~
Октябрь уже близился к концу — солнце совсем покинуло эти края, начались затяжные дожди. Башни замка тонули в бесконечном тумане, грубые камни двора скрывались под непросыхающими лужами, и стылая сырость грядущего ноября наползала медленно и неотвратимо, пробирая до костей, заключая все живое в свои ледяные объятия. Рей проснулась среди ночи, дрожа всем телом, — камин почти потух, одеяло сползло, и в комнате было холодно, как в склепе. Она приподнялась, пытаясь найти в изножье кровати сбившуюся медвежью шкуру, которой укрывалась в последнее время, и вдруг заметила, что вторая половина постели пуста. Кайло не было. Она озадаченно огляделась — в полутьме, едва освещенной тлеющими углями в камине, было видно, что дверь в опочивальню приоткрыта. Рей соскользнула с кровати, укуталась в толстую шерстяную накидку и подошла ближе — так и было: из открытой двери сильно сквозило, вот отчего из комнаты выдуло все тепло. Она уже потянулась было закрыть дверь, но вдруг вспомнила про Кайло — если запереться в опочивальне изнутри, он не сможет войти. Но где он? Куда ему понадобилось уходить среди ночи? Обувшись и взяв свечу, она выглянула из дверей — снаружи было пусто и темно, но где-то внизу, как ей почудилось вдруг, мелькнул свет. Осторожно ступая, Рей спустилась по короткой винтовой лестнице. Дальше начиналась галерея — огромная, длинная и темная, уходящая в обе стороны. Справа за колонной, кажется, снова мелькнул свет, она сделала несколько неуверенных шагов вперед. Что-то скрипнуло, послышался шорох, словно камешек прокатился под ногой, — Рей резко обернулась и тут же шарахнулась от своей же метнувшейся по каменному своду тени. Она замерла на месте с колотящимся сердцем, испуганно оглядываясь по сторонам, — было так неприютно и жутко стоять с единственным тусклым огоньком свечи в руках среди сгустившейся вокруг тьмы. Идея выйти среди ночи из опочивальни показалась ей безумной, в голову тут же полезли услышанные в приюте истории — про мрачные старые замки, где бродят неупокоенные души и манят огоньками незадачливых гостей. Она поспешно шагнула к лестнице, чтобы вернуться в спальню, как вдруг ей на предплечье легла тяжелая ладонь. Рей взвизгнула от ужаса, подскочив на месте, обернулась — позади нее стоял Кайло. Она судорожно выдохнула. Дрожащее пламя свечи, которую она сжимала в руке, бросало на его лицо неверные тени, и взгляд его черных глаз казался совсем непроницаемым и мрачным. — Куда вы ходили? — произнес он глубоким и низким голосом, внимательно глядя на нее сверху вниз. У нее словно что-то задрожало внутри, и она почему-то не могла отвести взгляда от его губ, только что вымолвивших вопрос, на который теперь нужно было дать ответ. Надо было сказать что-то, но отчего-то Рей точно знала — нельзя говорить всю правду, нельзя дать ему понять, что его отсутствие вызвало у нее вопросы. — Я… совсем замерзла и… хотела позвать кого-нибудь из слуг, чтобы снова растопили камин, принесли грелку и еще одеял, — все-таки нашлась она. Даже голос почти не дрожал. Кайло издал неопределенный звук, продолжая испытующе смотреть ей в глаза, но Рей выдержала — не отвела взгляда. — Я сам отдам все распоряжения, вам нет нужды здесь мерзнуть, — сказал он наконец. — Пойдемте в постель. Его теплая рука не отпускала ее предплечья — удерживая ее крепко, хотя и бережно, он повел ее вверх по лестнице, завел в опочивальню и даже подвел к кровати. Сам снял с ее плеч теплую накидку и указал на постель — Рей удивленно, но послушно взобралась на кровать и легла. Он укрыл ее накидкой, потом одеялом, а сверху еще и укутал до самого подбородка медвежьей шкурой, подоткнув со всех сторон края. Потом отошел к камину — присел на корточки, поворошил угли кочергой, мощно дунул на них пару раз, разжигая тлеющий огонь, — занялось недогоревшее полено. Кайло снова постучал кочергой, теперь разбивая полено на части, чтобы разгорелось лучше, и сунул в камин еще пару расколотых чурок, что лежали в ведре для дров. Огонь сразу полыхнул ярче, уютно запели поленья. Словно спеленутая в теплом тесном коконе, Рей медленно согревалась, глядя на своего мужа: как падают черные пряди волос на его скулы, как алые всполохи пламени отражаются в его глазах и отсветы пробегают по бледной коже, как он прикусывает свою полную нижнюю губу и чуть хмурит брови, сосредоточенно вглядываясь в зев камина. Наконец Кайло поднялся и оглянулся на нее. — Засыпайте, — бросил он коротко. — Сейчас станет теплее. И вышел, плотно закрыв за собой дверь. Рей послышалось, что в скважине тихо повернулся ключ. Но проверять она не стала.~2~
2 апреля 2021 г. в 20:49
Так странно началась ее жизнь в замке.
И продолжалась тоже странно.
Никто будто не замечал новую госпожу — установленные в этом месте порядки с ее появлением ничуть не изменились, словно она была тут гостьей, а не женой самого Кайло Рена.
Слуги вели себя почтительно и выполняли все ее просьбы, но сами не обращались к ней с вопросами и не ждали ее распоряжений. Всеми хозяйственными делами заправляла Фазма — единственная женщина в этом мрачном замке, ходившая отчего-то в мужской одежде, — огромная, молчаливая и резкая в движениях, похожая больше на воительницу из старых преданий, чем на экономку. С новой хозяйкой она была подчеркнуто учтива, но и только — даже речи не шло о том, что Рей будет принимать какое-то участие в ее повседневных заботах. Рыцари Рен в черных, как у Кайло, одеждах, тоже лишь безмолвно кланялись супруге своего сюзерена при встрече, и даже рыжий тощий священник, иногда мелькающий то тут, то там в своей длинной рясе, не сказал ей и пары слов.
Мужа она вообще почти не видела. Изредка они встречались за завтраком в малом зале, куда Рей приходила всегда позже него, — Кайло, молча расправлявшийся с едой, только коротко кивал ей в знак приветствия, а она в ответ почтительно приседала в реверансе, как учили ее в монастыре. Но чаще он трапезничал в одиночестве задолго до того, как она просыпалась, и потом уходил на весь день заниматься своими делами. Иногда Рей через окно видела его огромную черную фигуру во дворе замка, где он отдавал распоряжения слугам или встречал заезжающие в ворота подводы и руководил разгрузкой; иногда он принимал каких-то посетителей, затворившись с ними в нижних покоях; или ему седлали коня — его любимого вороного жеребца — и он куда-то уезжал со своими рыцарями до позднего вечера.
Предоставленная сама себе, Рей обычно отправлялась гулять по замку — других занятий у нее все равно не было. Она в одиночестве бродила по залам и галереям, разглядывая старинные портреты на стенах — потрескавшиеся, темные, на которых едва различались лица. Она рассматривала разноцветные витражи узких окон, трогала лепные украшения и гобелены и, задрав голову, замирала, изучая высокие потолки. Она внимательно исследовала и огромный, обычно пустующий рыцарский зал, предназначенный для пышных торжеств, тот самый, где проходил свадебный пир: с гигантским — почти во всю стену — пустым и холодным камином и длинным каменным столом, видно, стоявшим тут от начала времен, с выцветшими от старости закопченными фресками на стенах, на которых были изображены сцены пиров и праздников. Она изучила небольшую библиотеку со старинными пыльными книгами, к которым явно давно никто не прикасался; она побывала в оружейных помещениях с мечами и алебардами, трогала кольчуги и железные рукавицы; она заглядывала в пустующие комнаты в самых дальних закоулках, где, наверное, сто лет уже никто не жил, — там сквозило из потрескавшихся окон, а все углы замело мохнатой пыльной паутиной.
Везде в этом огромном, темном и холодном замке было так неприютно и одиноко, и казалось, что чего-то будто не хватает, — впрочем, может быть, это просто Рей сама ощущала себя так. Она сама была здесь никто: и не гостья, и не хозяйка, и не девица, и не мужняя жена — несуществующая, незаметная и не нужная никому.
Да, несмотря на то что со свадьбы минуло уже почти две недели, на брачном ложе между супругами так ничего и не произошло.
Каждый вечер, отужинав в малом зале — или в одиночестве, или в молчаливой компании Фазмы и рыжего священника по имени Хакс — Рей отправлялась в опочивальню ждать мужа. Тяжелые шаги Кайло раздавались на лестнице обычно ближе к полуночи — он входил в комнату, запирал дверь и, скинув свой неизменный черный дублет, направлялся к окну, где Фазма всегда оставляла для него несколько блюд. Там он расправлялся с едой — иногда сметая все подчистую, иногда лишь чуть закусывая — а потом стаскивал сапоги, задувал свечу и молча рушился на кровать.
Рей, затаив дыхание, лежала в постели в брачной сорочке и смотрела в расписанный звездами потолок балдахина, готовая в любой момент к тому, что вот сейчас, сейчас ее муж потянется к ней, сейчас решит взять ее, но… но он так и не сделал этого — ни в первую ночь, ни во вторую, ни в третью, ни во все последующие.
Рей недоумевала: для чего же тогда он вообще женился на ней? Красотой она его не прельщала — это понятно; денег или приданного ему не принесла; ее титул, едва ли подтвержденный сомнительной хартией, тоже вряд ли мог соблазнить Кайло — род его уж точно был не менее знатен; рачительная хозяйка в замок ему не требовалась — для этого более чем хватало Фазмы; может быть, он и в самом деле настолько отчаялся найти жену, что выбрал сироту Рей, только чтобы произвести себе наследника?
Но ведь чтобы произвести наследника, надо было сделать то, чего Кайло упорно не делал. И она никак не могла понять почему. Как вообще ей надлежит вести себя в таком случае?
Помимо напутствий перед свадьбой, Маз дала ей с собой особый трактат, который назывался «Наставление женам о брачных сношениях», и Рей принялась его штудировать, пытаясь найти ответы на свои вопросы.
Благочестивая и честная жена, — как было там написано, — ежели муж возжелает продолжить через нее свой славный род, должна, облачившись в брачную сорочку, с покорностью возлечь на ложе с супругом и принять в себя его семя, дабы понести от него плод. Благочестивый и честный муж будет вступать в соития редко — лишь по необходимости ради продолжения рода — однако следует жене помнить, что не все мужья достаточно богобоязненны и помнят о грехе: некоторые из них обладают горячим нравом и не могут держать в узде свою похоть. Потому во время соития жене никоим образом не следует поощрять мужское плотское неистовство и распалять вожделение в своем муже — ни звуками, ни движениями тела — а лежать ей надобно неподвижно, закрыв глаза, и губы ее должны лишь тихо шептать молитву. Разрешается жене также пролить немного слез после сношения, ибо болезненно оно, скверно и мерзко для женского духа и тела, хотя и необходимо ради продолжения рода, но вот что ни в коем разе не должна делать благочестивая и честная жена, так это испытывать сладострастные чувства, а уж тем паче, идя на поводу у похоти своей, самой предлагать мужу совершить соитие без изначальной его о том просьбы.
Тут Рей задалась вопросом, отчего же, если для жены сношение так болезненно, скверно и мерзко, может она испытывать сладострастные чувства и даже сама первая предлагать мужу совершить соитие, но разъяснений в трактате не нашлось. Как и не было ответа на главный вопрос: по какой причине муж вообще избегает соитий и спит в одной постели с женой, так и не взяв ее невинности с самой первой ночи, и что делать в таком случае жене, которая через неделю после свадьбы все еще остается девицей, — словно автор даже и не думал, что такое вообще возможно в природе.
Напротив, большое внимание в трактате уделялось именно избыточным сношениям и плотскому неистовству мужа, которое благочестивой жене нужно было всячески укрощать и остужать, а также подробно разбиралось, как еще до свадьбы девице можно угадать склонность к излишествам на брачном ложе по внешнему облику мужчины.
Самыми опасными, как утверждал автор, оказываются те мужья, что высоки ростом, крупны членами и черны волосами и глазами. Они же обладают обычно вспыльчивым и горячим нравом, и нрав этот проявляет себя и на брачном ложе: такой муж, как правило, ненасытен, требует от жены частых соитий и не довольствуется целомудренным сношением через брачную сорочку, а желает трогать свою жену везде, так что иногда пытается разорвать или задрать на ней одежды, — бывает, даже и вне опочивальни. Муж с подобным нравом не может сам обуздать свою похоть, если только не отличается он крайней богобоязненностью, не истязает себя постом или не находится уже в преклонных летах, когда буйство плоти затихает само собой.
Тут Рей снова озадачилась: Кайло был в самом расцвете сил, постом себя ничуть не истязал — особенно учитывая его любовь к ночным трапезам — и богобоязненностью тоже не отличался. То есть по всему выходило, что должен он был неистовствовать в опочивальне, а не просто молча засыпать на брачном ложе, когда рядом находится готовая к соитию жена?..
Рей иногда поглядывала на него из окна, отмечая его мощь и стать, когда он ходил по двору в окружении слуг и рыцарей, раздавая приказы; или, притворяясь спящей, сквозь полусмеженные веки смотрела, как он, скинув рубашку, стоя в одних черных штанах, умывается по утрам в опочивальне над тазом, — и невольно задумывалась, как бы все-таки происходило с ним брачное сношение. Он бы сжимал ее этими своими сильными руками? От движения так же ходили бы под белой гладкой кожей эти крепкие мышцы? Падали бы ему на лицо его черные волосы, когда он брал бы ее на супружеском ложе? Как бы она чувствовала его вес на себе? Как бы он вообще поместился между ее бедер — такой огромный? Глядя на него, даже легко было поверить во всякие страшилки, которые приютские девицы любили рассказывать друг другу перед сном: будто у некоторых мужчин там все так велико и чудовищно, что напоминает шипастую дубину, с какой пешие воины ходят в бой.
При этих мыслях у Рей словно что-то вздрагивало внутри — нет, в самом деле, надо благодарить Бога, что муж избавил ее от этой тяжкой женской повинности. Может, его поведение и было странно, но ведь о том, что происходило в опочивальне, никто больше не знал, так что и стыдиться ей было нечего.
Так Рей окончательно убрала брачную сорочку в сундук, перестала каждый вечер ждать от мужа каких-либо действий, и ее новая жизнь — пусть и такая странная — обрела какую-то размеренность и ясность.