Статус неизвестен

Человек в самом себе носит самого страшного из своих врагов. Жюльен Офре де Ламетри

Все, что у него осталось — это жизнь и незаконченное дело вместе с неоплаченным счетом, а в долгу он быть не привык. Отец так учил, так жил. Так и сыну передалось. Как? Да, плевать уже, как! Он под домашним арестом и то только потому, что остались еще оказывается те, кто помнили и уважали Владимира Яковлевича, и, несмотря ни на что, продолжали держать в поле зрения жизнь младшего Соколовского. Фишер убит, фейсы в ярости. Операция, которую они вели много лет, провалена. Правда, не без его помощи и это вряд ли сойдет Игорю с рук — федералы такого не забывают. Но Игорю и на это плевать. Главное выкарабкаться, не сойти с ума. Ему не было и тридцати, а он уже ощущал себя глубоким стариком; а глядя на своё отражение в зеркале, даже не удивлялся, что и выглядел так же. Рядом почти никого не осталось. Только... Нет! Об этом сейчас нельзя, а лучшее, что он мог сейчас сделать — стереть с лица все мысли и чувства, снова запрятав поглубже себя настоящего. Он взялся за ручку двери и бодро вскинул голову. Взгляд уперся в приколоченную табличку с выгравированными на ней золотыми буквами:

Психолог-криминалист

Усмехнулся про себя: «Поздравляю, Соколовский! Докатился!» Вернее как там нравоучительно говаривал отец — перевоспитался. Тогда это раздражало и даже смешило. А сейчас... Перед глазами снова разлилась кровавая лужа, как бывало последнее время с ним всегда, едва его образ всплывал перед глазами. Игорь зажмурился, отгоняя видение, боясь, что следом придет другое — перерезанное горло и его дрожащие руки, тянущиеся, чтобы закрыть веки убитому отцу, и то странное упругое неживое сопротивление, которое навсегда останется на кончиках его пальцев... Память не замедлила порыться в ускользающих, потертых временем воспоминаниях и безжалостно подкинула еще один эпизод… из той жизни, которая до. Отец приехал за ним ночью в полицейский участок, чтобы в который уже раз за месяц вытащить своего пьяного отпрыска из очередного приключения на задницу. Чуть не за шкирку схватив сына, выволок на улицу и запихал в машину, не проронив при этом ни слова. Всю дорогу до дома Владимир Яковлевич даже не взглянул на Игоря, что уже не предвещало ничего хорошего, но едва подъехали к дому и стих шелест шин по гравию, после продолжительного гнетущего молчания, которое само по себе резало без ножа, выдал с глухим спокойствием и совершенно отрешенным голосом: — Знаешь, сын, говорят, что родителей не выбирают, только... и детей, к сожалению, тоже. Игорь тогда в одно мгновение протрезвел. Это было даже не обидно, а больно, как удар в поддых, до спазма в легких и стыдно, как от пощечины, которую залепили прилюдно, при всех. И за дело. Соколовский с силой до побелевших костяшек сжал кулак свободной руки и глубоко вздохнул, отбрасывая воспоминание подальше, взглядом, как за соломинку, цепляясь за табличку.

Психолог-криминалист

Без этих посещений сейчас никак, они нужны ему не только потому, что назначены согласно судебному постановлению и являлись одним из условий его освобождения под залог. Были ещё причины. ...Вика так близко, перед глазами, раскинула руки в сторону, как птица крылья и в ту же секунду что-то обжигающе горячее толкнуло его в грудь с такой силой, что подкосились ноги и он упал. Звенящая страшная тишина, давившая на мозг и снаружи, и изнутри, сменилась накатной морской волной, разбивающейся с брызгами о скалы. Его донимали кошмары. Вернее один, бесконечный, продолжающийся и настолько правдоподобный, что очнувшись он частенько кричал от бессилия и от невозможности ничего уже изменить. Хотя то, куда он проваливался, болтаясь в невесомости между явью и вязким небытием, сном можно было назвать с большой натяжкой. Он просыпался, выныривая как со дна, со сбившимся дыханием, ловил ртом воздух, пытаясь прийти в себя, а после шлепал босыми ногами в ванную и запихивал голову под сильную струю холодной воды. Ледяной напор возвращал к жизни, к тому, что завтра нужно снова надеть маску и виртуозно продолжать партию, что казалась сейчас нескончаемой. Но и это было не всё. Была еще одна причина — самая главная, из-за которой он в течение последних двух месяцев, с завидной регулярностью через день, держался за эту чертову ручку, толкая дверь и себя внутрь. Только об этом даже думать нельзя, чтобы случайно не проболтаться, не выдать себя, потому что от этого зависело всё. Все... — Будь предельно откровенным, — посоветовал друг отца, генерал ФСБ, Сергей Фёдорович. Игорь настолько удивился, увидев его на пороге своей квартиры, что даже не сразу вспомнил имя. Генерал казался нереальным, почти эфемерным, впрочем как и всё из его прошлой жизни. Яркими красками вспыхивало в памяти лишь то, что касалось мамы и отца, остальное затерлось, причем как-то само по себе, как ластиком карандашный рисунок, оставив лишь размытые контуры. — Это облегчит всем задачу — и тебе, и нам, — по-генеральски, хорошо поставленным командным голосом, привыкшим отдавать приказы, начал инструктировать Сергей Фёдорович, забыв на секунду, что перед ним не его подчиненный, а всего лишь обычный, совершено не подготовленный человек, иначе не увяз бы по уши в таком дерьме. По-крайней мере не так стремительно быстро и почти безнадежно. Всыпать бы ему после как следует, чтоб самодеятельностью не занимался! Мститель, твою ж мать! Генерал кашлянул в кулак и продолжил, неожиданно смягчив тон и даже взгляд: — Пусть все поверят, что ты сдулся, устал. — Это обязательно? — вскинулся Соколовский, даже не попытавшись скрыть гримасу недоверия к только что услышанному. — К сожалению, да! — генерал покосился на Игоря. — Специалиста, что тебе назначили ты вряд ли сможешь переиграть. К тому же сеансы будут проходить под запись и наверняка найдутся те, кто захочет тебя послушать... — Я понял, — тусклым голосом устало выдохнул Соколовский. — Не кисни, Игорь, — ободряющее похлопал его по плечу генерал.— Выиграем время, выиграем всю партию. И добавил, многозначительно подняв указательный палец вверх: — Победа зависит от доблести легионов*. Соколовский мрачно усмехнулся. Да, только от его легиона почти никого не осталось.

***

— Здравствуйте, Игорь Владимирович. Вы немного задержались. Давайте, всё-таки придерживаться графика, — психолог указал рукой на мягкий диван, жестом предлагая присесть. — Я полагаю, что для Вас это совсем не трудно. Соколовский небрежно кивнул головой в знак приветствия и демонстративно плюхнулся на указанное ему место, вальяжно закинув ногу на ногу. Его постоянные опоздания были своего рода протестом, пусть глупым, даже детским, но пока единственным, который он мог себе позволить. Игорь сдул невидимые пылинки со своего рукава и поднял взгляд, всей своей позой выражая полнейшее игнорирование только что озвученной просьбы — приходить во время. Специалист сделал вид, что не заметил откровенно и по-мальчишески наглого пренебрежения к своим словам со стороны клиента, профессионально подавил готовое сорваться недовольство и произнес: — С чего бы Вы хотели начать? Соколовский удивленно приподнял бровь. Вот это подход! Едва сдержал почти сорвавшийся ответ: "Послать всех и всё! И Вас заодно, куда подальше!" Вернее сглотнул его и выдал, как можно спокойнее, почти равнодушно: — Начинать принято с начала... Он задумался. А когда у него случилось это самое начало? С приходом в отдел жизнь его разделилась на До и После. Даже не так, его самого словно перерезало пополам... — Смотря что считать началом, — философски и как-то слишком устало-мудро, почти по-стариковски заметил Соколовский, чему даже не преминул криво усмехнуться. — Подумайте, я Вас не тороплю, — специалист аккуратно подталкивал клиента в нужном направлении. — Это должно быть самое главное, самое важное для Вас. Игорь опустил голову, пряча взгляд, словно испугался, что весь он, все его мысли и чувства, всё то, что он так тщательно скрывал последнее время от посторонних, легко считается с его лица. Он всё понимал, но рассказывать об этом совсем не хотелось. Это было только его. И её...

***

Внутри всё клокотало, потому что она опять всё сделала по-своему, как посчитала нужным. Упрямая. Просил же не приближаться, не лезть в это дело. Он нес какую-то чушь, а внутри разрывало от злости, и от этого казалось, что голова сейчас лопнет. Кровь бешено пульсировала в висках, разгоняя страх за Неё по всему телу. Раньше он и не знал, что так бывает. Нет, где-то в книжках, фильмах — видел, читал, но чтоб по-настоящему, чтоб с ним... Чтоб скрутило не за себя, за другого человека. Может это и есть та самая чертова любовь?!... Вика приблизилась к нему ещё на шаг, ещё ближе. Для неё это дело стало таким же важным, как и для него. И он злился от этого еще больше, потому что видел — ничего его слова не изменят. Чем дольше он будет продолжать её отталкивать, тем сильнее ее как магнитом будет к нему притягивать. Он не отступится? Идиот! Это она ... не свернет, не шагнет назад, пока не доведет до конца. Вместе с ним. Рядом. И он выпустил обидное, такое от чего сам чуть не задохнулся, потому что стало вдруг еще страшнее, уже за себя. А вдруг и правда... уйдет? — Живи своей жизнью!.. Ее глаза полыхнули обидой и прикусив губу, она бросила ему в лицо: — А что если?.. Он малодушно мысленно выдохнул. Герой, твою мать! — Что если ты не сможешь? — вырвалось по инерции, грубо и дешево. Кретин, твою мать! Краем глаза зацепил ее взметнувшуюся руку, успев перехватить в последний момент за тонкое запястье, и с силой притянул к себе**... ... Вика нашла его после, ждала у входа в отель. Ничего не было, они просто пили горячий кофе и разговаривали. Обо всем. Она мягко положила свою ладонь на его сверху, и убрать ее он уже не смог. Не хватило духу. Он поднял на неё взгляд и слова возражения, что обжигающе вертелись на языке, готовые вот-вот сорваться, застряли в горле. Он понял, что она пришла надолго и сдался. Впустил её в свою жизнь и свою месть окончательно. И они договорились... Как договариваются партнёры. Как договариваются соучастники… Шагнули навстречу. Оба…

***

Игорь бросил быстрый взгляд на психолога. Вот она — его точка отсчета. Его нулевой километр. Экран вспыхнул новым сообщением. Сердце тревожно заколотилось, после всего, после этой чертовой гранаты и сумасшедшего смеха Стаса, не было больше Игорю покоя — он каждую секунду боялся за неё. Он знал, что Вика сильная и сможет за себя постоять, но ничего не мог с собой поделать — страх за её жизнь поселился в нём, похоже надолго. А скорее всего навсегда. Игорь машинально перевернул телефон экраном вниз, в голове созрел надуманный предлог, чтобы улизнуть, но Кате кто-то удачно позвонил и пока она увлеклась разговором, он открыл сообщение. «Как ты?» Легко усмехнулся, как мало ему оказывается нужно, чтобы настроение сменило тональность. Не успел напечатать ни слова в ответ, как на экране всплыло еще одно, новое. «Я волнуюсь». В глазах защипало от чего-то давно забытого, должно быть нежности. Сердце громко ухнуло. Послать бы всё и всех куда подальше, рвануть к ней, вбежать по лестнице перепрыгивая, как мальчишка, через ступеньки, даже не звонить, не ждать, когда откроется чертова дверь, а просто вышибить ногой, а после схватить и унести ото всех. И любить... «Хочу тебя увидеть». Пальцы напечатали сами, быстро. И он тут же отправил, пока не передумал, пока не исчезло тепло от прочитанных Викиных строчек. Он откинулся назад на спинку стула, пряча довольный взгляд, представив себе ее мягкую улыбку, разливающуюся от ее глаз по всему лицу. Ласковую, для него. Экран снова моргнул. Игорь не спеша протянул руку, опять переворачивая телефон. То что там — не для посторонних, а только его и её… По пути зацепил взглядом ответ: «Приезжай». — Ты в порядке? — голос Кати послышался откуда-то издалека, заползая в мозг ненужным участием. Она аккуратно протянула руку и пальцами коснулась его ладони. Игорь еле сдержался, внутренне сжался и дернулся. Этот жест показался до отвращения нелепым, лишним. Всё не то, не так. «Ты, не та, Катя!..» Захотелось схватить девушку, сжать до хруста за плечи и уже в лицо прокричать: «Нет, всё совсем не в порядке!» Но он лишь тихо вздохнул, запихивая себя, того Игоря Соколовского, что встрепенулся от бешено колотящегося своего сердца, после прочитанных Викиных сообщений, поглубже, с силой вдавился спиной к скрипнувшему стулу и, нацепив пустую улыбку, выдал бездушное: — Да. Он не может всё бросить, потому что сейчас — это слишком. От одной мысли, что осталось немного, цель близка, его разрывало от мстительной эйфории, которая лопалась, разливаясь по венам, смешиваясь с кровью. Его, отца, мамы... Отступиться? Нет, невозможно! Даже ради Неё...

***

— А сейчас, как Вы думаете, стоила игра свеч? — вопрос врезался в его растрепанное сознание и мысли, как острый нож, с проворотом. Пусть все поверят, что ты сдулся, устал... Соколовский помедлил с ответом, даже опустил голову. Самое хреновое, что и врать почти не пришлось. Выдохнул понуро, глухо: — Нет. А после добавил раздраженно, меняя голосом своё состояние с поникшего до отчаянного и даже злобного: — К чему эти вопросы? Когда Вам и без них всё понятно. Психолог сквозь приспущенные на нос очки покосился на пациента, постучал карандашом по своему неизменному темно-синему блокноту, а после черканул что-то, ему одному понятное и важное. — На сегодня думаю достаточно. Жду Вас послезавтра, Игорь Владимирович. Попрошу не опаздывать. Игорь мысленно выдохнул, и сделал неопределенный небрежный жест рукой, сопроводив его наигранной гримасой и тем, что осталось еще в нем от того Соколовского, который был До: —Jawohl, mein General!***