Le cinéma français

Глава VIII Больше всего на свете я ненавижу тот фонарь. Я уже изучил его во всех подробностях. Некогда покрытый голубой краской плафон изъеден ржавчиной. За треснувшим стеклом – лампа, которую постоянно замыкает, и тогда на краткий миг наступает спасительная темнота. Но тусклый сероватый свет вспыхивает снова и снова, возвращая меня туда, где я нашёл Рико. Стоит лишь закрыть глаза, и я опять вижу фонарь и освещённый пятачок асфальта под ним. Теперь для меня существует только один сон, зато вижу я его постоянно. Здесь пусто и холодно, а ещё очень тихо. Я пробовал кричать и свистеть – ничего. Если пойти от фонаря прочь в темноту – через какое-то время вновь возвращаешься к исходной точке. Каждый раз я пытаюсь разглядеть хоть что-нибудь за пределами светового пятна, в котором стою – мне всё кажется, что там кто-то есть. И этот кто-то смотрит на меня оттуда. А ещё в голове звучит голос Рико, он шепчет: "Помоги мне... пожалуйста, помоги..." И этот шёпот изнутри моей черепной коробки гораздо страшнее ватной тишины снаружи. Я пытаюсь не засыпать как можно дольше, лезу в интернет, оттягиваю момент очередной встречи с фонарём, но в какой-то момент глаза закрываются сами собой, и всё повторяется с начала. Лишь однажды я увидел кое-что ещё – позавчера на границе света и тьмы мне почудился едва различимый силуэт. Кто-то лежал навзничь, раскинув руки. Кто-то совсем небольшой и худенький – тело почти сливалось с поверхностью земли. Решив, что это Рико, я двинулся в ту сторону, но замер, не дойдя – разглядел длинные тёмные волосы, разметавшиеся вокруг головы. Мицу... Моя Мицу. Внезапно лицо повернулось ко мне, чужие глаза уставились куда-то мимо, не узнавая. Не моя девочка... Проснулся от собственного крика. Я сидел на кровати и орал, срывая горло. В ту ночь больше не ложился – ещё раз увидеть это я бы просто не смог. "Милен, оторви задницу от стула и сбегай за кофе. Не мне – вон человек мается, того и гляди загнётся, а нам тут несчастные случаи на производстве не нужны. Страховая не оценит", – Люк кивнул на свою "главную мужскую роль". Кимура устроился на ящике с реквизитом в уголке, вытянув ноги и надвинув шляпу на нос. В последнее время выглядел он неважно, и Люка это начинало слегка беспокоить, хотя, с другой стороны, такое его состояние было режиссёру даже на руку. Смотрится очень правдоподобно. Тощий, подавленный и невыспавшийся, при том, что на площадке пытается отрабатывать на сто двадцать процентов. Бессон пытался выяснить, что происходит сейчас внутри этого непонятного человека – безрезультатно. Отрезал: "Я в порядке". И ушёл. Лиз тоже не в курсе, или делает вид. С тех пор, как убили мадемуазель Сакаи, они оба в постоянном напряжении, и что с этим делать пока не ясно. Зато диалоги у них выходят просто замечательные. Ровно столько нерва, сколько требуется. Люк уже приспособился к новой концовке своего сценария, временами его даже удивляло, как это он сам до такого не додумался, хотя видеть, как твой тщательно придуманный и выстроенный фильм понемногу превращается в чёрт-те что, было довольно обидно. "И всё же эта чумовая парочка укатала меня. Зарекался же брать на работу друзей. Теперь к этому правилу надо добавить ещё два: ни за что на свете не связываться с японцами, и ни в коем случае не давать актёрам читать сценарий до съёмок", – думал Бессон, наблюдая, как Милен чуть ли не с ложечки кормит Кимуру завтраком. Она умудрилась запихнуть в него не только кофе с молоком, но и омлет со шпинатом и большую гренку с сахарной пудрой. Милен питает к этому типу исключительно нежные чувства и заботится о страдальце, как может, а он, в свою очередь, покорно принимает знаки внимания, не прекращая при этом страдать. "Если вдруг для меня наступят чёрные дни – буду выносить окружающим мозги с таким же достоинством, – Люк поскрёб подбородок и нажал кнопку рации. – Камера А, сцена в "Святой Ольге" – приготовиться!" Вокруг никого и ворота опечатаны полицией. Можно подумать, никто не появлялся здесь в ближайшие лет сто, если не больше. Вот уже полчаса, как я сижу в машине напротив, созерцая средних размеров паука, карабкающегося по своей сетке на соседней изгороди, и безуспешно пытаюсь придумать хоть что-нибудь, что могло бы помочь в моём деле. Комиссар, правда, запретил мне соваться, но вряд ли он узнает. Похоже, кроме меня этим вообще никто не занимается. Зато я езжу сюда почти каждый день. Брожу вокруг склада, присматриваюсь, но ничего больше здесь не происходит, да и людей за эти несколько дней я пока не видел. Паук, тем временем, решил, что улова сегодня не будет и полез выше, забавно взбрыкивая коленками. Я невольно посмотрел ему вслед и вдруг упёрся взглядом в блестящий чёрный глазок камеры. Она была расположена в тени веток разросшегося куста, поэтому я и не заметил её сразу, когда изучал местность. Прошёл вдоль решётчатой изгороди и нашёл ещё одну на столбе в глубине охраняемой территории. Судя по всему, там было какое-то заброшенное производство. Будет огромной удачей, если эти камеры работают и на них засветились те, кто бывал на складе, где погибла Рико. Но записи, даже если они есть, покажут только полиции, а мне почему-то кажется, что они не станут их запрашивать. "Я понимаю, месье Кимура, что вам не терпится выяснить правду, но настоятельно прошу вас воздержаться от каких-либо действий, если вы не хотите опять загреметь в каталажку. Разумеется, мы в курсе насчёт камер. Запрос отправлен. Нет, я не знаю, когда придёт ответ. Да, я буду смотреть как следует. Спасибо, ваша помощь не нужна. Послушайте... Да идите вы!.." – комиссар Бернардье раздражённо швырнул трубку на стол и стал внимательно рассматривать потолок в своём кабинете. Чёртов японец достал его со своими камерами. Как будто у него есть свободные люди, чтобы отсматривать гигабайты записей, на которых всё равно ничего не разглядеть! Даже если он прав – пусть катится в свою Японию и там советы даёт, а здесь его, комиссара Бернардье, земля, и он никому не позволит портить своё расследование. В следственном изоляторе, по традиции именуемом "арестным домом", Люк оказался впервые и с интересом осматривал всё вокруг, изучая на всякий случай детали. Они пришли сюда вместе с адвокатом, отлично проявившим себя во время последнего развода, чтобы посмотреть на старого идиота по имени Жак Дюбуа и постараться как-нибудь ему помочь. – Что ты творишь? Это вообще можно хоть как-то объяснить? – собственно, на его месте Люк, возможно, поступил бы так же, но в воспитательных целях следовало дать понять этому породистому ослу, как оно выглядит со стороны. – Пузырь, угомонись! Во-первых, мне в тюрьме легче будет, чем ей. Она там вообще не протянет. Во-вторых, мы сейчас не можем себе позволить всё бросить. Без меня фильм можно закончить, а без Лиз ничего не получится. Ты же не собираешься отказываться от идеи снять свой персональный "Титаник"? Когда успокоишься, то поймёшь, что это единственный возможный вариант. Опять же, представь заголовки: "Звезда нового фильма Бессона арестована за убийство"… тебе оно надо? – Зря иронизируешь. Что ни говори – Так здорово придумал. Перемонтировать погоню, доснять чуток рукопашки и изменить финал. И зрители утонут в соплях. – А корабль? – Нарисуем. И не говори мне про деньги. В крайнем случае – продадим тебя, дурня, в рабство. А крупные планы с Лиз отснимем в павильоне в последнюю очередь. – Сам ты дурень. Для этого она должна быть снаружи. – Пожалуйста, господа, – начал было адвокат, но тут с обеих сторон на него зыркнули так, что бедняга умолк и слился с пейзажем, решив не вмешиваться больше в творческий процесс. – Так что, прав я? – спокойно вопросил Жак, колупая ногтём стол перед собой. – Угу, – хмуро согласился Люк. – Но хватит о работе, мы здесь по другому поводу... Скажи мне одну вещь – ты правда веришь, что Лиз не смогла бы убить человека? – При определённых обстоятельствах любой человек смог бы, но наверняка в тот день её там попросту не было. – И я думаю, тебе известно, почему. Она спит с ним, Жаки, и ты это знаешь, и я это знаю. Все это знают. Спорим – у неё есть алиби. Тогда какого чёрта ты делаешь здесь? Первый раз в жизни я вижу рогатого осла. Твой хвалёный предок сейчас в гробу вертится, как пропеллер. Я делаю всё, чтобы вытащить тебя отсюда, помоги же мне! – Предка оставь в покое, – устало произнёс Жак, – ты пришёл сюда оскорблять меня? Мне это не интересно. Как бы то ни было, я не желаю, чтобы из нашей жизни сделали материал для газетной статьи. И давай мы как-нибудь сами разберёмся с рогами и пропеллерами. Офицер! Отведите меня обратно в камеру, господа уже уходят. Выйдя за дверь, посетители наткнулись на комиссара Бернардье, с невозмутимым видом подпиравшего стенку в коридоре. Адвокат лишь глаза закатил, да руками развёл. – Ну как, комиссар, услышали всё, что хотели? Я старался, как мог. Осталось только подтвердить алиби мадам Дюбуа-Леру, и наш упрямый друг перестанет врать. Напрягите ваших людей, пусть пороют. Если не выйдет – я приведу к вам мадам за ручку, но лучше обойтись без её участия, это сильно навредит творческому процессу, ну, вы понимаете... – Думаю, этого не потребуется. Меньше всего я хотел бы причинить вам беспокойство. Мне шумиха тоже ни к чему, у меня пенсия на носу, а с вами хлопот не оберёшься. – Вот именно... я рад, что мы друг друга так хорошо понимаем, – осклабился Люк, – увидимся в Сен-Валери. Вы же не продали ещё свой катер? Отличная посудина! – Да ни за что. Вот выйду на пенсию – займусь рыбалкой по-настоящему... И, раскланявшись, обе заинтересованные стороны удалились по своим делам. Город внизу затихает, готовясь ко сну. Не видно голубей, пасущихся у скамеек в сквере в надежде на крошки от детского печенья, стихли гудки машин. Лишь небо, постепенно темнеющее настолько, что сквозь него проступают далёкие звезды, да горбатые серые спины крыш. Сидя на своей террасе в гостиничном номере, я смотрел, как летний ночной ветер уносит сизые лохмотья сигаретного дыма и перебирал в голове различные варианты развития событий. Если не получится сделать хоть что-нибудь, я так долго не продержусь... Интересно, как быстро может спятить человек, которого мучают кошмары? В моём единственном сне происходят изменения – теперь я каждую ночь наблюдаю смерть незнакомых детей во всех подробностях. Начинается каждый раз одинаково – с серого бетона стены, к которой приближается Кокоми. – Мицу... Мицу, ты где? – зовёт она тихим дрожащим голосом. И идёт в приоткрытые ворота. Уже поздно, вокруг темно и ни души. Я чувствую, её страх и смятение, но помочь ничем не могу. Иногда Кокоми совсем маленькая, а иногда – такая, как сейчас. Я смотрю на всё её глазами и вижу доски, и чёртов фонарь, и Мицу в дальнем углу. Бегу вместе с ней, и в тот момент, когда свет фонаря остаётся позади – внезапно понимаю, что это не мои дети. И даже не всегда японские, а однажды и вовсе Кокоми оказалась рыжей. В этом сне они всегда умирают – в последний раз я видел, как две маленькие фигурки исчезли в пламени взрыва. Дети во сне кричат и стонут, но на самом деле это мой голос. Детали от раза к разу меняются, но конец всегда один и тот же – просыпаюсь в холодном поту от собственных воплей и боли в груди. И не важно, что это всего лишь сон, страшно-то мне по-настоящему. Хорошо ещё, что соседний номер никем не занят... А ещё я боюсь за Эрису. Меня не было, когда арестовали Жака, но и без того понятно, кого он выгораживает. Я не верю, что она тут замешана, но полиция так уцепилась за эти ключи – им любой подозреваемый сгодится. Жака они не смогут долго держать, у них нет ничего, кроме его слов, и тогда... не знаю, где она была в тот вечер. Сам виноват – почему не поехал к ней? Почему не уследил за Рико? Будь это в Токио, всё было бы по-другому. Да ничего такого и не случилось бы. Эрису не хочет меня видеть, она вообще никого не хочет видеть, и это можно понять. Нам осталось доснять последние несколько сцен в павильоне, но работать стало почти невозможно. Народ на площадке теперь думает про неё всякие ужасы. Вслух не говорят, конечно, но напряжение висит в воздухе. Эрису держится из последних сил, видно, каким усилием даётся ей каждый дубль, а после исчезает так быстро, что я не успеваю застать её в гримёрке. Не могу я потерять и её тоже. Надо что-то придумать, пока не стало слишком поздно... Стук в дверь... даже не стук, а как будто кто-то скребётся. Моя Эрису стоит на пороге, глядя на меня с тревогой и болью. Втащил её внутрь и обнял, вцепился изо всех сил, чтобы не сбежала снова. У неё прохладные щёки и подозрительно блестят глаза. Целую их, словно это может всё исправить. Она не двигается, не пытается высвободиться, просто смотрит на меня и молчит. – Эрису, пойдём, я налью тебе чего-нибудь... совсем холодная... так нельзя, – нарушаю я тишину и тяну её в гостиную на диван. Сунул в руки бокал с коньяком, зашуршал обёрткой от шоколада, разламывая на кусочки. Она сделала глоток, другой и тихонько вздохнула. – Так, почему мне никто не верит? Даже мой муж пошёл сдаваться в полной уверенности, что это я убила девочку. – Неправда. – Почему? – Потому, что это невозможно. Ты говоришь странные вещи. Все знают, что ты ни при чём. И Жак, и Люк, и ребята. Все. Жак просто не хочет, чтобы тебя это коснулось хоть как-нибудь, и он прав. – Но почему? – Я не знаю, Эрису... иногда мне кажется, что на моих руках до сих пор кровь Рико. На одежде, под ногтями. Всё время думаю о ней. Не могу не думать... Заметив, что у него дрожат пальцы, Лиз сжала их у себя в ладошках. Поднесла к губам, согревая. Так вдруг всхлипнул и вырвался, а потом, словно передумав, прижался к ней снова, спрятав лицо на груди. И заговорил быстро, сквозь слёзы, иногда переходя на японский и не замечая этого. Он рассказывал ей обо всём – как просила о помощи Рико, и он поехал и нашёл её, как теперь видит свой страшный сон по ночам и ничего не может с этим поделать. Как боится, что не сможет выяснить, что произошло на том складе, и убийца не будет наказан. Лиз слушала, не перебивая, зарывшись носом в жёсткие волосы на макушке и обхватив Така обеими руками. Она могла бы сказать, что всё пройдёт и со временем обязательно станет легче. Что дело даже не в том, чтобы найти убийцу, просто надо подождать, и страшные сны уйдут в небытие... Но это всего лишь слова, а верит он в то, во что верит он сам. И от её слов станет только хуже, и тогда она окончательно потеряет его. Надо просто быть рядом и попытаться понять, можно ли как-то помочь. Наконец, Так умолк, уткнулся в неё носом, закрыв глаза. Он дышал тяжело и хрипло, будто за ним гнались от самого Северного вокзала. Лиз заставила его лечь, накрыла пледом и сидела рядышком, положив на лоб руку. Она не знала, много ли времени утекло, но рука её незаметно переместилась под щёку спящего, а потом и сама она незаметно задремала, откинувшись на мягкую спинку дивана. Похоже, здесь снова шёл дождь. Возможно, он просто не прекращался с тех пор, во всяком случае, лужи на дорожках по-прежнему были, и с листьев гортензий капало, совсем как тогда. Лиз вышла на террасу и огляделась в поисках загадочной хозяйки старинного дома, но никого не увидела. Не было и подушек, яркими пятнами выделявшихся на чёрных досках пола. Теперь он был гладким, в лакированной поверхности отражалась зелень садовых деревьев. Внезапно откуда-то дохнуло сквозняком, и к шуму дождя добавились звуки осторожных шагов и шуршание шёлка. Женщина в кимоно цвета предрассветного неба возникла в дверном проёме из ниоткуда, просто сгустилась из воздуха, как облачко. Сейчас её волосы были убраны в длинный хвост, перевязанный серебристой узорчатой тесьмой. Такая же украшала парчовый пояс, стягивавший тонкую талию. – Вы пришли снова... – не то спросила, не то ответила сама себе хозяйка странного места, – вам что-нибудь нужно? – Не мне, – покачала головой Лиз. – Одному человеку... ему очень плохо. – Да, – опять не то спросила, не то согласилась женщина. – Он сам виноват. – Я очень хочу помочь ему справиться с бедой, но не знаю, как. Хрупкая японка кивнула, с любопытством разглядывая гостью. – Я знаю. Ему нетрудно помочь... – Вы могли бы? – Несомненно. Взгляните, на этот веер… Прекрасная работа, – она достала из рукава белую палочку. Взмах – и с тихим хлопком палочка раскрылась веером мерцающего жемчужного оттенка с росписью из множества красных кудрявых цветов на тонких стеблях. Цветы облетали, устилая лепестками всё кругом. Хлопок – и веер сложился изящным жестом маленькой руки. – Хиганбана, – сказала женщина так, будто бы это всё объясняло. – Сейчас я взмахну им, и он всё забудет. – Что означает, "всё"? – У этого слова только одно значение. – Получается, он забудет и меня... – хозяйка пожала плечами и замерла, словно ожидая решения просительницы. Лиз стало страшно. "Всё" – это ведь не только о ней, это значит, он и детей своих не вспомнит, которых любит до безумия, и вообще... – Нет, прошу вас, не надо! Не раскрывайте веер, умоляю, пощадите его! Не надо! Он справится. Я верю, он сможет, он сам найдёт выход! – ещё немного, и Лиз вцепилась бы в поднятую руку, лишь бы не дать вееру раскрыться, осыпая кроваво-красные лепестки. – Тогда вы помогите ему, – японка спрятала белую палочку в складках рукава. – Я? Разве я могу? – Сможете. Не надо недооценивать свои силы… Но довольно, – женщина в кимоно повернулась, давая понять, что разговор окончен, сделала пару шажков... и растаяла. Очнувшись, Элизабет с удивлением оглядела гостиничный номер, не понимая, как она тут очутилась, и куда пропала хозяйка дома в саду вместе со своим волшебным веером. Разумеется, вокруг всё выглядело так же, как и в тот момент, когда она заснула. Так спал, дыша тихо и ровно. Осторожно высвободив руку из-под его головы, Лиз на цыпочках скользнула к двери и неслышно закрыла её за собой. Ни к чему, чтобы он вспоминал о том, как плохо ему было вчера. Проснулся впервые за последние дни без крика. Я вновь увидел Рико, на этот раз она просто сидела под фонарём с закрытыми глазами, обхватив руками колени. Пока я со страхом ждал, что будет дальше, сон сам собой закончился, оставив смутное ощущение грусти и беспокойства. Эрису ушла. Может, не хотела продолжения вчерашнего разговора, а может, у неё просто дела с утра. Я почувствовал, будто что-то сломалось. Отсюда наши счастливые дни казались чем-то очень далёким, почти неразличимым. К чёрту такую жизнь, если надо бояться и постоянно оглядываться! Я не отдам ни единой секунды, буду цепляться за них, что бы не случилось. Мне очень надо вернуть всё на место, исправить, спасти любимую и выручить Жака. Найти бы кого-нибудь, кто знает, как тут дела делаются, но у меня нет знакомых в местных органах правопорядка, хотя... – Это нужно тебе или французам? – Французам. Они ни в чём не виноваты, – синяя обивка дивана уже намозолила глаз, но оторвать от неё взгляд никак не получалось – тогда придётся смотреть на хозяина кабинета в доме на улице Монкальм, а мне почему-то неловко делать это. Он удивился моему звонку, но позволил прийти и даже был рад. Пенял мне, что столько времени в Париже, а до сих пор не зашёл в гости. Мы не виделись с тех пор, как были с Гийомом у него на свадьбе лет пять назад. Я познакомил их после того, как выкарабкался из той передряги – в конце концов, оба они приложили руку к тому, что я до сих пор жив... – Извини, ничем помочь не смогу. Я с местными не горю связываться. Сами-то они никому помогать не рвутся – сто раз проверено. Он сидел с окаменевшим лицом, глядя прямо перед собой чёрными щёлочками глаз. Потом, видимо, решив для себя что-то, медленно опустился на колени и, упёрся скрюченными пальцами в пол, низко склонив голову. – Ну ладно... будет тебе... кончай поклоны бить, ну в самом-то деле, что ты как маленький, – от смущения Лёха не знал, что и сделать, чтобы прекратить весь этот балаган. – Харэкусэй... это мне нужно... мне. Онегай... – голос прозвучал хрипло и столько в нём было отчаяния, что Лёха тут же пожалел, что не согласился сразу, и заставил его просить за этих людей таким образом. – Онегай! – судя по всему, Кимура собирался сидеть тут до победного. Попытки его поднять успехом не увенчались. Поэтому, не найдя другого решения проблемы, он просто уселся рядом и обнял японца. – Дурак ты... устроил тут челобития. Мог бы просто сказать "пожалуйста", – произнёс он по-русски, а потом добавил, – окей, сделаю, что смогу. Когда русский шлёпнулся рядом со мной на пол и полез обниматься, у меня челюсть отвисла. Это уж вообще за гранью! Что он делает? Оказалось – соглашается. Наверное, это какая-то их традиция, не самая плохая, кстати. Я сразу почувствовал себя лучше, никакого унижения и безысходности – просто нам удобнее договариваться обо всём, сидя на полу... Услышав мой рассказ, он кивнул и спросил только: "Эта... как её – твоя женщина, что ли?" Теперь кивнул я. "Это меняет дело", – он попросил подождать и ушёл куда-то, оставив меня наедине с бутылкой воды. Только открыв её я понял, как хочу пить. Внутри всё пересохло, как будто неделю по пустыне бродил. Лёха возвращался к себе в кабинет в раздумьях. "И как его угораздило связаться с замужней женщиной, у которой, к тому же, есть все шансы оказаться убийцей? Мотив железобетонный, возможности тоже были. Алиби нет. То, что муж взял вину на себя, пытаясь её отмазать – вполне очевидно. Но Кимура… Он-то здесь каким местом? Придётся поднять все связи, чтобы выяснить подробности расследования. Хорошо бы ещё на труп взглянуть и вещдоки..." Выходка приятеля несколько потрясла его. Уж насколько высокомерно и бесстрастно он вёл себя на барже, а сегодня... просто слов нет. Надо бы глянуть на ту, вокруг которой такие страсти кипят. И чего неймётся человеку, у него такая жена – и на тебе! – Это же моя машина, – завопил Кимура прямо над ухом, указывая на экран. – Смотри, вон стикер арендной конторы на заднем стекле... хотя, стой – номер другой совсем. А вон и такси, на котором приехала Рико. Не понимаю... На этот раз встретились у Тагирова дома, чтобы не вызвать ненужных расспросов. Начальство отнеслось к идее "немного помочь криминальной полиции" без энтузиазма, поэтому Лёха взял на себя труды по изъятию записей с камер, обнаруженных Таком, в порядке личной инициативы. – А чего тут "не понимать"? Это значит, что первым на склад приехал кто-то из ваших. Так растерянно посмотрел на друга. Вид у него был затравленный. – Она думала, что едет за мной, Харэкусэй, понимаешь? Она ошиблась машиной. Получается, я знаю убийцу... – Не обязательно. Скорее всего, девочка просто увидела случайно то, что не предназначалось для чужих глаз. Её обнаружили и убрали. Кимура дёрнулся от этих слов, как будто током ударило. Между тем на мониторе показался ещё один белый седан с наклейкой сзади. Всё встало на свои места, только вот Таку от этого не полегчало. Они пересматривали записи с обеих камер снова и снова, но нигде не было и намёка на присутствие убийцы. Приехавший в первой машине на эту роль не очень-то подходил. Человек был явно не молод, к тому же довольно сильно хромал, а тело Рико выглядело так, как будто на неё напал саблезубый тигр. Наконец, на шестой или седьмой раз им повезло заметить почти неразличимую тень, рядом с воротами. В тот же момент мимо проехал грузовик, заслоняя собой картинку и понять, как выглядел пришедший, так и не удалось. Существовала только одна зацепка: в свете автомобильных фар на груди у него что-то ярко блеснуло. Пожилой уехал почти сразу, до прибытия Така – две одинаковые машины разминулись буквально на минуту. Номеров было не разобрать, но Лёха рассчитывал найти и другие камеры по пути следования белого седана, где картинка, возможно, окажется лучше. Второй из ворот так и не вышел: вероятно, существовал ещё один выход, который они не смогли найти, или он просто перелез через забор. Назавтра предстояло пересмотреть более ранние записи, которые Лёха запросил только что. Файлов было много, а вероятность того, что "блестящий" попадёт в поле зрения ещё раз – крайне мала, но другого варианта найти его всё равно пока не было. Главным же результатом проделанной работы было то, что Эрису на складе не появлялась. Если, к тому же, удастся доказать, что она была где-то ещё – то твёрдое алиби для мадам Дюбуа-Леру у них в кармане. По мере развития событий дело становилось всё интереснее. Чутьё подсказывало, что им случайно удалось зацепить чьи-то весьма недешёвые интересы, ради которых походя убивают случайных свидетелей. "Чем же их так напугала эта бедняжка, что её замочили на месте? – думал Алексей, нашаривая пустую флешку в ящике стола. – Она же и по-французски почти не говорила, что она там понять могла... Может быть, узнала человека на белом седане, раз он имеет какое-то отношение к съёмкам?" Ещё ему ужасно любопытно было бы поглазеть на подружку Така живьём. На фотках в сети она ничего такая, симпатичная… Пожалуй, стоит с ней встретиться и разузнать всё об этой славной компании, арендующей так много похожих автомобилей. Вроде бы, она там всех должна знать… Слава богу, хоть здесь всё разрешилось. "Самураю" уже и так забот хватило – только что по потолку не бегает, чтобы её выручить. Да и муж её, тоже, не долго колебался... Интересно, он в курсе? "Чудные они, киношники эти – всё не как у людей. А Так, поди, почудней всех будет, но человечище! – каждый раз при мыслях о друге у советника по вопросам организованной преступности рот сам собой расплывался в улыбке. – Жалко, что так поздно увиделись. Да ещё по такому поводу... Знал бы, что он в Париже – "погудели" бы как следует. Вечно эти японские церемонии – неудобно ему было, видишь ли, придурку! Ничего, сейчас поймаем злодея по-быстрому – глядишь, ещё и гульнём..." В прошлый раз его воспоминания закончились на том моменте, когда пришедший с Таком на мальчишник Гийом Мартен решил, что ему необходимо станцевать танец живота с девчонками прямо на сцене в ночном клубе. Ему, естественно, не разрешили, и он, разумеется, понял это не сразу. Пришлось принять участие в дискуссии. Только когда охрана выносила их горизонтально, на глазах у изумлённого "самурая", который ходил за пивом, Лёха вдруг задался извечным русским вопросом: "А на хрена?.." Ответа он тогда так и не нашёл по той простой причине, что заснул прямо на том газоне, куда его бережно положили секьюрити. Таку стоило большого труда привести его к свадьбе в божеский вид. Хорошо хоть, он в курсе, как синяки шпаклевать – даже невеста ничего не заметила. – Мадам Дюбуа... как мило с вашей стороны посетить нашу скромную обитель. Однако, это напрасная трата времени, вынужден вас разочаровать, подробности вашей личной жизни следствию уже не интересны, – комиссар с издёвкой развёл руками. Ему явно не терпелось выпроводить гостью из своего кабинета как можно скорее. Лиз недоверчиво посмотрела на него. Ей стоило огромного труда прийти сюда, превозмогая страх, но продолжать прятаться и заставлять мужа лгать было невыносимо. А Так просто физически не сможет любить её такую… С тех пор, как это случилось, они не были вместе. Смерть Рико разом стёрла всё, что было ей дорого. Он может сколько угодно твердить, что никто не считает её убийцей – о былом доверии не может быть и речи. Тот факт, что Лиз ночевала в студии, не обеспечивал ей алиби, ведь она приехала туда позже, чем было совершено преступление, а по дороге ей никто не встретился. Но оказалось, кое кто её всё же заметил. На автоматической заправке, куда она заехала по пути, камера была направлена так, что ни лица, ни номера не разглядеть, но зато там прекрасно была видна ещё одна машина, у которой на лобовом стекле красовался новенький видеорегистратор. Он-то и снял Элизабет, бегающую вокруг автомобиля за много километров от места преступления. "И нашёл все эти замечательные вещи не кто-нибудь, а месье Кимура собственной персоной. Удивительное совпадение, вы не находите?" Комиссар ехидно посмотрел на Лиз и продолжил: "А, кстати, срок задержания вашего героического супруга истекает... – он посмотрел на часы и кивнул, – через два часа. Так что вы вполне можете рассчитывать на счастливое воссоединение. Простите, мне некогда, дела, знаете ли... желаю здравствовать". И он исчез за дверью прежде, чем Элизабет успела открыть рот. Стеклянные двери с горизонтальными синими полосами разъехались, выпуская наружу хмурого и небритого потомка крестоносцев. Он посмотрел по сторонам, потом на небо и поскрёб за ухом. Выглядело так, будто человек на противоположном тротуаре никак не мог решить, куда бы пойти сначала. Лиз, в ожидании светофора, смотрела на мужа и пыталась подобрать слова. Загорелся зелёный, и Жак неспешно направился в её сторону. Она помахала рукой, и он вдруг замер прямо посреди дороги. На него тут же наткнулась идущая следом женщина с телефоном и начала громко возмущаться. Нерешительно улыбнувшись, он снова двинулся вперёд. – Привет, – сказала Элизабет, поскольку остальные слова так и не нашлись. – Чика в порядке, я приезжала гулять. Он кивнул. – Вернёшься домой? – спросил осторожно, глядя куда-то поверх её головы. – Не знаю... мне надо понять, что происходит. До тех пор поживу на озере. – Тогда остальное не имеет смысла, – он развернулся и пошёл к метро. И тут Лиз заплакала. Мимо, огибая её, шли люди по своим делам, а она стояла и рыдала в три ручья, не имея ни сил, ни желания прекращать. За всю свою жизнь она не ревела столько, сколько за эти несколько месяцев. Никогда прежде она не чувствовала себя такой потерянной и одинокой. И ведь было понятно с самого начала, чем всё закончится, но, видно, такие уж существа люди – не могут отказать себе в удовольствии надеяться до самого конца. Тощая рыжая кошка перешла через дорогу и уселась неподалёку на солнышке, с интересом разглядывая незнакомую женщину, тщательно размазывающую по щекам тушь кончиком пальца в попытке сохранить хоть сколько-нибудь достойный вид. Женщина тоже посмотрела на кошку и усмехнулась: "Ничего... Знаешь, всё образуется так или иначе, просто будем жить дальше. Что скажешь?" Кошка ничего не сказала. У неё и своих проблем было достаточно, чтобы ещё в человеческие вникать... Она вытянула заднюю лапку и принялась вылизывать её, всем своим видом выражая безразличие к происходящему. "Да что у них там такое? Как вообще можно второй день не отвечать на звонки? В голове не укладывается..." – хотя, справедливости ради, надо признать, что и сам я в последний раз звонил ей довольно давно. Не могу сейчас ни с кем говорить о том, что случилось... Дзуки не Санма – сразу поймёт, что у меня не всё в порядке. Ещё и по лбу схлопотал вчера на площадке – вот что значит недосып. Парни аж обалдели, когда я не смог увернуться от падающего штатива. Снотворное совсем не помогает – вчера под фонарём лежали чьи-то тела в чёрных пластиковых мешках, и я искал среди них Рико. Происходить может что угодно, но место действия неизменно. Может, попробовать напиться? Хотя вряд ли это поможет. Пока я не найду эту скотину, мне вообще вряд ли что-нибудь поможет – почему-то я в этом уверен. Отчаявшись дозвониться жене, набираю Миюки. Она берёт трубку сразу же, будто ждала звонка. Бодрый голос произносит слова приветствия, какие-то дежурные фразы, я отвечаю в том же духе, потом набираюсь наглости спросить, куда делась моя половина? Пауза... слышно, как она сопит и шуршит чем-то бумажным. "Её нет. Она чемодан покупает." Утром они с Джо собирали вещи, и оказалось, что у серого чемодана отваливается колесо. Пришлось срочно тащиться на Родос потому, что здесь, на Сими, сложно купить нормальный чемодан. Видимо, почувствовав моё изумление, Миюки тараторит что-то про погоду и как ей жаль расставаться с Сидзукой... – А... она ко мне летит, да? Я не понял... – Не совсем. Видишь ли, она возвращается в Токио уладить кой-какие дела, разве она не сказала тебе? – в голосе Миюки слышится сожаление и неловкость оттого, что именно ей приходится говорить мне такие вещи. – Нет, я второй день пытаюсь до неё дозвониться, – хорошо, что мы разговариваем не по скайпу и она не может видеть моего лица. Видок, наверное, тот ещё. В принципе, мне уже всё равно, куда именно летит Дзуки со своим ненаглядным Джо – в Токио или в Лос-Анджелес. Главное, что мне она о своём решении сообщить не удосужилась. Видимо, результат её душевных терзаний я получу в конверте, сложенным втрое с оттиском ханко в правом углу. Нормально... Я сидел на диване, глядя в одну точку и теребя ухо. Не прошло и пяти минут, как ухо распухло и защипало, а небольшая акварель на стене, которую я сверлил взглядом, грохнулась на пол, сорвавшись с крючка. Подскочил от неожиданности и пошёл собирать осколки. Мой собственный, такой прочный, тщательно обустроенный, мир таял на глазах, как кусок масла на сковородке. Можно сколько угодно планировать будущее, обсуждать проекты, подписывать контракты – и всё это не будет иметь никакого значения потому, что в один прекрасный момент тебе сказали... "Стоп. А что, собственно, мне такого сказали? Что Дзуки нужен новый чемодан", – чтобы собрать мозги в кучу не нашёл ничего лучше, чем приложиться как следует головой о косяк... Мысли сразу перестали скакать и поползли стройными рядами. Даже если этот бред окажется правдой, надо попытаться выяснить всё сейчас. В конце концов, навалять от души неведомому Джо, схватить её за руку и тащить в правильном направлении, по пути объясняя, что взрослые люди обычно обсуждают проблемы и решают их вместе. "А сам-то ты, "взрослый", когда собирался с ней поговорить? Ну то-то же..." – гнев и возмущение постепенно улеглись, оставив после себя лишь досаду и стыд за дурацкую истерику. Всё это совсем не похоже на Дзуки, которую я знал. Она, конечно, иногда может выкинуть такое, что у меня ум за разум заходит, бывает, молчит, дуется неделю, изображая принцессу в изгнании, но выбросить меня, как пустую банку от кофе...не верю. Миюки, которой я позвонил снова, довольно хмыкнула, услыхав просьбу любой ценой задержать Сидзуку до моего приезда. Тут всего-то три часа лёту с копейками до Родоса, да потом ещё паром – к вечеру буду на месте и всё улажу. "До завтра обернёшься, в крайнем случае, я тебя прикрою, – сказала в трубку Эрису и, помолчав секунду, добавила: – Ты прав, лучше выяснить всё сейчас. Глядишь, всем полегче будет". "Си-чан! Ну что вы, как дети оба, ей-богу! – хозяйка дома с фортепиано и целыми тремя диванами в гостиной уже начинала сердиться. – Не думаю, что с тебя убудет дождаться мужа, выслушать его и лететь в Токио завтрашним рейсом. Небо не рухнет на землю, если твоя мама попадёт на осмотр чуть позже. Я, например, вообще как-то без врачей обхожусь и ничего, жива до сих пор..." Сидзука рассеянно кивнула, не прекращая укладывать вещи в новенький чемодан. У этого оранжевого монстра характер был более покладистый, чем у предшественника, и его без проблем удалось уговорить закрыться. Скорее всего Миюки права, но кто знает, о чём ему так срочно поговорить занадобилось? Вряд ли это что-то приятное, а к выяснению отношений она сейчас в принципе не готова... В глубине души Сидзука уже решила, что в Париж не поедет и даже обрадовалась звонку маминого врача. Упрямая старушенция наотрез отказывалась от обследования, находя каждый раз новые предлоги, один нелепее другого. Договорились, что Сидзука лично доставит родительницу в клинику, а заодно и сама кой-какие анализы сдаст на всякий случай. И тут вдруг такое... Она давно уже привыкла к перепадам настроения Таку и не обращала внимания на периодические приступы меланхолии или, наоборот, острую необходимость свернуть горы и прямо сейчас. Никогда не знаешь точно, делает он что-нибудь потому, что это нужно сделать или просто, чтобы посмотреть на ответную реакцию близких. Ей вспомнилось утро перед отъездом Таку в Париж. Он был тогда уже "одной ногой там" и мыслями весь на съёмочной площадке в то время, как тело бесцельно слонялось по дому, не зная, чем себя занять. Переставлял вещи с места на место и то и дело заглядывал в холодильник в надежде, что вдруг там появится что-нибудь новенькое. Сидзуку это смешило и раздражало одновременно, но, понимая, что они долго теперь не увидятся, она терпеливо сносила все эти метания и не поддавалась на провокации. – А сыра нету? – спросил он, в очередной раз открыв дверцу и уставившись прямо на свежекупленный ломтик грюйера. Сегодня на ужин паста, поэтому специально пришлось зайти за ним в лавку Танаки. В других местах приличного импортного сыра не встретишь. Сидзуке хватило одной восьмой секунды, чтобы ответить на вопрос: "Ему и правда нужен сыр, или было бы лучше, чтобы его не было, потому, что у них внезапно наступил очередной "чудовищный" период..." – Нет, – спокойно сказала она, с трудом сдерживая улыбку. – Ну вот, даже сыра нет, – победоносно возвестило "чудовище" и посмотрело на неё с вызовом. "Слава богу – всего лишь предстартовый мандраж, а значит, "больному" показана двойная порция внимания и яиц с беконом," – решила Сидзука и поставила на огонь свою лучшую сковородку. Таку, тем временем, облюбовал высоченный табурет, с которого было видно и жену, и лестницу, по которой вот-вот должны были скатиться девочки. Сверху доносилось приглушённое жужжание зубной щётки и ещё какая-то возня. Похоже, не только папа не мог сегодня определиться с выбором футболки и штанов. Он критически оглядел собственный живот, с которого ухмылялась зелёная крокодилья рожа, а жирное тельце с короткими кривыми лапками изображало что-то вроде брейкданса. В сочетании с канареечными трениками смотрелось очень свежо. – Не нужен тебе никакой сыр, любовь моя, смотри-ка, что у меня есть, – поманила она пальцем. Он нехотя слез со своего насеста. На тарелке подмигивала жёлтым глазом яичница, источая чудесный аромат копчёной грудинки. Собаки немедленно подтянулись поближе и уселись, преданно глядя хозяину в глаза. Хвосты дружно подметали пол, носы шевелились и возбуждённо сопели. – Ну вот, – удовлетворённо констатировал Таку, приобнимая жену за талию, – а говорила – нет сыра... И потянулся к тарелке, не собираясь ни с кем делиться. Ну, разве что самую чуточку... А сейчас... что хочет он получить в ответ? А может ему вовсе и не нужны никакие ответы, и он собирается поставить её перед фактом, что между ними всё кончено и отныне он будет жить в Париже какой-то совершенно новой жизнью, в которой для неё не найдётся места... Однажды тёплым июньским вечером Сидзука, устроившись с собаками и бокалом золотистого вина на любимом диване Таку, смотрела видео из семейного архива. За спиной уютно жужжал проектор. На огромном экране – лицо Таку во всю стену. Загорелый, на носу отметина от солнечных очков, длинные волосы собраны в хвост. Это было в самом начале... Она нажала стоп-кадр, когда он обернулся, собираясь выйти из комнаты. Как всегда куда-то торопился, а может, просто решил немного побыть один. Бывало, он уходил в себя, занятый чем-нибудь, и тогда лицо его будто светилось тихим приглушённым светом. Она очень любила эти моменты. Потом появились девочки, и он воспринял новую ответственность, как должное – работал до изнеможения, хватался за всё, успевая ещё и с детьми возиться. Сидзуке тогда не хватало его внимания – он засыпал, едва доползая до кровати, но всё равно она знала: дороже неё и детей для этого человека ничего не существует. Теперь она уже не была в этом так уверена. Парень с экрана мягко улыбался, словно извиняясь за то, что не может дать ей больше. "Что мне сделать, чтобы всё опять стало как раньше?" – тихо спросила Сидзука. Собаки как по команде подняли головы и навострили уши, но, поняв, что появление хозяина опять откладывается, снова улеглись. Она ещё долго сидела в полумраке, разговаривая с тем Таку. Рассказывала о своих тревогах, как боится остаться одна, без него, а ещё больше – превратиться в полезную, но обременительную привычку. Слёзы высохли, как только со двора послышались весёлые голоса и шорох велосипедных шин. Девочки вернулись с прогулки. По дороге они завернули в цветочную лавку и вот уже стоят на пороге с охапкой пионов. Дальше смотрели уже все вместе. Сначала видео из отпуска в Испании, когда ходили на футбол, а потом Таку потащил их смотреть "Сантьяго Бернабеу", когда на нём нет зрителей. Было раннее утро – огромная пустая чаша стадиона на восемьдесят тысяч человек словно замерла в ожидании. Торжественно, даже страшно: наступит день – и трибуны взорвутся неистовым криком, а пока тишина такая, что слышно, как растёт трава и работает система полива. Он тогда смотрел на уходящие ввысь ярусы зрительских мест почти с вожделением, и Сидзуке представилась вся эта масса народа, которая пришла бы посмотреть на её Таку, и тогда он был бы по-настоящему счастлив… Потом были съёмки с каких-то давнишних гастролей в Осаке. Тогда все дурачились, швыряясь шариками пенопласта из ящиков с чем-то хрупким. Таку стоял весь белый от пенопластовой крошки и хохотал над тем, как Горо крадётся ужиком, чтобы его не видно было из-за дивана. Вот только пятую точку ему никак не удавалось спрятать, и она предательски маячила джинсовой кочкой то здесь, то там. Вдоволь насмеявшись, девчонки занялись ужином. Было видно, как они соскучились. Только и ждут, когда папа приедет. Как ей сейчас не хватает этих милых домашних посиделок. Настроение совсем испортилось. Сидзука никак не могла забыть собственническую улыбку французской актрисы, её повадку уверенной в своей привлекательности женщины, ироничный голос. Может, она в чём-то и не разбирается, но не прочесть это послание было просто невозможно. В нём был вызов и намерение идти до конца, каким бы он ни был. К такому нужно подготовиться как следует. Ни за что нельзя показывать, что она в панике и боится всё потерять – только хуже будет. Она будет сильной и не проиграет это сражение, просто надо отложить его до поры. Миюки слушала внимательно, накручивая прядку поседевших волос на палец. Иногда молча кивала, не задавая вопросов. – Чем скорее я вернусь в Токио – тем лучше, – сказала Сидзука. – Биться надо на своём поле. Дома всегда легче, а там будь, что будет... – А ты уверена, что вообще есть повод для беспокойства? Сколько знаю его – Таку не тот человек, который будет пакостить за спиной. Может обидеть по недоразумению – это сколько угодно, может быть эгоистичным и невнимательным засранцем, особенно когда времени ни на что не хватает, но на подлость он не способен. Ни за что на свете он не хотел бы сделать тебе больно. – Хватит его защищать, Таку давно уже не ребёнок. Возможно, мы просто устали друг от друга. Джо считает, что нам необходима перезагрузка. – Джо, конечно, больше всех в этом смыслит, – смеётся Миюки. Глядя на решительно сжатые губы подруги, не стала больше приставать с уговорами. Даже если эти две упорины не встретятся сегодня – она постарается объяснить ему, что Дзуки необходимо было срочно уехать. Он поймёт. Он всегда всё понимает, может, не сразу, зато правильно. Миюки никогда не думала, кого из них она любит больше. Сидзука очень сильная девочка, яркая и талантливая, и в то же время серьёзная. Настоящий мастер. Она отдавала ей свои песни без опасений, зная, что всё будет сделано как надо. Но Таку... ему любовь и внимание близких нужны особенно. Сам себя он защитить не сможет, да и пытаться не будет. Это только кажется, что он уже всё в жизни видел и ко всему готов. Ранить его очень просто, а исправить ошибку будет гораздо сложнее. Миюки позаботится обо всём, и у него не будет повода бояться завтрашнего дня. "В конце концов из этого получится отличная песня, если не выйдет ничего другого" – подумала она и пошла заваривать чай "на дорожку". – Вы когда-нибудь видели, чтобы кто-нибудь приезжал на съёмку на такой же машине, как у Така. Та же марка, цвет, даже оранжевая наклейка на стекле сзади. Подумайте, может не из актёров, какой-то человек из персонала. Мужчина или женщина. – Нет... точно нет. Я бы обратила внимание. У нас есть похожие автомобили, но это минивэны, трейлеры и ещё два фургона. Может кто-нибудь из администрации, я не всех знаю. Могу посмотреть, когда поеду в офис "Gaumont" послезавтра, вдруг увижу на парковке... – Навряд ли... убийца не дурак, скорее всего он уже избавился от машины. – Лёха с интересом разглядывал гостью, которая, скрестив ноги, устроилась на диване с чашечкой кофе. Красивые ноги, кстати. Да и вообще у Така губа не дура. Интересно, чем она его так зацепила? Определённо, мадам Дюбуа знает себе цену и не собирается играть по чужим правилам. Здесь она тоже чувствует себя довольно свободно. Смотрит с любопытством и едва заметной усмешкой. Зазеваешься – слопает с потрохами и глазом не моргнёт. Лёхе она, в общем-то, понравилась, кроме одной маленькой детали – эта женщина успешно заарканила и приручила его друга настолько, что тот, кажется, забыл обо всём на свете и решил в корне изменить свою жизнь. Этого Лёха не одобрял. Маленькая японка тоже была ему симпатична – вспомнилось, как она примчалась в больницу, когда её бедового муженька выловили в открытом море, как какую-нибудь селёдку. Парни из местной полиции рассказывали – чуть дверь в палате не вынесла. И когда они потом виделись в отеле – не отходила ни на шаг и всё не отпускала его руку. Алексей даже задумался тогда всерьёз о пользе семейной жизни. А с этой дамочкой нужно ухо держать востро. Выглядит вполне безобидно в своём бежевом, с изящным кружевным воротничком, платье – ничего вызывающего. Кроме взгляда. Она не опустила глаза, встретившись с ним взглядом. Напротив, дала понять, что будет поступать так, как решит сама, и Лёхе придётся с этим смириться. Видимо, Таку как раз нравятся такие... "самурайки". Советник по вопросам организованной преступности тряхнул головой, отгоняя "непрофильные" мысли. Главное сейчас – найти настоящего убийцу, а моральным обликом приятеля можно и после поинтересоваться. Лёхе очень хотелось помочь ему: уж больно парень переживает, прямо с лица спал, да и профессиональная гордость, опять же... Зелёная "Ауди" не спеша ползла по дороге в Нёйи-сюр-Сен. Лиз приходилось уже бывать в офисе "Gaumont", но каждый раз она забывала, где надо свернуть и проносилась мимо, на чём свет стоит ругая тех, кто делает такие дурацкие навигаторы, а пуще того – тех, кто делает такие идиотские указатели. Ну а уж тем, кто придумал разворот на шоссе всего лишь в двадцати километрах отсюда вообще лучше бы в этот день не просыпаться. Поэтому сегодня она твёрдо решила сделать всё как надо. Времени и без того в обрез. Предстояло подписать кое-какие документы задним числом из-за того, что съёмки затянулись и возникли непредвиденные расходы. А ещё отдать в финансовую службу коробку с бумагами Жака. Он, конечно, мог бы и сам, но тогда бы у неё не было повода заезжать сюда именно сегодня. Нарочно остановилась подальше, чтобы идти через всю парковку. Белых машин нашлось целых шесть, но ни одной подходящей. Разочарованно вздохнув, Лиз направилась для начала в администрацию. Наверняка у Жюстин скоро обед и можно будет перекусить вместе. С секретаршей продюсера Леду у них были давние приятельские отношения, ещё с тех пор, когда Люк был стройным красавчиком, а у Жака на голове седых волос не было и в помине. В отличие от них Жюстин выглядела почти так же, как и тогда, когда по ней сохла добрая половина студии. Завидев в дверях знакомый силуэт, она тут же вскочила с места и принялась скакать вокруг неё, щипая, дёргая и приговаривая: "Кто это тут у нас? Лизетт, красоточка моя, лапочка, не стыдно? Так долго не заходила! Кошмар-кошмар!" У Лиз от этой беготни и писка начала кружиться голова и, поймав подружку за руки, она звонко расцеловала её в обе щеки. С делами удалось разобраться быстро и оставалось всего ничего, как вдруг взгляд Элизабет зацепился за знакомый оранжевый квадратик с машинкой. Стикер арендной конторы. Такое же изображение было на листе бумаги, лежавшем на столе у Жюстин. Это был счёт за аренду автомобиля недельной давности. Обедать сразу же расхотелось. Похоже, они, наконец, напали на след. Взяв листок в руки Лиз, как можно более невинным тоном, поинтересовалась, надёжная ли это фирма и не дорого ли они берут. Не успела она услышать ответ, как дверь в кабинет месье Леду распахнулась, и он вышел наружу, ощутимо прихрамывая и обмахиваясь какими-то документами. Ни слова не говоря уставился на счёт в её руке, и женщина поняла, что попалась. Когда Лиз вызвалась помочь, ей и в голову не могло прийти, что это может быть связано с опасностью. Наоборот, сейчас просто необходимо было сделать что-то, чтобы закончилась эта кошмарная история. Таку станет легче и всё вернётся на круги своя. Да и Рико она искренне жалела и надеялась, что злодей вскоре получит по заслугам. К тому же участвовать в расследовании было чем-то абсолютно для неё новым и захватывающим. И этот русский приятель Така – весьма интересный и загадочный экземпляр. А сейчас, глядя в лицо возможного преступника, если, конечно, это его она видела на плёнке, выходящим из машины, Элизабет растерялась. Он смотрел так, будто у неё на лбу было написано: "Я всё знаю, придётся вам теперь и меня убрать". В памяти внезапно всплыли слова, сказанные японкой из сна: "Не надо себя недооценивать..." И тогда, неожиданно для себя самой, она вздёрнула нос повыше и храбро прошествовала в логово зверя, именуемое по чистой случайности кабинетом, мимо обалдевшего продюсера и ничего не понимающей Жюстин. – Мадам Дюбуа, чем обязан?.. – У меня к вам дело, – она холодно взглянула на его и уселась, не дожидаясь приглашения, в кресло рядом с письменным столом хозяина. Тот продолжал стоять, лихорадочно соображая, как много известно этой проныре, и что теперь с ней делать. Судя по всему, она не прочь заработать. Интересно, муж её в курсе, в какие игры играет его жена? – Не понимаю, о чём вы? – наконец произнёс месье Леду, опускаясь в кресло напротив. – Всё вы понимаете... я знаю обо всех ваших делишках и хочу получить за это кое-что. Вы же не откажете женщине в маленькой просьбе? – Если вас послала Марион, то напомните ей, что она обещала... если хочет дожить до завтрашнего дня вместе со своим отпрыском. – Бросьте, Марион не умеет держать язык за зубами. Деньги, которые она получила от вас, давно кончились. Ей нужно ещё. И мне тоже. За посредничество, – Элизабет несло по совсем уж тонкой грани, но она не собиралась останавливаться. Раз уж всё так обернулось – что ж ... подсадная утка из неё выйдет хоть куда. Не будет же этот жирный паук душить её прямо сейчас, в здании, где полно народу, а за дверью сидит Жюстин, сгорая от любопытства. А потом – "суп с котом". Кажется, так говорят эти русские? – А вы тут причём? – Марион – дура. Она и понятия не имеет об истинной цене этой информации. А я не намерена упускать такую возможность привести свои дела в порядок. Не бойтесь, я не заберу у вас последнее, просто поделитесь со мной, по справедливости, и я забуду о том, что мне известно. До следующего раза, естественно... – Сколько? – Думаю тридцати тысяч будет достаточно для начала. Каждый месяц. – Что?! – лицо месье Леду приобрело свекольный оттенок, рука потянулась ослабить галстук. – А что вы хотите? Вы же не помидорку в лавке украли... соображать надо, – Лиз продемонстрировала ему обворожительную улыбку, с трудом уговаривая себя не дрожать и не покрываться мурашками от собственной смелости. – Ладно, – нехотя отозвался хозяин кабинета, – я переведу деньги сегодня же. Остальное получите в своё время. Надеюсь, мы больше не увидимся. – Как знать, как знать... – промурлыкала гостья, покидая поле боя. Закрыв за собой дверь, она вынуждена была прислониться к ней спиной, чтобы не упасть. Её мутило и пошатывало, но всё же сил хватило на то, чтобы распрощаться с подругой и выйти из приёмной на негнущихся ногах. – Жюстин, быстро найдите мне того японца, Кимуру, который снимается у Бессона. Мне надо знать, где он сейчас находится, – не успела Лиз отойти от дверей, как случилось такое, что заставило её вернуться и замереть, обратившись в слух. – Могу вам сразу сказать – его нет в Париже. Я заказывала для него билет до Родоса – у него были проблемы с сайтом авиакомпании и меня попросили помочь. А дальше он собирался паромом добраться до соседнего острова… Сими, кажется. Послышались неровные шаги. Лиз отлипла от двери и шмыгнула за кадку с огромной лохматой пальмой в углу холла. Месье Леду вышел с крайне недовольной миной, на ходу набирая телефонный номер. – Это я ... мне нужна ещё одна услуга. Да... Не важно, сколько. Главное, чтобы это выглядело, как... вот именно. Сими, Греция. Я сейчас перешлю всю информацию. Хорошо... Он молчал какое-то время и было заметно, что ему очень не нравится то, что говорят в ответ. Потом, быстро оглянувшись по сторонам, продюсер прошипел: "Скотина! Ты на складе наследил – сам и разгребай. Зря он, что ли, там крутился? Наверняка разнюхал что-то. Ко мне тут приходила одна... нет, с этим я сам справлюсь. Ты понимаешь, какой канал накроется? Да я тебя..." Судя по всему, "скотина" повесила трубку раньше, чем он успел сообщить о том, что будет, если... Лиз сидела за пальмой ни жива ни мертва, боясь лишний раз вздохнуть, чтобы не выдать себя. Ну что за дура! Решила вызвать огонь на себя, а под прицел угодил Так. Она понятия не имела о каких таких каналах идёт речь и причём здесь жена покойного Виктора, но было абсолютно ясно, что если она сейчас ошибётся, то одной смертью дело не кончится. Патрис Леду... он никогда не казался ей сколько-нибудь опасным, да что там – даже особо умным она его не считала. Человек, помогающий в организации съёмок и ведущий финансовые дела Люка – ничего больше. Они были знакомы очень давно, но на самом деле Лиз почти ничего о нём не знала. Да и не хотела знать. Мало ли народа крутится вокруг Люка и его проектов. То, что он делает – грандиозно, подчас он и сам до конца не верит, что всё получится, но для него невозможного нет – неудивительно, что это привлекает множество самых разных людей и, как выясняется, не все они чисты перед законом. Жак тоже связан с этим человеком по работе. Надо бы осторожно выяснить, что ему известно. А заодно и о своих делах поговорить. Сколько можно делать вид что ничего не происходит... Наступила тишина и Лиз, выглянув из своего укрытия, обнаружила, что холл пуст и можно, наконец, уносить ноги. Так! Это прежде всего... Они же сейчас его убивать будут! Машина рванула с места так, что уши заложило. Парень, жужжавший триммером на газоне, обрамлявшем парковку, с недоумением посмотрел вслед безумной дамочке, которая удирала из офиса, как ошпаренная. "Должно быть, уволили – вот и бесится..." – заключил он здраво и вновь запустил движок косилки. – Напитки, пожалуйста... – негромко произнесла над ухом стюардесса, распространяя вокруг аромат горячего кофе. Я вздрогнул и посмотрел на неё, не совсем понимая, чего от меня хотят. – Что желаете? Чай, кофе, вода, сок... – начала перечислять она, не желая оставить меня в покое. – Воды, если можно, без газа, – мне и в самом деле хотелось пить. Почему-то в самолётах всегда очень сухой воздух. Это ужасно, когда летишь из Японии много часов. Успеваешь устать так, как будто целый год дрова пилил без выходных. В этот раз в дороге предстояло провести совсем немного времени, а я так и не успел пока ничего придумать. Самолёт поднялся над облаками, и перед глазами раскинулась бескрайняя небесная синь. С земли небо не такое синее. Солнце слепило глаза, но мне нравилось смотреть на это небо и на облака, громоздившиеся взбитыми сливками внизу. Если самолёт упадёт – он, верно, застрянет в них, как в прохладных снежных перинах, и будет нежиться там сколько влезет – пока снова не захочет летать. Стюардесса принесла воду и исчезла, оставив меня снова наедине с моими мыслями. Я не знал, что скажу Дзуки. Просто не мог решить. Откладывал всё, как трус, до последней минуты... Теперь съёмки почти закончены. Ждём только Люка, который в очередной раз решил изменить финал, добавив в него "кое-что". Он отказался рассказывать мне, что это будет, но на самом деле из-за того, что произошло, мне стало уже всё равно. Я постараюсь сделать для него всё возможное. Надеюсь, Люк будет доволен. А у меня сейчас всё настолько сложно, что хуже, кажется, просто не бывает. Я и сам себе ничего не могу объяснить, не то, что с другими разговаривать. Одна надежда на Дзуки. Ей всегда удавалось понять меня без слов. Как так получилось, что мне нужны сразу две женщины?.. У меня нет ответа. Любовь – слишком сложное для меня понятие. Знаю только, что они необходимы мне обе. Каждая по-своему. Но для начала мне нужно узнать, что думает Сидзука. Вот уже четверть века я живу для неё, как обещал. Я так много ей должен... к тому же я не чувствую, что наша с ней история завершена. Мне по-прежнему приятно думать о том, что она любит и ждёт меня. И больно было бы узнать, что это не так. У нас прекрасные дети и жизнь одна на двоих – как могу я всё это выбросить? Что бы она не решила – я люблю её. Раз уж сам я ничего решить не могу... Если откажусь от Эрису – лучше уж сразу помереть... вряд ли я смогу дышать после этого. С ней я чувствую себя снова мальчишкой: жизнь прекрасна и удивительна, и всё у меня впереди. Но остаться с ней – значит оставить в прошлом всё, чем я живу, и непонятно, будет ли мне чем жить в дальнейшем. Просто представить, что наступит осень, а меня не будет дома, когда покраснеют кленовые листья за окном гостиной – немыслимо. Мои девочки будут смеяться и грустить, праздновать, мечтать – всё без меня. А я? Где я буду в это время? Чем буду занят, о чём буду думать? В конце концов, Эрису возненавидит меня, такого... Смогу ли сделать её счастливой? Не знаю... Я надеялся, что пока лечу – в голове созреет какое-то решение, да видно, не судьба. Сейчас я сам себе напоминал сухой дубовый лист, брошенный резким порывом ветра в ручей. Бурный поток несёт меня, играя и закручивая. Куда – и сам не знаю... И всё же, если не покончить с неопределённостью сейчас – всё может стать совсем плохо. Дзуки – моя жена... я должен знать, о чём она думает и чего хочет. Без этого я не смогу двигаться дальше. Только вот слова подобрать никак не удавалось. Битый час таращился то в окно, то на спинку кресла впереди – ничего путного. В голове какой-то серый беспросветный кисель и ками-сама не спешит подправить ситуацию. Когда приеду – надо сказать Миюки, чтобы стукнула меня чем покрепче. Рука у неё тяжёлая – вдруг да получится... Ещё Джо этот, как будто своих проблем мало. Надеюсь, дело кончится дракой, только нельзя лупить его сразу – сначала посмотрю, что за человек. Но Дзуки он не получит. Ни сегодня, ни завтра. Никогда. Сквозь облака увидел море внизу. Красивое... видно, как переливаются на солнце волны, меняя цвет с синего на голубовато-зелёный. Море, как же я соскучился по тебе! Это то, что всегда успокаивает, даёт силы и надежду. Самолёт начал снижаться. Уже совсем скоро... Сегодня всё решится, потому что я так решил. Как ни ждала Миюки появления гостя, а всё равно прозевала. Знакомая фигура вынырнула из-за жасминовых кустов на подъездной дорожке, и все заготовленные слова испарились куда-то, а сердце тревожно затрепыхалось. – Где Дзуки? – он не меняется: с порога и сразу о главном. Любопытный нос, меж тем, принюхивается – из кухни тянет вкусненьким. На нервах Миюки наготовила мидий в кляре и сырный пирог по местному рецепту. – Они с Джо уехали в аэропорт, – начала было хозяйка, но, заметив взгляд собеседника, умолкла на полуслове. – Миюки, я хочу знать... – он подошёл совсем близко, заглядывая ей в глаза. – Ты плохо слышишь, мальчик? Говорю тебе: она улетела прямо с утра, – внезапно он как-то обмяк, словно ему стало неинтересно говорить дальше на эту тему. Мимолётная усмешка скривила губы. Пожал плечами и прошёл в дом... – Джо! Ну слава богу! – Миюки так обрадовалась, что не придётся в одиночку объяснять этому упрямцу, куда подевалась его жена, что вскочила с кресла и бешено замахала рукой. К дому стремительно приближалась высокая женщина в мешковатых холщовых штанах и белой рубахе навыпуск, которая развевалась при каждом шаге, надуваясь парусом. Кожа у неё была бледная и вся в веснушках. Нос, шея, руки... как будто краской забрызгали. Медно-рыжие кудрявые волосы стянуты в узел, чтобы хоть как-то усмирить нрав хозяйки. Круглые, светло-голубые глаза по-совиному уставились на чужака... – Так вот ты какой, олень северный... – зачем-то сказала она низким, с хрипотцой, голосом, а потом оскалилась в белозубой американской улыбке: добро пожаловать! Я столько о вас слышала, а вы, оказывается, совсем другой. – Enchanté... – неуверенно протянул "олень". Рядом с ней он выглядел неприлично изящным и каким-то не слишком убедительным. – Таку, это Джо, моя соседка. Она отвозила Сидзуку в аэропорт. – Джозефин, можно просто Джо, если будете хорошо себя вести, – протянула руку рыжая дылда. Ладонь у неё была широкая, с едва заметными бугорками мозолей. Под ногтями присутствовал грунт. "Копала ямки под луковичные," – пояснила она, а мне вдруг стало так легко, так весело и чудесно, что я готов был обнять эту нелепую "Джо" и целовать её в обе щеки, пока веснушки не посыпятся. Правда для этого мне, наверное, придётся подпрыгнуть... Они объясняли что-то про маму Дзуки и её врача, но мне уже было совершенно фиолетово, что там случилось у мой тёщи такого, для чего необходимо присутствие дочери. Она меня любит! Меня! А остальное не важно... Глядя на счастливое, с пламенеющими ушами лицо, Миюки думала о том, до чего же быстро у некоторых мужчин меняется настроение. Когда самоуверенный молодой человек с гривой непослушных волос и чересчур громким голосом стал ухаживать за её любимицей, казалось, что всё это ненадолго – уж больно велика была его слава тогда. Мало кому понравится жить с толпой поклонниц под окнами. Миюки говорила ей об этом, но тщетно. Как же давно это было... Хотя он, в общем-то, почти не изменился. Разве что вести себя стал потише, да постригся покороче. Всё такой же настойчивый и бесцеремонный, когда дело касается его желаний. Это раздражает, конечно, но так уж он устроен... и Сидзука любит его ничуть не меньше, чем тогда. – Останешься? – спросила Миюки. – Когда у тебя теперь самолёт? – Утром, – Таку заразительно зевнул и добавил, – есть хочется... – А он не чужд хороших манер, – рассмеялась хозяйка. – Погуляйте-ка минут пять-десять и будем ужинать. – Пойдёмте, мне как раз надо сказать вам кое-что, – для верности Джо меня ещё и в спину подтолкнула. Мы спустились по тропинке на пляж. Песчаная полоса тянулась сколько видно было глазу. И ни единой живой души вокруг. Красота! Всегда хотел жить на берегу. Только чтобы без цунами, конечно. Хотел было скинуть одежду и залезть в воду, но Джо решительно ткнула мне палец в рёбра: – Не смейте обижать Си-чан, слышите? Она никогда не скажет сама, так я вам скажу – она такая... такая... а вы! Она плакала! – И в мыслях не было... – я совершенно обалдел от такого натиска. – Я меньше всего хочу её обидеть, скорее уж наоборот. А в чём дело? Я поговорить приехал. – Думаю, она напугана. С тёщей вашей ничего серьёзного, но Си-чан сорвалась и полетела в Токио. Она просто не готова пока к тому, чтобы её бросали. Джо посмотрела на меня испытующим взглядом. Очаровательная манера у этой женщины вываливать тебе на голову всё сразу и безо всяких политесов. – Ей не о чем волноваться потому, что я не собираюсь никого бросать... Сам не знаю, зачем я это сказал, да и какого лешего я должен отчитываться перед всякими едва знакомыми американками... Стянул через голову футболку и зашагал к морю. Джо догнала меня через минуту. Я привык уже, что иностранки бывают высокими, но это же просто жираф какой-то... – Волейбол. Даже за сборную штата играла. У меня бронебойная подача. А пялиться – некрасиво, – сообщила мне Джо, внимательно наблюдая, как я, притормозив, выпутываюсь из штанов. – Пардон, – пробормотал, еле сдерживая смех. – Чего смешного? – она глянула на меня сурово и неодобрительно. – Представил, как вы моей откушенной головой подавать будете, – мы зашли в воду и теперь плыли прочь от берега. Джо не отставала, и мне пришлось прекратить попытки удрать от неё. – Си-чан чудесная, – не унималась американка, – красивая и добрая. И на доске меня учит кататься. – Я тоже думаю, что она замечательная, – сказал я и перевернулся на спину. – Значит, я зря переживаю? – настаивала Джо. Если выставить из воды пальцы ног – они похожи на острова Огасавара, разве что не такие зелёные. – Разумеется, – отрезал я, – мы всё уладим, я постараюсь. Мы повернули к берегу. Вид у Джо был такой, как будто она передумала меня топить. Похоже, выжил я просто чудом. "Надо было брать скутер..." – и почему всегда "хорошая мысля приходит опосля"? Купился на прохладный салон с кондиционером – теперь это недоразумение в гору еле ползёт. Здесь, мягко говоря, небольшой выбор того, что можно арендовать в аэропорту. Я простился с островитянками и теперь направлялся обратно к парому, чтобы ехать на Родос, а затем лететь в Париж. Надо признать, для своих лет Миюки выглядит здорово, настолько, что назвать её "старушкой" язык не поворачивается. Наверное, это ещё и потому так, что на этом клочке земли очень спокойно и красиво. Одна проблема: уж слишком он маленький. Интересно, не надоело ей – каждый день одно и то же? После Токио это всё равно, как из огромного сундука с сокровищами переселиться в спичечный коробок. Может, потом спрошу, если не забуду... Ехать по серпантину не скучно: дорога вьётся вдоль скальной стены, то ныряя в густо-зелёный лес, то снова выбираясь на простор, и тогда сразу под обрывом видно море. Оно сегодня тихое, ультрамариновое, бескрайнее. На горизонте видны какие-то судёнышки, крохотные и белые, словно рисовые зернышки, приставшие к гладкой поверхности. Должно быть, вышли в море ещё затемно и сейчас возвращаются с уловом. Наверху обнаружилась пустошь со скрюченными, сгоревшими дотла сосенками на рыжей мёртвой земле. Я слыхал, что здесь бывают пожары, уничтожающие всё подчистую, и всё равно стало жутковато. Внизу природа гораздо добрее к своим созданиям, хотя, надо признать, что даже в том месте была своя завораживающая красота... Я бы остался здесь ещё на пару дней, но Люк меня и за эту самоволку сожрёт без вилки и ножа. В последнее время нервы у него, как и у всех нас, на пределе. Из графика вышел, из бюджета вышел ещё раньше, актёры разбредаются кто куда, гримёров убивают... Рико... Неожиданно для себя осознал, что ночью она мне не снилась. Впервые за столь долгое время. Должно быть, так устал, что на сон просто сил не хватило. Выходит, я зря мотался на Сими. Дзуки я не застал и в голову ничего не пришло – возвращаюсь ни с чем... да и как можно решить, какую ногу себе отрезать – ни один из вариантов не будет лучше другого. Получается, я трус? И почему для меня этот вопрос так важен? Какая разница, как это назвать, если я всё равно не в состоянии ничего изменить. Ненавижу, когда заставляют выбирать. Что значит "то или это"? Почему обязательно "или"? Как будто стоит мне сделать выбор – я сразу забуду обо всём, словно и не было ничего. Кино или музыка? Мицу или Кокоми? Спагетти или гёдза? Сразу чувствуешь себя пойманным и пришпиленным булавкой. Так и хочется сказать: "Тогда не надо вообще ничего! Давайте, я просто пойду отсюда..." Нет, так не получится, это не одно и то же, но мне-то от этого не легче! Неудивительно, что Дзуки меня не дождалась. Я и сам себя, такого, ждать не стал бы. Джо говорит, маленькая скво плакала. Не хватало ещё до слёз её доводить... и так всё запуталось дальше некуда, а ей ведь потом придётся на расспросы отвечать, и отчего-то мне не очень верится в людскую деликатность. Скотина... Если это называется "защищать" – то я, по меньшей мере, каракатица... Звук мотора вклинился в ход моих мыслей, заглушив музыку местной радиостанции. Большое что-то и едет быстро. Непонятно только с какой стороны. Главное, чтобы навстречу внезапно не вывалился кто-нибудь. Машина показалась сзади, ослепив меня отблеском фар в зеркало. Местные их не включают... Судя по тому, как скоро он меня догнал – торопится. Я сдвинулся ближе к обочине, приглашая обгонять, но вместо этого водитель серого внедорожника дал резко вправо, пытаясь оттереть меня бортом. Идиот! Еле увернулся... Снова! Да он что, смерти моей хочет? Попытка вынести меня с дороги повторилась ещё раз, но на этот раз я, решив не ждать, резко вдавил педаль, и мы помчались... Когда не видишь, что там за поворотом, это превращается в русскую рулетку. Пока дорога шла вниз, скорость увеличивалась, но скоро вновь начнётся подъём, и моё ведёрко не вытянет. Кондиционер давно выключен, но этого недостаточно, чтобы заставить синюю "Фиесту" шевелиться. От жары асфальт почти плавится и воздух дрожит над ним, искажая очертания камней и деревьев по обочинам. Пёстрая бабочка сидит на ограждении, раскинув крылья – вбирает в себя солнечные лучи после прохладной ночи. Тишину нарушает только звон цикад и ещё какой-то далёкий звук. Машина. Звук нарастает и вскоре становится ясно, что это не одна машина, а две. Они проносятся мимо, почти соприкасаясь боками и создавая в горячем воздухе резкий порыв ветра. Снова становится тихо и только бабочка, потревоженная воздушной волной, трепыхается в воздухе, стараясь улететь подальше. Ничего не соображая, судорожно вцепился в руль. Все чувства сосредоточились только на одном – не вывалиться из поворота, удерживая при этом скорость. Пока мне это удавалось лучше, а может, просто машина не позволяла ему сделать то, что он задумал. Внедорожник – штука достаточно валкая, по собственному опыту знаю, и в повороты на скорости лучше не входить. Судя по всему, он не рассчитывал на гонки по серпантину, небось, думал просто спихнуть меня с дороги сразу и получать удовольствие, наблюдая, как я кувыркаюсь с обрыва. Всё было как-то нереально, как будто в кино, только убивать меня собирались по-настоящему, а я даже понятия не имел, кто и за что. На прямом отрезке серый внедорожник достал меня и, обернувшись, я увидел длинное лицо и чёрные очки-авиаторы. У незнакомца был пистолет, и он собирался им воспользоваться. За долю секунды до выстрела мне в глаза бросился отблеск золота у него на груди. Это... на видео со склада... Рико! Этот гад убил Рико, а теперь охотится за мной! Пуля, взвизгнув, отлетела от капота, вторая – в переднее колесо. "Фиесту" занесло, и мне с огромным трудом удалось её затормозить, направив боком в поросшую кустами скалу. Колючие заросли смягчили удар, и, пока убийца разворачивал свою колымагу, я выскочил и помчался вниз по склону со всех ног, петляя, как заяц. Не успел отбежать подальше, как мне в спину посыпались пули одна за другой. Пришлось падать за камни и прижиматься к земле как можно ниже. А я ещё планировал ему башку отрывать, как поймаю! Теперь не знаю, как собственную задницу сохранить. Если я собираюсь отомстить за Рико, а я собираюсь – сначала надо выбраться из этого ада живым. Внизу подо мной – море, но отсюда не видно, чем заканчивается обрыв, есть ли там спуск или сплошные камни. Но прорываться всё равно надо туда – больше просто некуда. Сверху послышался звук извлекаемого магазина и шорох камней. Он решил спускаться следом за мной. Сейчас или никогда. Я бросился к обрыву из последних сил и, увидев, что край скалы нависает прямо над водой – оттолкнулся, как смог, и полетел вниз. Наверное, там было побольше, чем в той вышке, на которой я когда-то пугал Санму. Во всяком случае, это было страшно и больно. Как ни старался – войти в воду "солдатиком" толком не получилось. Звук был такой, как будто с моста бегемота скинули. Вода обожгла кожу. Я ничего не видел из-за пузырей, устремившихся вместе со мной к поверхности, просто молотил руками и ногами что есть мочи, чтобы вернуться обратно к светящейся кромке над головой. Воздух, оказывается, такой вкусный, особенно если пить его литрами, широко открыв рот. Тут только почувствовал, что отшиб пятки и спину во время прыжка, но думать об этом стало некогда – враг появился на самом краю обрыва. Прыгать он, впрочем, не собирался, зато, увидев меня, поднял пистолет и прицелился. Пришлось нырять, чтобы отплыть как можно дальше от берега. В воде он меня достать не сможет, а вот на берегу, куда мне рано или поздно придётся вернуться – запросто. Я понятия не имел, что делать дальше. Обратно к Миюки нельзя – не могу же я её подставлять. Остров крошечный, и мне с него никуда не деться. Будет ловить меня пока не поймает. Надо что-то придумать. Я – не Санада, пальцем убивать не умею, а оружие здесь не достать. В профпригодность здешней полиции верилось слабо, если вообще здесь таковая есть. Самое разумное – найти лодку и сваливать отсюда как можно быстрее. Паромом наверняка не выйдет, но кого-то из местных нанять можно. Слава богу, деньгам морская вода нипочём. Вот телефон накрылся – это плохо. Я без него, как без рук... – Как думаешь, вон та серая штуковина на горизонте – это то, что нам нужно? – Алекс потянулся за биноклем и принялся разглядывать берег, к которому они довольно быстро приближались. – Да вроде бы... других здесь всё равно нет, – когда русский позвонил ему и спросил, не желает ли месье Мартен принять участие в спецоперации, тот чуть за борт не свалился от избытка чувств. Он говорил как-то, что собирается в отпуск на Эгейское море, но не думал, что это будет иметь такие последствия. За последнее время это было, пожалуй, лучшее, что случилось в его размеренной жизни. Как ни старался Гийом разнообразить её хоть какими-то событиями – приключения по-прежнему обходили его стороной. А тут один из старых приятелей зовёт спасать другого, что может быть круче! С Алексом не страшно и к чёрту на рога, тем более что нападать на них пока никто не торопился. Правда, с того момента, как они встретились в аэропорту Диагорас, прошло всего-то полтора часа. Возможно, когда спецоперация всё же начнётся, это будет даже волнительно... – А что он там забыл? – полюбопытствовал Гийом. – Поехал к какой-то старой тётке. Не то родственнице, не то знакомой. Живёт она тут. Надеюсь, долго искать не придётся, вряд ли на острове много японцев. – Удивительно, что они здесь вообще водятся. – В Греции всё есть, – задумчиво протянул Алекс и, заметив вопросительный взгляд друга пояснил, – во всяком случае, у нас так говорят. – А мадам Кимура с ним? – в голосе Гийома появились мечтательные нотки. – Понравилась, что ли? – Алекс в своём репертуаре – не может не подколоть. – Она красивая. Нет, правда, я видел её в купальнике, – закивал искатель приключений, оттопыривая большой палец. – Закатай губу, балда, нужен ты ей, как зайцу керосин. Хотя... я бы тоже не отказался на неё в купальнике поглазеть. Но у Така, похоже, хватает силёнок, чтобы ещё и за другими ухлёстывать. Мне б такую прыть в нашем-то возрасте... Кстати, подружка его тоже ненамного моложе, но ничего себе такая, интересная... Вообще чёрт их там разберёт, актёров этих, с их тонкой душевной организацией – нормальному человеку нипочём не понять! – Дурак он. Вот найдём его – так и скажу! – Да ладно, мало ли что в жизни бывает... Но как он ухитряется во всякие страсти вляпаться – это ж какой талант нужен! – восхитился Алекс и полез за сигаретами. – А я вам обоим завидую. Такая интересная жизнь! Не то, что у меня: дедлайны, фьючерсы и голубые фишки, – с отвращением пробормотал Гийом. – Ну-ка дай закурить тоже! – Ты ж не куришь? – но пачку всё же протянул. – Не такая уж и интересная у меня жизнь... Сейчас всё больше отчёты сочиняю, да на ковёр хожу за косяки своих молодых креативных сотрудников. Вот ты, мой богатенький друг, можешь позволить себе в отпуске болтаться в море на своей посудине, а я... – Болтаешься на ней вместе со мной, – улыбнулся Гийом. – Жена тебя будет ругать, что ты тратишь на нас свой отпуск. Как тебе, кстати, семейная жизнь? – Перешёл на здоровое питание, – усмехнулся русский. Они замолчали, думая каждый о своём. Лёха надеялся найти Кимуру раньше неведомого убийцы, а там уж действовать по ситуации. Гийом же просто хотел, чтобы всё закончилось хорошо, и никто при этом не пострадал. Когда услышали выстрелы и разглядели крошечную фигурку, мечущуюся по камням – оба переглянулись. Недокуренная сигарета щелчком полетела за борт, и Гийом втопил на полную. Человек на скале, меж тем, недолго думая, разбежался и сиганул со скалы прямиком в море. Яхта летела к нему на всех парах, Лёха вопил, как укушенный, и размахивал руками. С берега стрелять перестали, и правильно: чего зря боеприпас изводить... – Эй, знаменитость, долго ещё купаться собираешься? – Кимура задрал голову, разглядывая прибывших. Сверху он смотрелся весьма комично – перебирал руками и ногами в воде, как большая лягуха. Клетчатая рубашка надулась пузырём за спиной. – Отличный прыжок был, вот только вход в воду подкачал. – Угу... днище зашиб. Знал бы, что тут ценители – расстарался бы... – Плыви к корме, дорогой, там заберёшься. Если ты с нами, конечно. Или опять до французских берегов своим ходом, как тогда? – головы, торчащие над бортом, радостно загоготали. – Пацаны, как я по вам соскучился! – Ну вот и ладненько, – хихикнул Тагиров, – коммунистический интернационал снова в полном составе. – Чего? – не врубился Гийом. – Ничего. Где тебе, буржую, понять... – Тоже мне, пролетарий нашелся, – обиделся приятель и на всякий случай отвесил обидчику пендель. – Вы здесь какими судьбами? – с выловленного японца натекло столько воды, что Гийом в ужасе смотрел на потоп, прикидывая, как теперь убирать эту огромную лужу. – Да вот, Лизавета твоя прислала – убивают, говорит, любовь всей моей жизни. Так ненадолго завис, старательно шевеля губами... – А! Кошмарный язык, даже хуже, чем французский, как вы на нём говорите? – Корабли лавировали–лавировали, да не вылавировали! – мстительно сказал Лёха. Собеседники содрогнулись. – Ни за что не поверю, что тебя вот так запросто отпустили ловить непонятно кого неизвестно где... – Ну... видишь ли, я всё-таки человек русский, а нас прямо хлебом не корми, дай сделать всё по-своему. Попробовал пойти официальным путём, разумеется, но получил по носу. Не мог же я плыть к тебе на выручку на надувном матрасе... А Гийом до сих пор с удовольствием вспоминает наши тогдашние приключения. Скажи, Гийом? Все трое сидели на корме, бросив якорь. Военный совет был в самом разгаре. Планы по поимке злодея возникали и тут же рушились в связи с различными обстоятельствами. С одной стороны, на Сими он был сейчас, как в ловушке, и можно было с ним покончить – на этом настаивал Так. С другой – подобное самоуправство было чревато разборками с местными властями, против чего категорически возражал Лёха. – Нет, здесь мы брать его не будем. Земля не моя, к тому же, я не имею права привлекать к операции гражданских. Да ещё без ордера... Даже если сцапаем мерзавца – всё равно придётся отпустить, – Лёха задумчиво поскрёб щетину на подбородке. – Отпустить?! Да шлёпнуть его при попытке к бегству, – японец был настроен решительно. – Остынь, "самурай", я тут как частное лицо и "шлёпать" никого не могу, даже если очень захочется. Хорошо бы выследить его и взять на нашей территории, когда будем стопроцентно готовы... Знаешь, я всё спросить тебя хотел, уже любопытство замучило, на кой тебе сдалась эта... коллега твоя? Уж заводил бы нашу тогда, если так чесалось, наши куда как лучше француженок. У тебя ж, вроде, нормально всё было... – Нормально. – А чего тогда? – Люблю. Только это не твоё дело, Харэкусэй, так что заткнись... пожалуйста. – А, ну тогда да... тогда конечно, – сдулся Лёха, а Гийом фыркнул в кружку с кофе, забрызгав героя-любовника с головы до ног. – А русская женщина у меня тоже любимая есть. Надеюсь... Мужики вылупились, силясь постичь смысл сказанного. Лёха часто заморгал. – Надеюсь, что есть... потому, что ей сто лет в обед будет, она ещё Сталина вашего помнит. Впрочем, я надеюсь застать её в добром здравии. Расскажу про одного дурачка-соплеменника, которому надо везде свой нос сунуть. Ей понравится. Меня под конвоем доставили до аэропорта Диагорас. По-моему, Харэкусэй опасался, что стоит выпустить меня из виду, и я сразу же побегу ловить убийцу Рико голыми руками. Сами-то они как раз этим и планировали заняться, как только мой самолёт возьмёт курс на Париж. Был даже составлен "фоторобот" на основе моих воспоминаний, благо, я очень хорошо запомнил урода. Не удивлюсь, если теперь буду видеть по ночам и его. Длинное светло-серое здание терминала, отдалённо напоминающее волну... – Всё, дальше сам. Ты нас не видел, мы тебя – тем более, – напутствовал меня русский, дружески похлопывая по спине. Выходило немного больно, но я не подавал виду. – Когда закончишь свою нетленку – давайте посидим по-человечески, а? Невозможно же нормально общаться в таких условиях. Я кивнул. Скорее бы уже... – Передавай привет супруге, – добавил Гийом и отчего-то покраснел. Обнялись напоследок, и я зашагал к ближайшей стойке регистрации. Следующие два часа мне предстоит провести в зале ожидания, разглядывая самолёты, ползающие по раскалённому асфальту, и копошащихся вокруг них людей. Можно было бы, конечно, пошариться по сувенирным лавочкам, да настроение совсем не то. Накатившая внезапно усталость вдавила в кресло. Я думал о Сидзуке, которая летит сейчас где-то над сибирской тайгой, а глаза сами собой закрывались, отгораживая мир вокруг непрозрачной стеной... Оказывается, если заорать: "Сидзука!", то все люди, ждущие у карусели свой багаж, включая детей и мужчин пенсионного возраста, подпрыгнут и начнут оборачиваться с любопытством, показывать на тебя пальцами и тут же полезут за телефонами, чтобы запечатлеть момент воссоединения Кимутаку с роднёй. Я не обманываю их ожиданий – бегу по траволатору, бросив свой чемодан. Всё равно в нём нет ничего такого, с чем было бы жалко расстаться. Она стоит посреди длиннющего коридора, соединяющего зону прилёта с громадным холлом аэропорта Нарита и изумлённо хлопает ресницами. Недоумевает, откуда я здесь взялся. По правде говоря, я и сам пока этого не понимаю. Зато определённо испытываю радость, что всё-таки догнал её, а ещё оттого, что она такая красивая в своём цветастом платье с открытой спиной и большой соломенной шляпе с лентой. Других таких в аэропорту нет, да и во всей Японии, скорее всего, тоже. – Нам надо поговорить... Ну ещё бы, именно это я и пытаюсь осуществить с позавчерашнего дня. – Дзуки, я хотел... – Боюсь, ты не в том положении, Таку, чтобы чего-то хотеть. Поэтому я, пожалуй, избавлю тебя от необходимости объясняться. Надумаешь вернуться домой – имей в виду: если ты вернёшься, то не к своей работе, не к девочкам и собакам – ты вернёшься ко мне. Никак иначе. Если не любишь больше – не держи меня. Можешь оставить себе дом, мне он без тебя не нужен. Уеду в Тибу или в Йокогаму, и больше мы не встретимся. Она выпалила это с таким решительным видом, как будто давно всё обдумала и даже вещи упаковала. Значит, вот как она со мной поступит... я смогу жить дальше, где и с кем мне угодно, а ей на это будет наплевать. Или даже вернусь в Токио и буду сидеть один в пустом доме с собаками, досками для сёрфинга и бесполезными сценариями. У детей совсем скоро начнётся своя жизнь, в которой блудному отцу места может и не найтись... Но, если не будет семьи, на кой сдалась мне такая жизнь? Работа... что я смогу без них? Ещё раз начать сначала уже вряд ли выйдет. От таких перспектив стало тошно и холодно, будто мороженого кальмара целиком проглотил. – Дзуки, что ты говоришь такое? Я не смогу тебя отпустить. – Смешной... ты и в самом деле полагаешь, что волен "отпускать" или "не отпускать"? Раз ты ничего решить не можешь, придётся мне сделать выбор за нас обоих... – Но... – она приложила палец к моим губам, не давая отчаянию вырваться наружу. – Видишь ли, я всегда хотела только одного: чтобы ты был счастлив, потому что тогда и я буду счастлива. И если сегодня ты посмеешь испортить работу всей моей жизни – я тебя просто не пойму. В глазах, которые я целовал столько раз с нежностью, стоят слёзы. Вот сейчас она моргнёт, и они перельются через край. Дзуки всегда плачет молча. Не упрекает, не жалуется – просто позволяет слезам накапливаться и течь по щекам. Я не могу видеть это спокойно, хочу взять её за руку, но мне теперь и этого нельзя. Она покачала головой, отступая на шаг. Сказала только: "Будь сильным, мой Таку. Будь храбрым... и счастливым". И исчезла... Девушка в тёмно-синей форме с оранжевой косынкой на шее осторожно трясёт меня за плечо. Слава богу, всего лишь сон… Остальные пассажиры уже в самолёте, только меня в лаунже чуть не забыли. Закинув багаж на полку, набрал Сидзуку. Никто не ответил. Плохо дело... Позвонил Кокоми и услышал: "А мамы нет. Мы думали, она с тобой..." И как это понимать? Она уже давно должна была прилететь. Неясная тревога заворочалась внутри, потихоньку разрастаясь и заполняя меня целиком. "Дзуки, где ты? Куда же ты исчезла, Грозовая Тучка? Где мне искать тебя, чтобы сказать, что быть счастливым в мире, где тебя нет рядом, я не хочу!"