Скажи, что ты видишь

На красном боку спелых яблок блики солнечного света. Гермиона смотрит на этот яркий участок плода, чтобы иметь точку опоры. Влажные и холодные ладони девушка держит под бедрами, потому что только так ей удается сконцентрироваться: когда не мешают руки. В мыслях полный беспорядок, кавардак; без помощи не разберешься. Гермиона пожевывает еще немного распухшую нижнюю губу, которую прокусила не так давно, и сухо сглатывает. Рядом с тарелкой, наполненной яблоками, лежат два письма. Одно от Гарри, второе от Рона. — С ума сойти, как же вкусно. Гермиона вздрагивает, когда вспоминает о сидящем рядом Невилле, который определенно предпринимает все попытки вернуться к нормальной жизни, потому что купил себе маггловский плеер и ищет радости в мелочах. — Хочешь попробовать? — предлагает ей парень. Он придвигает ей чуть ближе тыквенный пирог с корицей. От горячего десерта идет пар, но Гермиона, почему-то, совсем не чувствует его запаха. Она помнит, как миссис Уизли готовила этот пирог на Рождество, они тогда на пятом курсе были. Гермионе очень хочется вернуться в то время хотя бы на минутку. В тот прекрасный момент, когда все еще было хорошо. В тот миг, когда она еще не знает, что ждет ее в будущем. Грейнджер отрицательно качает головой. Невилл смотрит на девушку, затем на ее всегда пустующую за завтраком тарелку и наконец понимает, что ее так тревожит, когда видит два конверта. — Если хочешь, я могу прочесть тебе вслух, — внезапно предлагает Невилл. Гермиона поднимает на него взгляд. Ей так пусто, так горько от того, что ребята написали ей спустя столько времени. Сколько ее писем осталось без ответа, сколько раз совы возвращались к ней без конвертов, а сейчас она сидит за столом в Хогвартсе, одна, без них, когда они столько вместе пережили, а перед ней два тощих конверта, которые она не в силах открыть сама. — Хорошо, — только и отвечает девушка. Невилл снимает с головы наушники, кладет их на стол и тянется за конвертами, после чего подгибает под себя ногу, чтобы обращаться к Гермионе напрямую. — Я… — Невилл ненадолго замолкает. — Я могу упускать некоторые моменты, — произносит он, глядя на девушку, — если ты хочешь. Гермиона отрешенно кивает, продолжая смотреть на яркий блик яблока. Невилл вскрывает сургучную печать и достает аккуратно сложенный пополам лист. Гермиона продолжает смотреть вперед. Гарри работает в Министерстве, у него совсем нет свободной минутки, чтобы забежать и пообщаться. Камины в Министерстве перекрыли доступ в Хогвартс до начала учебного года, поэтому он никак не может увидеться, хотя ему очень сильно хочется. Гермиона кивает так, словно она во все это верит. Рон все еще дома. Спрашивает, когда она вернется в Нору. Говорит, что их ссора была бессмысленной, как и очередной год в Хогвартсе в качестве ученика. Гермиона чуть дергает уголком губ. Невилл говорит что-то еще, но она плохо слышит, а переспрашивать не решается. По три предложения. Они написали ей по три предложения в ответ на десятки ее писем. Пустота в груди снова гулко пульсирует. — Это, в общем-то, все новости, — кладет он второй лист поверх первого письма. Гермиона не поднимает головы. — Эй, ты в порядке? Невилл умный парень и, Гермиона в этом уверена, станет хорошим преподавателем, но глупее вопроса она в своей жизни не слышала. Однако ей все равно не удается разозлиться. — Хорошо, — негромко отвечает она, кивнув головой. — Нормально. Невилл смотрит на нее какое-то время, не представляя, что вообще можно сказать и что можно спросить. Они же не друзья, лишь однокурсники и дети, пережившие войну. — У меня есть одна идея, — нарушает тишину Лонгботтом. Гермиона поворачивает к нему голову. Невилл берет со стола наушники и протягивает их Гермионе. — Надевай, — тут же начинает он возиться с плеером, выбирая подходящую мелодию. Девушка надевает большие наушники и поудобнее устраивает их на ушах. Невилл нажимает кнопку и поднимает взгляд. Сначала доносится лишь шуршащая тишина, а затем Гермиона почти вздрагивает от знакомых мотивов. Перед глазами бегут воспоминания, их скитания по лесам, поиски крестражей, бесконечная дорога. Момент, когда Рон оставил их. И момент, когда Гарри ее не оставил. Мгновение, когда он подставил свое плечо, не позволяя ей упасть. Танец. Тогда он не позволил ей быть одной. Почему так случилось сейчас? Почему Гарри оставил ее одну? Пустота сжимается и ухает внутри, сердце бьется почти с болью, в два раза сильнее. Гермиона судорожно снимает наушники и протягивает их обратно Невиллу. — Спасибо, — произносит она, не глядя на Лонгботтома. Невилл снова делает все так, как нужно. Лишь кладет ей на мгновение руку на плечо, а после уходит, оставляя ее в большом зале одну. Гермиона дожидается, пока Невилл уйдет, затем опускает локти на стол и зарывается пальцами в волосы. Мотивы песни все еще с ней. Складывается ощущение, что эта музыка повсюду. Гермиона открывает рот, чтобы закричать, но никаких звуков не слышит. Ее оглушает собственное бессилие. Она теряет дни, они все кажутся ей одинаковыми. Она не наблюдает времени, не следит за числами, знает только, что сейчас август, а она изучила три курса зельеварения. За эту мысль Гермиона хватается обеими руками. Она изучила три курса. Самое простое, разумеется, но она это сделала. Гермиона поднимает голову и трет лицо ладонями. Ритм сердца снова нормализуется, тишина большого зала на нее не давит, дышать становится чуть легче. На глаза снова попадаются письма. — Я не собираюсь, — шепчет она, глядя на сложенные клочки бумаги, — отвечать на это, — тихий вдох, — ни единого слова. Гермиона берет оба письма и встает с места, собираясь отправить их туда, откуда они пришли. Всего несколько слов за столько месяцев, десятки ее писем без ответа. Девушка старается разбудить в себе злость, но она спит. Не спит только чернота внутри. Она становится все гуще, все тягучее, все тяжелее. Гермиона приходит в совятню быстрее, чем планировала. Ей приходится остановиться, чтобы осознанно взглянуть на никогда не затихающую башню. Здесь всегда было много птиц, каждый год, каждый раз — десятки сов, не меньше. Сейчас на жердочке сидит лишь одна. Та самая сова, которая принесла ей письмо от директора. — Верни их, — протягивает письма девушка. Сова неодобрительно ухает. — Что? — хмурится девушка. — У меня нет сургучной печати. Птица щекочет ее клювом по руке. — А, кажется, понимаю, — вынимает она из кармана угощение. — Если потеряешь письма по дороге, я не стану на тебя злиться. Сова принимает еду и, схватив клювом два тонких письма, пикирует из арки вниз, скрываясь из виду. Вся башня гудит от порывов теплого ветра. Далеко внизу виднеются скалы, Гермиона видит темное пятно взмывающей вверх птицы с письмами, которые она меньше всего хотела получить в данный момент. Вопрос снова взмывает в сознании. Почему же они так поступили? Почему закрылись? Она так старалась вернуть их, так много сил к этому приложила, но получила в ответ лишь отчужденность и тишину, которая так быстро ее и погубила. Ветер снова свистит за аркой, направление так и манит подойти посмотреть. Гермиона не видит ничего плохого в этом. Ей бы только… почувствовать хоть что-то. Как захватывает дух, как просыпается страх. Это станет толчком. Это поможет ей. Она останавливается возле арки и хватается за нее обеими руками, но не открывает глаз. Слушает ветер. Только совсем его не слышит. — Не открывай глаза, — слышит она собственный голос откуда-то сверху, — просто нужно сделать шаг вперед. Всего лишь. Ничего сложного. Гермионе так хочется быть послушной, что она почти повинуется, и носок ее туфель чуть скользит вниз, но в какой-то момент все мысли уходят, оставляя только одну. Его темные глаза, так внимательно и так заботливо смотрящие ей в самую душу. Глаза, которые просят ее остановиться. — Мисс Грейнджер! Ворот платья врезается в шею, и у нее перехватывает дыхание, когда он тянет ее внутрь башни. Он обхватывает ее предплечья руками, повернув к себе лицом, и со всей силы встряхивает. — О чем вы только думали, ума не приложу! Как можно быть настолько безответственной?! Гермиона смотрит на него и что-то глубоко внутри нее кричит и бьется в агонии, требует, чтобы ее крик был услышан, но на деле ни один мускул на лице девушки не дрожит. Глаза Северуса испуганные, бегают лихорадочно по лицу девушки, стараются понять, что же сделать. И решение приходит само. — Мисс Грейнджер, — кладет он ее ладонь на свою щеку, накрывая ее руку своей. Кожа девушки совсем как ледышка, несмотря на то, что на улице тепло. — Я здесь, — кивает он, не отрывая от нее взгляда. — Моя рука, чувствуете ее тепло? Вибрации моего голоса на вашей ладони. Гермиона молчит. Молчит, но бьется в агонии глубоко внутри. — Мисс Грейнджер, будьте невообразимой всезнайкой. Доводите меня. Выводите из себя. Досаждайте вопросами, только не опускайте ваши руки. Девушка чуть шевелит пальцами и ведет ими по щеке мужчины. Тепло его кожи обжигает подушечки. Гермионе хочется сказать ему, что он красивый, но она почему-то не говорит, вместо этого она снова находит его темные радужки, и откуда-то из глубины ее души вырываются наружу слова, от которых она бегала долгое время. — Северус, — едва слышно произносит она, — мне нужна помощь. Она даже не успевает понять, в какой момент он отрывает ее от земли. Северус берет ее на руки, прижимая хрупкое тело к себе, а она обвивает его шею и прижимается так крепко, насколько хватает сил. Гермиона знает, куда они идут, они всегда идут в одну и ту же часть замка, она знает, сколько для этого необходимо шагов от большого зала. Знает, что вот-вот почувствует под пальцами вибрацию его голоса, когда он назовет пароль. В его объятиях тепло и спокойно. Темнота боится его объятий, она сворачивается комочком, позволяя Гермионе хоть немного подышать спокойнее. Она не хочет, чтобы он ее отпускал. Северусу приходится ее отпустить. Он усаживает девушку на диван в своей комнате и зажигает в камине огонь. Несмотря на лето, в подземельях всегда холодно, но это его беспокоит меньше всего. Сейчас его волнует лишь тот факт, что она замерзла. — Когда вы последний раз полноценно спали, мисс Грейнджер? — спрашивает ее Северус. Девушка сиротливо озирается в полутьме, ищет его взглядом. И находит. Она ценит Северуса за то, что он хоть и задает вопросы, делает это правильно. Они оба старательно избегают того факта, что она чуть было не сделала в совятне. Ожидая ответа, Северус снова ловит ее взгляд, и Грейнджер не может скрыть правду. — Не знаю, честно, — сознается она. — Много недель назад. Северус, удовлетворенный ответом, возвращается к своему занятию, заваривая чай и добавляя в ее чашку три капли необходимого зелья по его личному рецепту. После первой магической только оно и помогало ему уснуть. — Возьмите, мисс Грейнджер, — протягивает он ей чашку, присаживаясь рядом. — Надо выпить всё. Гермиона благодарно кивает и делает большой глоток. Оставив чашку на столике, девушка усаживается обратно на диван, подгибает под себя ноги и, совершенно ни о чем не думая, лишь тянется за теплом. Она обвивает руку Северуса и укладывает голову ему на плечо, позволяя себе закрыть глаза. Какое-то время они сидят в тишине. Слышится лишь треск поленьев и тиканье часов над камином. Гермиона замирает в этом мгновении. — Мисс Грейнджер, — Северус замолкает, но девушка дает ему закончить, — я старик. — Не говорите так, — тут же отвечает она, сильнее обвивая его руку и сжимая постепенно теплеющими пальцами темный материал его мантии. Северус какое-то время колеблется, а после робко тянет к ней руку и едва касается пальцами тыльной стороны ее ладони. Гермиона чуть приподнимает мизинец и ловит его своим. Темнота в груди снова трусит, сжимается от страха и трепета перед ним. — Вы по-прежнему ничего не чувствуете? Гермиона не понимает, спрашивает он или констатирует факт, но где-то глубоко внутри девушка осознает, что они пытаются выбраться. Чувства пытаются найти путь наружу. И это только благодаря ему. Но вслух лишь: — А вы? Это звучит так бесцветно и безжизненно, что у Северуса все сжимается внутри и холодеет. Гермиона Джин Грейнджер умирает внутри. Эта сильная, прекрасная девушка умирает. Всюду запах гнили. Ее умирающей светлой души. У него по-прежнему не получается хоть как-то ей помочь, а времени все меньше и меньше. — Нужно выпить до дна, — снова протягивает ей чашку Северус, вынуждая ее раскрыть объятия. Гермиона послушно выпивает всю чашку. Приятное тепло разливается в груди. Гермиона давно такого не испытывала, но, кажется, она впервые действительно хочет спать. — Грейнджер, посмотри на меня. Северус мягко берет ее за подбородок, вынуждая поднять взгляд. Карие пустые глаза, кажется, на мгновение становятся осознанными. Всего на мгновение из них уходит вся боль, уступая место прежней Гермионе. — Скажи мне, что ты видишь. В его тьме мелькают едва заметные языки пламени, отражаясь, видимо, от камина. Пламя во тьме. Гермиона снова заботливо убирает с его глаз прядь. Гермиона готова смотреть в его глаза вечно. — Я вижу тебя, — отвечает она. Все вокруг становится мягким и теплым. Она опускает потяжелевшую голову ему на плечо и уже не слышит, как он шепчет в ее волосы: — Ответ неверный, мисс Грейнджер. Северус снова берет ее на руки. Если бы ему сказали, что необходимо носить ее на руках всю жизнь, только бы она была в безопасности, он бы так и сделал. Она слишком молода и чиста. Северус не сможет простить себе, если ее не спасет. Он открывает дверь в ее спальню, но замечает, как не обжита, как суха и невзрачна эта комната. Гермиона в ней совсем не бывает. Камин в ней разжигался последний раз десятки лет назад, в этой комнате никто не жил очень долгое время. Северус возвращается к себе и кладет ее на свою постель, намереваясь провести эту ночь на диване в гостиной. Он укутывает ее одеялом и уже собирается уйти, как чувствует, что она накрывает его руку своей. Северус останавливается, оборачиваясь к ней. — Обещай быть здесь, когда я проснусь. Гермиона крепко спит, слабая хватка становится совсем незаметной. Северус прикасается губами к ее лбу, оставляя долгий и тихий поцелуй. Поцелуй, в который он вкладывает то, что не может пока ей сказать. Она сама должна обо всем догадаться. — Я всегда здесь, мисс Грейнджер.