Статус неизвестен

Можно ли простить врага? Бог простит! Наша задача организовать их встречу. Аль Капоне

— Что Вы почувствовали, получив от неё пощёчину? — А Вы как думаете? — огрызнулся Игорь, сопроводив встречный вопрос натянутой усмешкой. — Лучше, если Вы будете отвечать на мои вопросы честно, не увиливая. Соколовский притих, обхватив ладонями лицо, словно так ему было легче вернуться назад, в совсем недавнее прошлое. Резким движением убрал руки, как будто принял решение и окинул уже знакомый ему кабинет долгим пристальным взглядом. Сфокусировал внимание на настенных часах, размеренно отсчитывающих секунды; покосился на настольную лампу, стоящую на небольшом деревянном столике возле кресла, а после на тёмный синий блокнот, лежащий на коленях психолога, последний похоже всерьез намеревался основательно вытрясти его наизнанку. Игорь не знал правильного ответа. Или не хотел, или может ещё не привык к тому, что в очередной раз ему придётся в течении отведённого времени обнажать свою душу, рассказывая о том, что творится в самых потаённых уголках его сознания совершенно незнакомому, постороннему, хотя и желающему помочь, человеку. — Честно... — глухо пробормотал Игорь, не удержав легкой ухмылки. — По возможности, — последовал незамедлительный ответ. Мягко и в то же время требовательно. — Если честно, то я хотел, чтобы она из меня всю душу вытрясла и намеренно подставлялся, — тихо и наигранно спокойно признался Соколовский. Внутри билось еще неприятие, нежелание быть искренним. — Почему? — Потому, что в последнюю нашу встречу, ещё там... в СИЗО, я вёл себя с ней как полнейший кретин, — продолжил Игорь. Он тяжело вздохнул и снова устало потёр ладонями лицо. Попытался расслабиться, устроившись на мягком кресле поудобнее, но это не помогало — дискомфорт от нежелания говорить о себе, усталость последних недель и, уже казалось, хронический недосып давали о себе знать почти абсолютной невозможностью сосредоточиться, даже тогда, когда это от него требовалось в рамках терапии. — Почему Вы даёте себе именно такую оценку? — вновь последовал вопрос, который снова показался Игорю крайне неудобным. Соколовский вздохнул поглубже и вдруг, сам от себя не ожидая, ощутил потребность выговориться, что было странно, учитывая то обстоятельство, что еще несколько минут назад слова застревали в горле. — Мысль сделать Вике предложение не была спонтанной и необдуманной. Знаете, в детстве, я ненавидел свадьбы. Вернее ненавидел свадьбы друзей отца — эдакие напыщенные церемонии, огромное количество гостей, выпивка, изобилие еды, — Игорь поморщился и помотал головой, словно отгоняя увиденную картинку. — Всё это, в лучшем случае, заканчивалось дракой, а в худшем стрельбой. Молодая жена в перепачканном свадебном платье в полуистерическом состоянии; её муж, с искаженной от злости физиономией, испуганные гости… Скривился еще сильнее: — Ночные приезды ментов, а в финале — никому уже ненужный фейерверк, апофеоз ставшего абсолютно бессмысленным мероприятия. — Вы впервые решились на такой ответственный шаг? — Нет, — Соколовский притих, воспоминания окатили душной волной. Из той, прошлой и казавшейся сейчас ненастоящей, а кем-то придуманной для него жизни. Он замолчал, сглотнул подкативший к горлу комок, словно раздумывая, стоит ли об этом говорить. И всё же продолжил: — Но я никогда не хотел ничего подобного и тогда...когда Лера заговорила о свадьбе, вся идея изначально показалась мне абсурдной. Я представил себе всё то, что видел когда-либо на этих церемониальных сходках и меня охватил ужас. Я понимал, что иначе, без всего этого роскошного шика она не захочет, а я буду вынужден, следуя всем обычаям олигархического круга, — здесь Игорь хмыкнул, выказывая своё явное презрение к тому, о чём только что рассказал, — пойти у неё на поводу. — Вам часто приходилось идти у кого-то на поводу? — очередной вопрос снова был задан правильно и слишком вовремя. — До того, как я попал в отделение к Пряникову — да, — выдал Соколовский, не задумываясь. — Что изменилось с Вашим приходом в полицию? — Всё! Я понял, что меня могут услышать. Мне могут, — он сделал короткую паузу, — сочувствовать, сопереживать. — Для Вас это было так важно? — Да, когда искренне, по-настоящему... а еще мне хотелось, чтобы меня понимали и перестали видеть во мне всего лишь сына Владимира Яковлевича и признали как самостоятельную взрослую личность. Человека, если хотите. И Вика это сделала, не только разглядела, но и помогла мне открыть в себе то, о чем я даже не догадывался, — голос Игоря стал тише и зазвучал более приглушённо, словно то, что он рассказал было тайной или чем-то таким о чём можно говорить только доверительным полушепотом. Он прервался и резко повернулся к окну. В горле пересохло. Прищурившись, попытался разглядеть что-то за стеклом, но как и в прошлый раз, сидя здесь, в одном из кабинетов офисной четырнадцатиэтажки, он увидел только затянутое тучами свинцовое тревожное небо и очертания парящих в нём птиц. — Продолжайте, — мягкая настойчивость собеседника заставила вернуться к беседе. — Вика не похожа на всех тех женщин, которых я знал. Мне впервые не нужно было кем-то притворяться — я просто был собой. Игорь замолчал. Кого он обманывает? Всё ведь не так — с ней он стал лучше, рядом с ней все становятся лучше... Он отвернулся и продолжил, глядя в окно — это было слишком говорить о ней с кем-то. — С Викой мне хотелось, чтобы всё было иначе — говорить с ней не так, как говорил с кем-то раньше; целовать не так, как целовал других; прикасаться так, как никого не касался... И предложение я хотел сделать ей не так, как сделал его Лере — в душном ночном клубе, под кайфом и под хорошим градусом, и совершенно не ощущавшим того, что в такие минуты нужно ощущать. — Поясните, что Вы имеете ввиду? — снова прицельный вопрос. Снова в самое яблочко. «Чёртовы психологические штучки!» — выругался про себя Игорь, понимая, как тонко и грамотно его ведут, какие правильные вопросы задают, упёрто докапываясь до истины. Соколовский провел пальцами правой руки от виска ко лбу и обратно, и раздраженно выдал: — Любовь, как и любой нормальный человек. Я хотел ощущать любовь. — Что это в Вашем понимании? — контрольный в голову и в сердце. Игорь недовольно вздохнул, словно попытался запустить в лёгкие ту правду, которую сам от себя прятал. — То, что смогла дать мне Вика. И то, что я хотел ей дать. В течении пары минут в кабинетной тишине слышался только привычный звук, гуляющих по циферблату стрелок часов. Наконец Соколовский кашлянул, прочищая пересохшее горло, и продолжил, резко сменив ход мыслей в голове, вернувшись к началу разговора. — Тогда ... в СИЗО, я возненавидел слова, которые она произнесла. Мне хотелось закрыть уши ладонями, громко крикнуть ей, чтобы забрала сказанное обратно. Извинилась. Да, Бог его знает, чего я хотел, чтобы она тогда сделала, лишь бы только забыть, что Королёв меня опередил. О-П-Е-Р-Е-Д-И-Л! Понимаете? И вместо того, чтобы отдать ей кольцо, я брякнул гадость — посоветовал принять предложение Дани. Игорь вновь замолчал, а затем зачем-то тихо добавил, намеренно искажая имя, делая ударение на «И», как это всегда делал Королев: — ДанИлы. Вновь замолчал. Исподлобья покосился на единственного слушателя. Совесть кольнула — к чему этот сарказм? Дани нет. И это еще одна могила на его персональном растущем кладбище. Игорь снова опустил поникший взгляд. — Поэтому Вы называли себя кретином? — последовал логичный вопрос от сидящего напротив человека. — Не только, — буркнул Игорь себе под нос. — Поясните? — А что здесь пояснять? Ту пощёчину, которой она меня поприветствовала в отделении? Правильно сделала. Сильнее нужно было. Заслужил, — Соколовский резко встал и, подошёл к окну. Он скрестил руки на груди, понимая, что таким глупым способом пытался оградить себя от беседы, в которую хотя и был втянут помимо своей воли, но продолжал участвовать, и которая сейчас, не смотря на не разбившееся до конца его неприятие, помогала озвучить всё то, что в течении двух лет не давало ему покоя. — Что, по-вашему, Вы заслужили? — настойчиво добивал голос сзади. — Да, прекращайте Вы делать вид, что не понимаете! — зло бросил Игорь через плечо, неожиданно схватив приступ ярости. — Давайте, продолжим, — психолог, проигнорировав внезапное хамство, постучал карандашом по блокноту на коленке. Соколовский послушно вернулся к рассказу. — Я хотел уйти с ней. Забрать тем же вечером. Неважно куда... просто быть с ней, — Игорь шагнул обратно и раздраженно уселся в кресло, которое, погорячившись, несколько минут назад покинул. Вновь попытался расслабиться или хотя бы сделать вид, что он спокоен, но крепко сцепленные до побелевших костяшек, пальцы рук выдавали волнение. — Успокойтесь, Игорь Владимирович, — порекомендовал специалист, тут же заметив нервное состояние клиента. — … а вместо этого я пошёл трахать дочь бизнесмена, который убил моего отца, — усмехнулся Соколовский и в упор, с глупым вызовом, посмотрел на человека напротив. — Почему Вы именно так характеризуете Ваши отношения с этой девушкой? — Потому что это единственная гребанная правда! Эта связь была частью того, что я вынашивал, сидя за решеткой, в течении долгих шести месяцев. Или Вы думаете, меня там — в камере, посещали всепрощающие благородные мысли? Игорь криво усмехнулся: — Так я Вас разочарую. У меня созрел план и, очутившись на свободе, я начал воплощать его в жизнь. Беспощадно, жестоко и гадко, жертвуя тем, чем не имел права жертвовать. Соколовский отвёл взгляд и уставился на часы: — Сколько ещё у нас осталось времени? — Достаточно, чтобы Вы продолжили. Может быть расскажите о том, что было дальше? Игорь тяжело и устало выдохнул: — Слушайте, если так интересно.

***

На экране телефона моргнули буквы сообщения. От Родионовой. Слова не сразу сложились в голове до такой степени, чтоб стал понятен их смысл, чему он даже не удивился. С ней всегда так, а может с ним? «Я отменила свадьбу». Соколовский с силой вжал педаль газа в пол и напечатал в ответ, не думая, грубо, заранее зная, что обидит, своё хамское: «Зря». А после резко рванул еще быстрее, выжимая из взревевшего мотора всю свою злость, попутно прикрепляя и накопившуюся ненависть … к себе. Не успел в ушах стихнуть бешеный визг тормозов, как у дверцы машины оказался Королев, впечатав Игоря в нее с такой силой, что Соколовский едва удержался на ногах. — Это что такое? — Даня ткнул экраном своего телефона ему в лицо. Игорь прищурился, чтобы разобрать написанное. Вика — Вика. Перед глазами запрыгали буквы: «Давай немного подождем со свадьбой». — Смартфон, старая модель, сейчас уже никто с такими не ходит, — Игорь открыл последнее сообщение на своем телефоне и развернул экраном к Королеву. — Сейчас люди вот с такими ходят. Даня застыл, и Соколовскому показалось, что он услышал скрип мыслей Королева, вернее самого процесса осознания написанного. Игорь усмехнулся — куда тебе, ДанИла! Это даже Ей не под силу! — Вик, ты можешь объяснить свои сообщения... нам? — Даня, небрежно развалившись на стуле, как всегда решительно и бесцеремонно приступил к делу. Игорь поморщился и медленно встал, натягивая самую равнодушную из своих улыбок: — Упс! Я к вашим делам отношения не имею. — Сообщение получил, значит, имеешь! — не унимался Королев. Оба уставились на Родионову, с немым вопросом во взгляде: «Ну и как, дорогая Виктория Сергеевна, ты будешь выкручиваться? Мы сплошное внимание. Ждем!» — Вы оба не причем…*

***

— Чтоб я тебя рядом с ней не видел! — бросил Королев раздраженно. Он злился, впрочем это было уже его обычным состоянием последнее время. И это тоже изрядно подбешивало. Соколовский поморщился, не только выражение его лица, но и весь его вид выдавали только одно — отвали! Он постарался пройти мимо, но Даня крепкой хваткой перехватил за плечо, тут же перекинув цепкие пальцы к горлу, туго скрутив и ворот рубашки. Игорь ударом ладони скинул руки Королева со своей шеи: — А ты глаза закрой, говорят, помогает, тогда вряд ли увидишь. Кулак Королева сработал одновременно с его мозговым штурмом, и Соколовский не успел даже моргнуть, не то чтоб увернуться! Второй удар — уже мимо. — Я что похож на идиота? — Даня потер разбитые костяшки пальцев ладонью другой руки. Игорь хмыкнул, надо бы остановиться, но это уже невозможно — слова вылетали сами: — Хотел бы я ответить — не знаю и что мало с тобой знаком, но, увы! Поэтому — да! Соколовский открыл кран и уставился на свое отражение в зеркале. Из разбитой губы капала кровь, стекая струйкой в раковину, закручиваясь и растворяясь в потоке льющейся воды. Хлопнула дверь. Не оборачиваясь, он знал, кто там. Вика. Он уже не помнил тот день, когда это с ним случилось, и он стал чувствовать ее присутствие. Это было каким-то наваждением, болезнью, но он почти всегда знал, если она была рядом, причем не понимал даже как. Ни по шагам, ни по голосу, ни по тихому шуршанию ее одежды. Нет. Это было что-то внутри, начинало покалывать где-то на уровни груди и хотелось обернуться, хотя бы для того, чтобы убедиться, что это действительно Она. Смотрит на него, хочет что-то сказать — ему и никому другому. Игорь уперся руками об край раковины и оглянулся, за пол-оборота успев поломать себя настоящего, потому что так надо — только бы ушла, не приближалась… — Виктория Сергеевна! — начал бодро, но неожиданно даже для себя, болезненно скривился, разбитая губа саднила и ныла. — Вы переходите все возможные границы! — Соколовский… — она вскинула голову, бросив на него усталый взгляд. — Я о Вас лучше думал, — разогнался Игорь. — Всё-таки капитан полиции, а что себе позволяете? Вика приблизилась еще на пару шагов и, спрятав дрожащие руки в карманы, вопросительно кивнула, изобразив удивление, но получилось плохо, потому что хотелось услышать совсем не это. А что? — Вот так, запросто, врываетесь в мужской, простите, клозет, — голос Соколовского стих на последнем слове, словно запутался в глупом сарказме своего обладателя. Родионова наклонила голову, покосившись на носки своих туфель, и, не глядя на него, неожиданно мягким полушепотом выдохнула: — Игорь… Он отвернулся в сторону, запихивая мокрые руки в карманы, потому что удержать их становилось все труднее, особенно, когда… она так шепчет его имя. Только не приближайся, Вик! Иначе — всё к черту! Но Родионова всегда делала то, что считала нужным, а сейчас уже и то, что давно хотела — шагнула к нему еще ближе и снова шепнула, только еще глуше и тише, и только для него: — Игорь… я знаю, зачем ты вернулся в отдел, и я… Она не договорила, он схватил ее за плечи и встряхнул: — Я засажу его в тюрьму, хотя бы так… хотя бы это… и это не месть, а кара, наказание, твою мать! Понимаешь, Вик?! — глаза его полыхнули мстительным огоньком. — Я жить не могу, пока он есть и дышит, когда мои родители… Мама.. отец... Вика оборвала на страшном полуслове, накрыв своей ладонью его губы: — Я с тобой! Он отчаянно замотал головой, а после, отодрав от своего лица ее руку, твердо и скрипуче крикнул: — Нет! Она обхватила его голову ладонями и с силой потянула к себе, заставив, наконец, посмотреть ей в глаза: — Я… с тобой, Соколовский! Игорь замер. От ее прикосновений в голове запрыгали глупые дурацкие мысли. Захотелось обнять ее. Просто так, бездумно, без того, чтоб поймать одобрение и разрешение в ее взгляде, а сделать так, как ему давно хотелось и просто потому, что он давно знал, что так единственно правильно. Схватить, впечатать в себя. Сильно, отчаянно. Или нет, не так! Зарыться лицом в ее золотистую макушку, вдохнуть родной запах, от которого он сходил с ума, и чтоб она в ответ своими теплыми ладонями ласково взъерошила его волосы на затылке. Но разве он может позволить себе такую роскошь — разрешить ей приблизиться? Еще вчера — быть может, но сегодня — уже невозможно. Перед глазами — мама, отец. И багровая разрастающаяся лужа. Она затопила его и наполнила до краев. И жизнь обрела смысл. Пусть страшный, кровавый и мстительный. Есть Игнатьев, его дочь Катя, с которой получилось как-то само собой. Как раньше — пошло и просто, только теперь совесть нашептывала еще одно слово. Подло. Хуже всего, что ему от себя такого не страшно и совсем не противно. Разве, что чуть-чуть, особенно, сейчас, когда Вика рядом. А это, твою мать, совсем не то, что ему нужно. Не для того он полгода, сидя в СИЗО, соскребал себя, перекраивал и собирал по кусочкам заново, сбивая не только костяшки пальцев об стену, но и то, что отчаянно сопротивлялось внутри него. Может быть это и есть душа? Соколовский перехватил Викины руки за запястья, задержал на секунду. Внутри защекотало от того, что нужно вычеркнуть, порвать. Или?... Позволил себе еще одно мгновение рядом — забыться, погреться, понежиться рядом. Игорь разжал пальцы, но ее руки не упали, а словно зависли в воздухе и снова потянулись к нему. — Нет! — он замотал головой и оттолкнул. Получилось грубо. Больно. Неизвестно только кому сильнее. Внутри заныло и скрутило узлом. Вика покачала головой и упрямо поджала губы. Грустно усмехнулась. — Ну и дурак ты, Соколовский!.. Он развернулся и размашисто шагнул к выходу, громко хлопнув зачем-то дверью.

***

— Я думаю, на сегодня достаточно, — откуда-то издалека послышался голос психолога. — Вы довольны? — язвительно уточнил Игорь, явно стараясь зацепить. Только бы скрыть свою тревогу от рассказанного, от своего собственного стыда за всё происходящее тогда. — В нашем с Вами случае не может быть довольных или недовольных. Мы работаем на результат. — Вы уверены, что он будет? — приподнял брови Соколовский, удивлённый такому абстрактному ответу. — Мы с вами обсудим это в следующий раз.