Скажи, что ты видишь

Гарри берет ее за руку и слегка сжимает ладонь. Таким простым жестом он показывает ей, что понимает ее решение и не осуждает, потому что это не в его природе. Он видит, как изменилась Гермиона за прошедшее после войны время. Она повзрослела, и ее решение — по определению ее решения. Поэтому он поможет ей, как бы то ни было. — Столько всего уже успело произойти, — замечает Гарри, — по ощущениям прошло несколько дней, а не какие-то пару часов. Мне не дает покоя мысль, что с остальными, — трет Гарри по привычке шрам. — Мне надо найти Джинни и… За дверями, ведущими в большую палату, где койка Гермионы, слышится возня и какие-то крики. Мысль Гарри обрывается, он также в замешательстве смотрит вперед. Гермиона срывается с места первая, врываясь внутрь. — Прекратите насилие в этом заведении! — машет руками мадам Помфри. — Так не полагается! Гермиона вся холодеет, когда видит, как Северуса силком выводят из палаты, сковывая его руки за спиной заклинанием. Его почти дергают, темные волосы, закрывающие до того момента лицо, откидываются назад. Грейнджер распахивает в изумлении губы, когда видит его. Его губа разбита. Она распухла, на едва затянувшейся ране виднеется запекшаяся кровь. Под левым глазом наливается гематома, правая бровь разбита, из совсем свежей раны сочится тонкая струйка крови. Она срывается с места. Страх не парализует ее, а заставляет действовать. — Что вы делаете?! — дрожит от напряжения ее голос. — Отпустите его немедленно! — Не вмешивайтесь, мисс, — отрезает один из мракоборцев, который с особой жестокостью заламывает ему руки. — Этот человек ответит перед законом. — Вы ничего не знаете о нем! — от бессилия и невозможности помочь почти кричит девушка. — Не трогайте его! Руки Гермионы дрожат, она понимает, что физически слаба по сравнению с четырьмя подготовленными мракоборцами, и кидаться на них — глупо и неразумно. И сначала она действительно старается хоть что-то придумать, пока не слышит Невилла, который оказывается рядом с ними. — Я пытался их остановить, — тревожно произносит он, обращаясь скорее к Гарри, чем к ней, — не вышло. Его отправляют в Азкабан до официального слушания в министерстве. Ужас взрывается в ней фейерверком, побуждая каждую клеточку тела к действию. — Отпустите его! — кричит Гермиона и все же кидается на мракоборца, который сковывает Северусу руки. Тот реагирует молниеносно, ставит блок, не применяя физической силы, однако Гермиона со всей силы ударяется об магический барьер и падает назад, едва успев выставить руки. — Эй! — тут же заводится Невилл. — За такое можно и места на службе лишиться! Мракоборец со злостью давит на лице улыбку, наблюдая за тем, как Гарри помогает Гермионе встать. — Вы бы следили за этой шавкой, — хмыкает он, — наверняка она не просто так за этим ПСом гоняется. Никто не успевает понять, как все это происходит так быстро, но в следующую секунду Северус разворачивается на сто восемьдесят и с размаху бьет негодяя головой в нос. Мракоборец пошатывается и едва удерживает равновесие. Из определенно сломанного носа тут же брызжет кровь. Мадам Помфри визжит и что-то причитает, но ее почти никто не слышит. Северус смотрит на Гермиону, один его глаз уже почти закрыт от гематомы, которая растет с каждой секундой только сильнее. Грейнджер едва сдерживает слезы, не в силах оторвать от него взгляд. Мракоборец останавливается возле Северуса. — Хлебнешь в Азкабане, — обещает он, закидывая вверх голову, чтобы остановить кровь. — Трансгрессируем! — рявкнув, командует он. Перед тем, как исчезнуть, Северус смотрит на нее, и в этом взгляде она видит столько всего, что ей ни за что не удается зацепиться. После хлопка больничную палату заполняет тишина. Звенящая, белоснежная тишина. Гермиона давится ею уже через пару секунд. — О, Мерлин, — закрывает она рот ладонями, чувствуя, что ноги совсем не держат. — О, Мерлин! Невилл едва успевает ее поймать и усаживает на постель. Гермиона часто и поверхностно дышит, вся ледяная, ее лоб покрывают бисеринки пота, вся она на грани истерики. — У нее шок, — сразу понимает Невилл. — На мракоборца с голыми руками, проклятье, Гермиона… — Гермиона, — присаживается перед ней Гарри, — возьми себя в руки. Невилл, есть во что переодеться? Рубашку бы в идеале и штаны. — Да, конечно, сейчас найду, — тут же срывается с места он. Гарри оборачивается обратно к подруге, но ее уже и след простыл. Гарри оборачивается, наблюдая за тем, как она не без опаски заглядывает в палату, где пробыл Северус. Глаза девушки округляются от ужаса. — Гермиона… — тут же подрывается он. — Они убьют его там, — хватается она за руку друга, чтобы чувствовать хоть какую-то опору, — они его убьют, — качает она головой, изломляя дрожащие губы и всхлипывая. На полу и на поверхностях белоснежной палаты всюду следы крови. — Ничего они ему не сделают, — тут же выпаливает Гарри. И понимает, что говорит ей неправду. Они сделают там с ним все, что захотят, и это никак обидчикам не воздастся. Гарри помнит, что случилось с Сириусом. От воспоминаний сжимается на мгновение сердце. — Они избивали его прямо здесь, в Мунго, — дрожит Грейнджер, — наложили оглушающие чары и били его, Гарри! — Вот, держи рубашку и штаны, Гарри, — появляется рядом с ними Невилл, а после заглядывает в палату, округляя в ужасе глаза. — Да чтоб меня… Гарри не дает себе времени думать, сразу берет вещи и начинает переодеваться. — Я направляюсь в Министерство, — надевает он рубашку, начиная застегивать пуговицы, — найду Кингсли и мы придумаем, что сделать. Гермиона тут же находит точку опоры и берет себя в руки настолько, насколько это возможно. — Я пойду с тобой! — заявляет она, вздергивая подбородок. Храбрится. Гарри видит, что ей страшно, страшно до дрожащих коленей, но она все равно рвется в бой. Он никогда еще не видел, чтобы Гермиона так сильно кого-то любила. Так, что и в огонь, и в воду. Однажды это должно было случиться. — Нет, — качает он головой, натягивая брюки, — останься. Я отправлю тебе своего патронуса. Придется решить много вопросов, и все это будет долго, ты сама знаешь Министерство. Гермиона молча наблюдает, как Гарри надевает ботинки и заправляет рубашку в штаны. — Я дам тебе знать, — кивает он, когда заканчивает приготовление. Грейнджер разрывает от благодарности к другу. Он пришел в себя чуть позже, чем она, у него есть и своя жизнь, свои тревоги. Он беспокоится за Джинни, за Рона и его семью, но снова идет спасать мир. Спасать ее мир. Она обнимает его за шею, заключая в объятия. — Гарри, — на выдохе произносит она, — спасибо. — До встречи, — выпускает он ее из объятий и делает шаг назад. Очередной хлопок оставляет Гермиону в белых стенах больницы наедине со своими мыслями. Невилл тут же оказывается рядом, что-то говорит, но Гермиона совсем его не слышит. Перед глазами у нее изувеченное лицо Северуса. Он продолжал оставаться сильным, она могла точно сказать, что он позволял им делать это с собой, потому что любое его сопротивление было бы оценено как попытка к бегству и признание виновности. Она помнит его взгляд в тот момент, когда мракоборец сказал нелестные слова в ее адрес. Помнит, как огонь в его глазах затмил все прочее, и как он ударил его, защищая ее честь. Она только и могла, что смотреть. Смотреть, не отрывая от него взгляда ни на секунду. Гермиона поджимает губы и зажмуривается. От таких мыслей легче не станет, нужно чем-то себя занять и как можно скорее. Иначе время будет течь так же медленно, как это было во сне. Ей пока придется только ждать. Ждать новостей, но при этом продолжать делать то, что необходимо. Невилл снова что-то говорит, но Гермиона не придает этому значения. Она словно надевает на себя невидимый конус, не озвученное заклинание защиты от других, и от этого становится немного спокойнее. Девушка снова возвращается к палате Северуса. Закрыв глаза, чтобы не видеть этого снова, она вытягивает руку с зажатой в ней палочкой и ментально произносит заклинание. Когда она открывает глаза, капли крови, уже взмывшие со всех поверхностей вверх, постепенно растворяются в воздухе. Гермиона понимает, что слух возвращается к ней. — Невилл, — негромко произносит она, продолжая смотреть на постель, где лежал Северус, и вмятину от головы на его подушке. — Да? Гермиона смотрит на совершенно потерянного гриффиндорца. — Нам пора всех будить. Она старается. Она правда старается переключиться. Гермиона варит не один и даже не два котла зелья, полностью пытается сосредоточиться на рецепте, но он связан с ним. Каждый ингредиент, каждое новое действие — все связано с Северусом. Это добровольная пытка. Она стоит на ногах несколько часов, даже поесть не выходит, лишь работает, делает, действует. Только бы сделать так, чтобы все было не напрасно. Чтобы помочь ему, помочь себе. Помочь им обоим. — Откуда у тебя столько энергии? Гермиона вздрагивает, оборачиваясь назад и возвращаясь в реальность. Рон стоит в дверях, опираясь плечом на косяк. Его ноги еще не до конца окрепли, как и у всех после сна, но он заставил себя встать с постели и прийти к ней. Не зря говорят, что любовь — мотиватор крайне серьезный. — Я стараюсь следовать цели, — наконец отвечает она, возвращаясь к работе, — учусь жить дальше. — Потрясающе выходит, — сквозит в его голосе сарказм. — Научишь? Гермиона замирает на мгновение, прекращает помешивать зелье, вынимает черпак из котла и оставляет его на столе, оборачиваясь к собеседнику. — Что ты хочешь этим сказать? — прижимается она копчиком к столу. — Ты изменилась. Гермиона, не сдержавшись, прыскает. — Я разве сказал что-то смешное? — не понимает он. Грейнджер смотрит на него. Это от бессилия, Рон. Это она от чертового бессилия. — Мы все изменились, — наконец отвечает она. Рон делает полушаг вперед, не без боли опираясь на неокрепшие пока конечности. — Ты же почти часть моей семьи, — глядя на нее, произносит он. — Почему ты не скорбишь? Почему не говоришь о случившемся? Я потерял брата! Гермиона понимает, что злость выбирается наружу. Она скорбела, она кричала, она говорила, она писала десятки писем об этом. Гермиона уже сказала все и даже больше. Она выплеснула свою боль не единожды, однако этого сам Рон не сделал. Сейчас она не сможет ему этого объяснить. Он поймет это только тогда, когда сам переживет. И это злит. Злит, что она не может помочь ему, поэтому не выдерживает и говорит совсем не то, что думает. — Ты несешь свою скорбь, как знамя! — почти рычит она. Рон вздрагивает, как от пощечины. Облизывает пересохшие губы. — Я тебя не узнаю. — Брось, Рон, — клокочет в ней несправедливость. — Приди в себя, черт тебя дери! Не только ты потерял брата! — делает она шаг к нему. — А как же Джордж? — на мгновение замолкает она. — Джинни, Чарли, Билл и Перси. Они, по-твоему, не потеряли брата? Рон молчит, глядя на нее. На его лице мелькают несколько эмоций. — А твои родители? — не может остановиться Гермиона. — Они потеряли сына. А Гарри? Наш Гарри! Скольких потерял он?! Она снова делает шаг вперед, вся боль выходит из нее с каждым последующим словом, и ей легче и при этом тяжелее. Потому что она говорит об этом человеку, душевные раны которого совсем свежие. — А как же я, Рон?! — срывается у нее голос. — Я лишилась родителей. — Они живы, — морщится он. — Это другое. Гермиона вспыхивает. — Они совсем меня не знают, Рон! Я для них никогда не существовала! — она трет лицо ладонями, под кожей горит боль. — Нет заклинания обратного Обливейту, но я знала, на что шла. Знала, что мне придется с этим жить. И я живу, потому что нет выбора! Рон мотает головой из стороны в сторону, делает шаг назад. — Я тебя совсем не узнаю, — негромко произносит он. — Ты не Гермиона Грейнджер. Гермиона замирает, глядя на него. Это был удар хороший. Девушка на выдохе вымученно улыбается. Жизни в этой улыбке не больше, чем в поцелуе дементора. — Я думаю, наш разговор не имеет ни конца, ни края, — наконец произносит она слабым голосом и отворачивается к котлу, снова хватая со стола черпак. — Тебе придется пережить это, Рон, — говорит она тихо, но знает, что он ее слышит. — Иначе ты не сможешь двигаться дальше. Гермиона слышит, как он уходит. Она снова остается одна. Глотку сдавливает, и снова они. Эти чертовы слезы. Будто за последнее время их было мало. Рон дорог ей, но она понимает, что он сейчас находится на стадии, которую она прошла еще будучи во сне. И помог ей в этом Северус. Гермиона не может помочь Рону. Возможно, сразу после войны такая возможность была. Сейчас нет. Эта мысль заставляет ее согнуться пополам и, приложив тыльную сторону к губам, едва слышно всхлипнуть. Гермиона мотает головой из стороны в сторону. — Соберись, — говорит она самой себе. — Хватит плакать. Нужно продолжать работать. Она тянется рукой к очередной пробирке, но обессиленное тело играет с ней злую шутку, и она свозит со стола пробирки. Несколько дюжин летят вниз ей под ноги и разбиваются о каменный пол, наполняя замкнутое пространство комнаты перезвоном. Гермиона пустым взглядом смотрит на блестящее крошево у себя под ногами, а после, убрав за уши волосы, сразу присаживается на корточки, начиная собирать осколки руками. Она все собирает их и собирает правой рукой и складывает в левую до тех пор, пока его голос не вырывает ее в реальность. — Гермиона! Невилл оставляет новую партию пробирок на столе и кидается к девушке, присаживаясь рядом с ней на колени. — Что же ты, Гермиона, — причитает он, вынимая из кармана палочку и носовой платок, чтобы убрать все стекло с ее изрезанной, покрытой тонкими ссадинами ладони. Она смотрит на то, как он суетится перед ней, как снова и снова протягивает свою руку помощи, и ей взвыть хочется, что она так к нему строга. Что она кричала на него. Что так и не поблагодарила за спасение от Нагайны. Что не поинтересовалась, как он справляется, потому что он всегда интересуется ее самочувствием. — Невилл, — негромко произносит она. Парень поднимает на мгновение взгляд, но продолжает обрабатывать ее руку. — Как ты справляешься с мыслью о том, что видишь родителей каждый день, но понимаешь, что они не знают, кто ты такой? — наконец произносит она. Невилл, подув на раны еще раз, берет в руки свою палочку и снова на мгновение смотрит на девушку. — Я живу с этим, как же иначе? — жмет он плечами. — Только воспринимаю по-другому. Они все равно здесь, я знаю. Уверен, в глубине души они знают, что я их сын. Это дает мне стимул знать, что я не один, — отвечает он и прикладывает к ее ладони свою волшебную палочку. — К тому же, у меня есть вы. Есть друзья. Гермиона смотрит на него, поджимая губы. Она чувствует себя ужасно, словно она не заслуживает такого друга, как Невилл. А он словно забывает о том, что уже сказал, и залечивает ей раны. — Вот так, — кивает он. Девушка смотрит на восстановленную руку и шевелит пальцами. — Ого, — искренне удивляется она. — Ты многому здесь научился. — Пришлось, — пожимает он плечами и поднимается на ноги. — Ладно, давай уберем здесь. — Я сама, — мотает головой Гермиона. — Моих рук дело, мне и наводить порядок. Гермиона не поднимается на ноги, так и сидит на холодном полу, лишь поднимает руки и закрывает глаза, настраиваясь на заклинание. Она уже не раз ментально колдовала, и ей даже нравится такой способ больше классического. Беда в том, что нужна полная концентрация, любая не относящаяся к заклинанию мысль может изменить его, деформировать. Сделать совершенно другим. Именно об этом важном правиле она и забывает, потому что все ее мысли вновь уходят в другом направлении. Они возвращаются к Северусу. Воспоминания из сна показывают ей заново всю его любовь, а совсем свежие, реальные воспоминания вручают ей ту боль, которую мракоборцы ему причиняют. И заклинание работает не так и не на том, что нужно. — Гермиона? — чуть трясет ее за плечо Невилл. — Что ты делаешь? Девушка открывает глаза, осознавая, что в комнате светлее обычного, и поднимает глаза вверх. Из нескольких котлов взмывает вверх туманом испаряющееся зелье, закручивается под потолком и выбирается из палаты, направляясь в коридор. Девушка поднимается на ноги и, не опуская головы, следует из палаты, наблюдая за тем, куда направляется туман. Он ползет по потолку, скользит вдоль стен, направляется на этажи выше и этажи ниже. Гермиона идет по направлению тумана в сторону своей палаты. Он плывет все дальше, заполняет собой каждое пространство под потолком и начинает деформироваться. — Что это? — не понимает Невилл, также не опуская головы. Туман собирается в густые курчавые облака. Во всех комнатах большого здания Мунго попеременно слышатся раскаты грома. Гермиона озадаченно крутится на месте, когда облака темнеют, и вздрагивает, когда ей на щеку падает первая капля. Она осторожно прикасается к ней пальцем. В воздухе пахнет солнцем и луговыми травами. Дождь усиливается, и Гермиона не боится его, лишь подставляет лицо, закрывая глаза. Сначала слышится лишь шум дождя, а затем в вечно пустынной, тихой больнице начинают слышаться голоса. Слышится смех, чьи-то счастливые крики. Кто-то плачет. Гермиона улыбается, не открывая глаз до тех пор, пока дождь не прекращается, и вытирает лицо. — Что ж, с добрым утром, — стоит перед ней весь промокший Невилл и широко улыбается. Голосов по всей больнице становится все больше. Они просыпаются. — С добрым утром, — смеется Гермиона, но в следующее мгновение вздрагивает от еще одного раската грома. Зачарованные облака мерцают, переливаются под потолком. Перед ней что-то падает, и Гермиона опускает взгляд, присаживаясь на корточки. — Письмо? — хмурится она. Недалеко от нее приземляется еще одно. Невилл берет его в руки. — Это от Полумны, — не верит он своим глазам. — Написала мне три месяца назад. Затем падает еще одно письмо, затем еще одно. Звуки от десятков падающих с неба писем затмевают все прочее. Гермиона берет следующее письмо и еще одно. Еще и еще. Все они адресованы ей. От Гарри, от Рона, Джинни, миссис и мистера Уизли. От Джорджа. От Виктора. И от многих других. Из параллельных реальностей возвращаются в ныне существующую все письма, которые заколдованные участники войны направляли друг другу все это время. Гермиона почти падает на пол, вскрывает каждое из них, читает, смеется и плачет, закрывая рот ладонью. Перед ней лежат десятки распечатанных писем, и в каждом из них слова, в которых она так нуждалась. В них слезы, в них скорбь, в них утрата, но в то же время… Поддержка, участие, сопереживание и любовь. Она с трепетом прижимает письма к груди и поднимает на мгновение взгляд. В дверях стоит Рон и также сжимает в руках вскрытые письма. Гермиона видит на обратной стороне свой почерк. Понимает, что теперь он все увидел. Что она делила с ним его скорбь все это время. Что она понимает его боль. Что она разделяет его боль вместе с ним. Она всего один раз видела, когда Рон плакал. Это было на битве. Он тогда оплакивал в первый раз смерть Фреда. Сейчас она во второй раз видит на его глазах слезы, но они другие. Это слезы избавления. Их нельзя стесняться. Гермиона поднимается на ноги, направляясь к нему. Рон тоже идет к ней. Хочется что-то сказать, и Гермиона уже распахивает губы, но в следующее мгновение в зал влетает знакомый синий шар. Гермиона и Рон переглядываются. Патронус Гарри помогает ей понять, что пора отправляться в дорогу. Она мнется на месте, не зная, как преподнести эту новость Рону, но тот лишь кивает, кривовато улыбаясь. — Иди, — снова улыбается он. — Я понимаю, что для тебя это важно. Она не может до конца поверить, что слышит это. Рон обнимает ее, а затем выпускает из объятий, кивая на постепенно исчезающий шар. — Обещай не делать глупостей, — почти серьезно произносит он. Они оба понимают, что Рону в Министерстве делать нечего. Даже сама Гермиона не уверена, что ее пустят дальше фойе, однако это ее не останавливает. Любовь — мотиватор серьезный. — Не обещаю, — вздергивает она подбородок и не может сдержать улыбки. — Я знаю, — просто отвечает Рон. — Будь осторожна. Гермиона кивает, закрывая глаза, и трансгрессирует из белых стен очнувшегося ото сна Святого Мунго.