решить. Она пока не знает, как все будет происходить. Что ей скажут, и скажут ли вообще? Смогут ли ее впустить? Что она сама сможет сказать? Мыслей море, а полезных почти нет. Гермиона злится сама на себя. Она уверена, что Гарри уже что-то предпринял, отдал министру воспоминания, как минимум. Она обещает себе, что любыми способами вытащит его из Азкабана. Любыми, любыми, черт возьми, способами. — Ваш этаж, мисс, — скрипит домовик. Гермиона поднимает глаза, осознавая, что уже прибыла к своему отделу. Она кивает домовику и выходит из лифта, останавливаясь почти сразу. Мраморный темный свод под потолком наводит ужас, он давит. Создается впечатление, что в помещении витает магия, подавляющая уверенность в себе. Девушка старается расправить плечи и успокоиться, после чего, вздернув подбородок, направляется к стойке, за которой сидит средних лет колдунья. Гермиона кашляет. Женщина головы не поднимает. — Здравствуйте. Мне необходимо видеть Кингсли Бруствера, — не так громко, как хотелось бы, произносит Гермиона. — У вас назначена встреча? Эта особа даже не удосужилась поднять головы. Гермиона чувствует, как от невоспитанности женщины в ней закипает гнев. — Нет, — сдерживается она; голос становится увереннее, — но… — Запись к министру только предварительная, — продолжает разговаривать со столом женщина. Гермиона вспыхивает. — Мне необходимо видеть его немедленно, — гремит эхом ее голос на весь отдел, заставляя несносную колдунью оторваться от своих дел, — советую вам немедленно оповестить его о моем прибытии, — чеканит она, — в противном случае… — Гермиона?.. Девушка оборачивается назад, замечая идущего к ней навстречу Гарри. Рядом с ним идет новый министр магии. В таком освещении Гарри кажется ей еще более уставшим, но это и неудивительно. Он пробыл тут почти семь часов. Действительно один из самых долгих дней в их жизни. — Министр, — вскакивает с места некомпетентная особа, почти захлебываясь в негодовании, — эта мисс… — Все в порядке, — чуть выставляет он вперед руку, заставляя женщину замолчать, — мы ожидали ее. — Конечно, — тут же присаживается на свое место она, и ее макушка исчезает за стойкой. Кингсли даже на какой-то момент забывает, о чем они собираются говорить. Он обращает внимание на то, как война поломала Гермиону. Она такая взрослая. Проклятье, ее взгляд слишком взрослый. Словно она прожила не одну жизнь. Ему так сильно жаль, что он даже не может передать это словами. — Пройдемте в мой кабинет, — предлагает он, — подальше от лишних ушей. Они следуют за Кингсли вдоль серого коридора, и с каждым последующим шагом Гермиона все больше чувствует ту самую уязвимость, которая застала ее в тот момент, как она вышла из лифта. Однако стоит им попасть в кабинет министра и закрыть дверь, она снова может дышать спокойнее. Значит, она не ошиблась. Что-то витает в коридорах отдела, и ее это даже не удивляет. — Сразу к делу, — произносит Кингсли, когда усаживается за стол и предлагает присесть двум героям войны. — Снейп в Азкабане. Гермиона чуть ерзает на месте и сжимает руки в замок на коленях. — А как же доказательства его невиновности? — спрашивает она. — Кингсли просмотрел его воспоминания, — кивает Гарри. — И это многое объясняет, — подтверждает он, — но слушание будет в любом случае, таковы правила. Гермиона сжимает на мгновение челюсти. — И когда оно? — Через три дня, — отвечает министр. Гарри даже чуть прикрывает глаза и поджимает губы. Знает, какая будет реакция у подруги. — И все это время он будет находиться в Азкабане? — сверкает она глазами, сохраняя некоторое подобие спокойствия. — Придется, — кивает Кингсли. Гермиона какое-то время молчит. Гарри видит, что она с трудом сдерживается. Что она придумывает альтернативные варианты с такой скоростью, что приходишь в ужас. — Я могу дать показания, — наконец сдержанно произносит она. — Возьмите мои воспоминания. Он сохранил их мне, и таким образом Северус спас нас дважды. Он показал рецепт зелья пробуждения. — Откуда он его взял? — смотрит на нее министр. — Очевидно же, что Воландеморт обращался к нему за помощью, поэтому он и в курсе, — чеканит она. Кингсли чуть качает головой. — Это не играет ему на руку в данном случае. — Откройте глаза! — всё-таки не сдержавшись, лупит ладонью по столу Гермиона. И Кингсли, и Гарри от неожиданности вздрагивают. — Он всегда был на стороне Ордена. Он всегда знал все наперед. У него было противоядие. В какой-то момент Гермиона даже забывает, кого она убеждает. Министра и ее лучшего друга или саму себя. Кингсли держится стойко. — А если бы он не смог передать этот рецепт? — задает он резонный вопрос. Гермиона с силой сжимает в замок руки на коленях. — Тогда я не говорила бы с вами. Тогда Гарри не сидел бы рядом со мной, — смотрит она в темные глаза министра. — Кингсли, нет смысла говорить о том, что было, а чего не было. Проклятье, все уже случилось, поймите вы наконец! В кабинете какое-то время стоит тишина. Гарри и Кингсли переглядываются. — Все ученики, пребывающие в Мунго, проснулись, — продолжает Гермиона. В этот раз ей удается удивить министра. Он ерзает на месте, словно решает, что ему послышалось. — Только благодаря Северусу я приготовила зелье и всех разбудила, — продолжает она его убеждать. — Это его, исключительно его заслуга. Гермионе кажется, что Кингсли готов поверить кому угодно, только не Северусу. Девушка не может отрицать, что зельевар не безгрешен. Он совершал поступки и для темной, и для светлой стороны. Она такая же. Все такие же. Нет тех, кто делает только хорошие поступки. Не существует таких людей. — Гермиона, — наконец произносит он, — Снейп не давал показаний, а на слово поверить мы не можем. — Тогда дайте ему сказать хоть слово! — снова вспыхивает она. — Он молчал, — кивает министр. — Весь первый допрос он промолчал. — Допрос? — ее голос уже звенит от напряжения. — Это вы про незаконное нападение в Мунго?! Он же только пришел в себя в тот момент! Кингсли откидывается на спинку высокого кресла и чуть качает головой. — Почему ты его защищаешь? — старается понять он. — Потому что вы ничего не видите, — резко отвечает она. Гарри тактично молчит, всего раз бросив на подругу взгляд. Ему нечего сказать. Кингсли тоже запал теряет на какое-то время. Гермиона в этот момент продумывает уже третью ветвь разговора, настраивает себя, сдерживает. Делает так, чтобы голос был ровным. — Есть возможность провести заседание раньше? Кингсли задумывается на мгновение. — К сожалению, нет… Она ждала этих слов, поэтому чуть вздергивает подбородок. — В таком случае, я требую, чтобы он находился до слушания не в Азкабане. В кабинете повисает тишина. Кингсли снова переглядывается с Гарри. — И что ты предлагаешь? — Дом моих родителей, — тут же отвечает она. — Он пуст. Кингсли хмыкает, словно не верит в то, что она в принципе такое может предложить. — У тебя нет на это никаких полномочий, — старается вразумить он девушку. — Ты никем ему не приходишься. — Стану законной супругой, если потребуется, Кингсли, черт возьми. Гарри приходится отвернуться в сторону, чтобы скрыть не только шок, но и широкую улыбку. Она действительно за Северусом и в огонь, и в воду. Кингсли, определенно огорошенный таким ответом, лишь беспомощно открывает и закрывает рот. — Как у героини войны, полномочия у меня есть, — пользуется заминкой Гермиона, чтобы не дать ему вставить даже слово. — И если вы не прекратите предвзято относиться к человеку, правду о котором не знаете или не хотите принимать, я подниму на уши все Министерство, но достучусь до правосудия, — твердо и жестко произносит она, — можете мне поверить. Гарри смотрит на Кингсли и чуть вскидывает брови, словно показывая, мол, я тебе говорил. Министр недолго думает, а затем все же кивает. — Хорошо, Гермиона. Я… отдам распоряжение. Девушка, определенно не рассчитывающая на такой ответ, делает вид, что все так и задумано. — Правильное решение, — кивает она, скрывая дрожь в ледяных руках, плотно сжатых на коленях. — Тотальный контроль, — продолжает он, — его запрет на выход за пределы дома, чары безопасности и сменный патруль. Ожидаемо. Гермиона вообще не рассчитывала на его милость в данном вопросе, однако кивает, продолжая чувствовать себя так, словно сидит на пороховой бочке, держа в руках уже горящую шашку динамита. — Резонно, — сдержанно кивает она. — Тогда ожидай в фойе, — кивает на дверь Кингсли. — Я дам тебе знать, как все будет готово. Гермиона решает не протягивать руку для прощания, потому что они у нее ледяные и мокрые, поэтому лишь встает и, глянув на Гарри, выходит из кабинета с гордо поднятой головой, осторожно закрыв за собой дверь. Кингсли долгое время смотрит перед собой в одну точку, Гарри молча ждет, когда он скажет хоть что-нибудь. — А она, — наконец начинает министр, — совсем не изменилась… — Шутишь? — вскидывает брови Гарри. — Да я поражен просто. Кингсли трет лицо ладонями и не может сдержать улыбки. Это уже не девочка, это воин. Настоящий воин. Гарри улыбается в ответ, опуская локти на стол. — Ты же понимаешь, что она будет требовать своего присутствия на заседании? — спрашивает он. — Догадываюсь. — С ней лучше не спорить, — замечает Гарри, качая головой. Кингсли берет перо и, обмакнув его в чернильницу, что-то быстро и размашисто начинает писать на пергаменте. — Она не думала поработать на меня? — не отрываясь от работы, спрашивает он. — Ценный сотрудник, нутром чую. — Это ты лучше у нее спроси, — указывает себе за спину Гарри. — Когда придет время, — сворачивает Кингсли письмо и ставит на него сургучную печать, медленно выливая расплавленный воск. — Ее голова сейчас другим занята. Гарри кивает, наблюдая за тем, что он делает. В воздухе пахнет пряными травами и расплавленным воском. — Мне надо связаться с надзирателями, — поднимается он с места. — Ей можно доверять, — встает следом Гарри. Кингсли смотрит на героя войны и чуть качает головой. — На ее счет я и не сомневаюсь. — Кингсли, она знает, что делает, — заверяет его Гарри. — Надеюсь на это, — хлопает он его по плечу и провожает из кабинета, чтобы решить вопрос, который требует его прямого вмешательства. Гарри идет вдоль коридора и сразу видит издалека, как на лавке в фойе сидит Гермиона с прямой, точно игла, спиной и сжатыми на коленях руками. Она смотрит перед собой, но определенно думает о чем-то своем, абстрагировавшись от внешнего мира. — Эй, — опускает он ладонь на ее коленку, не без усилий присаживаясь рядом. Гермиона чуть вздрагивает, глядя на друга. Гарри определенно чувствует себя крайне уставшим, только скрывает это от нее. Слишком много всего происходит, слишком много всего приходится решать. — Не ожидал от тебя таких… активных действий, — чуть улыбается Гарри. Гермиона ведет линией плеч, разминая разбитое тело. Она постоянно в напряжении, в вечном стрессе, но не обращает на это никакого внимания. — Я просто не хочу, чтобы он был там, — просто отвечает она. Гарри подставляет ей свое плечо, и Гермиона опускает на него голову. Все тело гудит. — И как тебе это вообще в голову пришло? — удивляется он. — Ты про дом родителей? — пытается понять она. — Я была там час назад, решила прибыть сюда при полном параде, — указывает она на костюм. — Вот и вспомнилось. — Прекрасно выглядишь, — замечает он. Гермиона тихонько смеется. — Но я не про дом родителей, а про свадьбу. У Кингсли глаза на лоб полезли, — вспоминает он. — Сама от себя не ожидала, — честно признается Гермиона. — Само сказалось. Гарри гладит ее ледяные руки, побуждая раскрыть ладони из крепкой хватки. Девушка слушается и Гарри потирает ее побелевшие пальцы. — Ты меня поражаешь, — хмыкает он. — В хорошем смысле, конечно. Гермиона ничего не отвечает и в какой-то момент даже позволяет себе прикрыть глаза, потому что все возможные жизненные ресурсы оказываются почти полностью на нулях, но не может уснуть, как бы сильно ни хотелось. Тревога все еще не отпускает ее, является неотъемлемой частью ее составляющей. Грызет ее, как червь яблоко, не давая ни секунды покоя. В темном фойе время, кажется, течет медленнее обычного. Но Гарри с ней, и от этого становится легче. Он держит ее за руку и находится рядом, этого более, чем достаточно. Хлопок в дальней части отдела заставляет Гермиону вздрогнуть и выпрямить спину. Она выпускает руку Гарри и встает на ноги. Друг встает за ней следом. Вдалеке длинного коридора идет к ним навстречу Кингсли в развевающейся темно-синей мантии, за ним следом идут четыре мракоборца, между которыми Гермиона видит… — О, Мерлин, — едва слышно шепчет она. — Что они сделали с ним? Северус едва шевелит ногами, ему причиняет боль опираться на правую, на его лице живого места нет, и Гермионе страшно представить, что скрывается под его темной, изувеченной мантией. — Он пробыл там не больше восьми часов, — едва сдерживается она. — Им этого более, чем достаточно, — шепчет в ответ Гарри. — Предателей в Азкабане пытают сильнее, чем убийц. От этого неприятного факта легче ей не становится, ей настолько больно, настолько физически плохо от того, что ему пришлось испытать, что она даже не может найти в себе силы на него посмотреть. Гермиона смотрит на Кингсли, сдерживаясь всеми силами. Министр останавливается напротив нее, чуть кивая. — Мисс Грейнджер, ввиду вашего статуса, заключенный временно освобождается до момента слушания под вашу прямую ответственность, — глядя ей в глаза, произносит он. — Любое нарушение оговоренных с вами правил приведет к необратимым последствиям. Гермиона кивает, не отрывая от него взгляда, но видит боковым зрением, как Северуса выводят из-за спины министра и вынуждают остановиться возле нее. Она чувствует его рядом, и от этого эмоции захлестывают ее так сильно, что приходится приложить усилия, чтобы стать сдержаннее. — Я вас услышала, министр Бруствер, — кивает она. Гермиона протягивает Северусу руку, но не находит в себе силы на него посмотреть. И сначала ничего не происходит. Она так и стоит с протянутой рукой, пока их окружают мракоборцы, министр и Гарри, чувствуя себя настоящей идиоткой, актрисой дрянного спектакля. Момент затягивается, а она все так и держит руку, чуть вздернув подбородок и продолжая смотреть перед собой. Слезы подкатывают к глотке. — Возьми мою руку, — хочется ей закричать. — Возьми мою гребанную руку! Гермиона постепенно начинает дрожать, чувствует взгляды на себе, и уже просто не знает, что предпринять, но в следующее мгновение Северус медленно берет ее руку в свою и осторожно сжимает пальцы. Сердце пропускает удар, по телу пробегает разряд электрического тока. Гермиона сжимает его руку в ответ и, закрыв глаза, наконец трансгрессирует с ним из этого места.