Русская ракета

      — Тебя не взяли в командник, — повторяет Марк упрямо, на её кровати развалившись. Кровати у них тут и правда крутые, удобные, грех не поваляться между тренировками. У Марка уже всё, соревнования закончены, но он бы остался, даже если бы федерация не надеялась на то, что команду всё-таки наградят — с кем ему возвращаться? У неё и Насти ещё соревнования, Настя попробует в десятке удержаться, она, может, в тройку всё-таки войдёт, как знать? Светланвладимирна и Евгеньвладимирыч остались бы тут в любом случае, и Марк остаётся с ними.       — А Сашку, и Димку, и Макара, и Алинку на Игры вообще не взяли, — выдыхает Саша устало, на край кровати садится, волосы расчёсывая. Рыжая копна — совсем не то, что нужно что для Фриды, что для Круэллы, но какая разница? — Вместо Алинки Настя гордостью Грузии тут пытается стать, ты откатал и за себя, и за пацанов...       — На пятнадцатое место, — хмыкает Марк невесело, садится, расчёску у неё отбирает, и сам её волосы распутывать принимается. — Позорище.       — На золото командника, — поправляет она его, глаза прикрывает, расслабляется, позволяя плечам опуститься. — У тебя заочно уже есть медаль, хоть тебе её и не дали из-за всей этой еботни. У меня может вообще никакой не быть, не то что золотой.       — Это всё из-за твоего трикселя.       — А я что, виновата, что он не получается?       — Тебя Ханю покусал, что ты с акселем сражаться пошла?       — Кто бы говорил, мистер я-прыгну-пятерной-сальхов!       Она к нему разворачивается, отчего расчёска в его руках больновато дёргает её за волосы, игнорирует абсолютно эту боль, буравит его взглядом, и под его встречным, таким же серьёзным и почти сердитым, не выдерживает и начинает смеяться. Он смеётся тоже, притягивает её к себе, целует в висок — это её всадникам Апокалипсиса всегда было всем позволено.       Марк, кажется ей, немного переступает границы того, что позволяется им — она даже не думает остановить его, когда его рука на её талии замирает, когда их лица слишком близко. Они друг другу в глаза смотрят, смех затихает будто сам по себе, и Саша почти уже прикрывает глаза. Почти.       Кажется, они оба не готовы сделать этот шаг. Кажется, им обоим хочется этого, но страх сильнее. Саше страшнее в миг, когда их губы ближе, чем когда-либо, чем когда она учила четверные. Нет, не время ещё — Саша вздыхает, когда они отстраняются, когда он снова берётся за расчёску. Облегчения, если честно, в её вздохе нет.       Есть неизвестность.       Есть его взгляд с трибун, когда её руки держит Светланвладимирна. Есть её улыбка ему в ответ, подрагивающая и неуверенная. Есть её собственное дыхание, звучащее в ушах громче музыки. Есть объятья Светланвладимирны, когда она выходит со льда, сделавшая почти всё, что могла. Есть баллы, которые гремят над катком.       Есть слова, которые она слышит, когда уходит из кика, когда стоит, прислонившись к стене, чтобы отдышаться, когда прорывается к ней почти с боем Марк — когда он берёт её за руку, и когда она вырывает из его руки свою и убегает, чтобы он не видел, как она плачет. Вторая. Она сделала всё, что могла. Она сделала всё, что должна была. Работала над прыжками и над скольжением, впахивала на катке бесконечно — ей даже плевать на то, что эту медаль она получит. Ей даже плевать на то, что она медалистка олимпийских игр — она плачет в этот момент так, как не плакала, наверное, никогда, огрызается на журналистов, которые тычут в лицо камерами, и кричит, требуя в покое её оставить, уйти, кричит, что ненавидит это всё — пока не обнимают её тёплые руки, пока её не заставляют уткнуться лицом в чужое плечо, в бело-голубую олимпийку, на которой наверняка останутся следы её туши.       — Тебе надо будет пойти на награждение, — говорит Марк ей на ухо, когда она почти перестаёт всхлипывать и дрожать. Не вырываться — вырываться она и не пыталась с момента, когда её окутало его теплом. Ей было нужно это тепло, на самом деле, но слишком уж она не хотела, чтобы видели те, кто ей важен, как ей плохо может быть. — Тебе надо будет пойти, и улыбаться всем им, чтобы они знали, что они тебя не сломали.       — А они меня не сломали? — хмыкает она горько, глухо в ткань его олимпийки. Марк вздыхает.       — Хочу верить, что нет.       Когда она лицо зарёванное поднимает, рядом Светланвладимирна, молча тянется к её лицу, чтобы слёзы её салфеткой утереть, а потом обнимает так, что рёбрам больно почти становится. Саша носом шмыгает снова, но на этот раз удержаться от новых слёз получается. Уже лучше.       — Я тебе олимпийку испачкала, — вздыхает она, на Марка косится. Он плечами пожимает, мол, бывало и хуже. Светланвладимирна отвечает вместо него.       — Пофиг, отстирается. Иди, ракета. Взлетай на ступеньку и получай медведя. И помни, что мы тебя любим.       Мама с папой на звонок отвечают сразу, когда они возвращаются в отель — бледные, нервничающие, мама с губами искусанными. Саша улыбается слабо, мишку поднимая перед камерой — мол, вот, ради чего всё было. Улыбается — значит, всё нормально. Ну или будет нормально.       — Поскорее бы домой, — говорит она. Марк, рядом сидящий, её за плечи обнимает, притягивая к себе, совершенно по-братски — мама, кажется, успокаивается от этого его жеста. От того, что её дочку есть кому поддержать. Папа рядом с ней буравит их взглядом — через камеру не понять, кого именно — но уголки губ его на миг дёргаются в подобии улыбки. Значит, всё хорошо. — К вам. И на родной лёд. Китайский надоел — хуже некуда.       — На серебряной медали жизнь не заканчивается, — говорит папа. У них с мамой серебро Солт-лейк-сити, он знает, о чём говорит. — Может, у тебя ещё будет шанс завоевать золото?       — Да пошло оно, это золото, — почти огрызается она, не на папу, а куда-то в пустоту. — Не было взрослых побед, нечего было и начинать, походу. Буду дальше квады осваивать. Войду в историю не как олимпийская чемпионка, а как самая крутая. Над акселем работать буду, тройной уже докручиваю, вот и к четверному двигаться начну. Мне кваксель, Марку пятерной сальхов, вот и сделаем Светланвладимирну и Евгеньвладимирыча самыми знаменитыми тренерами в мире.       — Когда нам дадут эти медали командника, — говорит Марк, когда разговор закончился уже давно, когда они выкладывают в инстаграм своих панд, сидящих рядышком, и отмечают друг друга, когда он всё так же обнимает её за плечи, и щекой прижимается к её растрёпанным рыжим волосам, — я надену свою тебе на шею и там и оставлю. Потому что ты заслужила олимпийское золото.       — Ты заслужил олимпийское золото, — поправляет его она. — Конечно, было бы круто иметь своё, но у меня есть ты, а это почти то же самое.       Целоваться с олимпийским чемпионом, пусть и в команде, тоже круто, думает Саша. А за золото, какое угодно, она ещё поборется. И до космоса долетит, если надо будет.