Скажи, что ты видишь

— Так просто? — изображает удивление Гермиона. — Так просто, — улыбается Невилл. — Удивлен, что на четвертом курсе эта тема по травологии мне совсем не давалась, а сейчас я все щелкаю, как орешки. Гермиона видит, как улыбается Невилл, видит смешинки в уголках его глаз. Она так давно искренне не улыбалась, что совсем забыла это чувство, с каждым новым днем ей кажется, что она все больше забывает их. На тарелке Гермионы лежат дольки апельсина, Невилл ей почистил, и она даже решает отблагодарить его за это, поэтому демонстративно кладет дольку в рот. Вкуса фрукта девушка совсем не чувствует, поэтому снова отодвигает от себя тарелку. Невилл проявляет такт в который раз и не задает вопросов. Он только рассказывает. Иногда Гермиона даже не запоминает, что именно. У него каждое утро есть для нее какая-то история или новая песня в плеере. Ей нравится проводить с ним время. И тишина в большом зале по утрам принадлежит только двум молодым преподавателям изо дня в день. — Новенький, — кивает Невилл в сторону дверей в большой зал. Гермиона оборачивается через плечо. Мимо дверей идет ссутулившийся ученик в темной мантии, цветов факультета рассмотреть ей не удается. Юношу обнимает за плечи женщина и ведет вдоль коридора, что-то негромко ему рассказывая. — Новенький? — чуть хмурится Гермиона. — Ему же лет четырнадцать, не меньше. Невилл все еще смотрит в сторону дверей и медленно пережевывает ложку хлопьев, а затем кивает снова. — А с ним прощаемся, — снова произносит он. Гермиона вновь оборачивается. Она видит, как улыбается студент с Рейвенкло. Лично его она не знает, хотя видела, точно видела в стенах этого замка. Парень благодарит высокую женщину и жмет ей руку, после чего исчезает за поворотом, пропадая из поля зрения. — Почему с ним попрощались? — старается понять Гермиона. Невилл какое-то время молчит, будто подбирая слова, после чего делает глоток сока. — Потому что он научился снова доверять школе, — наконец отвечает он, пожав плечами. Гермиона кивает, возвращая свое внимание нетронутому завтраку. Невилл какое-то время за ней наблюдает. — Как твои успехи в зельеварении? — решается он на вопрос. — Я сегодня приступаю к пятому курсу, — кивает Гермиона. — Приятно вновь вернуться к учебе. Невилл знает, что она лжет. Знает, что она не видит половины материалов, но не рассказывает об этом. Знает, что ей не станет лучше, пока она не скажет главные слова сама себе. Невилл надеется, что однажды это произойдет. — Я рад, — кивает он и поднимается с места. — Еще увидимся. Гермиона прощается и снова смотрит в свою тарелку. Повинуясь внезапному порыву, она берет дольку и подносит ее к носу. Ни на что не рассчитывая, она закрывает глаза и делает вдох. И почти вздрагивает, когда чувствует едва уловимый запах цитруса. Гермиона не рассчитывала на это, потому что давно утратила вкус и слух к жизни, но такая мелочь не ускользнула от ее внимания. Она уверена, что все дело в Северусе. Он как свет. Теплый свет. Гермиона стала проводить с ним почти все свое свободное время. Ей нравится его слушать, нравится быть с ним рядом, прикасаться к нему. Случайные касание приносят ей наибольшее спокойствие, пробуждают душу, заставляют черноту внутри пугливо сжиматься. Гермиона изучает зельеварение заново, но делает это с каждым днем все охотнее, она уже не заставляет себя, а позволяет себе учиться. Северус не сводит с нее взгляда, просит задавать вопросы и не задает своих. Он трепетно прикасается к ее щеке кончиками пальцев, когда она снова уходит куда-то в себя, и просит посмотреть в глаза, не позволяя ей упасть и вытаскивая ее обратно. Гермиона ловит себя на том, что Северус занимает все ее мысли, но так даже проще, потому что ребята писем больше не писали, а лишний раз кормить черноту внутри Гермионе совсем не хочется. Девушка тут же жалеет, что краешком мысли задевает Гарри и Рона. Черноту провести не удается никому. Чтобы поскорее вернуться хотя бы в подобие нормы, девушка поскорее выходит из-за стола и направляется в подземелье, отсчитывая точное количество шагов. — Мисс Грейнджер, — кивает Северус, когда она входит в класс. — Вы сегодня раньше обычного. — Приступим, профессор, — не глядя на него, отвечает она и забирает в хвост волосы. Северус проходит между рядами, не сводя с девушки внимательного взгляда, и взвешивает, стоит ли обучать ее этому сейчас. Она же совсем не готова. Северус морщится и замедляет шаг, прижимая книгу к своей груди. Слишком рано. Однако времени почти нет. — Профессор? — замечает заминку Гермиона. — Что-то не так? Северус протягивает ей книгу и девушка какое-то время молчит, рассматривая обложку внимательнее. — Ваш дневник, — поднимает она взгляд. — Гарри на шестом курсе из рук его не выпускал. Имя царапает глотку, Гермиона сухо сглатывает. — Мы должны сегодня начать пятый, профессор, — замечает она. — Почему вы предоставляете мне материалы шестого? Северус наблюдает за тем, как медленно она угасает, как медленно догорает. Он обязан попробовать, пусть это и будет выстрел наугад. — Мне необходимо, чтобы вы сварили одно зелье по особому рецепту, — произносит он, — моему личному рецепту. Гермиона листает страницы потрепанной книги. — Страница двести четырнадцать, мисс Грейнджер, — девушка тут же начинает поиск, направляясь к столу с котлом. — Зелье сложное, если не получится… — Получится, — тут же отвечает она, и в голосе впервые за долгое время слышатся новые нотки. Гермиона поражается не меньше самого Северуса. Она ищет ответы в глазах профессора, но он не готов пока ей их дать. Она сама обязана все сделать. Кто, если не она. Он лишь помогает, направляет ее энергию, ее саму в правильном направлении. — В таком случае, ожидаю достойную работу в ближайшее время, — сдержанно отвечает он. Гермиона забирает выбившиеся из хвоста пряди и приступает к работе. Рецепт сложный, такой степени сложности она не встречала довольно давно. Гермиона успокаивает себя тем, что нет ничего такого с чем бы она не справилась, однако спустя пару минут это начинает происходить снова. Забросив следующий ингредиент, девушка снова обращает свое внимание к рецепту и замирает. Гермиона часто моргает, но это не помогает, текст уплывает от нее, деформируется, исчезает. Девушка переворачивает страницу, рассчитывая, что текст хотя бы отпечатался, но следующая страница и вовсе оказывается пуста. — Проклятье, — чертыхается девушка и снова нервно заправляет за ухо прядь. Она снова перелистывает страницу, но буквы продолжают исчезать. Зелье бурлит, что-то идет не так, и Гермиона чувствует, как сильнее начинает биться сердце. — Да что же это, — снова шепчет она. Бурая жижа выливается за пределы котла на стол в тот момент, когда она кладет ингредиент, который ей удалось углядеть в книге, но очередность оказывается нарушена. Гермиона тяжело, с болью вздыхает и снова бросается к книге, истерично начиная листать страницы. Ни одного слова Гермиона не видит. Страницы учебника оказываются пусты. Она отбрасывает от себя учебник и, схватившись за голову, снова старается закричать. Так, как она попыталась это сделать в большом зале. И пространство кабинета зельеварения заполняется ее криком. — Мисс Грейнджер? Северус медленно подходит к ней, не предпринимая попытки ее успокоить. Это происходит, она сама это делает. Она пробуждает в душе погибшие эмоции. Гермиона хватает книгу снова, а затем отбрасывает в сторону, как можно дальше, и снова пытается сделать хоть что-то с непоправимо испорченным зельем. — Грейнджер, — снова выдыхает он. — Ничего не выходит! — кричит она, хватаясь за голову. — У меня всегда все выходит! Всегда все получается, это же я, но сейчас!.. — Скажите это, мисс Грейнджер. Он делает к ней еще один шаг. От нее пахнет пламенем, и это прекрасно. — Что вы хотите услышать?! — так непривычно для себя восклицает громче обычного девушка. — Скажите это. У нее в грудной клетке вместо темноты пульсирует жар. Жар окрашивает ее щеки, согревает ей руки, обжигает уши. Сердце громко ухает в глотке. Гермиона хмурит брови, сопротивляясь словам, рвущимся наружу, но, стоит Северусу поймать ее взгляд, как вся ледяная стена, которую она так старательно и долго возводила в душе, трещит по швам. — Я не могу! — глядя ему в глаза, кричит она. — Я признаюсь! Я не могу, я не справляюсь! Она сделала следующий шаг: она приняла это, призналась самой себе. Гермиона не справлялась. Она злится, она кричит, и это хороший знак. Северус делает к ней еще шаг вперед. Ему бы только объяснить ей, что во всем, что случилось, нет ее вины. Что это уже случилось, и это просто придется принять. Что люди — не боги, они не могут повернуть время вспять, изменить прошлое. Вся наша жизнь — это двери. Каждый день мы открываем десятки дверей и однажды куда-то приходим. Это наш путь, наша жизнь, наша дорога. Мы сами хватаемся за ручки, открывая двери. — Если бы мне выпал шанс вернуться в начало, я бы все равно ничего не стал менять. Потому что все равно судьба возьмет свое, и она заберет больше, если ей противиться. Такое случается с каждым. — Что случается? — не понимает она. — Жизнь, мисс Грейнджер. Девушка меряет шагами комнату, гнев клокочет в ней. Она чувствует себя недостойной, глупой, слабой, беспомощной и бестолковой. Потеряла связи с друзьями, не получила работу в Министерстве, не получила полное образование, потеряла родителей по своей инициативе, а теперь не знает, как их вернуть. И не может повторить банальный рецепт зелья из учебника шестого курса. — Какое мне дело до жизни, Северус?! — гнев обжигает глотку. — Я бездарна, мне не даются зелья шестого курса! Да что со мной такое?! Жар начинает жечь под веками, огромный комок поднимается откуда-то изнутри, поднимается все выше, давит в грудной клетке. Гермиона начинает дрожать. — Что со мной, Северус?! Ее голос срывается на крик, а его имя утопает в темном материале его мантии, потому что он прижимает ее к себе, прикасаясь губами к волосам и сжимая пальцами тонкую ткань ее пуловера, и шепчет то, что ей сейчас необходимо. — Плачь, Грейнджер. И с этими словами оно взрывается в ней. Грудную клетку сдавливает, и Гермиона надрывно, глухо всхлипывает. Она сжимает веки с такой силой, что под ними взрываются искры, и на мгновение ей кажется, что она начинает задыхаться. Гермиона не сразу понимает, что ее душат собственные рыдания. Она с болью вздыхает и с криком выдыхает в его грудь, сжимая пальцами ткань черного сюртука. А Северус обнимает ее, сжимает дрожащее тело в объятиях, уткнувшись носом в ее волосы, и дышит ею. Дышит большой жизнью, сосредоточенной в этом маленьком теле, которое было заковано в кандалы усопших эмоций. Гермиона глушит рыдания на его груди, и с каждым последующим выдохом ей становится легче. Так сильно легче, что не передать словами. Слезы бегут по щекам и никак не могут остановиться. Кажется, что ее может заставить плакать все, что угодно. Но это так прекрасно. Испытывать грусть, чувствовать ее. Иметь возможность ее выплеснуть. — Здесь десятки таких, как вы, мисс Грейнджер, — гладит он ее по мягким волосам. — Сломленных детей, которые не могут оправиться от войны. И это естественно. Естественно, что вы не можете контролировать ту боль, которая вас опустошила. Северус на мгновение закрывает глаза, наслаждаясь теплом ее тела. Она впервые за долгое время такая теплая. — Порой необходимо оказаться на волосок от смерти, чтобы снова начать любить жизнь. Гермиона сильнее обнимает его, сжимая пальцами мантию. Этим жестом она просит прощения за то, что чуть не шагнула вниз. Северус понимает ее без слов. — Не буквально, мисс Грейнджер, — почти нравоучительно произносит он, подражая строгому голосу. — Я не позволяю вам умирать, даже думать о таком не смейте. Гермиона жмется носом к его груди и закрывает глаза. Она чувствует биение его сердца. — Было бы проще, — почему-то произносит она. Северус выпускает ее из объятий и берет ее лицо в свои ладони, вынуждая поднять взгляд. Ее заплаканные карие глаза — лучшее, что он видел здесь. В них столько жизни. Мерлин, сколько в этой девчонке жизни. — Не было бы, мисс Грейнджер, — ее влажные ресницы так прекрасны, — и вы сами об этом знаете. Гермиона чуть прикрывает глаза, утопая в ласке Северуса. Такой теплой, невесомой ласке. Она жмется к его ладони носом, едва касается губами большого пальца и снова поднимает взгляд. — Как ты справился, Северус? Она задает этот вопрос ему во второй раз. При иных обстоятельствах, иных взаимоотношениях. Гермиона находится в его руках, он находится в ее душе. Северус убирает прядь с ее лица и снова мягко берет ее лицо в ладони. — Я не справлялся, — он говорит ей правду. — Я лишь начал жить с этим. Оно никуда не уйдет, но боль со временем станет тише. Будет порой выбираться наружу, но в этом ее суть. Вам ли теперь не знать, мисс Грейнджер. Северус ведет подушечкой большого пальца по ее щеке, стирая холодную соленую дорожку от слез и склоняется чуть ниже. Гермиона слегка склоняет голову вправо и приоткрывает губы. Он чувствует ее дыхание на своих губах. Такое теплое, такое тихое. Ее влажные ресницы слегка отбрасывают на щеки тени. Какая же она красивая, какая живая. Ей нельзя здесь оставаться. Северус касается пальцами ее подбородка, вынуждая приподнять голову и посмотреть в глаза. И снова этот вопрос. — Скажи мне, что ты видишь. Гермиона смотрит ему в глаза, лихорадочно бегает от одного к другому, и видит в них не густую черноту и не пламя. Она видит в них любовь, видит в них свет, который глушили слишком долго, но он наконец выбирается наружу. Гермиона видит его. — Я вижу тебя, — говорит она правду. Северус тянет ее к себе и, закрыв глаза, прикасается губами к ее лбу. Гермиона растворяется в моменте, прижимаясь к нему с потяжелевшими веками только сильнее. Он держит ее так отчаянно, потому что знает, что придется отпустить, а после едва слышно шепчет: — Ответ неверный, мисс Грейнджер.