Пленники трех планет

— Его величеству и их высочествам крайне неугодно, чтобы чужие космические корабли подлетали к нашей планете и запрашивали разрешение на посадку. Его величество и их высочества настаивают, чтобы впредь таких инцидентов не было. Его величество и их высочества… Апатуриано раньше не задумывался, какой пронзительный голос бывает у угловатых, когда они говорят на тиксанданском, с его обилием гласных и звонких согласных. Будто завывают, будто нарочно выкрикивают слова. Уж лучше бы говорили на своем, вкрадчивом и свистящем. Он и так бы их понял. Пожелания Трианглета насчет эферийской ракеты остаются в силе. Потеряют корабль с экипажем, сто раз задумаются впредь, стоит ли пытаться ставить какие-то условия Империи. По поводу спорной принадлежности Эо его величество и их высочества не наделяли послов какими-либо полномочиями. Апатуриано вскользь спросил, нет ли оснований полагать, что риторика Империи в ближайшее время изменится. Послы зашипели, как коты, на своем родном языке. Нет, им ничего не известно. Его величество в добром здравии, их высочества в полном повиновении у отца и властелина, и да будет так ещё много лет! Глаза у послов, кстати, были обычными. Никаких мистических знаков в них не наблюдалось. Наконец, послы, раскланявшись, отбыли, выразив надежду в исполнении воли его величества и их высочеств. Апатуриано пообещал всестороннюю поддержку, думая, что в отношении эферийского корабля планы совпадают, а вот в отношении территории Эо — кукиш им с маслом, угловатым. Оставалась формальность — голосование. Разумеется, большинство будет за принятие решения. Наверное, можно было и просто отдать приказ, но есть вероятность, что возникнут проблемы в торговле, а множество предприятий страны используют урановое сырье. Голосование проходило не в приемном зале, а зале заседаний Сессионного собрания, на минус первом этаже. Лифт скользнул вниз бесшумно и почти мгновенно. Из его стеклянной шахты открывался вид на столицу. Не на Дворцовую площадь, а на огромный городской парк и Круглое озеро. Конечно, водоем искусственно расширили и обровняли берега, чтобы он был похож на государственный символ, но, по преданию, он и раньше представлял собой почти правильный круг. Сейчас вид озера только напомнил Апатуриано золотой ободок в собственных глазах, и он отвернулся. Зал был полон примерно на три четверти. Кто-то отсутствовал по уважительным причинам, для Сессионного собрания это было вполне нормально! Лишь утвержденные члены Постоянного Национального собрания не имели права пропуска мероприятий. Апатуриано оглядел ряды трибун. Люди ждали начала голосования, большинство вполне равнодушно. Он заговорил, сам мечтая быстрее покончить с этим делом. Стараясь не употреблять глагол «убить», изложил лишний раз суть вопроса. Напомнил, что Империя свои пожелания высказала, и что единственные неприятные последствия, которые могут приключиться — это неприятные заминки в торговле. Но, с другой стороны, корабль взорвется в верхних слоях атмосферы, и у эферийцев не будет никакой уверенности, что это случилось не по естественным причинам. Если не проявить достаточной жёсткости, жители Умирающей звезды так и не прекратят попытки обосноваться на Эо, и их будет значительно труднее оттуда выдворить. Поэтому сейчас необходимо принять взвешенное решение. Зал зашумел не то чтобы совсем одобрительно. Торри, как бы плохо ни думали про них соседи по солнечной системе, в принципе не были кровожадны и не всех обрадовала идея вероломного убийства беззащитных людей. Общую мысль выразил генерал Мегасколико. — Я котят слепых никогда не топил, поздно начинать! — заявил он, и сидевшие рядом синоты привычным движением прикрыли уши. — Мне самому это не слишком нравится, — ответил Апатуриано. — Но если они благополучно вернутся домой, они снова будут пробовать обосноваться на Эо. Просто потому, что другого выхода у них нет. Будут опять присылать сюда своих парламентеров. И в дальнейшем все может обойтись ещё большей кровью. Надо, чтобы они поняли раз и навсегда — мы им здесь не рады. — По-вашему, они этого не поняли, когда пешком на пятнадцатый этаж поднимались? — Мегасколико развел руками, обращаясь к Собранию. — Господа. Я хочу напомнить, что в этом деле есть и третья заинтересованная сторона, а именно — Трианглет. За Эо проще соревноваться с эферийцами, чем с ними. А кроме того, угловатые мастера всяких интриг. Например, после их нападения в Жемчужной гавани они тоже уверяли, что это была провокация. Тогда конфликт с трудом погасили, потому что страна находилась в глубоком кризисе и воевать для нас было совершенным самоубийством. Войны на территории Эо не избежать, но согласитесь, для нас это будет менее болезненно. А эферийцы в таком случае сами оттуда уберутся. — Это все ваши соображения? — спросил Апатуриано. — Не все. Уничтожение ракеты может использовать Трианглет. Припомнит нам в любой момент под видом того, что мы не умеем держать обещаний и опять же в любой момент нарушит перемирие. Да, послы подтвердили намерения императора, но только устно! У нас нет никаких подтверждений, только запись голоса. Они скажут — подделка. А мы пока что в худшем положении. Мы должны воевать на наших условиях, не на их. — Трианглету не нужен повод, — на другом конце зала поднялся глава совета промышленников, долговязый Меноптеро. — Они нарушат договоренности в любом случае. А вы знаете, кстати, одну из причин кризиса? Фабрики бастуют! Сколько листовок мне уже доставили службы безопасности! И в нескольких упомянуты ваши друзья-эферийцы. — Они не мои друзья, — рыкнул Мегасколико. — Кстати, напомните, ваши частные электростанции ведь нуждаются в импорте урана? — Значит, надо развивать собственную добычу, — с обидой в голосе ответил промышленник. — Я всегда так говорил. — Я с этим согласен и ни капельки ни возражаю. Развивайте. И учтите, что после демарша с кораблем это надо будет делать быстро. — Но им же нечего будет нам предъявить, — смешался Меноптеро. — Корабль может взорваться из-за неисправности… А для развития добычи урана надо время. — Развивайте, а не думайте, как истребить людей, которые и так обречены, — пожал плечами Мегасколико. — Врага нельзя сбрасывать со счетов, каким бы слабым он ни казался, — послышался голос Кулекидано, заместителя начальника полиции. Его острый нос напоминал комариный, но прозвище «Кровосос» Кулекидано все же получил за жестокий нрав. — Здесь ведь говорили про листовки? Я в службе безопасности вижу их куда больше, чем вы, военные! Все верно, каждая вторая восхваляет Умирающую звезду! Не только их корабль стоит уничтожить, но и всю планету! Потому что они вносят смуту! Потому что народ смотрит на небо, разинув рот, и мечтает… — Всю планету невозможно, — это говорил Энтогатано, генерал космических войск. Мегасколико одобрительно закивал головой. — Эферийский физик был совершенно прав, попытки разрушить любое крупное тело в нашей системе приведет к тому, что мы сами недолго проживем. А под землю они запрятались глубоко, если мы вдруг начнем тратить аннигиляционные снаряды, которые так нужны на случай войны, на истребление безобидного и безоружного народа… Мы все равно не уничтожим всех эферийцев, как мечтают некоторые горячие головы. А до отчаяния людей доводить не стоит. И крыса, загнанная в угол, кусается. С другой стороны, жили же они под землёй столько тысяч лет, и ещё столько же проживут. Наверняка. — А они говорят, что не проживут. Воздух там у них кончается, — крикнули из зала. — Ну… — Энтогатано смешался, развел руками. — Да преувеличивают, проживут. Все равно на Эо они лишние. — Они сами сбегут оттуда, если на территории Эо начнется война между нами и Трианглетом, — заявил Мегасколико. Энтогатано, поморщившись от оглушительного генеральского баса, кивнул: — Это было бы идеально. Вот про корабль я не скажу. Разумеется, лучше сейчас проявить жесткость, чем потом разбираться с переселенцами на Эо… И потом, здесь верно говорили, Эфери Тау подбивает людей на бунт одним своим существованием. — А так вы из них мучеников сделаете, — усмехнулся Мегасколико, и голос его не стал звучать тише. — И они так же будут подбивать на бунт. Своим несуществованием. — А не проучим их один раз, они так и будут обращаться с просьбами и захламлять эфир! — закричал Кулекидано. — Вы их потому защищаете, что их вожак бороду вашу похвалил? — А вы их потому топите, что он вас головой в сортир окунул, — не остался в долгу генерал и мстительно добавил: — Совершенно справедливо. Зал безжалостно расхохотался. Кулекидано побагровел. — К делу, господа, — призвал Апатуриано. — Речи об уничтожении Эфери Тау нет и быть не может. Но корабль? Главы крупнейших корпораций обоснованно жалуются на забастовки, на негативное влияние общества со столь непривычным порядком и призывают преподать эферийцам урок. Как справедливо заметил господин генерал наземных войск, гибель корабля может романтизировать образ соседней планеты в глазах народа. Вместе с тем, милосерднее и разумнее сейчас пожертвовать кораблем, чем потом разбираться с новой делегацией. А она будет, можете не сомневаться, потому что эферийцы рвутся захватить Эо. — Но не только поэтому, — снова подал голос Мегасколико. — Это и впрямь народ, действующий убеждением, а не оружием. Да и бесхитростны они, людям доверяют… Вы можете эферийцу руку отрезать, а если вы сами в пропасть будете падать, он вам оставшуюся протянет. Если бы можно было сделать их союзниками в борьбе с Трианглетом… Вокруг негромко засмеялись, все, даже те, кто эферийцам сочувствовал — от голубей в качестве союзников и то было бы больше пользы. — Беззубый союзник пользы не принесет, — заявил Энтогатано. Собрание согласно закивало. — Нет! Нам необходимо разобраться с народными волнениями и кризисом производства. Тогда мы одолеем врага. И никто не должен мешаться у нас под ногами. На стене вспыхнул интерактивный экран. — Это сигнал, господа, — поднялся с места Апатуриано. — Скоро корабль будет стартовать. Мне кажется, мы достаточно дискутировали. Пора переходить к голосованию. Сколько дней прошло? У Флёр никак не получалось ответить на этот простой вопрос. Она считала их, отмечала в электронном календаре, но цифры начинали ходить по кругу и менять одна другую. Корабль перестал откликаться на позывные совсем недавно, когда получил разрешение опуститься на Сино Тау. Пришла пора считать солтаны. Сколько времени понадобится делегации? Флёр пыталась представить, что происходит в этот момент на закрытой и страшной планете, и не могла. Никаких картин в голове не рождалось. Никаких. Она могла только вспоминать. Детство на Эо, учебу, аварию и незнакомого парнишку, попавшего под обвал, первые годы жизни вместе, малыша, так похожего и на нее, и на Стата… Потом она вдруг соображала — надо считать не только время, проведенное делегацией на Сино, надо вспомнить точно, сколько дней прошло с последних месячных, а это совершенно вылетело у нее из головы. Она их никогда не отмечала. Зачем? Проблемы со здоровьем были редки, беременность исключалась, зачем тогда следить за естественными процессами в организме? Стат так надеялся, что на новой молодой планете запрет на второго ребенка будет снят. Но решает не он… От корабля не было ни слуху, ни духу. Постоянно кто-то звонил — родители Стата, родственники, друзья. Сын предлагал приехать, она отказалась — пока что все хорошо, он уже взрослый, в его возрасте важнее компания соучеников. У нее все в порядке, у нее работа, она сама врач. Но на работе на нее внимательно посмотрели и отпустили домой. Даже не отпустили — отправили. — Друг доктор, освобождаем вас от дежурства. Отдохните, побудьте дома. Она еле уговорила коллег, собравшихся ее провожать, что делать этого не нужно. Кажется, они все же пошли, но по пути куда-то делись. Флёр обнаружила себя дома в одиночестве. В комнате надрывался экран связи — переносное устройство она забыла на работе или потеряла. Звонил отец. Она и хотела его услышать, и в то же время боялась — боялась, что он посмотрит на нее и все поймет. К счастью, профессор Клад находился на Эо. Разговор в таких случаях выглядел странно — вопросы и ответы разделяли длинные паузы. Флёр, не дожидаясь, пока отец начнет спрашивать, выложила все, что могло его заинтересовать: у нее все хорошо, она держится, сын тоже, родители Стата переживают, но тоже держатся, коллеги готовы оказать любую помощь… Она говорила и говорила, пока не сообразила, что отец сам молчит и только смотрит пристально на экран. — Папа, — растерялась Флёр. — С тобой все хорошо? Эти…не появлялись рядом с вашей базой? Ей не хотелось сейчас даже произносить вслух название соседей. Вспомнились старые-старые сказки и предания, гласившие, что можно потревожить чудовище, просто позвав его по имени. Чудовища…вроде обычные люди. В скафандрах, лишь немного отличающихся от эферийских, чуть плотнее телосложением, с короткими ресницами, вот и вся разница. Да! И взгляд у них отличался, у высших по званию он был жёсткий, оценивающий — ее соотечественники могли смотреть так на машину, прикидывая, долго ли она ещё проработает, но на человека — никогда. Синоты из технического персонала смотрели обычно восхищённо и объясняли это так: — А у нас таких хорошеньких нет, госпожа докторша! Вспомнился белобрысый молодой механик из последнего прилетевшего к ним корабля. С виду обычный человек, только с усами — как будто жёлтую нашивку с костюма приклеил себе под нос. Он повредил руку, и Флёр делала ему перевязку. Только разговаривал он странно, хоть и о делах житейских — жаловался, что по возвращении домой должен будет отмечать какой-то праздник, и что туда надо непременно созвать всю родню. Флёр из вежливости спросила: — Бабушек, дедушек? — Не-е! — присвистнул механик. — Они померли давно. А вот… — и начал сыпать какими-то совершенно незнакомыми словами, для которых не было аналогов в эферийском. — И никого нельзя пропустить — обидятся. А у вас деды живы? Услышав, что у Флёр живы не только деды, но и их собственные деды, механик опять присвистнул: — Ничего себе! Впрочем, у нас, кто хорошо живёт, тот и долго… А вот у угловатых — слышали? У них там говорят, в императорской семье и вовсе никто не помирал… И с таким же азартом, как перечислял родственников, принялся ругать трианглетцев. Они эксперименты на людях проводят — знаете? А что с Архипелагом сделали, не себе так и никому, что-то такое туда выпустили, что рыба сперва подохла, а потом двухголовая ловилась. А когда война была, в плен им никто не сдавался, там с людьми такое творят, лучше тысяча раз смерть. Даже пленные ихние уговаривают их тут казнить, на родину не отдавать. Да и какая родина, тьфу. Как есть угловатые. Стат полетел в Тиксанданию, напомнила себе Флёр. Не в ужасный жестокий Трианглет. Хотя разве они друг от друга отличаются! Базы на Эо расстреливали и кругляки, и угловатые. — Флёр! Флёр! У нас все в порядке, синоты на Эо пока не появляются! А ты, ты как, что с тобой? — она сообразила, что бессмысленно раскачивается перед экраном взад и вперёд, а отец напрасно зовёт ее. И это с учётом сдвига разговора во времени! — Все хорошо, — сказала она бодро. — Я просто устала. Горло сжал спазм. Флёр сглотнула и повторила: — Просто устала. Я приму снотворное и лягу спать. Это будет разумно. Спазм все усиливался. Изнутри душила темная горькая волна. Флёр еле дождалась, пока отец сказал: — Ну хорошо, ложись, тревожить не буду. Только ты сейчас так похожа на свою мать… Она отключила экран и кинулась к умывальнику. Ее рвало желчью — и неудивительно, учитывая, что она не ела уже половину суток. Это нервное. Кажется, прошло пятнадцать дней. Это не нервное. Из-за нее сейчас Стат…бедный Стат! Из-за нее он сейчас там терзается вдвойне, потому что больше никто не оставил дома жену, беременную вторым ребенком. Только бы он вернулся живым. А если нет? Тогда — шевеления крошечного родного существа, потом он растет, можно уже угадывать, что ему нравится, а что нет, и когда он спит, и думать, каким он будет… Потом ослепительный белый свет под потолком, крик младенца… Может быть, позволят один раз посмотреть, запомнить крошечное личико, угадать в нем знакомые и любимые черты, а потом все равно унесут. «Вы же понимаете, дорогой друг… Нам очень жаль… Недостойно поддаваться инстинктам». И что она скажет старшему сыну? Нет, она все сделает, будет подавать прошения, будет унижаться, сколько нужно, но добьется, чтобы малыш рос с ней на Эо. Добился же отец. Сегодня он вспомнил мать. Он почти не говорил с ней об этом, она была слишком мала, когда он забрал ее на чудесную розовую планету. Люди вокруг были предупредительны, добры, и ни словом, ни жестом не показали, что ее ситуация необычна. Отец тоже молчал. Он проговорился, когда они оба вернулись на умирающую Эфери ради того, чтобы Флёр получила медицинское образование. Ей все казалось необычным, но чудесным — огромное количество людей, подземные жилища-муравейники, самодвижущиеся дороги, многоярусные пещеры, даже поверхность — на тех, кто постарше, скелеты былых городов наводили печаль, молодежь и в них находила развлечение. Это была та же археология, только наизнанку — им приходилось не рыть, а подниматься повыше. Флёр закончила второй курс, и ее соученики по поводу последнего экзамена решили устроить забег на поверхности по высохшему руслу реки. Все было бы хорошо, только за ними проследил один из преподавателей. Провинившихся хорошенько отругали и сдали родителям на поруки. Вот тогда Флёр и узнала, как кричать умеет ее спокойный и выдержанный отец. Мать смогла вынашивать ребенка, зная, что его отберут, значит, и она сможет. Даже если не вернётся Стат. Ведь это будет его продолжение. Продолжение? Если Стат не вернётся, значит, Эо для них закрыта. Значит, на Утренней звезде обосновались хищники. Значит, через пару сотен лет весь их народ…и малыш тоже. Невелик выбор, задыхаться в подземельях или погибнуть на Эо при очередной атаке синотов. Тошноты больше не было. Кружилась голова и стучало сердце, но не тошнило. Это не то…не то… И прошло слишком мало времени. Не будет ни Стата, ни ее ребенка… Мозаика. Вот чем был мир. Поверхность экрана отражала Эо, цветущую прекрасную Эо. Где всем хватит места, где люди будут чувствовать себя людьми, а не животными в клетках, которых кормят по времени и раз в жизни водят на случку. Сзади простиралась бездна космическая, с туманностями и далёкими звёздами. Стучал, пульсировал, жил огромный подземный город. Но не было ее и Стата в этой мозаике. Или она была? Везде и нигде? Где-то шумит очиститель воздуха…нет, это кровь в висках шумит. Надо выполнить обещание, данное отцу — принять лекарство и лечь спать. Белая таблетка на руке росла, пухла, поворачивалась. Водяной синий шар подскочил с ладони и завис в пустоте. Сино Тау, Звезда гроз — зигзаги молний пронизывают небо, белые облака несутся над континентами. Через весь мир протянулась дорога, по ней шагают, громко разговаривая и хохоча, вооруженные молодчики в боевых скафандрах. Скоро весь мир ляжет под их сапоги. Флёр отшатнулась от идущих прямо на нее синотов, ударилась головой об стену, пришла в себя. Вот она — таблетка, так и лежит, вот стакан, надо набрать воду из крана, в пересушенном воздухе подземелий порошок «сухой воды» почти бесполезен. Флёр поднесла таблетку ко рту и тут же выплюнула. Вдруг она заснёт, а Стат выйдет на связь. Тогда мозаика сломается. Нельзя ложиться в кровать, от нее не виден экран. Она села прямо на пол, на том самом месте, где они несколько дней назад упали друг другу в объятия. Здесь она сможет ждать… только почему-то очень болит живот. Кто-то вставил в мозаику черный фрагмент. И Флёр забыла обо всем. Голосование не должно было занять много времени. Перед каждым участником располагалось электронное устройство, а общие цифры залу демонстрировал огромный интерактивный экран. Он был разделен на две половины: красную и синюю. Трианглет, говорят, признавал в таких случаях только чёрно-белые цвета. Голосующие одним касанием руки выбирали нужную позицию. Алые цифры бросились в галоп, показатели на синей стороне экрана росли куда медленнее. На первом ряду ткнул пальцем в электронное устройство и распрямил плечи Мегасколико, с вызовом поглядев вокруг. Синий счётчик подрос на единицу. Кулекидано со злорадной усмешкой указал на интерактивный экран. Генерал сделал вид, что ничего не замечает. Меньше чем через пару тильтилей все было кончено. Последним голосовал президент. «За» было подано четыреста девяносто девять голосов, нерешительное «против» собрало куда более скромный урожай — всего сто шестьдесят шесть. Апатуриано, сжав зубы, коснулся кнопки. Красный счётчик округлился до пятисот. Голосование завершилось. — Благодарю вас, господа, — церемонно поклонился Апатуриано. — Нужные распоряжения будут отданы немедленно. Надеюсь, это возымеет нужное действие… Остальные слова застряли у него в горле. Золотые искорки сверкали в укоризненном взгляде Мегасколико. Поднял голову Меноптеро — в его черных глазах золотился край радужки. Всё, всё Национальное собрание глядело на Апатуриано, и каждый был отмечен знаком Звёздной хозяйки! — Нужные распоряжения будут отданы немедленно, — хрипло повторил Апатуриано. Бред или не бред начинается у него, но страну нужно оградить от тлетворного влияния анархии… — Я даже не ожидал, что они нас выпустят, — воскликнул социолог Тийн, пока они устраивались в амортизационных креслах. — Ну, друзья, не расстраивайтесь. Можно будет отправить ещё одну делегацию. Подготовиться получше, найти аргументы! Стат закрыл глаза, притворяясь смертельно уставшим. Он знал, что эта короткая пылкая речь обращена к нему. Он, держался до последнего и подбадривал других, но теперь у него просто не осталось сил. Что он скажет Флёр? Он обещал…эферийцы никогда не лгут…наплевать можно на его обещания! Косые взгляды окружающих они как-нибудь переживут, если будут вместе, а если Флёр останется одна? Как она переживет одна потерю ребенка? Корабль ещё не взлетел, и от синотов всего можно ожидать. Не страшно умереть. Страшно то, что он не оправдал ожиданий. О великое Ладо, дай мне добраться до дома, я организую вторую делегацию, пообещаю им нашу медицину…подкуплю кого-нибудь, кто знает тайну световых скоростей… Не может пять миллиардов человек задохнуться в подземельях, потому что кто-то решил прибрать себе лишнюю планету. — Ну что же, — раздался в наушниках голос пилота. — Летим! Три…два…один…старт! Корабль дрогнул. Загудела поверхность взлетной площадки. Столб пламени ударил вниз, ракета оторвалась от земли. Люди, прижатые к креслам возросшей силой тяжести, старались дышать медленно и размеренно. Ракета набирала скорость. — Выходим в верхние слои атмосферы! Готовьтесь, скоро начнется невесомость! — голос пилота прозвучал самой чудесной музыкой. Небо на экране стало черным. Они были почти в космосе, здесь любому снаряду с ядерной боеголовкой трудновато будет угодить в цель по наводке снизу. А в самой ракете взрывного устройства нет, эргометры эферийцев тоже кое-что умеют. Стат открыл глаза, мысленно скомандовал себе собраться. Скоро он увидит жену и сына… Планеты в противостоянии, даже в анабиоз ложиться не придется. Астрофизик Гран шумно выдохнул: — Ну, все! Считай, дома! И вспыхнул чудовищно яркий свет. Он сиял снаружи, он был в каюте и повсюду. Он ослепил их с экрана, забрался под веки, выжег зрение. Он не оставил ничего, ни воздуха, ни пространства, — ничего, кроме боли и ужаса. Стат зажмурился, вокруг расплылась темнота, и в ней пульсировали два светлых пятна, он открыл глаза — ничего не поменялось, все так же в черноте горели две цветных кляксы — его бывшие зрительные нервы. Кто-то отчаянно, надрывно кричал на одной ноте, кто-то, кажется, он сам, прохрипел: — Бомба! Нас пытались взорвать! Апатуриано стоял на смотровой площадке Президентского дворца. Зрелище отсюда открывалось необыкновенное — казалось, с огромной высоты виден весь Западный континент. Дома, даже многоэтажные, сверху казались микросхемами на печатной плате. Черный дым заводских труб сливался в одну темную перину, наброшенную на промышленные кварталы. Знаменитое Круглое озеро блестело на солнце монеткой. Апатуриано смотрел вверх. Будто не сам принял решение, будто мог что-то изменить, будто это не было лучшим выходом… А эти парламентеры…они даже ничего не заметят. Это происходит мгновенно, и промахнуться трудно — аннигиляционный снаряд, новое оружие для космических войн, сам притягивается концентрированной материей. Потому его и использовать можно было только на огромной высоте. Тем не менее, первый пристрелочный выстрел ушел «в молоко». И весь город увидел, как расцветает полярным сиянием небо умеренных широт. Флёр проснулась от шума. Словно весь подземный город сразу охнул и застонал от боли. Сам включился экран локатовизатора — значит, центр связи вел передачу. Только что он показывал, она не поняла совсем — вот вроде белое, как античная статуя, человеческое лицо, искажённое криком, вот очертания каюты, что-то неясное мечется по ней, вот рука на весь экран… И свет. Белая вспышка. Полосы. Чернота. Тишина. Вторая ракета с аннигиляционным зарядом попала в цель. Снизу Апатуриано видел вспыхнувшую яркую звезду, которая горела ровным светом, а затем начала гаснуть. Высоко-высоко в небе над Тиксанданией возник рукотворный антимир, и его граница с миром обычным светилась, как отражение Большого взрыва. Шар антивещества расширился, поглотил корабль — и исчез. Только потоки невидимых глазу элементарных частиц неслись в разные стороны. Флёр непонимающим взглядом смотрела на экран. Кажется, она потеряла сознание и бредила. Ничего из этого дурного сна правдой быть не может. Вот только почему так болит живот… Локатовизатор демонстрировал обрыдший до тошноты шар Сино Тау, вид из космоса, все, как обычно, но участок атмосферы над Тиксанданией светится… Скорбный и гневный голос диктора что-то быстро говорил, свечение показали крупным планом, там, на границе с космосом, вспыхнул разряд молнии — не ветвящийся, а прямой, словно горящее копьё. И погас. Плыли в черной пустоте огненные сполохи. Она попыталась сесть, оперлась рукой об пол, ладонь скользнула, и Флёр снова растянулась на полу. Экран проиграл мелодию вызова — наверное, отец. Или сын. Дверь открылась без стука, на пороге возникла одна из коллег с работы: — Вы в порядке? Горе какое! Держитесь, дорогая, держитесь! Флёр протянула ей руку, все ещё не понимая, как теперь жить и зачем. Коллега наклонилась и ахнула: — Дорогая, да у вас же кровь! На столицу Тиксандании надвигалась ночь. В небе догорали последние зарницы, ничто не напоминало об эферийском корабле. В новостях скупо сообщили о катастрофе, вызванной технической неисправностью. А в подпольных типографиях печатали газеты с речью эферийского посла — далеко не все рабочие могли пользоваться электронными устройствами. Им, по старинке, раздавали простые листовки. Апатуриано спустился на лифте в свой кабинет. Его ждала жена. И, заглянув ей в лицо, он увидел в ее глазах преследовавший его весь день золотой ободок.