Мера человека / Measure Of A Man

      26 июня, 2011         Гермиона пыталась избежать этого, но беспокойство наполнило её легкие, разлилось по венам и сдавило сердце. Она не могла спать, не могла двигаться. Она просто тонула, тонула и тонула.       Ниже.       Глубже.       Темнота поднялась, приветствуя её, и вскоре Гермиона оказалась окутана ею и тонула. Она пыталась бороться — паника витала на грани существования, — но это было бесполезно. Она была недостаточно сильна.       Так что Гермиона продолжала погружаться, пока не задалась вопросом, достигнет ли в конце концов дна. Имело ли это вообще какое-то значение? Внизу не было утешения, только туман сомнений и изнуряющая тяжесть неуверенности.       Это было не ново.       Это было её природой.       В равной степени придавленная причинами и последствиями своих жизненных решений, Гермиона могла только лежать и чувствовать всё, пока между её головой и сердцем шла битва.       Конфликт был старым, длился всю её жизнь, и настоящего победителя не предвиделось. Весы склонялись от одной стороны к другой, не находя баланса. Мирный договор не был подписан, но действовало соглашение о прекращении огня: её логичный мозг перестал пытаться мешать её эмоциональному сердцу. И наоборот.       Но дольше это продолжаться не могло.       Гермиона должна была знать, что это ненадолго.       Сегодняшняя битва была ожесточённой и безжалостной — такой же неумолимой, как любая реальная война. Желудок Гермионы переворачивался от каждого воспоминания, в голове стучало при каждом вдохе, а тело болело от каждого слова. Это была война, такая страшная, что сон бежал прочь, такая уродливая, что сны прятались в поисках тепла, которого она так и не нашла.       Отдых испарился, когда тревога, ещё одна старая подруга, приветствовала её, придя наверстать упущенное, несмотря на чудовищное истощение Гермионы.       Она так устала.       В какой-то момент её волосы спутались. Ноги подёргивало. Пальцы рук и ног покалывало, словно их пронзали десятки крошечных булавок. Зудящие места требовали внимания, даже те, до которых она не могла дотянуться. Особенно такие.       Это беспокоило её.       Всё беспокоило её.       Когда Гермиона закрыла глаза, в темноте под веками яркими мазками закружился в танце парад цветов, пока разум работал со скоростью света. Каждая крупица её умственной энергии уходила на то, чтобы быстро перечислить каждую деталь спора с Малфоем — центр её мыслей, источник её недовольства.       Упорядочить каждый момент. Проанализировать каждое выражение. Запомнить каждое слово.       Всё было на своих местах, разделённое на то, что Гермиона хотела сказать, а что нет. Что она кричала в запале и гневе, и в моменты неуверенности. Затем всё делилось на правильное, неправильное и то, что оказалось в серой зоне между этими понятиями.       Гермионе было очень стыдно за то, как много попало в последнюю категорию.       Её голова и сердце продолжали битву, несмотря на очевидность невозможности определить истинного победителя или проигравшего.       Только гарантированное взаимное уничтожение.       Воздух в её спальне был прохладным, и она плотнее закуталась в одеяло; подушка казалась то твёрдой как камень, то слишком мягкой. Как только Гермиона устроилась поудобнее, ей стало жарко, и она сбросила одеяло. Глубоко вздохнула. Затем ещё раз. Она считала каждый вдох, как делала это в кабинете своего терапевта, когда волна паники и эмоций становилась больше её желания подавить их. Гермиона сосредоточилась на одном пустом уголке в своём сознании и закрыла глаза, погружаясь в более спокойное физическое и психическое состояние, которое позволяло ей относиться ко всему осознаннее.       Её сердце, как ни странно, оказалось громче всего: оно сражалось изо всех сил, готовое выпрыгнуть из груди и издать боевой клич. А вот её мозг оборонялся, защищая себя на первобытном, примитивном уровне, который она не могла контролировать. Ничего нового. Гермиона продолжала считать свои вдохи, желая, чтобы бешено бьющееся сердце замедлилось, стало спокойнее, как ручей перед домом.       Всё было хорошо.       Всё было хорошо.       Это пройдет.       Вдох и выдох. Гермиона попыталась заставить себя расслабиться, но в тот момент, когда её тело начало погружаться в бессознательное состояние, в тот момент, когда битва наконец-то начала стихать, в ту секунду, когда она обнаружила, что находится всего в одном дыхании от достижения своей цели — сна…       Гермиона вздрогнула, сосредоточившись на ощущении.       Будто покалывание… чего-то на внешних границах её охранных чар.       Чего-то не совсем человеческого. Разумом она понимала, что это может быть что угодно — белка, птица, насекомое, — но логика не мешала сердцу колотиться в груди.       Непонятное чувство стремительно исчезло раньше, чем она смогла идентифицировать его, прежде чем успела понять, что там было, и глубоко внутри неё загрохотала паранойя.       Гермиона перестала пытаться уснуть.       Отчасти из-за страха, который пыталась подавить, но в основном чтобы избавить себя от шёпота, преследовавшего её во снах.       Отказа от отдыха было недостаточно, чтобы Гермиона прекратила пытаться успокоиться другими способами. Она почитала книгу, чтобы занять свой ум, потом взялась за вторую, получше, потому что первая была недостаточно хороша. Она включала белый шум и выполняла упражнения на глубокое дыхание и расслабление.       Тёплая ванна. Тёплое молоко. Чай из лаванды и ромашки.       Когда ничего из этого не сработало, она попробовала вино.       Гермиона налила ароматические масла в диффузор. В её спальне стало пахнуть как на лавандовом поле где-нибудь в провинции. Когда и этого оказалось недостаточно, она перебралась с кровати на диван, на шезлонг в оранжерее и на пол, чередуя подушку и отсутствие подушки, одеяло и отсутствие одеяла.       Не то чтобы всё это имело значение.       Ничего не работало.       Даже несколько глотков «Сна без сновидений», которые она в конце концов позволила себе, оказались бесполезными. В результате Гермиона лишь заполучила больную шею, расстройство желудка и мечущийся разум, который не мог перестать анализировать три вещи.       Ничего. Что-нибудь. Всё сразу.       Около трёх часов утра она наконец решила приготовиться к тому, что обещало стать долгим и жалким воскресеньем. Было ещё слишком рано начинать прополку и полив, к тому же её беспокоило то, что ранее задело охранные чары. Чем бы оно ни оказалось, теперь оно было вне её контроля и за пределами самых дальних чар.       Слишком беспокойная, чтобы бездельничать, Гермиона стояла в оранжерее и смотрела на тёмное облачное небо.       Опять это слово.       Беспокойство.       Старая привычка, которая никогда не умирала, просто впала в спячку до идеального момента.       «Это не беспокойство, — прошептал тоненький внутренний голос. — Это вина».       Что ж, это было не совсем точно.       Гермиона знала, что такое вина. Она была её старой подругой, которая время от времени составляла ей компанию, особенно когда Гермиона навещала своих родителей. Она отказалась чувствовать её тогда. Это влекло за собой ответственность, а также признание, что она была неправа в некоторых вещах…       Но точно не во всём.       И теперь она снова вернулась к своим серым зонам.       Гермиону раздражало всё, что она не могла классифицировать. Так много. Слишком много. Игнорируя этот внутренний шёпот, она поняла, что нуждается в какой-то полезной деятельности. Ей нужно было чем-то заняться, чтобы голова работала, а сердце оставалось умиротворённым. Отвлечённым. Спокойным. Чтение обернулось неудачей, к тому же зрение стало слишком затуманенным, так что Гермиона обратилась ко своей второй любви.       Организации.       Работа началась с кухни, где она вытащила всё со своих мест, отмыла каждую поверхность вручную, а затем занялась перестановкой, пока наконец результат не удовлетворил её. Когда работа была завершена, Гермиона отступила назад, задаваясь вопросом, окажется ли этого достаточно, чтобы она смогла отдохнуть.       Этого было недостаточно.       Дальше последовала кладовая. Гермиона проверила каждую этикетку. Мука, ​​порошок для заварного крема и сахар. Кус-кус, овсяные хлопья и булгур. Её поразило, насколько всё было неорганизованно; она никогда не замечала этого раньше. Гермиона проверила все печати, прежде чем переставить их в зависимости от того, как часто продукт использовался. Она каталогизировала свои специи, расставив их в алфавитном порядке и отметив, какие из них нужно обновить сейчас или совсем скоро. Её Прытко Пишущее перо яростно скрипело за спиной.       Когда Гермиона закончила, она осмотрела свою работу и задумалась, достаточно ли этого, чтобы она наконец смогла отдохнуть.       И снова, хотя усталость накрыла её, как простыня, она не могла уснуть.       Совершенно не могла.       В начале пятого часа, после генеральной уборки всего дома, Гермиона стояла в последнем месте, которое нуждалось во внимании: хранилище в её комнате для зельеварения. Полки от пола до потолка были забиты ингредиентами, которые она не раскладывала по-настоящему с момента создания этого места. Гермиона начала с самого верха, доставая почти не используемые и редкие ингредиенты, хранившиеся на тот случай, если когда-нибудь понадобятся, проверяя этикетки и оставшееся количество, делая заметки для Блейза или Дафны.       За время её работы взошло солнце, и из маленького окна в комнату просачивались приглушённые лучи.       Как только Гермиона пересчитала крылья фейри, убедилась, что сок пиявки не прогорк, и поменяла этикетку на огуречнике, так как на прошлой выцвели чернила, она подумала о еде…       Но передумала, когда желудок протестующе сжался, всё ещё не придя в порядок после выпитого ранее зелья. Тем не менее, решила Гермиона, поняв, что уже закончила с четырьмя из одиннадцати рядов, пришло время сделать перерыв. Она спустилась с лестницы и побрела в кабинет, проверяя свой магический ежедневник.       Встречи с Малфоем там не было, но, как ни странно, на её месте появилось имя Нарциссы.       «Отлично», — подумала Гермиона, чувствуя что-то, что больше походило не на гнев, а на… Изо всех сил пытаясь найти подходящую эмоцию, она вздохнула в пустой комнате. Её проблемные растения нуждались в некотором внимании; используя свою палочку, Гермиона полила каждое из них.       Она продолжила эту успокаивающую работу, поливая растения на подоконнике в кухне и глядя на туман, стелющийся над пастбищем. Она поставила чайник и пошла в оранжерею, чтобы продолжить дело там. Пока Гермиона дразнила пальцем стебель «Недотроги», её глаза остановились на пустом месте, где должен был стоять кактус. Но его там не было.       Она оставила его у Малфоя.       В очередной раз.       Чёрт возьми.       Осознание этого заставило её нервничать, снова. Гермиона потёрла лицо, выдохнула, а затем продолжила поливать и проверять растения, пытаясь насладиться медленным восходом солнца над горизонтом. Рассвет был пасмурным и угрожающим. Она решила отказаться от прополки, учитывая неизбежный шторм.       Она устала.       Гермиона закончила полив на вьющихся розах и налила себе чашку имбирного чая, чтобы успокоить желудок. Вернувшись в свой кабинет с чаем в руке, она взглянула — не на ежедневник — на свой список дел.       Зайти к Кингсли.       Это казалось неплохим планом, не хуже других.       Три часа спустя она аппарировала к границам защитных чар Кингсли с набором разнообразных ягод: крыжовник, клубника и малина. А также мангольд, морковь, картофель, брокколи, яйца и бобы. Все это было упаковано в ящик, который можно было легко перенести с помощью облегчающих вес чар. К тому времени, как она преодолела долгий путь до дома со своим грузом, Кингсли уже ждал её, одетый в ярко-синий костюм пчеловода.       — Ты раньше, чем я думал. Заходи.       Быстрее чем она успела возразить, мужчина забрал у неё ящик, удивленный тем, что тот почти ничего не весит.       Его дом был меньше, чем её — уютный коттедж с достаточным пространством и эклектичной смесью мебели и искусства, которые говорили о том, кем Кингсли являлся как личность. Не слишком много, но и не слишком мало. Гермиона последовала за ним через гостиную в кухню, которая тоже была небольшой, но выглядела чистой и уютной. Острова здесь не было, только небольшой столик с двумя стульями, накрытый на одного.       — Присаживайся, я как раз собирался позавтракать. У меня здесь яйца, сырные булочки, обжаренный шпинат и грибы.       Она пришла не есть.       — Я пришла просто принести… ладно, — пронзительный взгляд, которым он её наградил, не допускал возражений. Гермиона опустилась на ближайший стул, и только тогда выражение лица Кингсли стало привычно удовлетворённым, пока он продолжил готовить завтрак.       Вскоре воздух наполнился удивительно ароматными запахами. Кингсли был вегетарианцем уже долгое время и считал, что его крепкое здоровье и постоянная бодрость — это результат того, что он ест. Гермиона прекрасно его понимала; по той же причине она заботилась о диете своей пациентки, но так и не смогла добиться прорыва. Она ни разу не думала о вегетарианской еде, пока не заметила, что Скорпиус игнорирует сосиски за завтраком или едва прикасается к ним, просто чтобы успокоить свою бабушку.       Теперь же Гермионе захотелось приготовить разные блюда для Скорпиуса и посмотреть, понравятся ли они ему.       — Одно или два?       — Ничего не нужно, спасибо, — будучи упрямой ведьмой, Гермиона попыталась снова. — Я в порядке, правда. Тебе не нужно напрягаться, — ещё один долгий взгляд заставил её уступить. — Одно.       Кингсли вернулся к готовке, напевая незнакомую ей мелодию, пока из кастрюли поднимался пар.       — Ты же знаешь, что это совсем не проблема.       — Я не хочу быть…       — Ты готовишь для всех остальных. Ты приносишь мне овощи в обмен на мёд и просто так. Гермиона, ты делаешь всё для всех, но когда в последний раз кто-то готовил для тебя?       — Я ужинала с Андромедой в начале месяца.       Это вообще не было проблемой: большинство её друзей едва могли вскипятить воду для макарон.       — Отлично, — Кингсли изогнул бровь. — Я внесу поправку в свой вопрос: когда ты в последний раз позволяла кому-то что-то сделать для тебя, не споря и не анализируя это сверх меры?       Она задумалась. Глубоко задумалась. Но, в конце концов, пришла к ответу. Прошло довольно много времени с тех пор, как такое происходило.        — Всё в порядке. Не то чтобы я…       — Возражала? — губы Кингсли сложились в улыбку. — Конечно же нет. Ты больше любишь заботиться. Однако есть нечто в том, чтобы кто-то приготовил что-то для тебя. Это может показать другую перспективу, иное сочетание вкусов, о котором ты не знала просто потому, что не открыла для себя такую возможность.       Что-то неприятное шевельнулось в душе Гермионы, но она проигнорировала это, откинувшись на спинку стула, когда Кингсли поставил перед ней тарелку с едой, а затем присоединился к ней за столом со своей тарелкой и двумя вилками. Гермиона вдохнула. Завтрак пах хорошо, выглядел ещё лучше, а его вкус намного превзошёл ожидания. Её желудок совсем забыл о том, как чувствовал себя раньше.       — Это невероятно. Спасибо.       — Пожалуйста.       Они ели в тишине, нарушаемой лишь незамысловатыми вопросами Кингсли, наполняющими разговор, и короткими, расплывчатыми ответами Гермионы, сопровождающимися небрежными взглядами. Когда с едой было покончено, он собрал их тарелки и помыл, предупредительно кашлянув, когда она предложила помощь.       Кингсли вернулся к столу с двумя дымящимися чашками мятного чая.       — Я всегда начинаю с него день. Смесь твоего авторства, конечно.       Гермиона любезно приняла чашку, после первого глотка отметив про себя, что он добавил слишком много мёда. Получилось чересчур сладко. Немного лимона сбалансировало бы вкус.       — Что ты почерпнула из сегодняшнего завтрака? — Кингсли знал, что она никогда не отключала мозг, но не осуждал её за это.       — Что мне хотелось бы приготовить это для… — Гермиона замолчала, делая маленький глоток. — Ну, для внука моего пациента. Кажется, он не особо любит мясо и вообще весьма привередлив в еде. Может быть, ты поделишься со мной рецептом?       — Конечно, но он не будет точным. Я редко измеряю что-то, когда готовлю. Как человек, который занимается зельеварением так много, я уверен, ты понимаешь.       Что ж…       Во-первых, его признание удивило её. Смесь вкусов была слишком идеальна для рецепта без точных граммовок. И во-вторых:       — Я никогда ничего не варю без инструкции, даже если делала это уже сто раз.       — Правда? — Кингсли издал тихий удивлённый звук. — Я нахожу это странным.       Он был не единственным.       Гермиона отбросила эту мысль и тихо спросила:       — Откуда ты знаешь, что получится правильный вкус, если не отмеряешь нужные количества ингредиентов?       — Точно так же, как талантливый повар корректирует рецепты, чтобы сделать их лучше, талантливый зельевар корректирует процесс варки, чтобы улучшить зелья. Что же касается твоего вопроса, — он сделал паузу, чтобы глотнуть чаю, — иногда нужно сойти со знакомого пути, чтобы выяснить, что лучше работает именно для тебя.       Она тихонько фыркнула и замерла на секунду. Эти слова странным образом напомнили ей о… Малфое.       И хотя поначалу у неё получилось отбросить мысли о нём, сейчас Гермиона снова вернулась к тем размышлением, которые хотела игнорировать, придя сюда.       — Я пыталась создать своё собственное зелье, но мне никогда не удавалось сделать что-то из ничего. Все комбинации, которые я пробовала, были неудачными. Это оказался невероятно разочаровывающий процесс.       — Это и есть причина бороться дальше. Ты думаешь, что всё должно быть спланировано ещё до того, как начнешь, но на самом деле всё, что нужно — это просто начать. Смешай несколько ингредиентов, посмотри, сработает ли это. Возможно, ты не создашь то, что задумала, может, ты создашь что-то получше, а если не получится, то попытаешься ещё раз и используешь новые знания, пришедшие с опытом.       — Я понимаю, правда, но я давно смирилась, что создание зелий — не моя сильная сторона.       — Я никогда не видел, чтобы ты отказывалась от чего-либо, Гермиона. Думала ли ты о том, чтобы снять с себя немного ответственности и попросить о помощи?       — Мои эксперты говорят…       — Забудь об экспертах. Что ты думаешь?       — Я… я думаю, что так можно поступить. Нет, я знаю, что так можно поступить. У меня есть все ингредиенты. Я просто пытаюсь найти правильную дозировку, — она вздохнула. — Думаю, мне нужна помощь, но…       — Ты слишком привыкла делать всё в одиночку?       — Да.       — Ты одна только потому, что сама это выбираешь.       Весьма знакомые слова: те же, что она произносила в мыслях в другой день, при других обстоятельствах, о другом мужчине. Она снова почувствовала себя плохо, и её внутренняя война, должно быть, отобразилась на лице, потому что выражение Кингсли стало беспокойным.       — Ты выглядишь встревоженной, Гермиона. И ещё измученной.       Гермиона была встревожена и была измучена — одновременно. Она была на грани истощения, переполненная какой-то необъяснимой, неестественной энергией.       — Я не спала, — призналась она. — И сделала сегодня утром небольшую перестановку.       Кингсли помолчал, приблизив чашку ко рту. Он вопросительно посмотрел на Гермиону.       — Небольшую?       — По большей части.       Он продолжал потягивать чай.       — Не хочется повторять то, что, я уверен, ты регулярно слышишь от своих друзей, но ты расклеиваешься, Гермиона. Сколько ты спишь?       — Я даже не могу ответить на это, — в среднем это было разумное количество часов, но ранние подъёмы и поздние отходы ко сну превращали выходные в очень сложные дни. — Часов пять… примерно?       — Тот ещё стресс. Ты же знаешь, длительная бессонница может плохо сказаться на здоровье.       — Знаю, — она глубоко вздохнула. — У меня проблема.       — Ты отделила её?       — Честно говоря, нет. Боюсь, у меня может быть не одна проблема.       — Тебе следует отделить их друг от друга, подумать о каждой в отдельности и расставить всё по местам, — поставив чашку на блюдце, Кингсли откинулся назад, скрещивая руки на груди. — Или, возможно, твои проблемы — те, что не получается решить с помощью тщательных размышлений, — может быть, они вызваны… эмоциями?       Гермиона печально усмехнулась, что заставило его слегка склонить голову набок. Его тёмные глаза смотрели терпеливо и понимающе. Она отхлебнула чай и уставилась на стол. Тот выглядел вырезанным вручную. Когда она снова взглянула на Кингсли, он всё ещё ждал, когда она заговорит. Гермиона глубоко вздохнула.       — Я поссорилась кое с кем.       — Должно быть, это была серьёзная ссора, если она так сильно давит на тебя.       — Да, очень. У меня начинает болеть голова от одной мысли о ней, — она сморщила лоб, потирая затёкшую шею. — Здесь больше серых зон, чем мне хотелось бы. Я сказала много того, что имела в виду, но ещё и много того, о чём говорить не хотела.       — И как ты себя чувствуешь?       — В основном тревожно, но…       — Виноватой?       И вот, снова это слово. Мысль прорвалась непрошено, прорвав небольшую трещину и вызвав волну эмоций. Она бежала куда вздумается, наполняя голову вспышками слов, обвинений и сожалений. Так много всего. Слишком много. Трещина ширилась, и Гермиона уже не могла её залатать.       Всё, что она могла сделать, это признаться:       — Да.       Столько вины.       Несколько мгновений Кингсли молчал. Гермиона теребила край рубашки, обдумывая своё признание и готовясь к тому, что он может сказать дальше.       — Будучи людьми, мы часто смотрим на других сквозь призму собственного жизненного опыта, что может приводить к недопониманию, — его голос был глубоким и звучным, и Гермиона внимательно вслушивалась в каждое слово, произнесённое между строк. — Люди имеют гораздо больше сходств, нежели отличий, ты знаешь это, но иногда мы становимся так зациклены на себе, ситуациях и обстоятельствах, в которых оказываемся, что нам нужно напоминание. Ты наверняка размышляла об этом.       Он бросил на Гермиону многозначительный взгляд, который заставил её повернуть голову в сторону гостиной с его эклектичными картинами на стенах.       — Верно, — сказала она. — Но некоторые дни лучше, чем другие. В последнее время я терплю неудачи, — она издала сухой смешок. — Довольно жалко.       Сосредоточилась на Скорпиусе, когда нужно было….       — Жизнь — это классная комната. Нашими учителями являются люди, обстоятельства и опыт. Иногда требуется более одного урока, чтобы сделать всё правильно, и это вполне нормально. Мы учимся лучше всего, когда находим разные способы прийти к одному и тому же ответу. — Гермиона посмотрела на него через стол. — И мне кажется важным помнить, что у всех нас есть своё уникальное прошлое, жизнь и вещи, с которыми мы боремся. Мы сражаемся в наших собственных битвах по-своему, с помощью нашего собственного оружия. Это неизбежно, что иногда мы сражаемся неправильным оружием. Но разве это лучший способ?       — Нет, — быстро ответила Гермиона. — Конечно, нет.       Он поднял палец, начав говорить снова.       — Ага, но это всегда вопрос восприятия. То, что ты считаешь неправильным оружием, может оказаться именно тем, что нужно для победы. Восприятие основано на опыте, интуиции и познании — факторах, которые делают нас уникальными как людей. Точно так же, как я не могу ожидать, что ты в точности повторишь еду, которую только что съела без рецепта, ты не можешь ожидать, что кто-то без опыта идеально справится с ситуацией. Расти — значит меняться, а меняться — значит учиться и находить способ, который лучше всего работает для тебя.       Гермиона позволила словам немного осесть в голове и прикусила внутреннюю сторону щеки.       — Если не возражаешь, я спрошу, как тебя воспитывали?       — В основном меня воспитывал отец, так как моя мать умерла при родах, — он сделал глоток чая и медленно вдохнул мятный аромат. — Вопреки воле моих бабушки с дедушкой, он не позволил женить себя во второй раз, так как не думал, что ему повезёт так же, как с моей матерью. Любовь в чистокровных браках — редкость, но вполне возможна. Впрочем, он отрёкся от такого образа жизни. Отец учил меня, что культура приобретается, а не является врожденной. Это производное от социальной среды человека, а не от крови. Из-за того, как меня воспитали, я никогда не придерживался чистокровного образа жизни, несмотря на то что сам являюсь таковым, однако от этого я не стал его понимать меньше. Меня научили некоторым аспектам, но часть из них всё-таки осталась позади.       Едва Гермиона открыла рот, чтобы подробнее расспросить его, Кингсли взглянул на часы и встал.              — Ах, пчёлы вот-вот проснутся, — он кивнул на её наряд. — Если хочешь помочь, тебе стоит переодеться. В комнате для гостей есть запасной костюм.              Она не собиралась помогать ему или оставаться ещё хоть на минуту дольше.              — Я очень устала.              — Не можешь отключить мозг, чтобы поспать?              Выражение лица послужило достаточным ответом.              — Идём. Займёмся пчёлами вместе. Возможно, они успокоят твой разум, — Кингсли жестом велел ей идти, и она подчинилась.              Десять минут спустя Гермиона стояла в белом костюме пчеловода, перчатках и шляпе с защитной сеткой. Кингсли ждал её на заднем дворе, и, стоило ей выйти, она сразу поразилась изменениям, произошедшим с её последнего визита.              Невилл проделал огромную работу — взял её схематичный набросок и постепенно превращал его в произведение искусства. От задней двери начиналась мощёная дорожка, ведущая к ровно расположенным ульям, окружённым красочным ассортиментом цветов и кустарников. Работы оставалось немало — часть одного круга необходимо засадить, — но это не имело значения.              — Просто потрясающе.              — Да. Мне тоже очень нравится. Идём?              Гермиона кивнула, и они вместе пошли по тропинке.              — Знаешь, почему я занимаюсь пчеловодством?              — Нет. Я всегда думала, что из-за тишины.              — Здесь никогда не бывает тихо, это меня и привлекает. Я благодарен за уединение. Жужжание пчел вокруг меня наводит на размышления. Оно поддерживает связь с природой и временами года.              Приблизившись, Гермиона услышала гудение — на самом деле, оно действительно казалось довольно расслабляющим.              Кингсли прошептал заклинание, прежде чем снять крышку улья и заглянуть внутрь, и тихо пожелал насекомым доброго утра. Несколько пчёл разлетелись в разные стороны. Жужжание нарастало, к нему присоединился лёгкий ветерок, но она всё ещё могла слышать его голос.              — Больше всего меня удивляет то, насколько пчёлы похожи на людей. Каждое насекомое индивидуально, у каждого свой подход к делу. Как в семье. В основном они бескорыстны и беспокоятся о собратьях, но некоторые пчёлы работают усерднее. Кто-то из них умнее. Другие сильнее.              Кингсли жестом велел ей подойти поближе и заглянуть внутрь улья. Осторожно ступая, она послушалась.              Гермиона не могла оценить красоту сложной системы колонии, но, тем не менее, находила её очаровательной.              — Вау. Как ты сумел так всё организовать?              Он усмехнулся:              — Главное, что нужно знать о пчёлах, — ты должна позволить им прокладывать путь самостоятельно. Их нельзя обучить. Будь добра к ним, и они ответят тебе добротой.              Последняя фраза прозвучала как тонкий выпад в адрес существующего правительства.              — Пчеловодство требует думать не только о своей собственной жизни, но и об управлении тысячами живых существ, которые столь же важны, сколь и опасны.              Они перешли к следующему улью, где Кингсли повторил те же действия. Заглянув в это поселение, он щёлкнул языком, затем добавил, что к концу лета среди маток произойдут перемены.              Гермиона усмехнулась:              — Ты словно вожак пчёл.              — Не совсем так. У них есть королева. Моя задача состоит лишь в том, чтобы помогать пчёлам делать желаемое, а именно: чтобы их поселения процветали. Я думаю, что это более успешная парадигма, чем пытаться заставить их делать то, чего хочу я, то есть, производить больше мёда. Но в конце концов, я к этому не имею отношения. Только пчёлы. Их продуктивность важна для выживания человечества. Ты ведь знаешь, не все растения самоопыляются.              В отличие от первых двух ульев, в третьем царила тишина. Прежде чем Гермиона узнала причину и спросила о шарах, напоминающих капли воды, Кингсли уже дал ответ, попутно проверяя медовые надставки.       — В июне происходит небольшой перерыв — прямо перед летней лихорадкой, — пчёлы иногда голодают из-за нехватки нектара или по другим причинам, в которые я не стану вдаваться. Именно в такие моменты моя работа становится важной, поскольку я слежу за тем, чтобы они продолжали разрастаться даже в трудные времена. В этом году значительно легче, потому что Невилл ещё весной посадил богатые нектаром растения, но иногда одному улью приходится сложнее, чем другим. Как этому. Я кормил их сахарной водой, чтобы они выжили, но, похоже, сегодня им не нужна моя помощь.              — Но разве это не то, что делает вожак? Ты понимаешь свою роль и используешь её, чтобы вмешаться или оставить их в покое. Ты делаешь всё возможное, чтобы расширить возможности своих сотрудников, помочь им развиваться и достигать своих целей. Ты сам сказал, что пчёлы в каком-то смысле похожи на людей. У твоих пчёл сейчас трудности, и ты — как их хранитель — предусмотрительно предпринимаешь все средства, чтобы помочь им. Это твоя работа.              — Нет, это мой долг. Тот, который я взвалил на свои плечи, когда решил стать пчеловодом. Я думаю, что ты сам решаешь, взять ли на себя подобную ответственность. Круговорот возрождения и смерти.       Гермиона удивилась — и в то же время нет — масштабам знаний Кингсли. Для кого-то столь отдалённого от дел он всё ещё находился в центре событий.              — До меня дошли слухи о твоём появлении перед Визенгамотом.              Гермионе повезло, что сетка закрывала лицо, позволяя ей скрыть смущение.              — Я могла бы придерживаться более умеренного подхода.              — Я сказал это не для того, чтобы заставить тебя критиковать себя или пытаться сдержать твой пыл. Я всего лишь подметил. Если ты поставила себе за цель убедить людей внимательнее присмотреться к Визенгамоту, поздравляю, тебе это удалось. Шёпот стал громче. Надеюсь, ты понимаешь, какую мишень прикрепила себе на спину. У тебя их и так немало.              При мысли о Сивом Гермиона содрогнулась. Этим утром она держала беспокойство на границе стен своего разума.              — Я знаю, что теперь больше людей наблюдают за каждым моим шагом.              — И это то, чего ты хочешь?              — Я сделаю то, что правильно, — Гермиона наблюдала за его работой; он так осторожно обращался с ульем, борющимся за свою жизнь. — Я устала сталкиваться с коррупцией. С каждым днем её волны приближаются всё ближе. Это уже случилось с Гарри… что дальше? Новые убийства в отместку, в то время как мы все смотрим в другую сторону? Визенгамот обвинил бы Драко Малфоя во всём, просто чтобы избежать ситуации, в которую они нас поставили. Их необходимо привлечь к ответственности. Каждого из них и тех, кто стоял сложа руки и позволил этому случиться.              — А что потом, Гермиона? Если изменение пройдёт успешно, что будет дальше? Перси прилагает все усилия, чтобы убедить меня снова баллотироваться в министры. Я полагаю, он также намерен попросить тебя помочь лоббировать его дело.       — Возможно, но думаю, он ещё не успел меня попросить об этом. И что бы ты сказал, если бы я всё-таки попробовала?              — Я бы отнесся к твоему предложению с должным вниманием. Это не та ситуация, к которой стоит подходить легкомысленно.              И они направились к следующему улью.              Когда они приблизились к нему, несмотря на то, что защитная сетка скрывала хмурый взгляд Гермионы, Кингсли, должно быть, почувствовал его.              — Что-то не так?              — На самом деле, мне не очень нравится это слово. Долг.              Долг перед семьёй превыше жизни.       Когда Кингсли закончил осмотр, он осторожно закрыл крышку.              — Почему нет? Человек выполняет свой долг от всего сердца и никогда не думает о вознаграждении, потому что искренне верит, что совершает благородный поступок.              — А если этот благородный поступок лишь увековечит умирающую культуру, которая должна шагнуть в будущее?              — Это не тебе решать. Культуры не умирают — они развиваются, адаптируются, иногда медленно, иногда быстро. Другие люди, которые осознают ценность важных аспектов любой культуры, обязательно сохранят их. Когда греческая цивилизация пришла в упадок, именно арабский мир помог сохранить труды греческих философов. Они не меняли их в соответствии со своей собственной идеологией. Они их поддерживали, потому что, несмотря на различия, видели в них ценность.       По пути к следующей колонии — более крупной, которую стоило расселить, потому что пчёлы практически переросли свой нынешний дом, — Гермиона задумчиво нахмурилась.       Очевидно, Кингсли не прекратил давать ей пищу для размышлений, потому что, закончив, он снова повернулся к ней:              — Независимо от того, насколько тебе не нравится чистокровный образ жизни, есть некоторые его аспекты, которые не являются полностью отвратительными. Ты говоришь о них как об одном целом, в то время как семьи, с которыми ты раньше сталкивалась, являются крайними противоположностями: Уизли и Блэки. Я прав?              — Да, и я также сталкивалась с Малфоями, Гринграссами и Паркинсонами.       — Эти три семьи, как и Блэки, тоже склоняются к традиционной стороне вещей, но в целом большинство чистокровных семей находятся где-то между крайностями и не полностью согласны с теми частями чистокровной жизни, которые не нравятся тебе. Не все из них устраивают браки своих детей, но некоторые предпочитают, чтобы за них всё решал брачный контракт. Не все из них закоренелые традиционалисты и фанатики. И хотя они участвуют в жизни общества, у многих семей есть свои собственные обычаи.              — Неужели?              Он кивнул и повёл их немного дальше, к двум последним ульям. Они были новее, и пчелам оттуда требовалось время, прежде чем присоединиться к остальным.       Сюда едва доносилась жужжание других поселений.              — На базовом уровне чистокровные семьи превосходно знают свою историю, сложную или нет, и большинство считают, что её следует сохранить. В конце концов, это часть всей нашей истории. Документирование истории показывает, откуда мы пришли, как изменилось магическое общество, и над чем нам ещё предстоит потрудиться. Существует этикет, который в значительной степени утрачен нынешним поколением, и не всё в нём плохо. Это свидетельствует об уважении и закладывает основу для последующего поведения.              В этом он был прав, хотя Гермиона и не соглашалась с необычным подходом Нарциссы.              — Наконец, чистокровные с обострённым чувством ответственности за семью чтят происхождение, которое часто теряется по мере того, как мы движемся к более индивидуалистическому обществу. Я хочу сказать, что не стоит из-за нескольких вмятин выбрасывать яблоко в мусорное ведро, может быть, оно не прогнило до сердцевины. Постарайся сохранить то хорошее, что ещё осталось.              Гермиона молчала, снова и снова обдумывая его слова.              У него были веские доводы. На самом деле, даже несколько. И ей нужно было многое взвесить и обдумать.              — О, Невилл и его ученики уже здесь.       Она обернулась, и, конечно же, к ним приближалась группа людей с горшками в руках — по обе стороны в воздухе парило ещё больше растений. Одетые в защитные костюмы для пчеловодства, они сразу приступили к работе, готовясь заполнить последний пробел в круглом пчелином саду. Выделялся только Невилл, потому что он не надел никакой защиты.       И он махал одной рукой, держа в другой цветущий кактус и левитируя ещё несколько рядом с собой.              Подойдя ближе, он поставил растения рядом со своими занятыми делом учениками и направился к ним.              Кингсли хлопком по плечу поприветствовал его:              — Невилл, рад видеть.       — Кингсли, — ответил ему с улыбкой Невилл. — Гермиона, нравится наша работа?       — Это потрясающе.              — Почему бы вам двоим не выйти на крыльцо, пока я проверю последнюю колонию? — Кингсли посмотрел на группу студентов с мягкой нежностью. — Я установил защитные барьеры, чтобы пчёлы не донимали твоих учеников.              Они кивнули. Невилл направился раздать указания студентам, а Гермиона прошла дальше, но вместо того, чтобы направиться к крыльцу, она остановилась в начале мощёной дорожки. Она наблюдала за работой учеников, пока Кингсли неспешно осматривал последнюю колонию, самую молодую. На самом деле, когда Невилл присоединился к ней, Кингсли всё ещё занимался делом.       — Ты действительно проделал невероятную работу, — сказала Гермиона.              — Это ведь твой набросок, — пожал плечами Невилл. — Думаю, что самое трудное — выбрать растения. Кингсли хотел, чтобы они не требовали особого ухода, но при этом приносили максимальную пользу пчёлам.              — Так вот почему ты выбрал кактусы?              — Пчёлы действительно любят цветущие кактусы, но дело не только в этом. Я считаю, что в каждом цветнике должен быть такой цветок. Луна подарила один тебе по моей просьбе.              Она всегда думала, что это был один из странных даров Луны.              — Почему кактус?       — Они выживают перед лицом невзгод, особенно когда это кажется невозможным. Растение показалось мне подходящим для тебя, да и для него тоже, — мужчина задумчиво пожал плечами, и пока Гермиона наблюдала за своим другом, она не могла не думать, что они были не единственными, кто выдержал невзгоды и выжил. Невилл всё время боролся за свою жизнь. — В некоторых культурах они символизируют выносливость, упорство, силу и безоговорочную материнскую любовь.              — Ты испытываешь материнскую любовь? — Гермиона усмехнулась.              Он разразился лающим смехом.              — Нет, а ты? Я видел твой кривой кактус, — он сопроводил своё заявление ухмылкой. — Ты заботишься об одном борющемся кактусе больше, чем о целом саде. Не то чтобы ты наплевала на всё остальное, но это растение совсем другое. Особенное. Ты по-матерински заботишься о нём.       — По-матерински? — она закатила глаза и улыбнулась, скрестив руки на груди. — У меня должен быть ребёнок, чтобы почувствовать это.              Невилл издал тихий гортанный звук.              — Что?              — Не знал, что нужно обязательно быть родителем, чтобы испытывать такие чувства.

***

      Гермиона не узнала успокаивающую пьесу, которую сыграл струнный квартет, но она расслабила её настолько, что веки девушки на мгновение опустились.              Она резко открыла их, когда поняла, где находится и какой долгий день ей предстоит.       Встреча с Нарциссой включала в себя гораздо больше, чем просто на минутку заскочить к ней — Гермионе нужно было переодеться для светского вечера. Мероприятие для самого что ни на есть высшего общества предполагало, что завидные молодые ведьмы и волшебники будут вести общение, пока их родители приступят к болтовне за вином, закусками и лёгкой классической музыкой, играющей на заднем плане на магических инструментах.              Обычно Сакс присматривала за Нарциссой, которая думала, что мало кто заметит присутствие Гермионы на вечере. Её аргумент основывался на том, что девушка была узнаваемым лицом, чьё присутствие не вызвало бы ненужных подозрений.              Нарцисса не ошиблась, но и время выбрала совсем неподходящее.       Гермиона так и не поспала.       У нее была возможность, она сменила обстановку и прилегла в свободной комнате Кингсли, но в итоге уставилась в потолок, прокручивая мысли в голове, ничего не забывая и считая каждое мгновение, которое проплывало мимо неё.       Отдых так и не наступил, а работа казалась бесконечной.              Именно так она обнаружила, что стоит одна в тени людей. Свежая после Бодрящего зелья, она надела простую тёмно-синюю мантию, а волосы уложила в мягкие локоны и заколола сзади булавкой с драгоценными камнями, чтобы обрамить лицо. За всё время общения Нарцисса лишь во второй раз явно одобрила её внешний вид.       Гермиона огляделась по сторонам.       Комната была небольшой, но просторной, чтобы вместить столько людей. Она казалась такой… идеальной. Богато украшенной и роскошной, с деревянными полами, сводчатыми потолками и мраморными пьедесталами в углах комнаты. Хрустальные бокалы и безупречно расставленные букеты украшали каждый из столов, которые образовывали круг в центре помещения, где ведьмы и волшебники медленно прогуливались в странной манере и разговаривали друг с другом.              Судя по взглядам гостей, идущие оказывались на всеобщем обозрении.       Будучи не в настроении участвовать в этом, Гермиона наблюдала за Нарциссой, которая вежливо переговаривалась с каждым человеком, который подходил к её столику. Гермиона стояла близко, но не слишком — на приличном расстоянии в три столика — наблюдая за любыми признаками неприятностей, странных моментов или сигналов.       Пока всё шло хорошо.       Проблема с её местоположением заключалась в том, что оно открывало доступ к ней стоящим рядом волшебникам, которые знали Гермиону по имени и не обращали внимания на её происхождение. Она не была обручена и не участвовала в интригах, происходящих вокруг. Там стояли по меньшей мере двадцать пять волшебников и, вероятно, вдвое больше ведьм, но только один привлекал внимание всех гостей.              Высокий. Отстранённый. Поразительный. Суровый.              Драко Малфой.              Большинство холостяков смотрели на него с разной степенью зависти, в то время как почти каждая одинокая ведьма в комнате из кожи вон лезла, чтобы привлечь внимание Малфоя. Только когда он отказывался вступать в разговор, они ускользали к другому волшебнику, который протянул бы им руку.       Самым простым казалось…       Гермиона глубоко вздохнула и отбросила свои рассуждения в сторону.              Она пыталась.              Малфой стоял в другом конце полупустой комнаты, элегантно одетый в накрахмаленную мантию, такую же мрачную, как и выражение его лица; раздражение Нарциссы быстро достигло пика, когда она несколько раз посмотрела на него. Его ответный взгляд невероятно забавно копировал манеру Скорпиуса.              Гермиона не спускала с него глаз, пока он медленно пробирался по внешнему краю комнаты, останавливаясь перед некоторыми женщинами и, казалось, не замечая взглядов окружающих. Словно не видел их. Может быть, его ничего не интересовало.       Женщины.       Словно стрелка компаса к магнитному северу, они тянулись к нему, со своими накрашенными лицами, потрясающими одеждами и скромными улыбками. Каждая требовала приветствия, взгляда, улыбки, подхода, чего угодно. Но он так и не дал им ничего. Малфой продолжил путь, выйдя из поля её зрения, когда Гермиона повернулась, чтобы убедиться, что с Нарциссой всё в порядке.       Она не увидела его, когда повернулась обратно, и воспользовалась шансом глубоко вздохнуть.       Но кто-то обратил на неё внимание.              Знакомое лицо. Чёрные волосы. Ярко-голубые глаза. Красная помада. Чёрные одежды, которые выделялись среди моря летних красок.       На неё смотрела будущая миссис Малфой с автограф-сессии. Как её звали?       — Привет, — с вежливой улыбкой поздоровалась женщина. Было совершенно ясно, что она не помнит их первой встречи — хороший знак. Мало кто запоминал Гермиону Грейнджер с прямыми волосами.       Конечно же, кроме…              — Я только что видела тебя в другом конце комнаты, и ты выглядишь такой же скучающей, как и я. Я Оливия, — она протянула наманикюренную руку, которую Гермиона автоматически пожала. — Мне очень приятно с тобой познакомиться.              Гермиона провела много лет, посещая подобные мероприятия, чтобы точно знать, как себя вести, как ходить, говорить и сливаться с толпой. А ещё она с лёгкостью вычисляла людей, которые рыскали в поисках чего-то, чем не обладали.              Информация.       Потратив секунду на то, чтобы вспомнить их первое общение, Гермиона перебрала в голове воспоминания и вежливо улыбнулась.              — Я тоже рада с тобой познакомиться. Я…              — Гермиона Грейнджер, я знаю, — её улыбка стала ярче, затем превратилась в демонстрацию совершенного смущения, которое казалось… наигранным. — Не могу поверить, что я действительно разговариваю с тобой. Честно говоря, это большая честь для меня.       Было трудно определить, являлись ли чувства подлинными, поэтому Гермиона решила, что это не так.              Оливия огляделась вокруг, прежде чем наклонилась.              — Все так удивлены, увидев тебя на светском мероприятии, — её попытки разузнать больше сплетен не отличались изощрённостью. Вопрос, который она пыталась задать, был до боли очевиден: Почему ты здесь?              — У меня есть приглашение и свободный полдень воскресенья.       Оливия стояла рядом с ней и рассказывала ей о сплетнях, улыбаясь всем, кто смотрел в их сторону, явно используя Гермиону в качестве опоры. Она не думала о том, что девушка занималась делом, украдкой поглядывая на своего пациента. Всё по-прежнему казалось нормально. Когда Оливия прекратила болтовню, заметив, что потеряла свою пленённую слушательницу, Гермиона сверкнула улыбкой притворного интереса.              Не то чтобы её поведение действительно имело значение. После сегодняшнего вечера Гермиона больше не увидит собеседницу, но её позабавили истории женщины о политике, драмах и куче грязи, которые имелись у неё про каждого в этой комнате: неважно, уже в браке или свободных.              Оливия была светской сплетницей.              Что ж, это объясняло, почему она всегда стояла одна, пытаясь найти новых людей, с которыми можно было бы поговорить. Никто не доверял ей настолько, чтобы свободно обсуждать что-то при ней.              — Итак, ты училась в школе с Драко Малфоем.              — Да, — как можно вежливее ответила Гермиона и оглядела ведьму. — Но ты и так это знаешь. Как и все вокруг. И все знают, что в школе мы не дружили. Что ты пытаешься выяснить?              — Мне просто любопытно, — пожала плечами Оливия. — Он всегда был таким? Холодным и недружелюбным. Нам назначили два брачных свидания. С первого он рано ушёл, едва обменявшись со мной парой слов, а на втором вообще не появился. Не думаю, что когда-либо видела его на публике с женщиной, которая не являлась его подругой, — она оглядела комнату. — Мне просто интересно, не интересуется ли он мной лично или женщинами вообще.              То, как он прикусил её нижнюю губу и потянул — не слишком нежно…              Гермиона поперхнулась воздухом, и Оливия похлопала её по спине, пока она не пришла в себя.              — Ты в порядке?              — Полном, — Гермиона убрала из голоса последние нотки хрипоты. — Что касается твоих опасений, я полагаю, это именно то, что тебе придётся узнать самой, если представится такая возможность.              — О, так я и сделаю, — Оливия казалась уверенной в себе — блеск в её глазах казался почти хищным. — Мои родители очень хотят этого брака, и его мать хочет того же, но, к сожалению, ещё слишком рано. А пока я делаю всё возможное, чтобы выделиться среди остальных.              — Узнав его получше?              Она рассмеялась, словно Гермиона рассказала анекдот.       — Конечно, нет, это происходит после свадьбы. Первый шаг — определить свои желания, а затем…       — Откуда ты знаешь, чего хочешь?              Оливия посмотрела на неё, как на дурочку:              — Драко Малфой богаче, чем все волшебники в этой комнате вместе взятые. Тот факт, что он невероятно привлекателен, делает битву за его сердце ещё более сложной, но она того стоит.              Глаза Гермионы угрожали закатиться в череп. Каким-то чудом они этого не сделали.              — Я видела, как сегодня все набрасывались на него, но после нашего свидания я поняла, что такая тактика не работает.              — О? — теперь Оливия завладела её любопытством.       — Он не такой, как все другие волшебники. Он уже был женат, так что, думаю, имеет определённые ожидания, — Оливия неправильно истолковала выражение лица Гермионы и продолжила, словно собеседница ещё не потеряла к ней интерес. — Каждый чистокровный мужчина воспитан с осознанием, что жена сделает всё, чтобы облегчить ему жизнь. Однажды он уже женился на такой. Теперь я жду, что он захочет её снова и на этот раз получит супругу получше.              Уголёк раздражения вспыхнул в защиту Астории.              — Его следующая жена должна быть привлекательной и ухоженной, правильной и знающей, но не слишком. Ни один мужчина не хочет, чтобы жена доказывала, что она умнее его. Им нужна преданная и скромная женщина, которая позволит мужу ей руководить. Всё действительно так просто. Я подхожу подо все требования, мне просто нужно, чтобы он это увидел.              — Если тебе нужно заставить кого-то увидеть твою ценность… — Гермиона передумала. — Не понимаю, почему все охотятся за кем-то, кому явно нет до этого дела.              — Стабильность, богатство и социальное положение, и это лишь некоторые из плюсов, — Оливия перечислила ответы, подняв вверх три пальца. — Не имеет значения, захочет ли Драко снова жениться, он женится, потому что этого от него ожидают. Это его долг перед родом, и Малфои относятся к этому серьёзнее, чем большинство других семей.              Это Гермиона уже знала.              — Кроме того, его мать практически стала королевой во французском обществе и имеет тот же титул здесь. Его будущая жена будет подготовлена так, чтобы унаследовать её статус и все сопутствующие ему преимущества. Я…              — А что насчет его сына? — Гермиона теперь задавалась вопросом, какое место займёт Скорпиус в общей схеме вещей. Нарцисса уже взвалила эту обязанность на будущую жену Малфоя. — Кто-нибудь знает о нём?              — Люди, конечно, всякое болтают, но его уже много лет не видели на публике, — Оливия пожала плечами. — Я уверена, что Нарцисса всё продумала. Как только мы поженимся, с этим не возникнет трудностей.              — Ты кажешься… уверенной в себе.              — Да, если я действительно привлеку его внимание и… — Оливия ахнула и тут же выпрямилась, быстро проведя рукой по своей мантии, чтобы убедиться, что она выглядит роскошно. — Он идёт прямо сюда.              Гермиона посмотрела, и, конечно же, Малфой приближался к ним, выглядя совершенно пустым и отчуждённым. И это стало сигналом к бегству. В памяти было свежо воспоминание об их провальном разговоре, и существовала вполне реальная вероятность того, что это может повториться. На этот раз на публике. Гермиона начала извиняться, но рука Оливии обвилась вокруг её локтя, удерживая девушку на месте.              — Останься со мной, — умоляла ведьма. — Может быть, он заговорит со мной, если увидит тебя.              Маловероятно, учитывая, как прошлой ночью они вонзали друг в друга словесные ножи, но Оливия не принимала «нет» за ответ. Гермиона не удивилась бы и не обиделась, если бы он повернулся в другую сторону, едва увидев её. Она не была бы шокирована, если бы он посмотрел на неё с ненавистью или враждебностью, но он не сделал ничего подобного.              Гермиона потеряла дар речи, когда Малфой остановился на приличном расстоянии перед ними.              Он намеревался сделать это с самого начала.              Оливия забыла о чувстве такта:              — Ты помнишь меня, Драко?              — Нет, — Малфой бросил на неё один-единственный беглый взгляд. — А должен?              Улыбка погасла, словно пламя, залитое водой. Гермиона внутренне сжалась.              — Грейнджер.              Одно слово — и её сердце заколотилось, правда, не от радостного волнения. Она нервничала. Беспокойство текло по венам и заставляло переминаться с ноги на ногу. Гермиона посмотрела ему в глаза, и одного мгновения было достаточно, чтобы отвести взгляд. Прямые плечи, прямые ноги. Гермиона переводила взгляд с одного на другое.              — Малфой, — она набралась смелости посмотреть на него. — Чем могу помочь?              Он оглянулся на Оливию — она сделала идеальный реверанс и отошла, дважды оглянувшись на них сначала в замешательстве, а затем с легкой расчётливостью в глазах. Но здесь не было задачи, которую она могла бы решить. По крайней мере, не между ними. Возможно, у Оливии были собственные расчёты. И всё же Гермионе было грустно видеть, как она уходит. Она нуждалась в ком-то, кто сгладил бы напряжённость предстоящего разговора.              Правда.              Теперь она и Драко стояли друг перед другом, не произнося ни слова, и Гермиона смотрела куда угодно, только не на него. Сначала на его мать, которая деликатно пожимала руку пожилой ведьме в знак приветствия с привычной улыбкой на лице. Потом на собственные туфли. Когда она снова посмотрела на Малфоя, то заметила, как крепко сжата его челюсть и каким строгим кажется взгляд. Если это вообще было возможно, Малфой встал прямее — его стены были такими же высокими, как и её.              Ситуация была неловкой. Ужасно неловкой, потому что Гермионе было что сказать, но к этим словам она не была готова. Они крутились у неё в голове, всё сильнее путаясь, перекручиваясь, и не было и намёка на порядок. Зелье, которое она приняла, чтобы сохранять бдительность, возможно, заставляло её чувствовать себя бодрой, но Гермиона была уставшей.              Утомлённой.              До самых костей.              — Мне посоветовали повторить наш предыдущий разговор, — Малфой откашлялся, отводя руки и сцепляя их за спиной. — Желательно без споров, оскорблений и обвинений.              Гермиона резко подняла глаза.              — Посоветовали?              Это было очень конкретное слово. Её разум пытался зацепиться за информацию, пытаясь проанализировать, но Гермиона была истощена — умственно и физически. Никакое зелье в мире не помогло бы. Только сон.              Если ей удастся заснуть.              — Да, — Малфой отвел взгляд. — Советовали больше часа. Громко.              Громко? Она задавалась вопросом, кто мог себе такое позволить. Очевидно, это был кто-то, кому он доверял. Несмотря на то, что список был коротким, Гермиона изо всех сил пыталась отыскать подсказку. Она попыталась вдохнуть каждую крупицу терпения, в котором нуждалась, и выдохнула, пощипывая переносицу, чтобы найти силы выдержать этот разговор.              — Малфой, я слишком мало спала, чтобы сейчас…              — Прогуляйся со мной.              Просьба была такой же осторожной, как и тон его голоса, и совсем не такой, как ожидала Гермиона. Она знала, что Малфой заметил шок на её лице, судя по тому, как его челюсть сжалась от напряжения. Он был раздражён.              — Это не… — Гермиона закусила нижнюю губу, чтобы не сказать лишнего. — Люди следят за каждым твоим шагом, ты же знаешь. Нам не нужно больше внимания, и самое последнее, чего я хочу, — это быть втянутой в торнадо свадебных слухов о тебе.              — Люди всегда болтают. Им больше нечего делать, кроме как болтать, манипулировать и требовать всё подряд на пути к вершине, — он с отвращением огляделся. — Как крабы в ведре.              Они никогда не выберутся, ведь кто-нибудь всегда потянет их обратно.              Довольно поэтично, учитывая социальную иерархию.              — Меня мало волнует внимание и что обо мне говорят, — Малфой не шевельнулся, но Гермиона чувствовала, будто он встал ближе. Его голос был достаточно тихим, чтобы его могла слышать только она. — Это несущественно, и у меня есть дела поважнее, чем бороться со слухами.              — Что удачно для тебя, но…              — С учётом сказанного, — Малфой сделал шаг вперёд. Небольшой, но Гермиона тут же восстановила дистанцию, шагнув назад. — Раз уж ты обеспокоена, я уверен, что моя мать развеет любые слухи, как только они достигнут её ушей. Думаю, это произойдёт быстро. Она удивительно хороша в отвлечении внимания, умеет заставлять людей видеть то, что нужно ей и создавать идеальную картину. Иллюзию, если позволишь.              Это не было похоже на комплимент.              Малфой резким жестом пригласил её присоединиться к нему, но не протянул руку, как большинство других волшебников. Нет, он сцепил руки за спиной. Гермионе казалось, что они будут так стоять до тех пор, пока она не согласится, поэтому проглотила последние возражения и сделала первый шаг.              Она взглянула на Нарциссу, которая напряжённо слушала незнакомого Гермионе волшебника напротив. Ведьма выглядела хорошо.       Первые неуверенные шаги привели их в толпу гостей. Рты вокруг беззвучно шевелились под заглушающими чарами, активизирующимися сразу, как они пересекли невидимую черту. Темп, заданный Малфоем, был неторопливым, словно прогулка в парке весенним днём, но Гермионе казалось, будто она шагает вдоль пропасти.              Один неверный шаг, и она стремительно полетит вниз.              Гермиона скрестила руки на груди, а Малфой держал их опущенными. Она посмотрела на людей вокруг. Гости шептались, и Гермиона опустила взгляд в пол, отсчитывая каждый шаг, как будто это могло каким-то образом помочь ей прийти к ответу на вопрос, как вообще пройти через это.              — Ты молчишь.              — Думаю, мы оба можем согласиться, что это к лучшему, — Гермиона пыталась игнорировать внимание — всё больше людей наблюдало, некоторые указывали в их сторону. Она почти вернулась к подсчёту шагов, но вместо этого обнаружила, что смотрит на Малфоя. — Полагаю, нам не следует вести разговор публично.              — Согласен, — Малфой пристально смотрел в даль. — И не сегодня. Иначе прошлый разговор повторится.              Что ж, правда.              — Тогда зачем ты подошёл ко мне?              — Договориться о встрече.              Это звучало как ложь, но одновременно с этим вполне логично для такого человека, как Драко Малфой. Гермиона высматривала любой намек на фальшь, пока не поняла, что даже не знает, выдаёт он обычно чем-то свою ложь или нет.              Странно.              Мысль о том, чтобы он лгал, ни разу не приходила ей в голову.              — Вместо того, чтобы подходить ко мне при всех, мог бы назначить встречу через магический ежедневник.              — Твоя правда.              Они продолжили путь, идя бок о бок. Гермиона остро ощущала как растущее количество взглядов вокруг, так и апатичного Малфоя, неуверенная в том, кто больше требует её внимания. Секунды превратились в минуты, тишина затянулась. Вскоре они завершили свой первый обход зала, миновав его мать, которая стояла спиной и разговаривала с другой парой. Малфой продолжал идти, и Гермиона оставалась рядом, чувствуя, как заканчивается терпение.              Она никогда не умела молчать.              — То, что я сказала об Астории, непростительно, — слова вырвались в спешке, но ей нужно было выговориться. — Я была в ярости и совершенно неправа. Прости.              Хотя слова и обрели наконец форму, извинения не сняли груз вины с плеч.              Но это было начало.              — Я не…              Неяркий Патронус поплыл в их направлении, прежде чем зависнуть рядом с Малфоем, который выглядел крайне раздражённым таким вторжением.              — Прошу прощения.              Она могла бы уйти и оставить его — на самом деле, она даже порывалась, — но Гермиона этого не сделала. Она наблюдала, избегая откровенных взглядов вокруг, как он отходит в сторону, чтобы послушать сообщение. Люди всё шептались. Когда Патронус исчез и Малфой снова повернулся к ней, Гермиона уже знала, что их прогулка окончена.              — В Министерстве произошло незаконное проникновение.              Её глаза расширились.              — Какое…              — Узнаю, когда доберусь туда. Вопрос уже улажен, но Гестия собирает нас на брифинг, — Малфой посмотрел поверх её головы, потом назад. — Позже я вызову охрану, чтобы она проводила мою мать домой. Не позволяй ей убедить их в обратном.              — Конечно, — их глаза задержались на одно биение сердца, а затем момент был упущен. — Ты должен идти.              Малфой резко кивнул и обернулся, чтобы уйти. Гермиона смотрела, как он отдаляется, но проходящая мимо пара и не менее любопытные взгляды вернули её к реальности.              Она была в центре зала.              И каждый смотрел на неё.              Чёрт.              Гермиона повернулась, чтобы поспешно подойти к столику, и поняла, что нужно готовиться к новой беседе. Нарцисса скользила в её направлении, что мгновенно заставило Гермиону нервничать. Деваться было некуда, и ей пришлось приготовиться. Нарцисса держалась как королева: идеальная осанка, высоко поднятая голова, руки по бокам. Жесты не выдавали ничего.              Невысокого роста, но больше самой жизни.              — Куда пропал Драко?              — Проникновение в Министерство. Охрана скоро будет здесь, чтобы проводить вас домой после мероприятия.              — Хорошо.              Нарцисса сделала жест, чтобы Гермиона её сопроводила. Не было места для споров и дискуссий. Когда старшая ведьма предложила руку, Гермиона не осмелилась отказаться. По крайней мере, не публично.              Итак, они пошли.              На этот раз тишина была другой — менее неловкой, более задумчивой.              Как и её сын, Нарцисса мало что делала без причины. У этой прогулки была цель, и Гермиона поймала себя на том, что пытается выяснить её значение. Она случайно взглянула на Нарциссу и обнаружила, что та вежливо кивает всем, кто смотрит в их сторону.              — Учитывая глубоко укоренившуюся ненависть Драко к светским мероприятиям, я поражена, что на этот раз он вообще присутствовал. Однако рада знать, что он хоть с кем-то прошёлся сегодня. Люди уже начали обсуждать отсутствие его интереса.              Гермиона ясно понимала, когда кому-то нужна информация, поэтому мудро не сказала ничего.       

***

             27 июня, 2011              Для Скорпиуса понедельник складывался не очень удачно, и это означало, что день не сложится ни у кого. В отличие от Нарциссы, такой же тихой и угрюмой, Гермиона хотя бы понимала, что с ним не так. Источник его недовольства был заперт в кабинете его отца чарами, которые она не могла снять.              Естественно, Гермиона попыталась — несколько раз под пристальным взглядом Скорпиуса. Гермиона вспомнила все известные ей чары, чтобы спасти кактус, но, в конце концов, ничего не сработало; запирающее заклинание, скорее всего, было связано с защитными чарами всего дома. Они просто не пускали её внутрь. И пока это чертовски раздражало Гермиону, настроение Скорпиуса стало ещё хуже.              Не помогло и то, что Малфой не оставил записку этим утром.              Простое недоразумение. Нарцисса сообщила Гермионе, что Малфой не возвращался домой со вчерашнего дня. Но это недоразумение имело большое значение.              К огромному сожалению.              Скорпиус почти не ел. Не было их секретных улыбок. Никаких спокойных довольных взглядов. Он ничего не говорил даже жестами — даже до прихода Нарциссы. Он выглядел слишком серьёзным. Печальным. Бледным. И на грани слёз. Впервые он закрылся и от Гермионы. Она не знала, как утешить его, а давить в поисках ответа казалось не лучшим вариантом.              Нарцисса же давила по-своему — что никак не спасало ситуацию — пустой взгляд её внука в ответ на эту попытку заставил Гермиону вздрогнуть. Когда Нарцисса ушла, Гермиона повернула стул к Скорпиусу и позволила ему взять на себя инициативу. Она не вела его. Просто позволила двигаться туда, куда он хочет.              — Я могу помочь?              После долгих колебаний Скорпиус оказался рядом с ней.              Он просто прислонился, не ожидая ничего взамен; Гермиона же хотела дать ему всё.              Но она этого не сделала, только обвила его рукой и держала рядом. Скорпиус прижимался ближе, и полуобъятия быстро превратились в полноценные. Он крепко вцепился в её кардиган. Слёз не было, но Скорпиус уткнулся головой ей в шею. Он коснулся кончиков её волос, но быстро отпустил их, как будто ощущения были слишком незнакомые.              К тому времени как пришла Кэтрин, чтобы сопроводить его на занятия, он не спешил разрывать объятие. Однако, в конце концов, ему пришлось. Скорпиус не принял предложенную ему руку няни, пройдя мимо, и Кэтрин бросила на Гермиону взволнованный взгляд, не требующий слов.              — Полегче с ним сегодня.              — Конечно.              Гермиона была полна решимости разобраться в этом вопросе.              Переместила в начало списка дел. Проверила свой календарь. Назначила дату.              Она подождала несколько минут, прежде чем вернуться вниз и столкнуться с ещё одной задачей, касающейся очередного угрюмого члена семьи Малфой. И этот человек также внезапно решил, что не будет делать ничего запланированного в этот день.              Нарцисса не принимала никаких аргументов от Сакс.              В комнате рядом с гостиной, используя чары конфиденциальности, Гермиона и Сакс обсуждали то, что их пациентка в настоящее время сидит за столом и безучастно смотрит вперёд. Гермиона нахмурилась, глядя на результаты диагностического теста.              Они выглядели нормально, даже лучше, чем за последние несколько недель.              Гермиона поймала себя на том, что пытается понять, что не так. Пришло время связаться с Чарльзом для очередной консультации и совета.              — Какие у неё были планы на день?              — Насколько мне известно, она должна была пойти на благотворительный ланч. Сейчас отказывается. Она была не в духе всё утро, отсюда и её тон в разговоре со Скорпиусом. Ей нужно идти, но не в таком состоянии.              Она не вела себя как Нарцисса Малфой, которую публика знала и обожала, это правда.              — Проверю, согласится ли она на сад или прогулку.              — Сомневаюсь.              В конце концов, Сакс оказалась права.              Нарцисса не хотела делать ничего, кроме как сидеть за стеклянными стенами оранжереи Гермионы и смотреть, как надвигаются грозовые тучи. Сакс держалась рядом, оглядывая вьющиеся розы, пока их пациентка пила воду и оглядывалась по сторонам. Она наблюдала, как Нарцисса ощетинилась, словно столкнувшись с расстраивающей мыслью, прежде чем снова повернуться к миру за окном.              Гермиона села рядом с ней.              — Похоже, будет дождь.              Погода была лучшим поводом для разговора, который могла придумать Гермиона, а разговор был единственным способом начать разбираться в проблеме. Однако у Нарциссы на это было своё мнение, судя по тому косому взгляду, который получила Гермиона.              — Неужели мы должны болтать о тривиальных темах, которые ни вам, ни мне не интересны? — она глотнула воды. — Да, похоже на то, мисс Грейнджер. Думаю, дождь пойдёт на пользу вашим растениям из-за вашего недостаточного полива.              — Сегодня вы особенно не в настроении, — Гермиона была её целительницей достаточно долго, чтобы понимать, когда её пациент что-то имел в виду, а когда нет. Она вела себя так, чтобы скрыть свои чувства. — Хотите поговорить об этом?              — Не особо.              — Что-то требуется от меня?              — Нет, вы делаете свою работу очень хорошо.              В её словах был укол, которого Гермиона не ожидала. Но ей не нужно было настаивать на ответах, которые Нарцисса давала добровольно.              — Вы делаете свою работу настолько хорошо, что это первый день, когда я его не вижу.              Его?              Она замерла.              Его.              Люциус.              Или её галлюцинации о нём.              Чувства, которые охватили её подобно неумолимому приливу, нельзя было назвать апатией или депрессией: это была печаль. Но вместо того, чтобы бороться с течением, Нарцисса позволила ему утащить себя в море. Она потерялась и тонула. И теперь, когда она не могла его видеть…         Сострадание поцарапало грудную клетку.       Гермиона удержала дрожащую руку Нарциссы не из-за её болезни, а потому что та была близка к тому, чтобы сломаться.         — Я не буду притворяться, что знаю, через что вы проходите.         — Я знаю, о чём вы думаете, — Нарцисса отмахнулась от её руки, как от назойливого насекомого. — Находить утешение в галлюцинациях в лучшем случае нелогично, но… — она посмотрела на вьющиеся розы. — Приятно не быть одной. Я знаю, что вы, должно быть, думаете о нём. Это то, что думают все…         — Я не знаю, — всё ещё свежая в памяти после разговора с Кингсли тема заставила Гермиону вздохнуть. — Не в моём праве судить вас за то, кого вы любите, я просто скажу, что вы не одиноки.         — Собираетесь сказать, что у меня есть вы, Сакс и Китинг? Потому что, если это так, избавьте меня от банальностей. Я не нуждаюсь в этом.         — Я бы никогда не сделала этого, поверьте мне. Я скорее имела в виду вашу семью… и вашу сестру.         Лицо ведьмы стало твёрдым, как старое дерево, отполированное и разглаженное.         — Андромеда ясно дала понять, что именно она чувствует, когда не явилась на чай на площадь Гриммо.         Гермиона прикусила внутреннюю часть губы, когда медленная волна понимания захлестнула её. Она могла бы легко не касаться этой темы, но обнаружила, что просто не может проигнорировать параллели между своей ситуацией и ситуацией Нарциссы — не может упустить возможность прозрачности, подлинности и честности между ними. Она не могла потерять шанс установить эту связь. Гермиона прочистила горло и на мгновение открылась ей. Ровно настолько, чтобы выразить свою точку зрения.         — Я изменила воспоминания своих родителей и заставила их забыть, что у них когда-либо была дочь. Я боялась, что их убьют из-за меня, поэтому я просто… сделала то, что считала правильным. После войны мне потребовались месяцы, чтобы найти их в Австралии, но мне удалось сделать это, — Гермиона размеренно вздохнула. — Когда я отменила заклинание памяти, всё разрушилось. Они чувствовали себя преданными, потому что я поклялась, что никогда не буду использовать магию против тех, кто не может защитить себя, но всё равно сделала это.         — Чтобы защитить их. Конечно, они понимают, что…         — Они говорят, что простили меня и понимают, но это не значит, что они забыли о том, что я сделала. То же самое может касаться и Андромеды. Я не могу знать наверняка, но пропасть между вами двумя в реальности может быть не так велика, как вам может казаться. Я учусь этому через отношения с отцом.         — А ваша мать? —  Нарцисса держала стакан с водой на коленях обеими руками.         — Мы всё ещё пытаемся… разобраться в некоторых вещах, — Гермиона повела плечами, морщась, пока подбирала правильные слова, чтобы описать свои невербальные взаимодействия. — Мы с мамой во многом не согласны, мы слишком похожи, но я прилагаю усилия, чтобы дать понять родителям, что мне не всё равно. Возможно, однажды они действительно простят меня. Я не думаю, что всё вернется на круги своя, но, надеюсь, мы сможем построить что-то новое. Что-то, что не стоит на зыбкой почве.         Именно надежда поддерживала её в течение многих лет, состоящих из неловких обедов и неестественных разговоров.         Но также и мост, который ей удалось построить со своим отцом.         — Что касается вас и Андромеды, не сдавайтесь раньше времени. Может быть, она не была готова. Может быть, случилось что-то, что заставило её думать, что готовы не были и вы.         Нарцисса молчала несколько долгих минут, допивая воду и глядя на далекое небо.         — Сколько неудач вы пережили, прежде чем преуспеть?         Гермиона на мгновение задумалась, не касался ли этот вопрос чего-то большего, чем ситуации с её сестрой.         — По правде сказать, я… Я до сих пор веду счёт этим неудачам, — она выбросила из головы сотую по счёту мысль, стараясь поменять фокус внимания, несмотря на назойливые чувства, не желающие утихать. — Прощение — не такая уж простая вещь, как хочется думать большинству, кто в нём нуждается. Это нелёгкий процесс, потому что мы часто забываем, что нам нужно простить и самих себя — а это всегда является хорошим началом.            Взгляд Нарциссы был отстранённым, почти ледяным.         — Я бы хотела прогуляться.          Сакс резко развернулась на месте возле «Недотроги».         — Но вот-вот начнется шторм.         — Мне всё равно.       Они шли по пастбищу за домом, направляясь к лесу, Сакс оставалась позади. Дул порывистый ветер, а облака продолжали сгущаться в преддверии шторма. К тому времени, как они миновали отметку Ала, небо потемнело до оттенков синего и серого. Буря еще не разразилась, но неумолимо надвигалась. И всё же Нарцисса, казалось, ничего не замечала.         Или не беспокоилась об этом.         Вдруг она остановилась и повернулась лицом к Гермионе, отчего та замерла на середине шага, чувствуя, как её одежду и волосы развевает ветер, и ей стоило усилий не давать последним загораживать обзор. Губы Нарциссы были поджаты, когда она задала вопрос, который несла в себе из самого дома.         —  Вы что-нибудь рассказали моей сестре?         — Это было бы нарушением Соглашения о конфиденциальности между Пациентом и Целителем, которое мы обе подписали, а также данной мной клятвы Целителя. Так что нет. Я не делала этого.         Взгляд Гермионы столкнулся с настоящей Нарциссой Малфой. Не той, которую публика видела изо дня в день.         При виде её истинного образа в Гермионе вспыхнуло уважение.         Нарцисса выглядела далеко не идеально в своём длинном светло-сером одеянии: бледные черты лица, ярко-голубые глаза, развевающиеся на ветру светлые волосы. Её лёгкие кудри танцевали под порывами ветра, и на серо-зеленом фоне неба и окружающей их природы она казалась неземной. Полные воспоминаний и меланхолии глаза смотрели сквозь Гермиону. В такой обстановке в ней было что-то невесомое, нетронутое перспективой смерти, как будто она вовсе находилась вне времени.         Впервые Нарцисса не казалась высокомерной или непобедимой. Она не спорила и не критиковала Гермиону по множеству причин — от её либеральных взглядов до того, как она себя вела. Она не пыталась быть в центре всего.         Нет, она выглядела…         Уязвимой.         Гермиона знала, что если скажет что-то не то, посмотрит не так, Нарцисса позволит моменту пройти, раствориться в пустоте. Это заставляло её больше слушать и меньше говорить.              — Смертность — забавная штука, — теперь они шли рука об руку. — Я ходила на цыпочках вокруг этой темы всю свою жизнь, понимая какой-то частью своего сознания, что люди умирают, но никогда не думала, что это случится со мной или с кем-то из моего окружения. Война, возможная потеря Драко, реальная потеря Люциуса и угроза, под которой мы живём… всё это изменило мое мышление.         Гермиона посмотрела вниз, следя за каждым размеренным шагом.         — Теперь, когда настала моя очередь, я обнаружила, что хватаюсь за нити логики, которые находятся слишком далеко. Пытаться мысленно подготовить себя к правде оказалось труднее всего. Это заставило меня бороться с фактом вашего присутствия на каждом шаге пути, хотя я и была тем человеком, кто нанял вас.         — Это нелегко. Ничто из этого не может быть лёгким.         — Да, мисс Грейнджер, нелегко, — признание Нарциссы прозвучало тихо. — Я беспокоюсь обо всём. О семье и наследстве — больше всего. Я хочу обеспечить их будущее, но к настоящему времени я не добилась того прогресса, которого ожидала.         — У вас ещё есть время, — ветер дул им в спину, развевая кудри Гермионы по плечам. — Вы прекрасно держитесь.         — Да, что является доказательством успешности вашего лечения, несмотря на то, какой сложной пациенткой, я, возможно, была, — она посмотрела вперёд. — Однако я чувствую, что моё время уходит. Я обнаружила, что, когда я работаю над одной проблемой, в центре внимания оказываются другие. У меня есть… сожаления, о которых я годами старалась не думать.         — Андромеда.         Гром отозвался эхом боли, которую Нарцисса всегда отлично скрывала, пряча глубоко внутри себя.         — Я понимаю, что не должна просить вас об этом. Мы не всегда сходились во взглядах, но я поняла, что доверяю вам. На самом деле, я не думаю, что смогла бы доверить подобную задачу кому-то другому.          — В чём же заключается эта задача?         Нарцисса остановилась, и они повернулись лицом друг к другу под надвигающейся бурей.         — Моя сестра… вы могли бы мне помочь?         Гермиона протянула обе руки Нарциссе, и дрожь в её ладонях подтвердила её ответ.         — Конечно.       

***

             Гермиона была терпелива, но не привыкла ждать.              Однако именно так она и поступила после того, как в конце неудачного дня Кэтрин отправила по-прежнему дующегося Скорпиуса в постель. Он даже не захотел рисовать или слушать письмо Альбуса. Гермиона связалась через камин с Биллом, чтобы сообщить Альбусу, что Скорпиус плохо себя чувствует. Успокоив расстроенного Ала отвлекающими историями и обещанием поговорить завтра, Гермиона ждала прихода Малфоя до тех пор, пока не стало ясно, что сегодня он снова будет спать в своём кабинете.              Отлично.              Наконец она отправилась домой, готовая ко сну, в надежде, что сможет задремать. Гермиона начала заваривать чашку ромашкового чая, пытаясь ослабить напряжение в голове, которое не давало ей покоя.              Книги, ванна, чай и шум дождя.              Может, всё это поможет. Прошлой ночью это не сработало, но в Гермионе теплилась надежда. Чай уже закипал, когда камин ожил. Из него вышла Дафна, осторожно держа на руках невероятно суетливую малышку Халию, закутанную в вязаное одеяльце, подаренное ей миссис Уизли.              Удивлённая столь поздним визитом, Гермиона отставила чай и вымыла руки.              — Не то чтобы я жаловалась, но что ты здесь делаешь? — она высушила руки о полотенце. — Вы с Халией должны отдыхать дома.              — У нас сейчас приступ криков, и я подумала, что нам не помешает сменить обстановку, — Дафна покачала дочь, нежно убаюкивая её. — Просто чтобы Дин мог немного отдохнуть. Решила, что ты не спишь.              Гермиона хотела уже сказать ей, что готовится ко сну, но плач Халии и измождённое выражение лица Дафны заставили её передумать. Она подошла к молодой матери, которая сидела на диване и смотрела на свою дочь любящими глазами, отяжелевшими от усталости.              — Когда ты спала в последний раз? — Гермиона посмотрела на малышку, которой было всего три недели отроду, с тёмными волосами, оливковой кожей и красными пятнами на щеках. Она была идеальным сочетанием черт своих родителей. Гермиона настолько сосредоточилась на клиническом осмотре Халии, что не заметила, что её саму тоже осматривают.              Пока не подняла голову и не увидела пристальный взгляд Дафны.              — Сколько часов ты спала за последние две ночи, Гермиона?              — Я приняла три пузырька зелья бодрости, — врать не имело смысла. — В общей сложности, наверное, часа три.              — Дерьмово.              — Слишком много мыслей. Трудно отдыхать, — поскольку Гермиона распознавала все признаки недостатка сна и знала, что кричащий ребёнок обратному не способствует, она спросила: — А ты?              — Халия уже второй день кричит ровно с десяти до полуночи, а потом ворочается почти всю ночь. Колдомедики говорят, что у неё колики, но мы выяснили после первой дозы, что у неё аллергия на лечебное зелье, — на её лице промелькнуло напряжение. — Мы пробуем всё, что можно ей дать, но…              Пока же они должны ждать, а Халия — страдать.              — Я тоже могу посмотреть.              — Я никогда не откажусь, но ты выглядишь измотанной. Вот, подержи её, пока я схожу в туалет и сделаю чай.              В итоге Гермиона взяла на руки капризничающего ребенка. Тёплая и извивающаяся, одна крошечная рука высвободилась из пеленки. Когда Гермиона положила девочку на диван, чтобы перепеленать, Халия захныкала, ненадолго открыв глаза и тут же закрыв их.              Наступило мгновение тишины. Затем её губы задрожали. И снова начался крик.              Тональность, которую она взяла, была почти впечатляющей.              — Ну вот, — Гермиона поправила маленькую лавандовую шапочку и прижала ребёнка к груди, осторожно вставая, чтобы голова Халии оказалась под подбородком. Когда Дафна вернулась, Гермиона ходила по комнате, напевала, позволяя вибрациям успокаивать малышку, и потирала ей спинку.              К тому времени как Дафна поставила чайник на плиту, беспокойство её дочери уменьшилось до икающих вздохов, и она взяла пустышку. Казалось, она была удивлена этим занятием, но в её глазах читалось облегчение. Гермиона улыбнулась и продолжала медленно ходить, покачивая и успокаивая малышку, пока та не заснула.              Дафна открыла все шкафы, пытаясь отыскать чай.       — Ты сделала перестановку?              — Может быть.              Взгляд, который Гермиона получила в ответ, был почти изумлённым.              — Испекла грустный пирог?              — Нет, — она думала об этом. Черника и яблоко. — Давай… посидим в оранжерее.              На улице шёл ливень, и шум мог убаюкать Халию без особых усилий. Дафна согласилась и пошла вперёд с чашкой чая в руке. Они расположились на диване, в комнате было достаточно темно, чтобы наслаждаться грозой: она была прекрасна, как часто бывает прекрасна мощная сила.              От неё захватывало дух. Неприкасаемая и непознаваемая. Опасная.              Молния ненадолго осветила мир за стеклянными стенами, а затем раздался медленный раскат грома. Дафна предложила взять спящего ребёнка, но Гермиона решила дать подруге передышку.              — Я в порядке, — ей всё равно было удобно. Гермиона посмотрела вниз, наблюдая, как Халия сосёт пустышку во сне. Забавно, что когда держишь ребёнка на руках, все остальные мысли исчезают. — Она просто успокоилась.              — Не знаю, как тебе это удаётся, но спасибо.              — Ничего страшного. Как чай?              — Превосходно, — Дафна потягивала чай, пока они наблюдали за бурей. Следующий вздох прозвучал облегчением. — Мне здесь нравится.              Ей тоже.              — Как у вас дела?              — Если не считать колики Халии, то всё отлично, — Дафна положила ногу на ногу. — Дин просто великолепен, всегда рядом, чтобы дать мне отдохнуть. Я подумала, что сегодня его очередь. У него ещё две недели отпуска, прежде чем он вернётся в Гринготтс, — она мягко улыбнулась, похоже, наслаждаясь тем, что её семья дома. — О, я наложила на твой ромашковый чай чары для поддержания температуры, так что ты сможешь выпить его, когда захочешь.              — Спасибо.              Было тихо. Дафна продолжала пить свой чай. Халия сопела во сне. Гермиона умиротворённо дышала.              Шторм продолжался, и всё было спокойно, пока…              — Я знаю о твоей ссоре с Драко.              Гермиона вздрогнула, но благоразумно промолчала.              — Я возвращала Скорпиуса после его визита к нам. Никто не ждал его, когда я пришла, поэтому я уложила его в постель, спустилась и застала конец разговора.              Гермиона могла только представить, что она услышала. От этого ей стало ещё более стыдно.              — Мне жаль, что тебе пришлось стать свидетелем этого.              — Я почти ничего не слышала, потому что была слишком занята тем, что пряталась за диваном, когда вы ворвались, — они обе сухо усмехнулись, но смех был натянутым и пустым. — Я просто рада, что Скорпиуса там не было.              — Я тоже.              Дафна наклонила голову в сторону.              — Ты действительно заботишься о Скорпиусе, ведь так?              — Да.              Признавать это становилось всё легче и легче. Дафна вздохнула и обратила своё внимание на грозу. В небе сверкнула молния, затем прогремел гром, а дождь продолжал хлестать по стеклу.              — Он меняется.              Гермиона посмотрела на подругу.              Та печально покачала головой с намёком на веселье.              — На секунду той ночью я подумала, что он произносит слова, а это намного лучше, чем раньше, — Дафна посмотрела на неё, поджав губы. — Ты — единственная переменная, которая отличается. Ты…              — Я не сделала ничего особенного. Я просто присутствую рядом и забочусь о нём. С ним всё так просто.              Дафна мягко улыбнулась.                    — Он… Он напоминает мне Асторию. Сильно. Он улыбнулся, когда увидел Халию той ночью. Я даже не думаю, что он понял, что сделал это. Я не видела его улыбки уже целую вечность. Тебе может показаться, что это не так много, но это всё.              — Я знаю.              — Моя сестра хотела для него большего. Лучшего. Я не могу повлиять на то, чтобы это произошло, но я боролась с Нарциссой за него до посинения. И продолжаю бороться. Тео и Пэнси тоже. Но теперь я слышу, что она упростила его расписание и даёт ему свободное время. Я могу только поблагодарить тебя за это.              — Я не уверена, что это произошло из-за моих слов.              — Это же Нарцисса Малфой, это может быть её тактикой, мне всё равно. Я не собираюсь спорить.              Гермиона молчала, пока поправляла Халию на груди.              — Каким Скорпиус был раньше?              — Я навещала его, когда могла, пока они не переехали обратно, но с моим рабочим режимом этого было недостаточно, — она сделала паузу, проведя рукой по волосам и ожидая, когда прогремит гром. — Он всегда был тихим и чувствительным, но счастливым ребёнком. Больше склонным наблюдать, чем говорить. Любознательным и творческим. Когда Астория была здорова, она пыталась развивать это, но когда ей стало плохо, Нарцисса… Ну, Нарцисса поняла, где ошиблась, сильно избаловав Драко, и всё исправила с помощью Скорпиуса. Она хочет…              — Сделать его достаточно сильным, чтобы выдержать тяжесть своего имени.              — Да, но он всего лишь ребёнок, и с ним нужно обращаться как с ребёнком. Я говорила это так много раз.              Гермиона позволила этому утверждению повиснуть в воздухе, не зная, что сказать. Сосредоточившись на звуке дождя, бьющего по стеклянной крыше, и дыхании Халии, она нашла это сочетание терапевтическим. Мягким. Расслабление позволило Гермионе собраться с мыслями, перебирая варианты того, что она могла бы сказать, но поняла, что будет лучше, если она вообще ничего не скажет.              — Драко…              Было неловко, что одно его имя нарушило её покой. Оно заставило её напрячься — физическая реакция, которая была вызвана не только мыслями. Это чувство не давало ей уснуть ночью после ссоры. С новыми раздумьями, рождёнными словами Кингсли, всё начало медленно накатывать, как ливень на улице, из-за одного-единственного толчка — его имени. Подобно молнии в небе, это было неожиданно и будоражаще.              — Наверное, будет лучше, если мы не будем обсуждать этот спор.              — Я знаю, что ты устала, но будет лучше, если мы это сделаем, — Дафна бросила на неё упрямый взгляд поверх чашки с чаем. Затем она поставила её на кофейный столик. — Он оставил мне воспоминания.              — Как… — О.              Человек, что ему советовал.              Дафна.              — Драко для меня не как семья, он и есть семья, — не было никаких сомнений в преданности в глазах Дафны, в тяжёлых эмоциях, которые накатывали на неё головокружительными волнами. — Может быть, я не такая смелая или громкая, как Пэнси, когда дело касается его, но мне и не нужно быть такой, чтобы Драко знал, что стоит ему только попросить, и я буду рядом. Так поступает семья. Думаю, именно поэтому он иногда доверяет мне.              Приятно слышать.              — Он чертовски параноидален, но Тео поручился за тебя и твои методы. Он не имел права забирать твоё досье или использовать его, чтобы поставить под сомнение твои полномочия из-за твоих прошлых… проблем. То, что случилось с тобой, не даёт ему права бросать это тебе в лицо так, как он это сделал. И он слишком остро отреагировал на кактус.              — Ты…              — После того, как я увидела воспоминание, я кричала на него целый час подряд.              Гермиона переместилась в своем кресле, грудь неловко сжалась.              — Ох, ты не…              — Именно это я и сделала. Потому что он был неправ, — Дафна сделала паузу, плавно меняя тему, теперь сосредотачиваясь на Гермионе. — Но ты тоже была неправа. То, что ты сказала о том, что Драко бросил Скорпиуса, — это просто неправда. Я не стану соглашаться с тем, что ты сказала об Астории, я уже высказывала тебе своё мнение по этому поводу, но ты не имела права бросать это ему в л…              — Я уже извинилась перед ним за это.              — Как и должна была.              — И я также извиняюсь перед тобой. Ты не должна была стать свидетелем этого, — Халия повернула голову, выдыхая и устраиваясь поудобнее в объятиях Гермионы. Однако она продолжила спать дальше. — Даф…              — Обычно я не вмешиваюсь. Предпочитаю держаться подальше ото всех конфликтов, но я не видела Драко таким уже очень давно. Или даже тебя. И хотя я сомневаюсь во многих решениях Драко, единственное, в чём я уверена, так это в том, как сильно он любит Скорпиуса. Он делал и будет делать для него всё, что угодно. Возможно, это не та смелая, выразительная любовь, которую ты привыкла видеть, но он предан ему.              И вот снова, прямо перед ней: серая палитра неопределённости и сомнений.              — Драко многого не понимает в том, что касается родительства, а я только начинаю узнавать. У него не было возможности учиться, когда Нарцисса так традиционно воспитывала Скорпиуса. И мы все знаем, что у него был не самый лучший пример. Люциус был… сложным человеком. Он сильно любил Драко, но не выражал этого, пока не убедился, что тот вот-вот умрёт.              Гермиона поморщилась от того, что это было его последнее воспоминание об отце.              — Он делает всё, что в его силах. Мог бы он стараться лучше? Конечно, но Драко — человек, и он делает то, что считает нужным. И прямо сейчас он позволяет Нарциссе заботиться о Скорпиусе, пока сам не окажется в том положении, когда сможет спокойно вмешаться. Он вынашивал этот план несколько месяцев и надеялся, что рейд решит одну из его проблем, но…              — Это оказалось катастрофой.              — Я знаю. Он был… расстроен задержкой, — тон Дафны намекал на что-то гораздо более глубинное, но Гермиона знала, что лучше не совать нос в чужие дела. — До Скорпиуса Драко жонглировал всем: работой, заботой о том, чтобы моя сестра получала наилучший уход, требованиями своей матери и её капризами, защитой семьи от гнева Пожирателей Смерти, расценивающих их как предателей.              Вероятно, поэтому он стал аврором втайне ото всех.              — Когда родился Скорпиус, всё стало только хуже. Отравления и попытки похищения, это… — Дафна глубоко вздохнула. — Скорпиус никогда не знал, в какой опасности находился. Астория тоже не знала. Драко держал всё это в себе, чтобы не тревожить её.              И это объясняло глубину его паранойи.              — Ухудшение состояния моей сестры ускорилось после его второго дня рождения, что ещё больше отвлекло внимание Драко от Скорпиуса. Затем…              Гермиона покачала головой, уже зная, что она собирается сказать.              — Затем, всё, что происходит с его матерью… Сомневаюсь, что у него было достаточно времени, чтобы перевести дух и разобраться в приоритетах.              — Он не участвует в её уходе.              — Ты не знаешь Драко, — голос Дафны был серьёзен. — Он участвует во всём.       — Они мало разговаривают. На самом деле, их отношения — это…       — Их нельзя назвать идеальными, это правда, но твои отношения с родителями такие же сложные. Это не значит, что ты любишь их меньше.       Гермиона снова вспомнила слова Кингсли — на этот раз с укором.       Точка зрения.       Усвоить тот же урок по-другому.       — Драко почти не было рядом, только по ночам и то редко. Скорпиус никогда не ладил с незнакомцами — ты исключение. Но со своим отцом он всегда был… встревожен и неуверен.       Гермиона понимающе кивнула: она сама становилась тому свидетелем, но это было скорее нервное. Как будто он хотел этого так сильно, что не знал, как справиться, находясь рядом.       — С тех пор как умерла Астория, всё только усугубилось. Драко всегда с трудом находил с ним общий язык, но поскольку Скорпиус молчал, а моя сестра ушла, Драко отступил и решил держаться на расстоянии, чтобы облегчить его страдания и помочь ему принять случившееся. Теперь понимает, что держать дистанцию было ошибкой.       Это объясняло его попытки дождаться Скорпиуса за завтраком.       Вопросы. Неловкость.              Всё.       Желудок Гермионы скрутило от непреодолимого дискомфорта.       — Он пытался найти способ достучаться до него, — Дафна придвинулась ближе и посмотрела на умиротворённое лицо своей дочери. — Драко никогда в этом не признается, но я думаю, что он ревнует. Ты так много сделала для Скорпиуса за такое короткое время, — она мягко коснулась головы Халии. — Скорпиус — это проблема, которую Драко пытался решить, но по-настоящему не смог на ней сосредоточиться, потому что был слишком занят решением всех остальных.       И их было много.       — Поскольку Скорпиус не разговаривает, а Нарцисса настаивает на том, чтобы они продолжали традицию превращения его в настоящего Малфоя, Драко не узнает его, пока не станет слишком поздно. А сейчас, хотя я и хочу этого, у него нет сил сделать шаг и попробовать. Он нуждается в помощи.       — Если ты знаешь об этом, почему не пытаешься ему помочь?       — Драко точно не самый доверчивый из мужчин, — Дафна горько усмехнулась. — Мы пытались. Все мы. Кроме встреч, он не примет ничего, что сочтёт благотворительностью.       — Это глупо.       — Это гордость.       Гермиона много знала об этом. Её сердце было уязвлено, и вот уже две ночи она мучилась чувством вины — теперь оно стало ещё сильнее, когда Дафна вдохнула цвет и яркость во все серые зоны неопределенности. Картина обрела форму, и Гермиона ясно разглядела все детали, которые до этого видела блёклыми и неясными. И хотя она обычно не боялась признавать свои ошибки, было что-то такое в извинении перед Драко Малфоем, что заставляло её содрогаться до физической боли.       И всё же…       — Я говорю тебе это не для того, чтобы заставить тебя пожалеть его. На самом деле, если бы Драко узнал, что я рассказала тебе так много, он заставил бы меня пожалеть об этом дне, — Дафна провела рукой по волосам. — Но…       — Он помешал бы тебе видеться со Ск…       — Никогда в жизни, — она сделала глубокий вдох, отведя плечи назад и снова сведя их, и выдохнула. — Драко… Он циничен и равнодушен — ну, по крайней мере, в отношении всего, что не касается Скорпиуса. Он — продукт того общества, в котором царствует его мать. Он гораздо больше, чем кажется, но никогда не жалей его, иначе он накажет тебя за это.       — Почему ты так говоришь?       — Он презирает сочувствие в любой форме. Не верит в его искренность. Не доверяет никому, кроме самого себя, и эти проблемы с доверием привели к тому, что он самостоятельно воздвиг стену.       — Я в курсе, — ту, что с трещиной.       — Даже те из нас, кто знает его лучше всех, не смогли достучаться до него в последнее время. Он просто… — Дафна посмотрела на бурю. — Со мной были Дин и Пэнси, они помогали мне, пока я оплакивала Асторию, и до сих пор случаются моменты, когда мне бывает трудно. И таких моментов не избежать: я снова и снова буду сталкиваться с болезненной мыслью, что её больше… нет. Драко справлялся с этим сам, закрываясь, и просто проходя через это, борясь за то, чтобы хотя бы не захлебнуться.       Горе.       Оно имеет множество граней, тонкостей и слоёв. Похороненных в глубине ран. Трещин, которые могут видеть лишь немногие. Боль, которую время способно притупить, но никогда не излечивает полностью.              — Трудно позволить людям увидеть твои раны, — Дафна посмотрела прямо на неё. Правда в её словах заставила Гермиону поёжиться. — Тем более для Драко, потому что он привык к тому, что люди притворяются и успокаивают его, привык к тому, что люди заботятся о нём только ради собственной выгоды — особенно теперь, когда Нарцисса намерена устроить его следующий брак, — Дафна вздохнула. — Он предпочёл бы не иметь ничего, чем принять что-то ненастоящее. Я не могу сказать, что виню его, учитывая всё, что произошло.              Это прозвучало… загадочно.              — Чистокровные из более традиционных семей вступают в брак по множеству причин, но романтика и любовь не всегда являются частью уравнения, которое семьи используют для расчёта и составления брачных контрактов своих детей.              — Я понимаю, — Гермиона тщательно подбирала следующие слова. — Но ты пошла наперекор.              — И моя сестра заплатила за это, — слёзы навернулись на глаза Дафны. — Она знала, что не сможет жить полноценной жизнью, и пожертвовала своим счастьем ради моего.                    Гермиона постаралась поудобней устроиться, случайно задев Халию, но та продолжала спать. Она потёрла затёкшую спину и спросила:              — Как она это сделала?       Дафна встала и подошла к окну, глядя на шторм, наблюдая, как тени деревьев колышутся на ветру во время коротких вспышек молний. Она молчала достаточно долго, так что Гермионе пришлось поправить позу Халии, что вызвало у ребёнка протест в виде тихого хныканья, прежде чем она вновь погрузилась в глубокий сон.              Наконец, когда Гермиона уже собиралась нарушить тишину, Дафна заговорила.              — Нас с Драко помолвили, как только его оправдали. Его родители нуждались в нашей хорошей репутации, а мы — в их деньгах. Мои родители потеряли всё, после того как экономика после войны полетела в тартарары, но мы с Дином… — она оглянулась через плечо как раз вовремя, чтобы пропустить удивление Гермионы, которое та стёрла со своего лица, возвращая ему нейтральное выражение.              — Я ничего не знала об этом.              Параллели между ней и Андромедой были поразительными, их связь имела гораздо больше смысла. Они сгорали от любви и жили с чувством глубокой вины за то, что их сёстры всю жизнь расплачивались за последствия их действий.              — Никто не знает, — она переступила с ноги на ногу. — Мы с Драко поговорили после того, как узнали об этих планах. Меньше всего нам хотелось жениться, поэтому, прежде чем они успели объявить об этом официально, мы с Дином сбежали. Драко был свидетелем. Наши семьи… — она мрачно усмехнулась. — Восприняли это не очень хорошо.              Гермиона могла только догадываться.              — Но потом Люциуса убили, поместье сгорело, они бежали во Францию, и всё затихло, пока не вышла книга Нарциссы, и она не восстановила своё положение в обществе. Она пришла, требуя финансовой компенсации от моей семьи за нарушенный контракт, и была в своём праве. Однако мои родители не могли себе позволить выполнить её требования, поэтому моя сестра предложила себя в качестве компенсации долга. Нарциссе не понравилась эта идея, потому что Астория была больна, но сказала, что даст своё разрешение, если Драко согласится. Она никогда не думала, что он пойдет на это, но… он согласился.              Гермиона потеряла дар речи.              — Она любила его?              — Астория была послушной, как и подобает жене Малфоя, насколько это вообще возможно, учитывая её болезнь, но её сердце… Они поженились, точно зная, в каких отношениях состояли.              Это прозвучало несчастно для них обоих.              И одиноко настолько, насколько Гермионе посчастливилось не догадываться раньше. Насколько ей посчастливиться никогда не догадаться.              — Они сделали всё, что могли. Драко был… не в лучшем состоянии. В нём ещё были живы внутренний гнев и горечь. Смерть отца сделала его холодным и отстранённым, а Нарцисса, заставившая его жениться в попытке восстановить наследие семьи, только усугубила ситуацию. Он чувствовал…              Дафна замолчала, раздался очередной раскат грома.              — Астория заботилась о нём, переживала с ним самые мрачные дни, пока их не стало всё меньше и меньше. Драко тем временем начал посвящать время изучению её болезни крови, разбирая план лечения так тщательно, что смог выявить в нём недостатки. Это привело к тому, что он специально разработал для неё лекарственные зелья так же, как ты для Нарциссы.              Дафна на мгновение замолчала, с трудом произнося каждое слово.              — Он мог бы позволить ей умереть и снова стать свободным, но Драко… он столько раз спасал её от края пропасти… пока его усилия не перестали работать. Даже тогда ей пришлось сказать ему, чтобы он остановился. Чтобы отпустил её.              Дафна вцепилась в свою рубашку обеими руками, а Гермиона сосредоточилась на дыхании Халии и попыталась игнорировать переполнявшие её эмоции.              Слов не было.              — Она знала его лучше, чем кто-либо из нас, понимала его, любила его. Просто… не романтически.              Сердце Гермионы остановилось.              — Но…              — Не всякая любовь романтична, — голос Дафны был таким же несчастным, как и у Гермионы. — Я знаю, что моя сестра чувствовала себя виноватой за то, что не смогла проявить к нему чувства. Драко одинокий человек, всегда был таким, даже когда мы были детьми. Он скрывает это, но чем старше становится, тем сильнее это просачивается сквозь трещины.              Гермиона на мгновение закрыла глаза.              — Она пыталась?              — Да, но Драко всегда знал, когда она притворялась.              Точно так же, как мог определить то, что все женщины в обществе притворялись, когда подходили к нему.              — Но она ведь знала, как сильно он нуждается в подлинной связи…              Настоящие эмоции нельзя вызвать принуждением: Гермиона знала это слишком хорошо.              — А он…              — Нет.              — А как же Скорпиус?              Гермиона слышала о контрактах, которые предполагали рождение детей.              Дафна повернулась к растению, позволив своему пальцу пробежаться вверх по стебельку «Недотроги».              — Несмотря на зелья Драко, мы все знали, что моя сестра не доживет до тридцати, но Астория хотела стать матерью. Она хотела оставить после себя кого-то, кто будет любить Драко безоговорочно… даже несмотря на высокий риск. Рождение Скорпиуса было её выбором. Возможно, первым, который она действительно сделала. Первым, который они сделали вместе.              Ты — лучший выбор, который я когда-либо делал.              Рука Гермионы замерла на спине Халии.              Она чувствовала усталость.              Болезненность понимания.              — Почему она это сделала?              — Он был её лучшим другом… — Дафна прочистила горло. — Драко безумно оберегает Скорпиуса по многим причинам. Это его способ позаботиться о том, чего моя сестра желала больше жизни. Я думаю, что он чувствует огромную вину, которую не должен испытывать, но испытывал всё больше после войны. Сомневаюсь, что он дал себе хотя бы минуту, чтобы оплакать её, потому что не чувствует, что имеет на это право.              Небо прорезала ещё одна вспышка молнии, за которой последовал низкий раскат грома. Дафна снова повернулась к шторму.              — На улице довольно скверно.              Гермиона ничего не ответила.              Появилось только больше вопросов. Их было так много. Слишком много.              Было бы лучше, если бы она не задавала ни одного, но Гермиона чувствовала себя беспокойно, не в силах усидеть на месте ни секунды. Она присоединилась к Дафне у окна, задумчиво наблюдая, как та ласково касается лица спящей дочери.              — Как он мог так жить? — жениться на ком-то, зная, что она никогда его не полюбит.              Этот вопрос тихо повис между ними. Такая жизнь была наказанием, которую не заслуживал ни один преступник.              — Я бы сказала, что это путь чистокровных, но даже если бы это было не так… — Дафна уставилась на мир за стеклом. — Дин однажды сказал мне, что люди будут искать ту любовь, которую, по их мнению, они заслуживают. И долгое время Драко…       Считал, что не заслуживает никакой.

      Иногда самая трудная битва — с самим собой.

Неизвестный.