Тепло под сердцем

В рабочем кабинете Анна усадила мужа на кресло, встала за спиной и ласково прошлась пальцами по коротким кудрям. - Яша, а как ты собираешься выиграть? Думаешь, тебе повезет? Он едва ли не замурчал от удовольствия. - Я не собираюсь. По меньшей мере сразу, и вовсе не надеюсь на удачу. Еще, Анечка. - Митя? - Нет, разумеется. Яков поймал ее ладонь и прижал к губам. - Я буду играть честно. Но это не значит, что я не буду вводить противников в заблуждение, и кстати, уверен, что они точно будут мухлевать. Клейгельс сказал, что он что-то чувствовал, но сформулировать и высказать так и не смог. А потом поддался азарту. - А ты? Усадив Анну на колени, Штольман зарылся лицом в её грудь. - Не волнуйся, милая, это для меня лишь работа. Ты знаешь, где моя страсть. Сердце Анны от этих слов пропустило удар. Смущенная, она прошептала: - Яша, если я пойму, что эта… Нина Аркадьевна опять хочет прибрать тебя к рукам, я за себя не отвечаю. - Я отвечаю! – потер ладошки Митрофан. … Штольман взглянул на карты. Расклад был средний, но можно было поторговаться, что Яков и сделал. Во время розыгрыша на лице его была обычная сосредоточенность, хотя думал Яков Платонович вовсе не о трефах с червями, а о нежном вихре, влетевшем в его кабинет как раз перед уходом со службы. За мыслями о ласковых руках одна взятка была потеряна. Штольман записал грустный итог в таблицу и откинулся на стуле с высокой спинкой. «Иван Калязин. Старается не показывать эмоции, но сейчас, очевидно, рад, вон как губы дернулись. В маяках филонит. Слишком уверен в себе, это им может выйти боком». Яков с третьего розыгрыша увидел то, что не мог сформулировать поддавшийся пагубной страсти градоначальник. Партнеры Штольмана по преферансу пользовались старым и очень опасным трюком, требовавшим от участников максимальной внимательности. Они использовали маяки. Оказываясь после розыгрыша в паре против Штольмана, игроки подсказывали друг другу масть и количество определенным положением карт в руке. Параллельное столу положение стопки говорило о пиках, перпендикулярное – о трефах, наклонное – о червах. «Генрих Фальке. Лицо, закрытое донельзя, просто Каменный гость. Почти не разговаривает, эмоции не читаются, маячит качественнее, поэтому и Калязин лидирует. Губернатор играл с Калязиным и Грековым, а Фальке позвали специально для меня. Неужели владелец клуба Петровский ничего не замечает? Его ведь вряд ли могли купить». Разной выкладкой карт на стол хитрецы также подавали друг другу сигналы, но об этом догадался даже Митрофан. - Папа! Этот Калошин - шулер! Я ему сейчас чаю за шиворот налью! – кипятился мальчишка. - Смотри, он карты разными способами бросает – то закрывает чужую фигурку, то касается, а то и подальше кладет. Это что значит? Яков запретил подсказывать, какие карты на руках у противников, и сейчас юный призрак рассерженно шипел, видя, как те выигрывают. «Глазастый Митя. С таким помощником можно казино держать, никто не забалует», - улыбнулся новому раскладу Штольман. Он предполагал, что и его лицо изучается, и легчайшими гримасами сопровождал свои оценки текущей ситуации. Так как они совпадали с итогом розыгрышей, мошенники постепенно уверялись, что следователь всегда играет именно так. К тому же с начала игры Яков быстро раскидывал пришедшие карты по мастям - в этом случае хороший наблюдатель мог вычислить оставшиеся. Фальке оказался хорошим, и уже воспользовался предоставленной возможностью, увеличив разрыв в пуле. … Анна не находила себе места. Штольман предупредил ее, что будет очень поздно, что игра может затянуться, и «поздно» превратится в «рано», но волновалась Анна по другому поводу. «А если не получится? Бог с ними, с деньгами, а задание у губернатора? Понятно, что если выиграет, Клейгельс будет рад, но вдруг Яков в итоге проиграет? Но там ведь Митя», - попробовала она успокоить себя. «Митя может… Он все может, но Яков не будет пользоваться чем-то, похожим на обман. И сказал, что сперва ему надо проиграть». - Дядя! – вскрикнула она, столкнувшись на лестнице с Петром Ивановичем. - Ты мне очень нужен! Завидев умоляющее и вместе с тем решительное выражение лица племянницы, Миронов попятился, но тут же был приперт к стенке. - Дядюшка, мне понадобится от тебя одна ма-а-ленькая услуга, - умильно попросила Анна, удерживая того за галстук. Петру Ивановичу не осталось ничего, кроме как тяжело вздохнуть. … Штольман играл свою игру. Испортить её было сложно, поэтому он просто кидал карты на стол, внимательно следя за противниками. Положения стопок в их руках постоянно менялось, внося хаос в подмеченную Яковом систему. «Ловкие, шельмецы. Карты держат так же, как в маяках, но уже не сигналят, висты зарабатывают честно. Нет! Вот – перед маяком меняют положение тела. Наверняка Фальке придумал, он и час сможет без движения высидеть». Услышав знакомый смех у входа в игровую залу, Яков взглянул в том направлении. Сузил глаза. И бросил на стол младший козырь вместо старшего. «Ах ты ж… японский городовой!» - выругался про себя Штольман. Недавно Митя, желая порадовать маму салютом, взорвал в спальне петарду, и Яков очень образно высказал свою радость при виде испуганной Анны и прилетевших на постель осколков. После чего пришлось запомнить на будущее – его хулиган впитывает все, что говорит отец, с удовольствием повторяя при случае новые слова. Но сейчас дело было не в Митрофане. За столик в противоположном углу залы уселись двое – господин Миронов и полный юноша в сером сюртуке, поверх воротника которого волнами спадали каштановые локоны. Скрипнув зубами, Штольман заставил себя сидеть смирно и доиграть заказ, а затем извинился и предложил сделать перерыв. Калязин предложение принял, Фальке лишь кивнул, но Яков на них уже не смотрел. … - Добрый вечер, Петр Иванович. Представите меня вашему спутнику? – в широкой улыбке Штольмана было что-то зловещее. Миронов обменялся с родственником рукопожатием и поспешил пояснить: - Это господин Лазюкин, вы с ним, Яков Платонович, уже встречались. Он немного изменил… эээ… что вы изменили, Антон Павлович? Молодой человек поежился. Сверля взглядом изящно уложенные локоны, Яков протянул юноше ладонь. - Прическу, Антон Палыч, не так ли? - Немного… Я, пожалуй, отлучусь на минуту, - пробормотал Лазюкин. Не ответив на рукопожатие, он выскользнул из-за стола, при этом задев Штольмана бедром. В дальнем коридорчике юноша увидел на двери силуэт джентльмена, немного помялся и вошел внутрь. Сразу после этого в дверь шмыгнул субтильный парень, которого Яков уже видел среди игроков в покер. Мужчины у столика взглянули друг на друга. Петр Иванович молча вздохнул, как бы говоря: «Яков Платонович, ну вы сами все знаете…» Яков знал и всерьез сердиться на Миронова не мог. Вместе они поспешили к уборной, причем дядюшка Анны остался снаружи. Войдя внутрь, Штольман увидел, как игрок вытирает руки полотенцем, а юноша с пунцовыми щеками таращится на стену. Яков плеснул водой на лицо и дождался, пока субтильный выйдет. - Антон Павлович, как же вы быстро исчезли! – Штольман притиснул жену к умывальнику. - Позвольте поинтересоваться, где ваши волосы? От этого низкого шепота по шее Анны побежали мурашки, и она ухватилась за пиджак Якова. - На месте. Как твоя игра? – сказала она, не поднимая глаз. Он провел пальцами по её воротничку. Короткая шевелюра оказалась париком, а собственные волосы Анны были тщательно подколоты и заведены под рубашку. Яков выдохнул. Уловив, что настроение мужа изменилось, Анна привстала на цыпочки и прошептала: - Яшенька, я бы не сделала с ними ничего плохого, я знаю, как они тебе нравятся. Не сердись, прошу, я же с дядей пришла. Мне очень хотелось посмотреть, как ты играешь. - Мама, ты опять мальчик! – пропищал Митрофан, вклиниваясь между родителями. - Ух, как здорово! А ты писсуаром умеешь пользоваться? Хочешь, покажу? Редко, но бывало, что Яков Платонович впадал в оцепенение от своей странной семьи, далеко выходящей за рамки обыденности. Вот и сейчас он не нашелся, что сказать. Лишь покачал головой. «Может, сын будет простым и понятным? Хотя с генами Анны Викторовны на это надеяться трудно». Он вздохнул. - Пап, там эти гады без тебя не мухлюют? Стереть у них нолик в росписи? - Последи за ними, малыш, чтобы карты на крапленые не подменили, с них станется. Стирать ничего не надо. Когда Митя умчался с радостным уханьем, Штольман дотронулся большим пальцем до губ жены, а затем привлек к себе и постоял неподвижно, впитывая её сладость. - Аня, я никогда тебе не говорил, что мне нравится один мальчик? Повеселевшая Анна улыбнулась. - Митрофан? Он чудо, да. Легко толкнув Якова незаметным под слоями одежды животиком, Анна выскользнула из объятий и встала у биде. Подобрала полы сюртука, отчего фалды его разошлись на пояснице и, хихикая, спросила: - Митя хотел мне показать и убежал. Яша, я правильно делаю? Штольман покосился на дверь, но за нею было тихо, да и Миронов был на страже. Яков подошел к жене сзади, вжал в себя восхитительные округлости, обвил руками бедра. - Мужчины, милая… Он расстегнул пуговки на застежке брюк Анны. - делают вот так. Ощутив, как жарко стало внутри, Анна вздрогнула, а Штольман понял, что сделал глупость. Контраст грубоватой ткани брюк и шелкового кружева панталончиков мгновенно сосредоточил его желание на тончайшей полоске ткани под пальцами. Яков сжал челюсти и попытался вернуться в реальность. Услышав предупредительное покашливание, он тут же застегнул брючки, одернул полы сюртука и повернул Анну к выходу. «Штольман!» - заругался он на себя. «Ты что, хотел, чтобы тебя застали в объятиях с мальчиком?» Бившийся ниже пояса пульс удалось унять мысленным приказом. Яков открыл дверь и вышел первым, заслонив смущенную жену от посетителя. … У столика Анна уселась напротив дяди. Яков сел рядом, нашел под столом её ладонь и шепнул: - Хоть в кого ты переоденься, Анечка, я на тебя отвлекаюсь. Может, лет через двадцать… Хотя нет. Митя, рисовавший на столике большое сердце из орешков, захихикал. Уловив какое-то движение за чуть приоткрытой второй дверью в залу, Штольман сказал: - Вижу Нежинскую, она может быть опасна. Антон Павлович, прошу, будьте рядом с господином Мироновым и никуда от него не отходите. - А все ваши сомнительные знакомства, господин Штольман! – попыталась Анна вытащить руку из его руки, но Яков не отпускал. Анна дернула один раз. Второй. Глядя на Петра Ивановича, который с трудом сдерживал понимающую ухмылку, она пробормотала: - Яков Платонович, идите уже играть. Ни пуха вам, ни пера. Яков понял, что не может этого сделать. Притяжение Анны было настолько сильным, что он готов был сидеть с ней вечность – вот так, держась за руки и глядя на пухлые губы под ниточкой подрисованных усов. «Делом займись, Штольман! Аня молодец, дала мне правдоподобно проиграть последнюю партию, но так дальше не пойдет. Соберись». Он погладил пальцами ладонь жены и встал из-за стола. - Господа, я должен идти. Антон Павлович, благодарю за помощь и надеюсь увидеться с вами в более… - не договорив, Штольман откланялся, а молодого Лазюкина просто разобрало. Он прижал ладонь ко рту, фыркнул и даже прикрыл лицо рукавом, но остановиться не мог. - Митенька! – задыхаясь от смеха, прошептала Анна. - Закрой дверь перед носом той дамы, что подглядывает. Уж очень она меня раздражает. … «Ах ты мерзавка!» - негодовала Нежинская, увидев все, что не хотела видеть. «Забрала какой-то магией моего Якоба, посмела нарядиться в мужское, а он даже сейчас пялится на тебя, как влюбленный баран!» В гневе она топнула ногой. Бешенство Нины был вызвано не только неодолимой для нее привязанностью Штольмана к этой провинциальной дуре, но и своим промахом – Нина не догадалась переодеться в мужчину, лишь одела платье попроще и сейчас была вынуждена подсматривать. «Ты ответишь мне, Якоб!» Бывшая фрейлина побарабанила пальцами по бедру. Штольман проигрывал – хоть это было радостной новостью. Очевидно, что он постарел, расслабился, а мысли его витали далеко от задания губернатора. Но возникала следующая проблема – теперь Нина глупо выглядела перед Калязиным и Патрикеевым, которым расписала преимущества втягивания Штольмана в игру. Нахмурившись, Нина тут же провела пальцем по бровям и расправила недавно появившуюся новую складочку. «Но ведь ничего не изменилось. Я хотела отвлечь Якоба, чтобы он влез в долги и был обязан мне. Или, по меньшей мере, потерял доверие Клейгельса. Но сейчас Штольман проигрывает из-за Мироновой, а значит, теряет над собой контроль. Значит, может пойти на обман. Да, в реальности он слишком уперт для этого, но я сделаю так, что все поверят, и тогда контракту Патрикеева ничего не грозит». Змеиная улыбка появилась на тонких губах Нежинской. Вернувшись в столицу, она преследовала несколько целей: возродить старые связи, показать богатым и влиятельным людям, что может быть очень полезной, и, разумеется, вернуть Штольмана. Хотя в глубине души Нина сознавала, что этот поезд уже ушел. «Ничего. Найду другого красавца, я еще в самом расцвете, мне не дают и тридцати». На шее вдруг зачесалось. Пользуясь тем, что в коридорчике, ведущем из буфетной в залу, никого не было, Нина потерла свербящее пятнышко. На пальцах осталось что-то темное и жирное, а от запаха протухшей селедки её передернуло. - Ай! – женщина ощутила, как на плечо вновь капнула вонючая жидкость. - Что за дрянь! - Ой! – сказал Митрофан. Нежинская подняла голову и поняла, что прямо над ней – полочка, на которой идиотка-кухарка оставила банку с использованным маслом. И сейчас эта банка неотвратимо наклонялась. … Через минуту с черного хода здания, в котором господин Петровский держал игровой клуб, вышла женщина. Дамой ее назвать было трудно – походка женщины была кривой, лицо перекошено, а платье заляпано жирными пятнами. Нищий, которого швейцар только что прогнал от парадного входа, сочувственно просипел: - Что, бабонька, селедкой отхлестали? Дай платьице твое пожамкаю, маслице-то вкусное, будет, чем хлебушек помазать. И кофтой с тобой поделюсь, от Натахи осталась. Иди, болезная, переоденься. Не обижу.