Le cinéma français

Глава VII Дождь лупил по крыше так, что, казалось, ещё немного и она превратится в дуршлаг, и вода закапает с потолка. Когда встречная фура окатила лобовое стекло, на секунду ей показалось, что машина тонет, но дворники справились, заработав быстрее, и Лиз опять увидела перед собой полосу мокрого асфальта с рубиновыми брызгами огней далеко впереди. В глазу защипало, наверное, тушь попала – не надо было реветь понапрасну. Плакать оттого, что накрылось свидание... как-то глупо, в шестнадцать лет ещё можно понять, но сейчас-то... И всё равно обидно. Он передумал. Сначала сам позвал, а потом вдруг решил обойтись без неё. Один звонок и настроение испорчено. Теперь ей придётся сидеть в пустом доме на озере, где на пару километров вокруг – ни души, и слушать, как капли шуршат по кровле и бьются в окна, прокладывая по ним прозрачные извилистые дорожки. Можно было бы вернуться в город или переночевать у родителей, но тогда пришлось бы разговаривать с ними, отвечать на вопросы, а сейчас для этого не лучшее время. Жак сегодня утром собирался ей что-то сказать, но выдавил из себя только: "Ты как? Машина в порядке, ничего не надо?" А когда она кивнула – развернулся и ушёл по своим делам. Он-то, небось, после работы рванул к Марион жаловаться на свою одинокую жизнь... Добравшись, наконец, до дома, Лиз стояла перед дверью с зонтиком и пакетом, из которого торчал порей и макушка багета, в одной руке, пытаясь другой нашарить в сумочке ключи. Пальцы натыкались на телефон, помаду, маркер для сценария и кошелёк. Снова помада... Ключей не было. "Да чтоб тебя, зараза!" - ворча и ругаясь себе под нос, она проверила карманы один за другим, зачем-то подёргала дверную ручку, потом сдалась и пошла обратно к машине. Ему придётся впустить её сегодня. Иначе пусть катится ко всем чертям. Я с неприязнью смотрел на телефон, вибрирующий на столе. Говорить ни с кем не хотелось. Лучше всего было бы сейчас забраться в ванну и отключить мозги напрочь. Просто лежать, чувствуя, как тело раскисает в горячей воде, и лениво гонять пучеглазого резинового утёнка от одного берега к другому. Однако проклятый девайс не унимался, требуя, чтобы его непременно взяли в руки. На экране высветилось "Рико". Странно... может, я забыл что? Или это насчёт завтрашних съёмок? – Пожалуйста, Кимура-сан, заберите меня отсюда! Я боюсь… Они найдут меня... – едва различимый шёпот, даже не сразу разобрал, что она сказала. – Рико, ты где? Говори громче, я не понимаю. – Я не могу. Если они найдут меня – убьют. У них пистолет, я видела... Пожалуйста, спасите меня! – час от часу не легче! Во что она там ввязалась? Пистолет? Охренеть... – Где ты? – Я не знаю... – Открой навигатор! – Сейчас... это на улице Шаброль, рядом с Северным вокзалом, тут склад. Большие голубые ворота. Последние слова я слушал уже на бегу. – Рико, не бросай трубку, я еду! Не бойся и сиди тихо, я скоро буду! И выключи звонок на телефоне. "Несносная дурында... не дай бог, случится с ней что-нибудь, как я Кей-куну в глаза смотреть буду? И почему эти малолетки всегда ищут приключений на свою неоперившуюся задницу?" Пока пробирался по пробкам – вызвал полицию на всякий случай. Всё же, десятый округ не самое безопасное место для вечерних прогулок. Элизабет припарковалась у отеля Astor Saint-Honoré и теперь, задрав голову, разглядывала освещённые окна, представляя себе, чем может быть занят человек, на которого она безуспешно пыталась дуться последние четыре часа. Он говорил как-то, что живёт в номере с террасой. Получается, верхний этаж. Свет горит, надо просто подняться и выяснить, какого чёрта он сидит там один вместо того, чтобы ужинать с ней, как обещал. Когда портье объявил, что Кимуры в гостинице нет, Лиз уставилась на него с явным желанием вытащить беднягу из-за стойки и надрать ему и без того красные уши. Спасаясь от расправы, он лепетал что-то про постояльца, который выскочил на ночь глядя в шлёпанцах на босу ногу и рванул куда-то, швырнув ключ на стойку. Не дослушав, она развернулась и исчезла за дверью, оставив после себя лишь тонкий аромат дорогих духов. Парень захлопнул рот и тут только вспомнил, что собирался попросить автограф. Последний фильм с Элизабет Дюбуа-Леру он ухитрился посмотреть уже три раза и сейчас искренне завидовал странноватому японцу, до которого она рано или поздно доберётся. Интересно, что у них за дела такие, ради чего такая женщина примчалась в столь позднее время к ним в отель? Уставшая и раздражённая Лиз повернула ключ в замке зажигания. Теперь придётся возвращаться на студию. Искать ночлег сейчас уже поздно, но в гримёрке, по крайней мере, есть диван, а если дежурит Поль, то ещё и накормят – пару раз ей случалось задерживаться после съёмок, и симпатичный охранник предлагал составить ему компанию. Разумеется, без задних мыслей, просто рыжик увлекался готовкой и ужасно хотел похвастаться своими навыками, а две студийные кошки для этого абсолютно не подходили. "В крайнем случае, закажу пиццу или, ещё лучше, вок с цыплёнком и овощами", – решила Элизабет и тронулась с места. Ворота и правда были голубые в тех местах, куда не достали длинные руки подростков с баллончиками. С этой заразой бороться бесполезно, проще подождать, пока мода на граффити пройдёт. Помимо надписей имелись также и не совсем приличные рисунки, но хозяев склада это, видимо, не смущало. Остановился напротив и позвонил Рико. Трубку никто не брал. Зато из ворот вышел человек и торопливо направился прочь. Даже не убедился, что они закрылись до конца. Пока створка ползла назад, скрипя и подвывая, я прошмыгнул внутрь и застыл, пытаясь определить, куда двигаться дальше. Похоже, больше здесь никого не было. Вдоль прохода штабелем лежали какие-то доски и стояли, накрытые автомобильным тентом, железные бочки. Я набрал номер ещё раз и вдруг услышал звук где-то в самом конце двора. Ну сказал же заглушить звонок! Там было темно, и поначалу я её не заметил. Чуть не наткнулся на торчащую на уровне глаз арматуру, пришлось быть осторожнее. Нашёл, когда поскользнулся. В человеке всего пять литров крови, и вся она была сейчас на асфальте. Посреди чёрной маслянисто поблескивающей лужи лежало нечто, не слишком похожее на человека, скорее, на брошенное кем-то в спешке старое одеяло. Под ногой хрустнуло... Я глянул вниз и дышать забыл от ужаса, обнаружив связку ключей и маленький красный прямоугольник рядом с ней – мой омамори из Сэнсо-дзи. "Эрису... невозможно... Пожалуйста, пожалуйста, только не она!" – на подгибающихся ногах бросился к куче тряпья и увидел бледное, с закрытыми глазами, личико Рико. На щеке смазанные следы крови. Она была везде: одежда пропиталась ей, руки, которые девочка прижимала к животу, были покрыты кровью. Скрюченные пальцы будто пытались удержать жизнь внутри худенького тельца. На мгновение мне показалось, что ресницы дрогнули едва заметно... "Небо, пусть всё обойдётся! Я всё сделаю, милосердная Каннон, мне ничего больше не надо, только пусть она живёт!" – взмолился что есть сил, прижимая к себе Рико. Нет ответа... в дальнем углу равнодушно мигает фонарь. Она ещё тёплая, но ни пульса, ни дыхания нет. Скорую вызвал, конечно, но... Я сидел и смотрел на неё, не в силах оторваться. Никогда больше она не крикнет мне: "Доброго утречка, шеф!" – едва завидев на площадке. Почему-то мысль о том, чтобы подойти ближе и сказать нормально редко приходила ей в голову. И я не увижу её в том голубом платье... Она даже ушла в своём мешковатом джинсовом комбинезоне, моя бедная девочка с хвостиком... "У неё никогда не будет того, что ты ценишь больше всего. Любви, детей... И самой её тоже уже нет", – от этой мысли захотелось завыть, но получился лишь противный шипящий звук, как будто открыли вентиль газового баллона. Внезапно к нему добавился визгливый, тошнотворный вой сирены. Тусклый свет фонаря перекрыли цветные всплески сигнальных огней полицейской машины. Синий… красный… синий… белый… красный... Вспышки били по глазам, но заслониться не было никакой возможности – тогда бы мне пришлось отпустить Рико, а это было выше моих сил... В полицейском участке было тепло и шумно, несмотря на поздний час. Меня вот уже третий час держали в допросной, пристегнув наручниками к краю металлического стола. Я использовал своё право на звонок, и теперь все ждали приезда человека из посольства. Поначалу они не хотели ехать, сказали ждать до утра. Пришлось назваться и это сильно ускорило дело. Комиссар решил для разнообразия прикинуться человеком и спросил, не хочу ли я также позвонить кому-нибудь из близких? Внезапно накатило желание услышать Дзуки. Бог знает, когда теперь увидимся – они не собираются меня отпускать ни за какие коврижки. Радуются, как дети, что сцапали убийцу с поличным и плевать им на то, что это я их вызвал, когда она была ещё жива. Убили японскую девушку, на трупе тоже взяли японца – чего ж вам ещё? Местное население может спать спокойно, пока эти ненормальные азиаты по ночам кромсают друг друга у них на складах. Странно, но голос жены вовсе не был сонным. Она ранняя пташка и обычно ложится не поздно, разве что заработается... Не успел я сказать ей о Рико, как услышал: "Извини, не могу сейчас, тут у меня случилось кое-что. Давай я тебе потом перезвоню, как будет возможность..." И повесила трубку. Комиссар с труднопроизносимым именем, которое я так и не запомнил, глянул на меня почти с сочувствием. Наверное, со стороны и правда выглядело жалко: тип, который не смог вовремя избавиться от любовницы, и от которого только что избавилась жена. Мне плевать было на полицейского со всеми его вопросами и размышлениями, у меня только что умерла Рико... Как ни крути, боги всегда справедливы. Неблагодарность – тяжкий грех. Хуже только предательство. В наказание могут лишить самого дорогого, а иногда и жизнь отнять – единственное, что человеку по-настоящему принадлежит. Они и отняли. Жизнь... чужого ребёнка. Что я могу теперь? Что скажу Кейсукэ? Раньше надо было думать, теперь-то что ж... Я никак не мог понять две вещи: во-первых, как она там оказалась, ведь совсем недавно виделись, и непохоже было, чтобы Рико собиралась бродить по парижским задворкам. Район Северного вокзала имеет плохую репутацию, об этом даже туристы знают. Здесь и днём-то запросто можно нарваться на неприятности, а уж ночью... Во-вторых, и это у меня вообще в голове не укладывалось – откуда там взялись ключи Эрису? Знать бы, кто это сделал – я б достал его. Может, хоть какая-то польза от меня была бы. Рано или поздно, им придётся запросить биллинг – выяснится, где я находился в момент телефонного разговора, меня отпустят, и тогда... Желание расквитаться с убийцей вытеснило все остальные мысли, засело ржавой занозой в груди, не давая свободно дышать. Местные не будут разбираться, скорее всего, для них это просто очередной висяк. Досадно, но они переживут… Мне непременно надо выйти отсюда и как можно скорее. Чем больше пройдёт времени, тем меньше у меня шансов узнать правду. Я ещё не знал, с чего начать, только то, что пока не отомщу за Рико – домой не вернусь. Очнулся от холода. Вокруг темно. То ли ночь, то ли окон нет. Свет единственной лампочки в этом помещении направлен мне прямо в глаз. Вторым я не вижу ничего, зато всё прекрасно чувствую. Голова болит так, словно её изнутри нашпиговали гвоздями. Для полицейского участка это как-то слишком... или это я всё ещё сижу в трюме той ржавой баржи, а то, что было потом мне попросту привиделось?.. Кровь течёт по лицу, мешает смотреть. Руки за спиной так затекли, что не разобрать, что там – верёвка или наручники. Спасаясь от слепящего света, опускаю взгляд. Теперь мне видны только штаны и ботинки. И то и другое явно не моё, и вообще довольно старомодное. Выходит, я опять Санада... только почему же так больно? Во сне такого обычно не бывает. Должно быть, немцы схватили его при попытке удрать из Парижа и теперь пытаются вытрясти хоть какую-нибудь информацию относительно того, кому достались их чертежи, будь они трижды неладны... Интересно, как много он им уже успел сообщить? Когда будем снимать эту сцену, надо не забыть попросить другой стул: на этом сидеть невозможно – спинка ужасно неудобная, за несколько дублей я с ума спячу. И ещё: пусть снимают слева – так лицо выглядит более худым. "Месье Кимура, проснитесь! За вами приехали. Адвокат и представитель посольства ждут у меня в кабинете", – комиссар трясёт меня за плечо... Слава богу, это всего лишь "обезьянник" в местной полиции, случайно прислонился во сне к решётке – вот и замёрз. Юкио Санада тоскливо поглядывал в окно, забрызганное грязью. Немцы свиньи, вот и приходится тащиться по раскисшим дорогам на немытом автомобиле. И что самое противное – его везут в Берлин на собственной же машине. С того момента, как он лишился микроплёнок и шифра, всё пошло кувырком. Удача не просто отвернулась от своего всегдашнего любимца – она покинула его, презрительно хлопнув дверью. Дальнейшее было бессмысленной тратой времени. И ладно бы у него просто ничего не вышло, в конце концов, нашёл бы другой способ, но эти материалы рано или поздно всплывут где-нибудь, скорее всего, в Штатах. Такое будет расценено уже не как провал операции, но как умышленное предательство. Никто и никогда не поверит, что человек с его опытом и талантом извлекать выгоду из любой ситуации "просто не успел убрать микроплёнки в тайник", да он и не станет оправдываться. Санаду не слишком волновало, как именно закончится столь утомительная жизнь – лишь бы без ущерба для репутации семьи и лишних церемоний. "В следующий раз, пожалуйста, думай головой..." – сказал он себе и усмехнулся, поняв, что сморозил глупость: о каких "следующих разах" вообще может идти речь для человека, собственными руками пустившего всё под откос? – А у вас хороший вкус. Эта машина весьма недурна для путешествий. На штабном "Опеле" едва ли было бы так же комфортно, – произнёс сидевший рядом мужчина неопределённого возраста с жидкими, зачёсанными назад, светлыми волосами и водянистыми глазами без ресниц. – Могли бы отправить меня бандеролью по частям, – Санада глянул на него с неприязнью. Больше всего его не устраивали в этом человеке плохо сидящий костюм с лоснящимся воротником и дешёвые, не по сезону, ботинки. Других претензий к немцу у него не было. Доведись ему поменяться с ним местами – он поступал бы так же, и ещё неизвестно, отделался бы тот в этом случае всего лишь подбитым глазом, ссадиной над бровью и сломанным ребром. "Неизобретательно... творческий подход отсутствует напрочь", – решил Санада и снова отвернулся. – Я не могу доверить это никому другому. Сами знаете, к чему приводит небрежность и халатное отношение к своим обязанностям, – похоже, "рыбий глаз" втихушку потешался над ним. Сволочь... – Делайте что хотите, только заткнитесь – у меня от вашего нытья мигрень, а ехать ещё далеко. – Если бы мог – вынес бы вам мозги одним выстрелом прямо сейчас, то-то было б весело! Небось, не из простых? Ненавижу вас, снобов. У нас тоже полно дряни такого рода, корчат из себя... обычному человеку без связей не пробиться. А и пробьёшься – опять с вами, говнюками породистыми, дело иметь приходится. Наворотили вы, конечно... Кое-кого теперь, возможно, даже отправят на восток. Мой начальник уже из-за вас железного креста лишился. Уверен, он захочет лично отхватить вам что-нибудь... садовыми ножницами. С удовольствием на это посмотрю. "Теперь всё будет зависеть от того, кем окажется этот самый начальник", – вяло подумал Санада. Существовал микроскопический шанс на то, чтобы начать игру, согласившись стать двойным агентом, выиграть время и подобраться к крупной рыбе поближе. Глядишь, ещё и пользу какую-нибудь можно будет принести, прежде чем добросовестно загнуться за тысячи километров от дома. – Вы из людей Роледера, группа 3Ф, если не ошибаюсь? Думаю, у него будет возможность заработать себе столько крестов, сколько шея выдержит, где-нибудь в Польше. Да и у вас тоже, – настала моя очередь поиздеваться. Раз у него приказ доставить меня живьём – почему бы не покуражиться напоследок... – Откуда такая осведомлённость? – настроение у "рыбьего глаза" явно пошло на спад. Зря он меня невзлюбил – теперь пусть на себя пеняет... – Давно хотел с вами познакомиться. Обмен опытом, так сказать. И, кстати, попробуйте начать думать, прежде чем рот открываете – пригодится на будущее. Не исключено, что вам ещё придётся работать под моим началом... как вам такая перспектива? "Рыбий глаз" с непониманием уставился на придурковатого азиата, потом прокрутил у виска пальцем и зевнул. Какое-то время ехали в тишине. Водитель за всё время пути и двух слов не произнёс, можно было подумать, что он и вовсе не человек, а механическая кукла – автоматон, вроде тех, что делали в прошлом веке для развлечения публики. Много лет назад Санаде приходилось видеть такое на промышленной выставке в Сан-Франциско. Искусно сделанная женщина с фарфоровой головой и руками играла на клавесине. Механизм был скрыт под роскошным старинным платьем, и казалось, что, доиграв пьесу, красавица встанет и упорхнёт по своим делам, но при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что пьеса всего одна и играть её она собирается ровно до тех пор, пока завод не закончится. Санада бы не сильно удивился, если бы обнаружилось, что и у водителя на спине имеется отверстие для ключа. После того, как его всю ночь попеременно то лупили, не прекращая при этом орать, то уговаривали с кофе и сигаретами, организм отчаянно требовал сна, но инстинкт самосохранения не давал забыться, к тому же, каждый подскок машины, едущей по ухабам и рытвинам, сопровождался новыми вспышками головной боли. Разумеется, умение терпеть – это первое, чему учат будущих воинов, но Санада, к своему стыду, так и не проникся в полной мере. Ему категорически не нравилась даже сама мысль о том, чтобы причинять себе лишние страдания. Как минимум, он находил это неумным. Скосив глаза на притихшего немца, пленник с удивлением обнаружил, что тот, видимо, тоже устав от ночного допроса, клюёт носом и вот-вот вырубится. Надежда, уже почти потухшая, вновь завозилась внутри, требуя немедленных действий. С большим трудом дождался, пока, наконец, голова "человека без связей" клюнула вниз, и ... ничего не произошло. "Рыбий глаз" спал, не подозревая о том, что сон этот в его жизни – последний. Когда-то в юности Санаду угораздило вывихнуть большой палец на левой руке во время тренировки в додзё. Тогда сустав вправили, и какое-то время ему пришлось ходить с тугой повязкой, отказавшись от занятий кендо и терпя насмешки приятелей за свою неловкость. Зато теперь хватило пары секунд, чтобы повторить этот трюк, едва не взвыв от боли, и выскользнуть из наручников, приковывавших его к машине. Ещё секунда потребовалась на то, чтобы ударить изо всех сил в висок дрыхнущего сотрудника Абвера и вцепиться в горло водителю. Тот хрипел, но не сдавался, ужом пытаясь вывернуться и не выпустить руль. И всё-таки, дожать его удалось. Через несколько метров машину повело, и она, налетев на очередную неровность, грузно нырнула в кювет, заваливаясь набок. Вот только Санады внутри уже не было – расправившись с водителем, он предпочёл покинуть неуправляемый автомобиль, рискуя свернуть себе шею, и теперь тщетно пытался подняться на ноги. Голова кружилась, а при взгляде на продолжающие вращаться в воздухе колеса, замутило так, что пришлось откатиться, на всякий случай, в сторону, пока не рвануло. Наткнулся на пистолет "рыбьего глаза", валявшийся рядом и подивился тому, что удача решила всё же побаловать его напоследок. Подумал, что надо бы, всё же, осмотреть машину, убедиться, что живых нет. Судя по всему, им повезло меньше... Неожиданно на дороге показался армейский грузовик. Он полз, приближаясь к месту аварии. "Пора уносить ноги!" – решил Санада, и тут грянул взрыв. "Кабутомуши" прощался со своим непутёвым хозяином. Комья земли разлетелись шрапнелью, заставляя вжаться в землю. Краем глаза заметил, как грузовик остановился и из него посыпались серые люди. Два...четыре...восемь... они бежали к нему, на ходу выхватывая оружие. Санада опомнился и припустил к лесу. В ушах гудело и дышать было трудно, но телу приспичило выжить, а потому ноги несли его со скоростью, какой он сам от себя не ожидал. Его заметили, и воздух распорола автоматная очередь. Пули со свистом срезали ветки над головой. К счастью, солдат взял высоковато, и ни одна из них не в силах была остановить беглеца, который уже нырнул в кусты на опушке и останавливаться не собирался. Офицер, оставшийся у машины, прокричал что-то, и восемь человек устремились в лес, растянувшись цепью. Они понятия не имели, кого и зачем ловят, но охота точно намечалась интересная. Переводя дух, Санада притаился за поваленным деревом. Вывороченные из земли корни образовали неплохое укрытие, впрочем, недостаточно надёжное, чтобы переждать облаву. На этот раз они его не возьмут – трофейный "Вальтер" снят с предохранителя... восемь патронов – не так уж много, но ему хватит. Они шли по лесу как на прогулке в летнем лагере – далеко отстав друг от друга и громко перекрикиваясь. Никто не удосужился даже винтовку с плеча снять. Было непохоже, что у них большой опыт ведения боевых действий. "Лучше всего попробовать убрать их по одному и тихо, – подумал Санада, – пистолет оставлю на крайний случай, а то сбегутся на выстрел в кучу и попробуй отбейся тогда..." Оружие, деньги и сигареты: прекрасная была бы добыча, будь он в лучшей форме. А так – самому бы не загреметь... Начать решил с ближнего, совсем молодого парня. Пилотка сдвинута на затылок, из закатанных рукавов куртки торчат незагорелые, несуразно длинные руки... недоразумение ходячее, даже связываться брезгливо… Мальчишка вёл себя чудовищно глупо: с треском ломился через кусты, расчищая себе путь длинным окопным ножом. "Как баран, ей-богу..." – подкрался, зажал рот ладонью, и лезвие легко вошло в тело почти не встречая сопротивления. Оставалось только придержать его, когда падал. Лицо у белобрысого сделалось удивлённое – похоже, он не мог поверить, что его только что так просто убили собственным же оружием. "Ничего личного", – пробормотал бывший резидент, вытирая лезвие о серое сукно. Рукоять удобно лежала в ладони. Отличная сталь с клеймом из трёх латинских букв в круге, и заточен, как положено. "Надо же... для гайдзинов – неожиданно хорошая вещь, – машинально отметил Санада, и двинулся к следующей цели, – жалко, что использовать их обмундирование не получится – немец из меня так себе... да и ботинки мои получше будут." "Раз, два, три, четыре, пять – не ходите в лес гулять... Девять, восемь, семь, шесть – деток волки могут съесть..." – возникла в голове считалка, которую он слышал в детстве от деревенских детей. Не то, чтобы ему хотелось тогда с ними играть, просто отца страшно бесило, когда он удирал из дома, наплевав на занятия. А всё, что злило и раздражало Санаду-старшего, автоматически привлекало младшего, несмотря на неотвратимость наказания. Пороть самурая, хоть и маленького, было недопустимо, поэтому в него попросту летело всё, что под руку подвернётся, а после наследник лишался сладкого на неделю. От тех времён остался лишь тонкий шрам на плече от нефритового пресс-папье да дурацкий стишок... Вооружившись трофейным ножом, он разделался поочерёдно ещё с двумя преследователями. Ничего, что пришлось нападать со спины, зато результат налицо – только ноги из-за кочек торчат. С катаной, конечно, в сто раз проще было бы, но на безрыбье и эта "тыкалка" сойдёт. "Потом ещё назад возвращаться, урожай собирать", – бурчал он про себя, догоняя четвёртого немца, коренастого красномордого типа, который стоял, с интересом разглядывая что-то на высокой сосне. На поляне вплотную было не подойти, пришлось метнуть на удачу – удача не подвела. Усмехнувшись, Санада вытащил нож и побрёл дальше. Пятый заметил тень за спиной слишком поздно, собрался было поднять шум, да не успел. С перерезанным горлом не больно-то покричишь. Еще одного сдёрнул за ногу в овраг, притаившись у края, пока тот озирался в поисках своих товарищей. Они катились по склону вдвоём, вцепившись друг в друга. Санаде повезло оказаться сверху, и вскоре противник затих, захлебнувшись кровью. Последние двое, заподозрив неладное, сошлись и топтались на месте, выкрикивая имена тех, чьи трупы украшали собой пейзаж. Не хватало ещё, чтобы на шум прибежали те, что остались у машины. Чтобы отвлечь внимание, Санада бросил камень в ближайшую ёлку и шмыгнул за дерево поближе к врагам. Дрогнули лапы и сразу же прогремел выстрел. Один из солдат на нервах пальнул в пустоту. В тишине леса звук показался слишком громким, как будто небо раскололось надвое молнией. Второй, разозлившись, с размаху отвесил приятелю затрещину и тоже изготовился на всякий случай. "Ладно, была не была!" – прицелившись, японец нажал на курок, но вместо выстрела услышал лишь звонкий щелчок. То ли двойная подача, то ли ещё какая напасть... Судя по всему, новопреставленный "рыбий глаз" за табельным оружием недоглядел. Медлить было нельзя. На то, чтобы отсоединить магазин и вытряхнуть уткнувшийся патрон, времени не было. Не дожидаясь, пока стрелявший перезарядит винтовку, бросился из-за дерева к ним, сбивая безоружного с ног прямо под выстрел второго солдата, после чего вырвал бесполезное оружие из рук обалдевшего стрелка и треснул его прикладом в висок. Охота закончилась. Тот, кому досталась роль дичи, стоял над последним из загонщиков, не вполне осознавая, что убивать больше некого. Всё же, обычная жизнь его не была связана с таким количеством покойников. Санада всегда предпочитал работать головой, а то, что случилось сегодня, больше походило на полномасштабные военные действия. Пальцы дрожали от напряжения, а глаза на перекошенном грязном лице смотрели, не мигая, как две чёрные дыры. Пока гонялся за немцами – забыл о сломанном ребре, но теперь оно напомнило о себе ноющей болью и одышкой. Несмотря на удачный исход дела и обилие трофеев, доволен он не был. Как-то иначе представлялись ему "ратные подвиги". Одно дело – поединок с искусным, равным по силе противником, и совсем другое – аккуратно и методично истребить восемь человек за двадцать минут. Даже если у него были на то причины, а убитые вовсе не походили на беззащитных ягнят. Одно радовало: за годы бездействия тело не утратило ловкости, а рука – твёрдости. Регулярные тренировки, которые он устраивал себе "на всякий случай", не пропали даром. Теперь у него были небольшие деньги, вполне достаточные, впрочем, чтобы добраться куда-нибудь, шесть пачек сигарет и пять плиток шоколада. Ещё две зажигалки, спички, вода и фляжка с дешёвой граппой. И, конечно, так хорошо себя зарекомендовавший окопный нож. Больше ничего подходящего у охотников за бывшими резидентами не нашлось. Не тащить же с собой винтовку... Он и так был слишком заметным. По иронии судьбы то, что раньше помогало заводить полезные знакомства, теперь делало его отличной мишенью. Затеряться можно было бы только прикинувшись китайцем, коих в Париже было относительно много. Тех слов, что он знал по-китайски, для этого должно хватить. Санада представил себе выражение отцовского лица, случись ему увидеть это, и поморщился. Оставалось решить, что делать дальше – возвращаться в Париж и пережидать бурю в чайна-тауне или попытаться всё-таки покинуть Францию. Пока же необходимо было убраться отсюда по добру, по здорову. Оставшиеся на дороге офицер и водитель наверняка слышали выстрелы и скоро будут здесь. Для начала следовало забиться в какой-нибудь угол и хорошенько выспаться, а уж потом строить планы на будущее. Одно было ясно – в ближайшее время женщинам в этих планах места не найдётся. – Мы проверили – ключи не принадлежат убитой девушке, – держа связку двумя пальцами, как будто она могла, словно крыса, вывернуться и укусить его, комиссар ткнул ключами мне в лицо. – Вы не знаете, случайно, чьи они? Адвокат открыл было рот, чтобы напомнить о моих правах, но я успокоил его жестом. В конце концов, лучше сказать им хоть что-нибудь – всё равно не отцепятся. – Понятия не имею, – алый омамори на столе среди бумаг и ручек притягивал к себе взгляд, казалось, на нём было написано моё имя. – Странно... Нам удалось обнаружить на брелоке ваши пальчики. Отпечаток, правда, смазанный, и тем не менее... – Наверное, дотронулся случайно, когда нашёл... тело, – я долго не мог выдавить из себя это слово. Как будто Рико была жива до тех пор, пока я не согласился с тем, что это не так, произнеся вслух. Разочарованно хмыкнув, комиссар, счёл свои усилия на сегодня достаточными. – Ладно, не хотите говорить – хрен с вами, сами выясним. Там, кроме вас и убитой, наследили ещё как минимум два человека – не такая уж сложная задача. "Какого дьявола Рико взяла эти ключи? Допустим, Эрису забыла их в гримёрке, но зачем нужно было тащиться с ними на склад?" Столько вопросов и ни одного ответа... И никакой возможности выяснить правду. По крайней мере, я их пока не вижу. Комиссар о чём-то совещается с адвокатом и сотрудником посольства. Кажется, они настаивают на том, чтобы меня отпустили. Полицейский упирается – у него нет пока доказательств, и он явно не хочет рисковать своей социально защищённой задницей. Его можно понять. Телефонный звонок прерывает переговоры. Комиссар слушает, поглядывая то на меня, то на посольского, из-за чего я чувствую себя предметом аукционной торговли. Интересно, кто даст за меня больше: заспанный дипломат в очках в золотой оправе или неведомый собеседник комиссара? Оказалось, пришли данные по биллингу, из которых абсолютно ясно следовало, что Рико убивали в тот момент, когда я ехал по бульвару Османн, одновременно вызывая полицию, и не мог находиться в двух местах сразу. "Подпишите вот здесь и здесь и дату поставьте, – подал голос комиссар. – Хорошо. Можете идти. Оставьте ваши координаты, возможно, мне ещё понадобится кое-что уточнить. Господа, – это уже моим соотечественникам, – благодарю за оперативность. Надеюсь, в следующий раз мы встретимся по более весёлому поводу." Мужик из посольства закатил глаза, шутка ему явно не зашла. Вряд ли в этом городе так уж часто убивают наших, да ещё по ночам. Адвокат нетерпеливо барабанил пальцами по столу – небось, его тоже из постели вытащили. Поглядел на меня и кивнул на дверь. Я не мог смириться с мыслью, что вот сейчас пойду домой, а Рико останется здесь. Совсем одна среди людей, которым нет до неё никакого дела. – Я должен сообщить её брату. Больше у неё никого нет. – Этим займётся полиция. Езжайте домой. – Но я должен... – Всё, что вы сейчас "должны" – это вернуться в отель и постараться заснуть. И чтобы я вас больше не видел. Не мешайте нам делать свою работу. Комиссар Бернардье имел все основания гневаться. Сначала ему, вместо ужина, пришлось осматривать тело невесть откуда взявшейся на задрипанном складе японской девчонки, потом у него прямо из-под носа вырвали шикарного подозреваемого, вместе с мотивом, потожировыми и вещдоками. При этом тыкали его, как нашкодившего щенка, носом в "необходимость более тщательного расследования во избежание международного скандала накануне выборов". "Да что они себе позволяют, эти мидовские выскочки, родившиеся с золотыми ложками во рту! И кто такой этот заморыш, что ради него кавалерия прискакала после первого же звонка? Личный собутыльник ихнего императора – не иначе. Тут бы до пенсии дотянуть, не ровен час – в патрульные упекут по такому делу. Оставалась ещё зацепка – найти хозяина, а точнее, хозяйку, ключей. Уж больно изящно выглядела связка. А может, у них там свиданка была назначена, у этих раскосых? Кто их там разберёт, говорят, они ребята с причудами... Он для неё староват, конечно, но всё может быть – вон как убивается мужик, аж почернел весь, даже уходить не хочет. Скользкий он какой-то, непонятный. Не выкинул бы чего..." – с такими мыслями комиссар смотрел в окно на удаляющихся кучкой азиатов. Подозреваемого почти силком усадили в машину. "Ладно, надо ехать домой. С утра пораньше навестим киношников, пока ещё не все в курсе событий. Не забыть бы ещё взять для жены автограф у какой-нибудь знаменитости, чтобы не дулась за ночные вызовы, как сегодня. По-хорошему, конечно, надо было придержать этого Кимуру, чтобы не брехал, но вышло бы себе дороже, а потому – чуток кофе с коньяком на дорожку и баиньки..." – Бернардье потянулся и метким броском отправил испорченный бланк протокола в корзину для бумаг. Люк слушал меня молча, потом вздохнул: – Думаю, завтра мы попробуем без тебя обойтись. Лучшее, что ты можешь сейчас сделать – принять снотворное и проспать как можно дольше. Желательно весь день. – Но... – Так! Не спорь хотя бы сейчас! – отрезал он и отрубился. Телефон Эрису был выключен, а мне сейчас так нужно поговорить с кем-нибудь, пока таблетка не начнёт действовать. Не могу перестать думать о том, что мог бы ехать быстрее, мог бы заметить неладное раньше, мог бы... Наверное, мог бы... Звонок. Чуть телефон не выронил – Санма, слава богу! – Да ты, мелкий, совсем охренел, домой носа не кажешь!? – завопил мой спаситель. – Что за дела – оставили детей холодильник пустой охранять и свалили оба, мне даже выпить не с кем... – Санма, послушай... – Рановато мне ещё вести здоровый образ жизни, тебе не кажется? Я подумал: если скажу ему сейчас о Рико – будет только хуже. Чем он помочь сможет? Лучше пусть просто болтает со мной, как всегда. – Включи скайп, хочу на тебя посмотреть. Наверное, совсем большой стал, детёныш-несмышлёныш? – Извини, давай не сегодня. У меня рожа опухшая – спал плохо, расскажи лучше про Токио, как дома дела? И, пока Санма с хохотом и ужимками пересказывал последние новости, я сидел, закрыв глаза и чувствовал, как становится легче дышать, и вроде уже не так больно. Пусть бы он оказался рядом – мы бы тогда сидели, привалившись спина к спине, и мне было бы не так страшно засыпать... – Малой, ты чего затих, ты живой там? – в голосе на том конце послышались тревожные нотки. – Живой... наверное. Что-то плохо мне. – Надеюсь, это из-за женщины, а не оттого, что ты сожрал лишнего? Если так, то расслабься: они придуманы специально для того, чтобы нам было плохо... с небольшими перерывами на "хорошо". – Да. Ты к девочкам заглядывай, ладно? Тут работы ещё на пару недель, а потом сразу домой. Сидзука приедет за мной. – Надеюсь, – с энтузиазмом заявил Санма. – Давно пора выковырять тебя оттуда. Того и гляди, улитками питаться начнёшь и плесенью от сыра. Я вот всё спросить хотел: француженки, они как? – Нормально. Есть пострашнее, а есть ничего так. В целом отвращения не вызывают. Приятель фыркнул. Судя по всему, он вряд ли поверил, что я не завёл себе хотя бы одну... Санме почему-то удобно считать меня более шустрым, чем есть на самом деле. Видимо, чтобы на моём фоне выглядеть вполне пристойно. Впрочем, на этот раз он прав. Не знаю, как буду смотреть в глаза Дзуки. Я не жалею ни о чём, просто не понимаю, что со всем этим делать... Можно думать всё, что угодно, но я такой же, как все, не лучше и не хуже. Ищу дорогу впотьмах, ошибаюсь, падаю, поднимаюсь, бреду дальше. Хорошо, что есть возможность любить – это придаёт сил, согревает, окрыляет. Я очень боюсь утратить эту способность. А для Рико вообще ничего больше не будет... – Эй, я с кем говорю?! – оказывается, всё это время он вещал о чём-то страшно интересном, а я не слушал. Вскоре мы распрощались. Почувствовав, что собеседника рубит, он пожелал спокойной ночи и побежал по своим сугубо японским делам, которые для меня ещё долго не будут актуальны. Хейзер, без умолку тарахтевший с самого утра, равномерно наполняя павильон сизым туманом, вдруг поперхнулся и затих. Открыв крышку, Жак обнаружил, что самые плохие его опасения подтвердились. Компрессор всё-таки сдох. И как всегда вовремя. Хоть самому суй в рот полпачки сигарет сразу и бегай туда-сюда. Тьерри с Люком теперь его с дерьмом сожрут, как будто это его, Жака, забота – чтобы все эти приблуды исправно работали. Как будто ни реквизиторов, ни координатора спецэффектов вообще не существует в природе. Всё, что не относится к свету, звуку или камерам – как бы "ничьё", а спрашивать будут понятно с кого. Хотя бы на правах друга детства. Бурча про себя всё, что он думает о манере Люка снимать вообще и о текущей ситуации в частности, Жак направился в сторону парковки, надеясь обнаружить в худвагене запасную "машинку" или что-нибудь, что могло бы её заменить. По пути он столкнулся с людьми, явно никакого отношения к кинопроизводству не имеющими. Двое мужиков с интересом разглядывали всё вокруг, крутя головами и возбуждённо переговариваясь. На вопрос, что они тут забыли – ткнули в нос удостоверения. "Полиция – это как раз то, чего нам здесь не хватало", – подумал месье Дюбуа, но проводить пришельцев к начальству не отказался. Люк ждал неприятностей с тех самых пор, как обнаружил у себя под носом любовный треугольник, имеющий все шансы перерасти в скандал с разводами и потасовкой. В том, что рано или поздно у участников этого действа сдадут нервы, он не сомневался. Вопрос был только в том, успеют ли они, всё же, закончить съёмки или рванёт прямо в процессе. Оставалось совсем немного, Люку уже мерещился свет в конце тоннеля с переходом к постпродакшн и рекламной компании... Визит комиссара Бернардье в эту картину не вписывался от слова совсем. И повод для этого визита – тоже. Они уже сталкивались по делу о гибели Виктора. Комиссар в тот раз всю душу из него вытряс. Счастье, что папаше Леду удалось всё замять. У Люка тогда ещё сложилось впечатление, что месье продюсер каким-то боком замешан во всём этом, но выяснять он благоразумно не стал. Съёмки удалось продолжить, и на том спасибо. Нынешнее убийство гримёрши никак не укладывалось в многострадальной режиссёрской голове. На кой ляд малахольной девице занадобилось тащиться к Северному вокзалу вместо того, чтобы спокойно пойти после работы домой? Какое отношение к этому имеет Лиз? Представить её, наносящей японке несколько ножевых ударов подряд, было просто невозможно. Ладно бы ещё просто кому-нибудь в торец засветить или случайно сбить машиной – это она, наверное, могла бы, но хладнокровно зарезать? Вряд ли. То, что рано или поздно Бернардье докопается, чьи это ключи – к бабке не ходи. Люк видел, как она цепляла к ним ярко-красный амулет, привезённый Таком. Ещё пошутил тогда, что японским богам туговато придётся, выполняя её многочисленные французские желания. Он представил, как будет происходить "задержание", когда Элизабет появится на площадке, и во рту стало сухо и шершаво, а в животе тоскливо заныло. В этот момент за спиной полицейских возник вернувшийся с дым-машиной Жак и тоже уставился на ключи. Зрачки его расширились, а нос заострился, казалось, он сейчас упадёт плашмя, как стоял. Но через секунду, словно переключатель щёлкнул внутри – Жак протянул руку к связке и ровным голосом спросил: "Откуда у вас мои ключи? Я их обыскался…"