Скажи, что ты видишь

— Ничего сложного, мисс Грейнджер, — произносит он, помогая ей вылить пузырек с экстрактом в котел, аккуратно придерживая ее руку, — просто запоминайте, как мы это делаем. Гермиона оборачивается к нему, приподнимая голову и непроизвольно закрывает глаза, касаясь кончиком носа его подбородка. Его прикосновения заставляют ее трепетать, все ее тело, вся ее душа просыпается от каждого его прикосновения. Северус несколько дней отрабатывает с ней этот рецепт. Он просит ее запоминать его, не подглядывая в учебник. Гермиона и без того в него не смотрит. Она не хочет видеть пустые страницы. Гермионе кажется, что вся она сосредоточена в одном человеке, что она тонет в нем, утопает. Ей сложно представить теперь себя без него. Без его рук, теплых поцелуев в щеку, лоб или макушку. Без его запаха, его тепла, его голоса. Ей хочется большего, и она неоднократно пыталась достичь желаемого: тянулась к нему, льнула к широкой груди, но Северус, определенно едва сдерживаясь, не позволял себе лишнего. И от этого жар в груди Гермионы разрастался только сильнее. — Не отвлекайтесь, мисс Грейнджер, — позволяет он себе слабую улыбку. — Назови меня по имени, — не выпускает она его руку из своей, мягко переплетая пальцы. От этого простого движения внутри взмывает ввысь маленькая стая бабочек. Гермиона, все еще не открывая глаз, наслаждается моментом, заводит его руки себе за спину, смыкая на пояснице. Как приятно чувствовать. Как же это приятно. Северус опускает голову, касаясь кончиком носа ее волос на макушке, и ведет руками выше, ощущая под пальцами приятный материал ее пуловера. — Еще рано, — шепчет он ей в волосы. — Только после того, как вы без запинки повторите рецепт этого зелья. Это важно, мисс Грейнджер. Гермиона нехотя отпускает его, когда он, прикоснувшись губами к ее волосам, отходит в сторону, присаживаясь за стол. Девушка стоит неподвижно, чуть ссутулившись, и смотрит на него. Ее губы трогает легкая улыбка. Осознание того, как она изголодалась по чувствам, обжигает ей губы. — Я буду здесь до тех пор, пока вы не закончите зелье, мисс Грейнджер, — опустив ногу на ногу, заявляет он. Гермиона позволяет себе широкую улыбку. — Тогда вы здесь надолго, профессор. — Я знаю, — он почему-то не улыбается в ответ, продолжая на нее смотреть. Северус знает, что она права. А еще он знает, что ей здесь долго быть нельзя. Гермиона смотрит на него, и улыбка постепенно сползает с ее губ. Что-то сильно тревожит Северуса, и она это видит. Она и раньше замечала, но боялась спрашивать. Давно забытое чувство так не вовремя проснулось в ней. В глубине души Гермиона знает, что Северус не скажет ей, что его беспокоит. Пока не скажет. — Я продолжу, — указывает она себе за спину на котел и приступает к работе. Это единственное, что она может в данный момент. Выполнить его маленькую просьбу. Гермиона чувствует, что не просто должна, она обязана сделать это, потому что для него это важно. Значит, важно и для нее. — Вслух, пожалуйста, — просит ее Северус, — как мы договаривались. Гермиона позволяет себе слабую улыбку. Северус сказал ей, что ингредиенты этого зелья просты и сложны одновременно. Их много, но они простые и есть в доступе у каждого уважающего себя зельевара, однако дело в другом: важна последовательность. Уровень кипения, помешивание. Такие, казалось бы, мелочи, но чертовски важные. Именно поэтому Гермиона трудится над этим зельем уже третий день под пристальным вниманием преподавателя. Он помогает ей запоминать последовательность в своем стиле, и Гермиона это ужас как ценит. Каждое добавление ингредиента сопровождается его прикосновением, продолжительность кипения — цепочкой легких поцелуев от плеча до ямочки под ухом, выдержка времени между добавлением последующего ингредиента — теплыми ладонями на ее предплечьях. Северус повторяет эти движения каждый раз, и таким образом — никаких книжек не нужно — Гермиона запоминает рецепт так, что ее можно ночью разбудить и она расскажет, что экстракт ромашки необходимо добавить после того, как Северус целует ее в кончик носа. — Почему вы остановились, мисс Грейнджер? — спрашивает он. Гермиона держит в руке горсть бутонов сушеных маргариток. — Потому что перед добавлением бутонов вы стоите за мной, профессор, — выдыхает она, — и держите мою руку в своей. Девушка так и держит руку с последним ингредиентом на весу, не поднимая глаз, и вслушивается. Сначала ничего не происходит, а затем Северус все же поднимается с места и встает за ней. Гермиона чувствует в своих волосах его дыхание, спины касается его тепло. Она почти перестает дышать, когда он прикасается пальцами к ее локтю, чуть обхватывает его и ведет пальцами осторожно вниз. Все тело покрывается мурашками от прикосновений. — Вы уже запомнили весь рецепт, мисс Грейнджер, разве нет? — шепчет он ей в волосы. Гермиона сглатывает, глядя на то, как его пальцы обхватывают ее руку. Так бережно и трепетно, не испортив ни одного хрупкого сушеного бутона. Он осторожно поворачивает ее руку ладонью вниз, сбрасывая сухоцветы в котел, и переплетает с ней пальцы. Зелье снова получилось, молочного цвета жидкость размеренно кипит, ввысь взмывает тонкий аромат луговых цветов, дождя и солнца. Гермиона оборачивается к нему, не выпуская руки. Она чувствует, как растворяется в Северусе, как каждая клеточка ее тела хочет быть с ним, но она не тянется к нему. Трусит. Еще одно чувство, так не вовремя очнувшееся ото сна. Северус выпускает ее руку и берет черпак, чтобы помешать содержимое и все внимательно проверить. Ей и вчера удалось сделать это зелье, но практика — лучшее средство для запоминания. — Прекрасно, мисс Грейнджер, — по достоинству оценивает он работу, — лучше приготовил бы только я. Грейнджер прыскает. — Я ни капли не сомневалась, профессор, — оборачивается она к нему. — Чем теперь займемся? Северус видит огоньки в ее глазах. Маленьких бесят, которые совсем неумело теперь скрываются от хозяйки. Северус многое бы отдал, чтобы видеть этот свет как можно дольше. И многое бы отдал, чтобы эта девчонка осталась здесь с ним. Но так нельзя. — Пятый курс вами так и не изучен, мисс Грейнджер, насколько я знаю? — нарочито удивленно вскидывает он брови. Гермиона чуть хмыкает и опускает на мгновение взгляд. Она же уже не ребенок, почему он так боится к ней прикоснуться? — Верно, профессор, — кивает она и направляется в сторону гостиной, но не успевает пройти мимо него, поскольку он ловит ее руку своей. — Под моим пристальным контролем, — замечает он. Гермиона едва находит в себе силы, чтобы сдержать улыбку и ответить серьезно. — Разумеется. В камине треснули поленья, над каминной полкой тикают часы. Гермионе всегда нравилась комната Северуса, потому что в ней было всего одно крохотное окошко под потолком — один из плюсов подземелья. Создается впечатление, что всегда вечер или грядет ночь. Если не замечать окошко, можно подумать, будто ты дрейфуешь в мгновении без счета времени. Как, например, сейчас. Северус сидит на диване с «Ежедневным пророком», Гермиона сидит рядом с ним, опустив свои ноги на его. Он невесомо поглаживает ее стопы руками, слегка их согревая, а Гермиона держит в руках учебник по зельеварению за пятый курс, но прочла всего три главы, потому что снова потеряла всякое внимание. Она смотрит на него. На его сосредоточенные черты лица, чуть нахмуренные брови, темные волосы. И ей так спокойно с ним, так просто, так легко. Гермиона осознает, что влюблена в него, что она утонула в нем, безвозвратно, бесповоротно. Чем сильнее он держит ее на дистанции, тем сильнее привязывает ее к себе. Весь внешний мир для нее гаснет, и оказывается сосредоточен в нем. Так ведь лучше, верно? Идея-фикс всегда приятнее глобальной жизни. Гермиона кивает сама себе и облизывает губы. — Я хотела бы остаться здесь, — первой нарушает она тишину. Северус какое-то время молчит, а после складывает газету пополам и поворачивает к ней голову. — Что? Он надеется, что ему послышалось. — Остаться здесь, — смотрит она на него, — с тобой. Северус тяжело вздыхает и гладит ее по коленке. Этот момент подкрался еще быстрее, чем он думал. Сердце на мгновение щемит от осознания, но он глушит это в себе и берет себя в руки, снова глядя на нее. — Здесь оставаться нельзя. Гермиона сначала молчит, стараясь найти ответы на вопросы в его глазах, но не находит, поэтому хмурится и качает головой. — Это же Хогвартс, — разводит она в стороны руки. — Твой дом, мой дом. Мне некуда идти и не к кому, тебе тоже, — она старается улыбнуться. — Мы можем сделать Хогвартс нашим домом. — Это вовсе не Хогвартс, мисс Грейнджер. Гермиона замирает от этих слов, весь запал на благоприятный разговор куда-то исчезает, она чуть приподнимается на руках, чтобы снять ноги с Северуса и подогнуть их под себя. — Глупости какие, — снова старается улыбнуться она и заводит за уши волосы. — Что же еще? — А как думаете вы? Девушка снова всплескивает руками, игнорируя взволнованность, комом собирающуюся в желудке. — Это подземелье, там наш кабинет, — указывает она себе за спину, — спальная комната, — обводит взглядом помещение, — большой зал и… И… Гермиона замолкает на полуслове, заикается почти и смотрит перед собой. Мысли обрываются в ту же секунду. — И? — мягко произносит Северус, внимательно за ней наблюдая. Она старается сказать что-то еще, но помнит только, что от большого зала до подземелья четыреста двенадцать шагов. Гермиона сухо сглатывает, все еще глядя куда-то на пол. Тревога разрастается все сильнее, начинает давить на уши, почти оглушает. — Ну же, мисс Грейнджер, — касается он кончиками пальцев ее щеки, — вы же вовсе не глупы, заставляйте ваш разум работать. Гермиона старается слушать его, запускает воспоминания по кругу. Она встретила профессора Макгонагалл и с тех пор больше ее не видела. Вся ее жизнь по прибытию в Хогвартс завязана на Северусе, часть времени она проводит с Невиллом. Но это же нормально! Это абсолютно нормально, ведь сейчас только август и учеников еще нет! Но… Почему тогда большой зал всегда пуст? Не могут же они с Невиллом всегда-всегда приходить в одно и то же время? Гермиона старается расширить восприятие. Заставляет себя думать. Столы в большом зале. Все они подернуты толстым слоем пыли. Все столы, все лавки, стол преподавателей, светильники. Чисто было лишь то место, где они сидели с Невиллом. Гермиона в ужасе смотрит на Северуса. — Думайте, мисс Грейнджер, — требует он так, словно и сам видит ее мысли, а затем протягивает ей свой дневник. Гермиона берет его в руки и открывает, не рассчитывая увидеть хоть что-то, но… Все страницы учебника оказываются заполнены. Северус протягивает ей учебник по зельеварению за первый курс, и она не без опаски также берет его в руки. Сердце бешено стучит в груди. Все слова на месте, все строчки, все буквы, все подчеркнутые слова и все заметки на полях. Все на месте. — Северус, — испуганно шепчет она. Он кладет указательный палец на свои губы. — Думайте, — просит он. Гермиона снова слушается, стараясь игнорировать приступ паники, сжимающий глотку. За все это время она лишь один раз получила письмо от Гарри и Рона. Время. Какое сегодня число? Сколько времени? Гермиона затравленно смотрит на Северуса, чувствуя, как от страха сердце с болью бьется о ребра. Северус кивает на полку над камином. Гермиона переводит взгляд на часы, которые неизменно тикают с момента ее прибытия сюда. Она ни разу не смотрела на них, а теперь ей пришлось увидеть. Стрелки на старом треснувшем циферблате медленно, надрывно тикают, несмотря на то, что звуки часы издают такие, какие нужно. Время словно застыло. Застыло под каким-то заклинанием. — Мне придется уйти, мисс Грейнджер, — произносит Северус и поднимается с места. Гермиона, еще не до конца разобравшаяся с тем, что происходит, поднимается с места следом за ним. — Мы увидимся утром? — надломившимся голосом спрашивает она. Северус останавливается у двери, обдумывая, взвешивая. Он бы хотел уйти вот так, просто. Не прощаясь, не объясняясь. Так было бы проще, всегда проще. Но она… Он оборачивается. Гермиона смотрит так, что внутри все сжимается. — Я так не думаю, — все же отвечает он. — Почему? — делает она шаг вперед, сжимая кулачки. Северус не может сдвинуться с места, не может сделать и шага вперед. Знает, что если прикоснется к ней, то это его убьет. Убьет от мысли, что ему придется ее отпустить. — Вам пора двигаться дальше, мисс Грейнджер, — произносит он. — И сделать вам это придется без меня. Я сделал все, что было в моих силах. И он уже собирается уйти, но она делает два широких шага вперед, не позволяя ему развернуться. Не позволяя ему уйти. — Но почему?! — почти кричит она. В глазах Грейнджер кипят слезы. Северус дышит ею. Её жизнью, ее сердцем. Ее слезы, ее смех, ее любовь и даже ее злость — все это дороже ему всего остального на свете. И он должен все это отпустить, он обязан, иначе ничего не выйдет. Все будет напрасно. — Вы — невыносимая всезнайка, Грейнджер, — не со злостью, скорее с бессилием произносит он. — Снова доводите меня своими вопросами. — И я буду, — кричит она, — буду доводить, пока вы мне не скажете, почему уходите! Такая прекрасная, такая живая, такая совершенная. И он делает это, потому что не может больше ждать. Он склоняется, утопая в волнах ее горячего света и прикасается к ее губам своими, закрывая глаза. Весь крохотный мир дрожит от этого. Гермиона чувствует каждой клеточкой тела все свое существо, непроизвольно льнет сильнее, позволяя ему получить ее любовь и принимая его. Она жмурится, касается его щеки, захватывая нижнюю губу и склоняя голову вправо сильнее. Он опускает ладонь на ее шею, притягивая ее ближе, и целует так отчаянно, так горько и так необходимо, что сердце лупит по ребрам грудной клетки так, словно вот-вот не выдержит и остановится окончательно. Он вкладывает в этот поцелуй всю свою любовь, все свои чувства, которые он так кропотливо хранил в себе с того самого дня, как попал сюда. Которые он берег для нее. Она слишком молода… И чиста. У нее впереди целая жизнь. Северус разрывает поцелуй, чувствуя на языке соль ее слез, и проводит подушечкой большого пальца по ее губам, вынуждая посмотреть в глаза. Она тяжело дышит, понять пытается, старается изо всех сил, но у нее не выходит. — Скажи мне, что ты видишь. Гермиона смотрит ему в глаза, и в них чередуется все, что она видела с самого начала. Чернота, вязкая и зыбкая, сменяется огнем. Он постепенно гаснет, становится пеплом. Его глаза наполняет свет, любовь, чистота, верность, признание и гордость, а затем все это исчезает, и она видит… Гермиона сглатывает. — Себя. Северус гладит ее по волосам, вымученно улыбается и выдыхает. Это случилось. И теперь ему придется ее отпустить. — Тебе пора возвращаться, Гермиона. Грейнджер хочет что-то сказать, но он снова невесомо прикасается к ее губам, и она закрывает глаза. Северус чувствует ее тепло в своих руках, а затем понимает, что оно постепенно растворяется, ускользает от него. Когда он открывает глаза, в его комнате снова пусто. Он стоит в ней один, в камине догорели поленья, вся спальня погрузилась во мрак, и тяжелая, давящая тишина вновь опускается на его плечи. В воздухе все еще витает ее запах, а на диване лежит «Ежедневный пророк». Датированный днем битвы за Хогвартс.