Тот самый гость

      Высокие коридоры, исписанные вычурной архитектурой с древним орнаментом, казались бесконечными, если идти от начала замка до его конца. Невыразимое чувство благоговения в душах пони, что побывали здесь, навевали протяжённые коридоры, которых было всего несколько. И чтобы их все обойти по всему периметру, уйдёт едва ли меньше получаса. Хотелось бы сказать, что это не только для декорации, ведь нельзя возводить величественное здание безо всякого умысла. Был ли умысел — никто из простых пони не знает.       Больше всего в этом древнем здании, пережившем целое тысячелетие, было комнат, отличавшихся внутри разнообразием интерьера и убранства. В этом замке было всё: от гостевых многочисленных помещений, больших залов, предназначенных как для судов, так и для просветительских лекций или заседаний, до тронного зала, самого величественного во всём замке. Замок мог вобрать в себя до нескольких тысяч пони, среди которых так часто оказываются послы и дипломаты из множества стран.       Сейчас алый аликорн с золотой гривой, уложенной на манер андерката*, медленно следовал от двери к следующей, собирая за собой в левитационном поле стопки бумаг. Тонкие бледные и жёсткие желтоватые пергаменты сортировались в голубом сиянии магии меж собой, пока их обладатель перебрасывался парой коротких фраз с другими пони. Отнюдь не будет ложью сказать, что изрисованные чернилами тексты имеют высочайшую ценность в Эквестрии. Ценность не исчислялась в деньгах, их нельзя продать, но потеря хотя бы одного обязательно скажется на эффективности всей государственной системы Эквестрии. Однако, если приглядеться к их содержимому, можно легко понять, что важность уж слишком переоценена: где же найдутся чиновники, которые начнут беспокоиться за деревню в неких отдалённых от столицы лесах, забытых даже алмазными псами. Многовековыми усилиями принцессы Селестии подобные менее значимые бумаги стали выводить на первые ряды приоритетов, ведь, в случае утраты, никто не вспомнит поднять это дело снова. А терялось в глухих архивах очень многое, ведь туда редко заглядывал даже канцлер. Благо, что аликорн за всю свою жизнь во Дворце умудрился не потерять ни одного листа, чего тяжело сказать о простых «слугах народа». Среди пунктуальных и сосредоточенных на работе чинуш находились и те, кто сквозь гриву и хвост смотрели на важность своей должности, предпочитая своей работе личные интересы. И вскоре канцлер перестал удивляться, видя готовых лечь под королевскую печать одобрения лишь пару-тройку документов, вместо той кучи макулатуры, которую регулярно собирает со всех кабинетов, как налог с населения столицы.       Одной из своих задач, пусть и почти втайне от принцессы Селестии, канцлер считал поиск неугодных чинуш, из-за которых теряются приказы, одобренные даже лично им самим. За несколько лет были найдены несколько виновных пони, и не было ясно до конца — действительно ли виновных. Следы заметались столь тщательно и грязно, что отношение канцлера к пони стало постепенно сходить на презрение. Никакие кандалы контроля не могли удержать намасленные осторожностью копыта, к чему аликорн тоже скоро привык. Оставалось только глушить совесть, что напоминала о возможной невиновности уже пойманных чиновников.       Закончив свой надзор за бумагомарателями, чем на самом деле являлся беглый взгляд по цветным головам, аликорн вернулся в свой кабинет. На рабочий стол плавно полетели стопки бумаг, объятых голубой магической аурой. Золотой цвет магии считался в Эквестрии королевским признаком, и сей факт для канцлера казался полнейшей глупостью. В стране нет королей, а у другой, розовой молодой аликорны, был схожий с его цвет ауры — нежно-голубой. Культ прославления принцессы процветал по все стороны культуры, словно поклон до самого пола уже недостаточно удовлетворял всеобщее почтение.       Раскладывая документы по заранее открытым серым папкам, аликорн медленно и внимательно читал каждый лист. И иногда вместо дыхания у него выходил едва слышимый стон невысказанного вопроса: «и этим всем мне нужно заниматься каждый день?». Казалось бы, чего такого должно происходить в Эквестрии, чтобы на это извести две трети всех запасов государственных чернил? Абсолютно что угодно, ведь архивы всегда пусты на сегодняшний и будущие дни, недели, года, столетия. А старых не было от слова совсем. Идея завести такой архив целиком и полностью лежала на плечах канцлера, который неслучайно заметил, что в юридическом мире им совершенно не на что опираться. Не было так называемых юридических доказательств, кроме честных слов той же белой принцессы, других пони, не обделённых хорошей памятью, и редких автобиографий известных и влиятельных лиц прошлого. Нельзя было с уверенностью сказать, как жилось раньше и что изменилось в настоящем времени.       Снова устало вздохнув, он обратил внимание на самую большую папку. На ней было написано большими буквами «Города-Государства», идущими от нижнего до противоположного верхнего края. Именно эта папка является кошмаром каждого, кто имел с ней дело.       Согласно устоям с древних лет, принцесса Селестия имеет возможность править вопреки собственным законам, чего недозволенно любому другому и непозволительно даже канцлеру вместе с юной Кадензе. Но, чтобы её власть не считалась одной на всех либо чрезмерной, все крупные поселения получили право основать собственные законы, традиции и устои, если они не нарушают «свод основных законов», через которые не преступает даже принцесса. Это устроило всех, хоть и не убавило множества проблем. А также позволило сместить центр внимания на другие дела, сняв непомерную нагрузку с работников дворца.       Таким образом, страна оказалась поделена на области которыми управляли Города-Государства (неофициально называемые «ГоГо»).       Одним из особенно влиятельных Городов является Мейнхеттен. Он стал самым высокотехнологичным Городом, чьи дома и близлежащие поселения окутали плотной паутиной провода, опасные и одновременно необходимые в их жизни. И относительно молодой, поскольку только из-за электричества и инноваций Город смог нарастить огромное количество населения за счёт иммиграции. Неоновые вывески, всюду снующие недолговечные колесницы-самоходки, названные электромоторной техникой, сферы виртуальных и технологичных профессий. Не всем по душе шум большого города, и только из-за этого Мейнхеттен не стал новой столицей Эквестрии.       Имелись и другие Города, по-прежнему недовольные правлением принцессы, пусть их и меньшинство. Самым крупным из таких является древнейший Сталлионград, находящийся на самом севере страны. В нём ещё со времён Трёх Племён сформировалась собственная культура и традиции, основанные на патриархате. Там не признавали власть белоснежного аликорна, предпочитая собственных богов. А точнее, одного, кого никогда не видели воочию.       Сталлионград является одним из самых суровых Городов Эквестрии за всю её историю. Холодный климат, причиной которому является постоянное соседство с вендиго, не позволял рождаться обыкновенным пегасам, там также часто страдали и единороги, чьи чувствительные рога рано или поздно трескались с тяжёлыми последствиями для здоровья. Но изредка там всё-таки рождались пегасы, которых почти сразу окрестили новым подвидом обыкновенных, если не отдельным видом. Это были чрезвычайно массивные и выносливые пегасы, чей размах крыльев превышал обычный в три раза. Но с единорогами изменений не наблюдалось, и со временем их рождение становилось плохой приметой.       Про этот Город ходило множество опасливых слухов, канцлер не раз становился свидетелем разговоров про него. И точно не впервые слышал, что все ожидают неминуемого раскола нации на две независимые страны пони: королевство и царство. И удивительно — почти никто не верит в пацифизм северных «братьев».       Но самым проблемным из всех Городов на данный момент является Понивилль. Он являлся самым видимым центром Эквестрии, уравновешивающим отставание и превосходство других Городов. Здесь было всё, чего желало его население, и в то же время здесь не было абсолютно ничего: не наблюдалось значимых предметов культуры, даже памятники были редкими, поставленные едва ли не для формальности (и хотя бы небольшого знакомства с лицами и событиями прошлого), не было заповедников. Даже местное производство делает акцент исключительно на собственные нужды народа. Понивилль по северо-восточным сторонам окружал один из самых опасных лесов — Вечнодикий. Он был признан самым аномальным, а источником аномальности являлась неконтролируемая магия сокрытых в нём артефактов, наличие которых предполагают лишь по соображениям логики. Впрочем, никто не смог достать из леса хотя бы один значимый артефакт, а некоторые группы исследователей и вовсе пропали без вести. Ходили слухи, что раньше там обитали некие Сестры-аликорны, обладавшие неукротимой яростью и всепоглощающей магической силой.       И ведь, несмотря на столь экстремальные условия для жизни, население ежегодно вырастало на десяток процентов, покуда не вышло из статуса деревни в Город-Государство. А произошло это совершенно недавно, буквально пару недель назад. Подготовка к этому событию была соответствующей, только нехватка кадров осталось нерешённой проблемой, которую принцесса Селестия загадочно игнорировала.       Всё остальное с бумагами навевало скуку, уже давно привычную аликорну. Попадались редкие отдельные указы, требующие большего времени на размышления — и то лишь к тому, куда же их соотнести по приоритетности. Практически ни один не был отвергнут, кроме уж совсем абсурдных, как стройка кинотеатров в образовательных учреждениях, не достигших ранга высших учебных. Такими запросами, за редкими исключениями, занималась местная власть. А столичная может уделить своё внимание только Школам Одарённых. Как раз одной из которых является Школа для Одарённых Единорогов, находящаяся под личным копытом самой принцессы. Канцлер отметил: в этот раз преобладают письмена с прошениями построить или привнести что-либо новое и необходимое в поселения, входящие в состав столицы. И пусть уже давно стояли готовые личные королевские печати на многих бумагах, их всё равно нужно было подписать для оформления в государственный архив.       Закончив с документацией, канцлер словно бы неохотно оторвал взгляд от пузатых папок. Очередной вечер подошёл к концу, и уже не осталось ничего стоящего его статуса внимания. Он поднялся с седельной подушки, уходя прочь из кабинета на вечернюю прогулку по коридору Дворца.       В ближайшем окне от двери можно было разглядеть коснувшееся горизонта солнце, окрасившее в рыжий цвет всю столицу Кантерлота. Отсюда было видно каждое двухэтажное белое здание, подтверждающее своим цветом культ принцессы. Однако, нельзя сказать, что этот вид не внушал эстетического наслаждения. Не для аликорна, всегда безмерно усталого, чтобы быть ценителем прекрасного. Одного вида из окна хватало лишь чтобы поставить в своих мыслях галочку напротив вопросов внешнего благоустройства. Вердикт, выносящийся каждый вечер, оставался неизменным: всё безупречно лишь потому что отсюда не видно Трущоб.       Мимо прошла служанка, не заметившая в спешке аликорна. Когда тот повернулся к ней, она застыла статуей неуверенности. Неужели новенькая в этом замке? — подумал он мимолётно. В самом деле, он недавно подписывал указ о пополнении персонала взамен тем, кто уволился. Не говоря ничего вслух, канцлер продолжил свой путь, полностью игнорируя её попытку совершить поклон. Он не принц — всего-то верховный канцлер, так что в этом нет никакого смысла, кроме трепета перед редкой расой.       Лишь позже вспомнил о негласном приказе принцессы Селестии, что лично попросила соблюдать «аликорний этикет». Он включал в себя ободрительные улыбки, снисхождение к пони, а также дежурную фразу о предложении помощи. Этот этикет был создан для вдохновения пони, поддержания образа своей расовой всеучастливости и всепонимания, работающего как моральная мотивация, по цепи передающаяся от пони к другому, словно неминуемое стихийное бедствие. В кривлянии, подразумевающем вежливую улыбку, канцлер видел только лицемерие. Ибо каждый вечер мог наблюдать, в каком моральном состоянии пребывает настроение принцессы. К сожалению, откровенность в чувствах не входит в столичную моду. Да и саму принцессу из-за взаимной занятости не видел уже несколько дней.       Канцлер, хоть и был обладателем тела самой редчайшей расы, формально не являлся ни принцем, ни королём своей страны. По большей части, отхождение от канонов связано с его стойким отчуждением от окружающего мира. Но кое-какие обязанности белая принцесса всё равно повесила на него, словно хомут, накрепко привязав к рабочему столу незримыми кандалами, просто из-за того, кем он является. С тех пор, жизнь аликорна мало изменилась — что тогда он не чувствовал своей судьбы и своей кьютимарки, что и сейчас не видел смысла куда-либо сбегать. Безделье давило на него сильнее, нежели мнимая свобода, ставшая такой ненужной под влиянием безмятежной и стабильный рутины. Поскольку подобные ему пони живут вечно — рутина не казалась пожизненной тюрьмой, ведь время не довлело над ним, не заставляло искать перемен. А на протекающую тем временем жизнь вне его кабинета ему было всё равно.       И снова мысли повернулись к его кьютимарке. Для канцлера было и остаётся неприятным осознанием, что его кьютимарка — половина сердца с огненным крылом — не даёт никакой подсказки на его предназначение, как аликорна или личности. Может статься, что рисунок на крупе является лишь символическим, недоступной мудростью, когда реальные таланты могут раскрыться нескоро. Тем не менее, внутри его апатичной души тлела надежда, что однажды раскрывшийся смысл кьютимарки преобразит аликорна личностно.       Послышался шум неподалёку, пронёсшийся с западного крыла дворца. Казалось, словно разом упала целая гора из стекла и звенящих стальных предметов.       Аликорн неспешно развернулся туда, считая, что нашёл цель своего блуждания. На его лице никогда не играли эмоции, поэтому стоявшие по сторонам коридора, стражники занервничали, мысленно начав читать молитвы своей принцессе, а может и кому-нибудь ещё. Никто не обещал, что канцлер повесит вину за шум на их смену, но предрассудки накручивали тревогу до красной отметки опасности. Сам канцлер, в свою очередь, догадывался, о чём они думали в этот момент, и внутренне вознегодовал. Никогда прежде ему не приходилось подавать необоснованные жалобы. Можно ли догадаться, что именно эта мнимая мягкость стала на слуху как «в тихом омуте…»?       Похоже, что виновник беспорядка, как и сам беспорядок, находится где-то на королевской кухне. Другого пути точно не было, ибо соседние помещения заперты на замок. Проверить свои догадки не удалось. Точеная, как оловянные солдатики, стража встала перед ним, ясно дав понять, что никуда его не пропустит. Стальные пластины ярко-золотого цвета на искусственно белой шерстке стражников сигнализировала: здесь находится самый любопытный нос во всём дворце — королевский. Ему никогда не нравилась их форма, ибо она напоминала не протекающую ныне современность, а старые дикие времена, когда и колонны в этом замке ещё не успели построить.       Они застыли, не говоря ни слова, только копьями дали знак канцлеру не двигаться с места. Тот и не торопился, ожидая, когда пони расступятся в стороны. Показавшаяся теперь принцесса поприветствовала его. Жест был совершенно формальным, и его соблюдение канцлеру не требовалось. Однако тот решился ответить тем же, прибавив полупоклон к своим словам, что заставило принцессу изогнуть бровь. Впрочем, сразу поняла, к чему эта вредность — она с аликорном никогда не могла найти общего языка, и в отчаяния из-за этого сделала для него обязательным соблюдение дворцового этикета.       — Хорошо, что мы встретились сейчас, — скучно сказала она. Её тон не предвещал ничего хорошего, только новые указания и обязанности.       — Рад вас видеть в добром здравии.       Снова неискренне ответил канцлер, тщательно пряча в словах иронию. Принцесса Селестия не выглядела свежей, ведь кого не утомят рабочие дни с перерывом на обед, ужин и ночной сон с последующим завтраком. Игра в аристократа приносила ему извращённое удовольствие за наблюдением, как она вынуждена следовать традициям злосчастного этикета, прежде чем перейти к делу. Обстановка была слишком публичной, занятые пони обходили стражу по сторонам и могли слышать каждое их слово, отчего пренебречь бонтоном никому не под силу.       Свои к ней отношении канцлер не мог назвать близкими, они были сугубо рабочими, ведь личного дружеского интереса он не питал ни к кому. На заре первого знакомства принцесса старалась наладить контакт с ним, но бросила все попытки, видя его отрешённость и безразличие ко всему, не относящемуся к работе. Аликорн не являлся ни душой компании, ни каким-либо ещё болтуном, чтобы много и беззаботно говорить о себе, да ещё и перед кем-то. С того времени принцесса стала холоднее, хотя покровительствующими чувствами, как и к любому её подданному, его не обделила. Ныне она могла лишь по привычке начинать диалог, который вскоре станет коротким, будто бы неожиданно переросший в допрос. И его вины, как он считал, тут нет — лишь упрямство принцессы разбудить в нём эмоции оставалось поводом бессмысленных разговоров. Хорошо, что сейчас не тот случай.       — Без предисловий, выражаю тебе своё сочувствие в связи с понижением, которого ты так долго ждал. Или повышением — как тебе угодно.       Канцлер вопросительно склонил голову набок, обдумывая сказанные ей слова. Внезапные реформы мимо его кабинета не проходят, значит, репрессий точно не случилось. Внутри затеплилась надежда, что его переведут на иную должность, где в его распоряжении будет больше свободного времени на изучение книг. Ведь это единственное желание, которое принцесса смогла вытянуть из аликорна. Сейчас же она молчаливо пыталась увидеть реакцию, не находя на обычно бесстрастном лице ничего, кроме затаённого смятения. Только крылья на мгновение вздрогнули, больше требуя разрядки энергии от безделья. По образу жизни канцлеру бы больше подошло тело единорога, если не земного пони.       — Вижу, что письмо опять не успело дойти.       — Как и всегда, — на выдохе прозвучал ответ. — Думаю, будет закономерно увидеть его завтра, если вы отправили на прошлой неделе. Я давно предлагал премировать не сверхурочников, а самых эффективных.       — И также давно я твержу тебе, что Эквестрия должна заботиться о здоровье работников, а не количестве выполненных норм. Слово в слово я это говорила тебе дважды. На Совете. И на вопрос премии я лично выдала приказ. Предлагаю не заострять наше внимание на том, что вечно, и перейти к делам поважнее.       — Вы о содержимом того приказа?       — Именно о нём. Полагаю, самое важное уже изложено в письме, сейчас же нужно только убедиться в том, что ты готов. Что ты помнишь о Твайлайт Спаркл?       Принцесса на мгновение отвлеклась, услышав со стороны кухни ещё одну серию грохота. В этот раз, если слух обоих не подводил, там не разбилось ничего. В такое время повара уже давно спят, чтобы проснуться одними из первых. Канцлер был почти уверен, что знает, кому сейчас не спится, но помалкивал.       — От одного и единственного своего друга я знаю, что она является вашей протеже. Талантливейшая единорожка, — он говорил, словно бы рекламируя, но ужасно монотонным голосом. — И она недавно окончила вашу школу, Школу Одарённых Единорогов, что говорит о её способностях и статусе. Все дисциплины безупречны, и нет ни одного балла ниже самого высшего. Это рекорд, если сравнить достижения её сверстников за последние столетия, но подтверждать эту часть я не стал по отсутствию мотива. Но кое-что проверил насчёт бывшей вашей протеже, той, которая пропала в Зеркале Измерений.       — Сансет Шиммер, — коротко сказала принцесса.       — Твайлайт Спаркл оказалась куда способнее вашей бывшей ученицы, если дневник вашей школы не лукавит. По магическим достижениям, она превзошла многих единорогов на… — канцлер умолк, вспоминая даты, — на четыре, без пары десятков лет, столетия, приходящиеся на конец Эпохи Магического Рассвета. Получить эту информацию мне случайно помог Мач Леттер, выдающийся историк Кантерлота. Я бы предложил выслать премию его семье за неоценимый вклад в науку Эквестрии.       — Обязательно, — мягко прервала принцесса Селестия, — о «вопросах достижений» можно поговорить отдельно, ты отошёл от главной темы.       — Приношу свои извинения. Итак, я никогда не встречался с Твайлайт Спаркл, потому считаю слухи о ней дезинформацией хвастливых чиновников. Только до конца не известно, была ли это дезинформация или…       — Советников, канцлер, советников, — терпеливо поправила принцесса. На «хвастливых» пришлось закрыть глаза, дабы самой не забыть главную тему этого разговора.       Он умолк, собираясь с мыслями. С кухни не доносилось больше ни звука, но и выходить оттуда никто не собирался.       — И судя по тем же слухам, у неё совершенно аномальные способности. Достижения были приведены в сравнении с её сверстниками прошлого, но одарённость имеет потенциал на уровне некоторых мастеров, однако… Если некоторые приказы о срочном ремонте относительно новых стен вашей школы были написаны по её вине, — он снова запнулся, продолжая вспоминать бесполезные факты, — то с контролем магии у неё имеются проблемы, причём, во всех направлениях. Включая эмоциональный самоконтроль, но тут виной ваша идея использовать стресс как средство увеличения магического потенциала. Хотя мои давние исследования показали, что этот метод теряет свою полезность на фоне перспективы их морального здоровья по окончанию учёбы.       — Хватит, я не настоль всевластна, дабы вопреки возмущению всей Коллегии Образования отменить успешную, на их взгляд, систему мотивации. Мои же методы преподавания ты знаешь прекрасно. Известно ли тебе что-то ещё?       — Кроме её таланта, принцесса, мне известно более ничего. Кроме отдельных, менее или более значимых фактов. Например, ей сейчас около девятнадцати лет, а кьютимарка проявилась в пятнадцатилетнем возрасте, на экзамене по окончанию среднего курса. Высокая посещаемость королевской библиотеки. Это известно мне, ибо на моё имя приходили просьбы предоставить ей пропуск в закрытые отделы. Я тот, кто в итоге выдал ей полный доступ к библиотеке, ограничив лишь опасную секцию. Также, имеет склонность к уединению, что намекает на её замкнутость её личности. А это мне известно как раз от моего того самого друга, — он почти скорбно смотрел на недосягаемую дверь кухни.       — Достаточно, я удовлетворена, — улыбнулась принцесса.       — Значит, приказ связан с ней?       — Неофициальный, скорее моя личная просьба, — сказала она. — Главный официальный заключается в том, что в новом Городе-Государстве — Понивилле, — нет нашего представителя. Тем более что государственная инфраструктура в полном упадке, почему твоё присутствие в их, так называемой, ратуше просто необходимо. Да, отныне тебе предстоит поселиться там, и взять под свою ответственность верхушку управления.       — Неофициальных приказов будет больше, — утвердительно сказал он, догадываясь, что вопрос излишен.       — Иногда мне не хочется оправдывать твоего пессимизма, но это так, — она нахмурилась. Хорошее настроение не позволило долго хмуриться, и она продолжила. — В приоритете снять с Кантерлота как можно больше лишней нагрузки. Под контроль нового Города должны войти все ближайшие к нему поселения, и этим тебе предстоит заняться лично. Взамен, Понивиллю не придётся нуждаться в средствах, ибо твой статус позволяет свободные траты из нашей казны, если только в разумных пределах — второй Мейнхеттен никому не нужен. Таким образом, ты ничего не теряешь, и в любом случае остаёшься высшим канцлером, иначе такой потери мне точно не пережить.       — Та личная просьба связана с наблюдением за вашей подопечной? — уныло спросил канцлер.       — За исполнение этой просьбы я была бы благодарна. Её исполнение принесло бы мне душевное равновесие. Следующая задача заключается в познании природы Вечнодикого леса. Меня настораживает, что в любой момент с городом может что-то случиться. Учёные умы считают, что лес тянется туда, где слабее всего магический фон. Твоя же сила как аликорна станет отличным барьером от нежелательного роста, а может и сдерживающим фактором.       — Я Вас не подведу, принцесса Селестия. Могу ли я задать пару вопросов не по теме?       — Что тебя беспокоит, Золотой? — она обратилась к нему по имени, что по «королевскому этикету» означало особое внимание. Оно и не сильно нужно было сейчас.       — Помимо личности вашей протеже, нужно ли знать что-то ещё?       — С ней отправится её маленький дракон по имени Спайк. А также часть её личной библиотеки. Книги не связаны со столичной библиотекой, и потому она проблем не доставит.       — Последний на сегодня вопрос: если там, — канцлер указал в сторону кухни, — находится тот, о ком я думаю, то могу ли забрать его с собой?       — Думаю, тот возражать не будет, — слегка задумчиво ответила она. — А поскольку я ни к чему не смогла его пристроить, то готова его даже продать зебрам, если бы ты передумал. Боюсь, расходы на подобные погромы превышают весь коэффициент пользы, и только его необычная связь с тобой удерживает меня от желания посетить их рынок в качестве торговца.       Вне всяких сомнений, принцесса шутила.       В каждой шутке имеется лишь небольшая доля шутки, и канцлер глубоко в душе это понимал. Пегас, о ком шла речь, обладал поистине беспокойным темпераментом, выводя неподготовленных пони из себя, и иногда страдала даже стража, которая больше прочего питала его интерес. Нельзя сказать, что канцлер разделял чувства окружающих, всё было наоборот — он считал необходимым присутствие рядом безнаказанного зла, хотя бы ради собственной отдушины. Иначе даже приятная рутина приедается.       Дождавшись, когда последний телохранитель Её Высочества скроется за поворотом, — а ждать пришлось долго, если вспомнить протяжённость коридоров, — он дал знак оставшейся караульной страже не мешать ему. Те ретировались прочь, покинув пост с позволения аликорна.       В комнате правил сумрак, что не удивительно из-за отсутствия окон. Лишь синие кристаллические светильники, дающие совсем слабый свет, едва отбрасывали тени на стены и пол. Кошмарный чёрный силуэт мог дать фору любому ужастику, но незнакомый с этим жанром канцлер лишь вздохнул. Угольно-чёрный пегас отчаянно держался за шкаф, пытаясь не свалиться навзничь, помогая себе крыльями. Но пространство на кухне слишком мало для манёвров.       Голубая аура магии вторила цвету кристаллов, и оттого её можно даже не заметить, если бы она осталась неподвижна. Левитационное поле обхватило хвост сопротивляющегося пони, и с силой потянула вниз. Рядом прокатилась прозрачная стеклянная банка, чудом не разбившаяся о каменные плиты.       — Золотой! Чем я заслужил такого отношения? — громко возмутился тот, не думая подниматься с пола.       — За злостное нарушение общественного порядка, — невозмутимо ответил канцлер, наконец приглядевшись к банке. Даже в полумраке было видно внутри подтаявшее мороженое, которое тяжело с чем-либо перепутать. — А также за кражу десерта. Мне не показалось, или оно выпало из шкафа? Кто вообще придумал хранить молочное в шкафу?       — Я спрятал, — признался пегас, поднимаясь. — Но забыл, где именно.       И тут же широко расправил отнюдь не маленькие крылья, приковывая к ним очарованное внимание канцлера. Прошла едва ли минута, прежде чем аликорн недовольно всхрапнул, против воли переводя взгляд с них на бесстыжие алые глаза. Тот подмигнул.       — Признай, я великолепен.       — За это тоже последует наказание, — тихо отвечает он. — Равно, как и за попытку скрыть погром. После первого раза я на такое вестись не стану, не надейся.       — О, и какой же штраф полагается на этот раз? — почти мурлыкнул пегас, широко ухмыляясь. Издевательскую улыбочку он тоже проигнорировал, задумавшись, как преподнести ему следующие слова. О наказании не было и мысли, хотя каждый бы, не раздумывая, отдал кьютимарку с одного бока, чтобы на это посмотреть.       — За всё хорошее, а также за красивые глазки, я приговариваю тебя к ссылке.       Пегас не ответил, лишь настороженно всмотрелся в аликорна, ища подсказки в его теле. Ничего не говорило о том, что тот способен так поступить со своим другом, а значит — ссылка исключена. Пусть он и производит впечатление ненавистника, им он не являлся в любом случае, и даже без слов можно было ощутить его реальную натуру. Возможно, так умел только пегас. И всё же, канцлер выглядел необычайно уставшим, и не так, каким его обычно видят по вечерам, а словно случилось нечто непредвиденное.       — И ты оттого понурый, что без меня мёд будет не сладок? — пошутил пегас, сам не замечая, как догадался о реальных причинах. — Уходишь творить власть в… над Трущобами Кантерлота?       — В ещё большую глушь, чем твои трущобы. В лес.       — Ого-о, — восхитился пегас, расплываясь в оскале. — Значит, будем строить свою цивилизацию?       — Если тебе действительно интересно, то приказное письмо должны доставить завтра. Там всё расписано, займёшься чтением. По одному из неофициальных просьб, мы назначены… нянькой за юной протеже принцессы Селестии, — лицо канцлера было готово скривиться, будто от вкуса лимона. Но он совладал с собой, как и всегда.       — Ничего-се, — на этот раз уже присвистнул чёрный пони. Свист разнёсся по необычайно тихой комнате, и только сейчас оба заметили, что кристаллы сияют в полную силу, что означало давно случившийся закат. Их свет приковывал взгляд не хуже крыльев чёрного друга. Недвусмысленно указав на дверь, аликорн не стал дожидаться и вышел первым.       Пегас упустил из внимания не затворившуюся и дверь. Все мысли заняла еда, за которой он здесь и находился. Десерт, теперь находящийся в его копытах был уже совершенно не годен в пищу, хотя и не исключено, что он просто ханжа. Так это или нет, но есть растаявшее и тёплое молоко, что по своей задумке должно выглядеть иначе, он не стал. Проголодавшийся организм требовал найти ну что-нибудь «на пожевать», когда фантазия рисовала королевские завтраки. Он был готов дать кончик хвоста на отсечение, что здесь где-то спрятан морозильный ящик, предназначенный хранить всё самое вкусное, но скоропортящееся. Немудрено, что этот ящик был именно спрятан, и, возможно, — как раз из-за таких посетителей.       А в лесу, если канцлер не пошутил, такая еда найдётся? — подумал жеребец. На мгновение стало страшно от одного предположения, что придётся питаться грибами. Для ягод уж слишком грустно звучал приговор о ссылке.       Ревизия не удалась. Пришлось оставить в покое шкафы, и довольствоваться единственным найденным здесь куском батона. Весьма пригодным для перекуса, и щедро набитым злаками внутри. Дверь скрипнула сама по себе, но, обернувшись, он увидел, что аликорн никуда не ушёл, терпеливо его дожидаясь.       — Дарк, — тихо позвал его канцлер.       — Иду! — с неудовольствием доносится ему в ответ.       Приведя столовую в относительный порядок, словно здесь никого не было, пегас даже смахнул крошки со столешниц. Пусть и на пол, всё одно — туда никто смотреть не будет, а потом они магическим образом исчезнут. И выглядеть эта магия будет очаровательно — в костюме служанок, каких здесь в избытке. А про осколки побитой посуды лучше не вспоминать — они теперь не его забота.       В коридоре были совсем другие кристаллы, прикреплённые на золотые канделябры. Огромные люстры под потолком, больше похожие на паникадило, не горели, дабы не нарушать ночной уют. Пегас не мог видеть лица идущего впереди канцлера, но был уверен, тот в своих обыденных раздумьях не замечал под собой земли и тем более — как часто задышал его чёрный друг.       Наверное, не существует домов в Эквестрии, где бы не находились подобные изобретения техномагической инженерии, разве что в самых глухих деревнях едва ли найдутся пони, предпочитающие им какие-нибудь светящиеся растения. Например, капризные грибочки, испускающие оранжевое сияние. Мало ли в мире чего существует, — подумал Дарк. Но будет ли на новом месте хоть что-то посовременнее лучины?       Показался слуга, жеребец, слегка выделяющийся из общей стереотипной картины дворца. Обычно среди слуг в большинстве своём преобладали кобылки всех возрастов, и ни одной без кьютимарки. Они не спеша открывали рамы окон один за другими, отворяли двери в пустующие залы и комнаты, пуская гулять по Дворцу сквозняк.       Пегас, вопреки своей воле, замедлился, когда лёгкий ветерок пронёсся по коридору, а показавшаяся в окне луна, с изображённым на ней силуэтом Найтмер Мун, лишь усилила эффект. Ночной воздух давил меж крыльев, заставляя их распрямить во всю длину в томительной готовности взлететь. Как и в любую из ночей, глоток прохладного воздуха был подобен наркотическому опьянению; распалялся внутренний пегасий огонь, требуя высвобождения.       Казалось, всем остальным в этом замке хоть бы хны — пегасы давно покинули столицу, и обратно не заманить даже обещанием о встречи с Вондерболтами. Никто не мог разделить нахлынувшие чувства Дарка, даже канцлер, давно забывший о наличии перьевых болванок по бокам. Пегас, являлся одним из тех таинственных ночных пегасов, ставших нередким явлением среди пернатой расы. И оттого предпочитал сну бесконечно долгие прогулки под небосводом, особенно в периоды очень яркой луны или отсутствия скопления облаков. А утром отсыпался, пропуская завтраки и обеды, несказанно радуя каждого долгожданным покоем — передышкой перед вечером.       А всё-таки, — подумал пегас, не в силах надышаться, — он нисколько не виноват в этих «злостных нарушениях порядка», что Дворец насквозь пропитан серой атмосферой неулыбчивых или неискренних лиц, преследующих нарушителя всевозможных этикетов. И если в эту ночь кому-то помешают хлопающие под окнами крылья — он пегас, и только это пусть им будет неоспоримым контраргументом любой претензии. Пусть его называют как угодно, ему не впервой получать выговоры, а ради следующего глотка луны он был готов и на большее.       Но как бы ни старался бороться с самим собой, он был вынужден испустить горький выдох поражения и тоски. Если завтра наступит новый день, то ночь, предшествующая ей, должна быть самой лучшей. Словно бы вспомнив о чём-то важном, канцлер остановился, чтобы присмотреться к нему повнимательнее. Понимающий взгляд аликорна заставил отстегнуться всем оковам на душе, освобождая от ответственности за дальнейшие действия, и только прозвучавший шёпот в тишине стал сигналом немедля выброситься в окно, заходясь в счастливом возгласе. Возбуждённый пегас с трудом пытался дослушать канцлера, и только некоторые обрывки проносились прочь мимо ушей: «свободен» и «к утру будь уже меня».       Стоявшая у окна единорожка, ахнув, отскочила в сторону, провожая взглядом удаляющееся вниз в крутом пике тело. Она точно была одной из новеньких в этом замке, ибо прижившиеся пони даже не смотрели в сторону беглеца. Только спокойный, в чём-то даже скучающий взгляд канцлера убедил единорожку не совершать поспешных выводов и просто заняться своими делами.       Дворец принцессы Селестии тем великолепен, что вытесан изнутри одной из самой величайшей горы. По высоте она не лидировала в первенство во всей Эквестрии, однако занимала отнюдь не последние места лидеров. Ширина и подземные воды проделали в своё время немало работы, чем привлекли к себе толпы архитекторов в Эпоху Конца Империализма, основателей Кантерлота. По легенде, в те времена, когда Империя сменила своё название, а страну охватила анархия, они стали своеобразной властью, оставившей след на внешности будущей столицы и культурной странице Эквестрии. Но название Кантерлот первым получило не зарождающееся на горе поселение, а она сама.       На утро пегас вернулся.       Стража только передавала пост дневной смене, и за воинскими ритуалами старательно игнорировала плута. Тот всецело поддерживал их молчание и свободно шнырял из кабинета в кабинет, выглядывая последние следы канцлера. Даже в его личной комнате не осталось личных вещей, только кучка пепла под копытами говорила об их судьбе. Пустовали шкафы и прикроватная тумба, а обычно захламленный стол был идеально чист.       Всё необходимое и имеющее смысл для канцлера было вынесено сегодня ночью, пока он летал по заповеднику у подножия горы. Не хватало пыли для завершения тоскливой картины, но здесь её никогда не бывало из-за чистоплотности аликорна. Интересно, — подумал Дарк, — станут ли убираться и сейчас, когда тут больше никто не живёт? Хотя бы ради его памяти? На стене часы не шли, застывши в положении половины пятого, словно бы заранее знаменуя, что в этих покоях больше никто не живёт.       Недолго побродив по комнате, оттягивая момент бессловесного прощания, пегас быстрым шагом вышел наружу. Стража закончила сменяться, примерив на себя образ статуй, что часто попадались меж колонн. Утро снова началось со скучных лиц, не способствуя хорошему настроению.       Среди всех талантов пегаса, тот гордился способностью случайно находить алого друга без помощи высших сил и магии зебр. Как и сейчас, он был уверен, куда нужно идти. Благодаря этой особенности он мог свободно потеряться в городе, не боясь отбиться от него. Не было известно точно, работало ли это на других пони или нет, ибо никогда не приходилось следовать за кем-то ещё. Этим он здорово помогал белой принцессе, когда его присутствие становилось необходимым.       Пегас ещё немного прошёлся по коридору, прежде чем резко остановился. Что, если это последний его день в Кантерлоте? Оплоте чести, самом цивилизованном королевстве, островке порядка от хаоса вокруг — по словам его высокомерных обитателей. Здесь никогда не случается тех ужасов, какие зачитывают в донесениях в тронном зале, а каждое событие — строго одобрено хотя бы половиной из знати. И уже завтра ему придётся лишиться этого порядка, ступив на поезд, уходящий вдаль от бело-красно-золотого дома.       Но что же существует за пределами Кантерлота? Что находится дальше её тезки горы? Имеет ли кажущийся бескрайним лес-заповедник свой край, так называемую в книгах с картинками опушку?       Если бы вокруг ничего не существовала, тогда куда ведёт этот паршиво разукрашенный поезд?       На мгновение пегасу стало настолько страшно, что непроизвольно разошлись в стороны крылья, снова готовые к манёврам, но уже в окно, обратно, откуда пришёл. А нельзя, нужно сдержать свои порывы, ведь он не может позволить себе отпустить канцлера туда одним!       Вместо этого пегас воспарил прямо под потолком — его излюбленном месте, где никого не встретить на пути к… да куда угодно, настолько это место недооценено никем. Он спланировал в сторону покоев гостей, слуг и принцессы. Где также могли расположиться приезжие из таинственных далей. Опять-таки, таинственных, словно бы издеваясь над необразованностью пегаса.       Канцлер был скоро найден у одного из выходов из замка. И не похоже, чтобы он был отдохнувшим, что не было такой уж неожиданностью. Казалось, утро ничем не отличалось от тех редких ночей, когда происходили странные события, требующие срочного решения. И если «ссылка» в глушь страны избавит его глаза от проявляющихся мешков, Дарк будет готов на такие лишения. Однако, прекрасно зная о ценности аликорна и политическом устройстве Дворца, ему покоя не будет даже на краю земли. Так или иначе, стоило узнать о дальнейших планах на свою жизнь.       Пегас гарцевал меж аккуратных стопок одежды, коробок и прочих мелких, — и не очень мелких, — вещей. И внутренне хвалил сам себя, лучась от гордости — и вновь без блужданий он смог его найти. Пусть это и была не самая сложная задача, если учесть предсказуемость канцлера, но всё ещё невыполнимая, ведь выходов из замка множество. За время службы при должности, многие могли догадываться о маршруте аликорна, ведь он был невероятно прямолинеен — архив, кабинет, обход всего западного коридора. Но иногда случаются пробелы в расписании, меняется какая-нибудь незначительная деталь в планах на день, появляется время на столь таинственное и непостижимое занятие, как безделье. В эти моменты он исчезал не только из замка, но и, казалось, уходил вне времени — никто не видел, не знал, и даже не предполагает примерного местоположения. И находят в какой-нибудь библиотеке, читающего скучную книгу. Тогда закрадывается подозрение, что пробел в расписании может оказаться намеренным, пусть и расцениваться как случайность, — тут уже дело его профессионализма в расстановках временных пауз.       — Слушай, а куда ты это всё денешь? — спросил пегас, перепрыгивая через гору использованных перьев. Многие из них были надломаны.       — Заберу с собой в поезд, — последовал простой ответ. Аликорн и ухом не повёл, увидев чёрного пегаса перед собой. Его внимание было приковано к действительно большой коллекции книг, превышающей весь остальной багаж, и выбор, со скоростью сужающихся бровей, медленно рос в пользу пожертвования столичной библиотеке. Пегас поднял одну из них. «Основные различия культуры южных и северных пони». Такая большая надпись, и такая совершенно небольшая книга. Словно бы автор поспешил скорее испортить бумаги и заработать премию учёного-культуроведа, нежели в самом деле рассказать что-либо. Потом такие пони пытаются продвинуть свои «работы» в образовательные системы, значительно усложняя жизнь неподкованным в знаниях студентам, а может статься, и ученикам тоже. Повертев книгу со всех сторон, пегас аккуратно положил её обратно поверх стопки к другим, так и не заметив на корешке маленькой приписки: «сжатая версия».       — Сегодня дорога предстоит долгая, Даркнесс, — заговорил канцлер, заметив, что тот никуда не ушёл. — Уверен, что не хочешь выспаться перед многочасовой поездкой?       — Высплюсь в поезде, мне-то без разницы, — отмахнулся он. Тем временем, гора вещей никак не убывала. Казалось, будто Золотой специально красовался, материализуя предметы из воздуха. Всё закончилось, когда наконец-то прибыли погрузчики. Тогда открылась самая страшная правда, к которой пегас не был готов: канцлер соврал, отправляя багаж курьерами. Ушли они налегке, имея с собой только позолоченные ценные монетки.       Наконец последние следы существования этой парочки были заметены. Их образы остались лишь в памяти работников Дворца, а картинами принцесса, с лёгкого копыта канцлера, решила не морочить ни свою голову, ни чью-либо ещё.