Мать героя

      С самого вечера Инко чувствовала себя тревожно. Гнетущее ощущение, как сорняк, медленно расползалось внутри, к ночи становясь гранитной плитой. Она беспокойно расхаживала по комнате, заламывая руки, и боялась даже вздохнуть. Пыталась лечь спать, тревожно забывалась на короткие мгновения и снова начинала метаться.       В пять утра ей позвонили.       Как Инко удалось не выронить телефон из рук, собраться, нацепив на себя хоть что-то приличное, и добраться до больницы — она бы никогда не сказала. В зловещей тишине утреннего холла, под приглушённым светом мерцающих безликих ламп, её уже ожидал доктор. И самая ужасающая, а таких было немало за последние годы, новость.       Во время геройского патруля её сын слишком сильно — даже по его меркам — пострадал.       Она не вслушивалась в подробности дела, не понимала, что за медицинские термины ей называют. Мутило, раскалывалась голова. Жуткий больничный холл поплыл перед глазами… и наступила спасительная темнота.       Не справилась. Инко не смогла защитить своего мальчика. Она его подвела.       Женщину долго отпаивали успокоительным. Въедливый запах нашатыря преследовал даже в палате сына. Он лежал на аккуратной кипенно-белой койке, с таким же бесцветным лицом, опутанный проводами. Писк аппарата жизнеобеспечения, слабо запотевшая кислородная маска и новая порция отчаяния.       В последний раз, когда они виделись, Изуку был зол. С тех пор они не общались. Инко так извелась, желая помириться, иметь возможность снова хоть немного заботиться о нём…       И вот они в одной комнате. Рядом. Но лучше бы Изуку кричал, чем вот так.       Видеть сына сломленным было в корне неправильно.       Из-за тяжести травм Изуку впал в кому. Исцеляющие причуды не помогали, и день за днём прогнозы становились мрачнее. Съедая себя по кусочкам, Инко чуть ли не поселилась в палате сына, отдавая уходу за ним всю себя.       Дни сменялись ночами. Комиссии врачей со всей префектуры приходили нестройным гуськом, таща за собой и шумных стажёров. Друзья Изуку часто его навещали. Цветы в букетах не успевали завянуть — ваза, стоящая на тумбочке, никогда не оставалась пустой. Больничный кошмар становился рутиной.       Сердце кровоточило, но медленно со всем смирялось.       Наконец, под Рождество, как ему и положено, произошло чудо. Изуку пришёл в себя.       Инко обливалась слезами облегчения и крепко сжимала безвольно лежащую над одеялом руку, покрытую загрубевшими, совсем не юношескими шрамами. Пока врач рассказывал им, как обстоят дела, она постоянно поправляла сбившиеся кудри рассеянно смотрящего сына и благодарила врачей, богов, вселенную — да всех разом! — за то, что те вернули её драгоценное счастье.       Но, кажется, самому Изуку счастья так и не досталось. — То есть, вы хотите сказать, это навсегда? — просипел он, в целом выглядя крайне вяло. — Вам ещё в первый раз у нас сообщили, что три-четыре по-настоящему серьёзных перелома — и вы не сможете шевелить своими руками, — строго начал доктор. — Мы уже говорили об этом, и не раз. Ваш наставник, Всемогущий, имеет большие связи за рубежом и совершенно не умеет сдаваться. Вам с ним очень повезло. Он уже договорился с доктором, который должен был вывести вас из комы. И раз уж вы справились сами, мы поручим восстановление подвижности рук ему. Правда, говорить о прогнозах пока ещё рано. — Ладно, — бесцветно отозвался Изуку, — хорошо хоть не ноги. Не представляю, как бы я в таком случае сражался. — Изуку… — опешила Инко. — Вам и в этом случае, молодой человек, не стоит особо рассчитывать на возобновление геройской карьеры. — Нет-нет-нет, — истерично-хрипло расхохотался оглушённый такой новостью Изуку. — Нет! Этого не будет. Это шутка какая-то! Я же… Я же не могу так! — Успокоительное в девятую палату! — крикнул врач.       Пока сын бился в истерике, Инко шёпотом умоляла его перестать. Появившиеся медики без особого труда справились с задачей — Изуку был слишком слаб, чтобы прилично пинаться. Ему вкололи укол в неподвижную, даже не почувствовавшую этого руку, и он моментально уснул. Инко же подобным похвастаться не могла. Из-за продолжающих преследовать её переживаний она так и не сомкнула глаз.       Все два дня до приезда врача из Америки Изуку ни с кем не разговаривал.       Слегка пухлый, как и сама Инко, энергичный мужичок с длиннющими рыжими усами и гулькой на голове напоминал медсестру из академии. И, судя по оживившемуся сыну, — явно ему понравился. Диагностика, по мнению взволнованно наблюдающей чуть в отдалении матери, длилась непомерно долго. Врач носился вокруг её сына, ощупывал руки, хитро прищуривался и периодически что-то бормотал, накручивая на короткий палец рыжий ус. Недовольно цокал, качал головой — и снова проделывал те же действия… — Ну что ж, — наконец подытожил он. — Двигательные функции мы восстановим. Не сразу, конечно. Но вы — очень мужественный юноша, так что справимся.       Изуку счастливо кивнул, соглашаясь со всем сразу. — Спасибо вам. Без вас я не смог бы жить. — Не говорите столь пессимистичных вещей, — притворно-возмущённо начал тот, но всё равно под конец рассмеялся. — Правильное питание, здоровый сон, вовремя принимаемые лекарства и терапия. А я поработаю над вашими руками. И когда сможете самостоятельно поесть с помощью палочек, вот тогда и будете благодарить.       Доктор подбадривающе подмигнул ещё более повеселевшему от таких слов Изуку и обратился уже к Инко: — На пару слов. — С ним точно всё будет в порядке? — тихо переспросила женщина, когда за ними закрылась дверь палаты. — Разумеется. Давайте немного прогуляемся, — доктор намекнул на возможное подслушивание со стороны больного и жестом показал своей собеседнице пройти вперёд. — Как я уже сказал: несколько сеансов с применением моей причуды — очень болезненных, стоит сказать, — и подвижность рук вернётся. — Это же замечательно!..       Согласный кивок: — Однако даже с таким лечением я не смогу устранить все повреждения. Юноша сможет сам обслуживать себя, и даже больше: например, играть в любительский теннис, а в лучшем случае — делать что-то связанное с мелкой моторикой. — Всё ещё не вижу плохих новостей, — нетерпеливо перебила Инко. Сути разговора она не улавливала, а вот разделить радость со своим сыном ей хотелось как можно скорее. — Сильные нагрузки всё ещё будут противопоказаны. Ему не позволят вернуться к обучению. — И хорошо, — не подумав, облегчённо выпалила Инко.       Доктор нахмурился. — Насколько мне известно, Мидория очень жаждет заниматься именно этой деятельностью. И это жестоко — препятствовать ему, особенно когда есть реальный шанс. — Шанс? — руки сами потянулись к груди.       Внутри всё свернулось от ужаса. Неужели её мальчик снова вернётся в индустрию, где может так легко пострадать? Инко точно не выдержит ещё одного такого раза! — Если до того, как я закончу полное восстановление нервных волокон, провести операцию в моей клинике, под руководством моего коллеги — первоклассного доктора, я вас заверяю, — то состояние здоровья Изуку вернётся к тому же уровню, что было до последней травмы. А может, даже немного улучшится, — задумчиво озвучил свои мысли рыжий мужичок. — Но он ещё несовершеннолетний, мне нужно ваше согласие. — Нет! — испуганный вскрик. — Никогда!       Она не позволит своему мальчику страдать и впредь. Она не допустит его до этих опасных дел. И наконец-то выполнит свои обязательства матери.       Достучаться до её разума ни один из врачей так и не смог. Терапия Изуку началась. Инко не отходила от него ни на шаг, подбадривая сына словами и кроликами, вырезанными из яблок. Они вместе радовались маленьким успехам, вместе обсуждали сериалы, даже про соседских котов было что рассказать. И Инко уже предвкушала, как снова наполнит рисом две пиалы с вишнёвыми ягодками. — Когда ты был маленький, — орудуя небольшим ножичком, начала Инко, — то был таким непоседой. Прямо как настоящий кролик.       Женщина с улыбкой протянула половинку яблока отчего-то хмурому сыну. Тот взял его без особого удовольствия. А Инко, ничего не заметив, продолжала: — Бегал туда-сюда по дому — только успевай ловить. Эй, Изуку, ты чего? — она осторожно заглянула ему в глаза. — Ничего не хочешь мне сказать? — нарочито отстранённо и холодно ответил сын. — Только то, как сильно люблю тебя, родной, — с заметным замешательством ответила Инко. Перемены в настроении сына были ей непонятны, и, если честно, пугали.       Изуку смерил её тяжёлым взглядом, перекрестив руки на груди. Сейчас он казался таким взрослым — и таким упрямым. — А о том, что ты самолично уничтожила мою жизнь, ты, значит, сказать не хочешь? — О чём ты? — О том, что мне могли бы сделать операцию, но ты не дала своего согласия! — Но я ведь… — она осторожно коснулась предплечья, но Изуку выдернул руку. — Я забочусь о тебе, ты должен это понять! — А я тебя об этом просил?! — Ты должен быть благодарным! — выпалила она в сердцах. — В твоей жизни всё равно ничего не изменится. Ты сможешь делать всё то же, что и обычные люди, зато больше никаких опасных глупостей. Наконец-то ты будешь в безопасности! — В безопасности? — он чуть ли не плевался ядом. — В безопасности?! Никто из нас теперь не будет в безопасности! Как? Как ты смеешь решать за меня? Да что ты вообще понимаешь?! Я не могу отдать эту причуду дальше. У меня нет подходящего преемника. Только я могу заменить Всемогущего, только мне под силу справиться со всем этим злом. Я — последний… Последний, кто носит эту силу. Сам Все за Одного пытался у меня её отнять, — при имени самого одиозного злодея в истории Инко ахнула, но Изуку проигнорировал мать, продолжая обвинительную речь: — Не смог. А вот ты смогла! — Изуку… — рука потянулась к сыну, но она сама её отвела. — Я просто хочу, чтобы ты знал, что это было сделано только ради тебя. Да, я не жду, что ты скажешь спасибо, — здесь Инко покривила душой, — но надеюсь, что со временем ты сможешь меня понять.       Гневно дыша, Изуку продолжал смотреть на неё колючим взглядом. Казалось, от этого холода стыла кровь, и Инко не понимала, на каком мужестве она ещё держалась. Это так несправедливо: что бы она ни выбрала, сына бы всё равно потеряла. Есть ли выбор хуже?       Она так и не получила ответа. Дверь гулко захлопнулась за её спиной. Сын остался в палате.