Четыре одиночества

1992 год. Челябинск.

       — Егорьев! Айда на перекур! — донёсся сквозь вой инструментов в цеху, голос.        — Я потом, идите без меня, — прокричал Борис, не отвлекаясь от резки заготовки циркулярной пилой. Однако, спустя несколько минут, его покой был нарушен несвойственным в этих местах цокотом каблуков, что постепенно приближался. Борис не реагировал, ибо техника безопасности, как он уже успел убедиться на собственном горьком опыте, написаны кровью. Поэтому — хоть произойди ядерный взрыв, пока он не закончит работу, всё мимо него.        Тем временем, девушка в тёмно-синем платье подошла максимально близко к рабочему месту, докуда не долетали искры из бледно-жёлтого снопа. Наконец, обрезок со звоном упал и Борис выключил инструмент, предусмотрительно отключая тот от питания. Обратив внимание на приблизившуюся к нему персону, он уставился на неё.        — Что это с тобой, Борис? — слегка улыбнулась уголками губ Софья. По её взгляду он понял — его старания не канули в лету, ибо она перестала стесняться саму себя, о чём говорила открытая от волос правая сторона лица. Его сердце предательски защемило и казалось пропустило удар, ведь буквально за мгновения перед его глазами пронеслись события и ужасы тех лет, что он в себе достаточно активно подавлял крупными порциями алкоголя. А произошло действительно многое. Он вернулся с одной войны, буквально на другую, вот только в этот раз у него не было ни оружия, ни боевых товарищей.        — Да так, увидел тень, что осталась от меня… Впрочем, это совершенно не важно, Софья Павловна, что привело вас ко мне? — снимая рабочие перчатки и прикуривая трясущимися, от накативших воспоминаний последних пяти лет, руками. Дешёвые спички никак не хотели разгораться, то обламываясь, то стирая головку без огня. На четвёртой спичке, терпение капитана лопнуло и она изящным движение прикурила зажжённой «зиппой» своему старшему сержанту, после чего прикурила сигариллу самостоятельно.        — «Ничего себе жирует, я давлюсь «Беломором» который год, а она сигариллы смолит, поднялась Софья, не к добру это, ох, не к добру», — подумал Борис, благодарно кивая, повторяя свой вопрос, — так что же заставило тебя разыскать меня?        — Ну-у-у, как же я могла забыть своего старшину? — лукаво усмехнулась глазами она.        — Ты знаешь, что меня разжаловали за ту операцию, впрочем, я ни о чём не жалею, ясно?        — И я поистине тебе благодарна, что ты смог вытащить меня тогда, вот только для меня ты всё равно останешься старшиной, как бы не наказывало тебя начальство! — машинально прикоснувшись к обожжённой щеке, произнесла она.        — Просто скажи, зачем ты здесь или просто убирайся и не мешай мне доживать остаток лет! — рявкнул Борис, который последний год иногда срывался на каждого встречного.        — Зачем ты так грубо? — кокетливо надула губки она. Для него это стало последней каплей.        — Зачем? Ты придуриваешься? Ох, ладно, прости, что я сорвался, но прошу тебя, уходи и никогда не возвращайся, не делай мне ещё больнее, — заново включая в сеть инструмент, он продолжил работу, перестав замечать всё происходящее вокруг.        Она простояла ещё минуту, задумчиво разглядывая его профиль, отдельно уделяя внимание его уродливому неровному шраму, что пересекал левую половину лица, начинаясь со лба, огибая глазницу с внутренней стороны, пересекая крыло носа и губу, заканчиваясь около кадыка. «А ведь раньше его там не было, интересно, во что же ты ввязывался? Ладно, раз не получилось по-любви, получится по другому», — подумала Софья, уходя в обратном направлении.        Коллеги Бориса заметили лишь ухудшившееся настроение своего замкнутого товарища, что про себя практически никогда не говорил, отказывался от совместных попоек в пивной после смены, иногда приходя на работу с жутчайшим перегаром. Времена были нелёгкие, поэтому к нему никто не лез, а он, он платил им тем же, поддерживая только рабочие отношения.

***

       Около своей родной панельки, где отродясь не было дорогих автомобилей, он заметил целых два чёрных БМВ, около которых, на безопасном расстоянии крутилось несколько подростков. Чутьё просто вопило о неправильности происходящего, ибо он явственно чувствовал взгляды, что упирались в его затылок. Воспоминая тут же нахлынули с новой силой, ибо перед каждой засадой он чувствовал на себе такие взгляды. Напрягшись, он вошёл в такой надоевший грязный подъезд, мимолётно огрев подзатыльником зазевавшегося мальчугана, что из подъезда пялился на «крутую тачку», поздоровался с соседками на втором этаже, что почувствовав жареное, теперь сидели на просиженном диване, что практически полностью перегораживал площадку, попутно ругая всё что ни попадя. Борис ради галочки поздоровался. Бабки… они, казалось ему, не поменялись совершенно, те же лица, те же темы.        Минул третий этаж, через который ему пришлось пробираться сквозь смрад жареной рыбы. Наконец четвёртый, его. Обшарпанная деревянная дверь, что при желании и чуточки усилия, не смогла бы защитить его жилище. Но его ни разу не обокрали, он не знал почему, но в любом случае, ему дорожить нечем. Накоплений нет, а на дорогие ему вещи, воры не позарятся.        Скрипнула соседская дверь, откуда выглянул сосед — мужчина лет семидесяти, одетый в растянутую белую майку и свободные семейные трусы в вертикальную полоску.        — Там это, Боря, там к тебе кто-то пришёл, деваха блондинистая в платье, какой-то мордоворот в костюме, мужичок седой в форме и совсем тщедушный с чемоданчиком. Ты что, натворил что-то? Ох, не к добру это, Боря, бандиты они! — начал шёпотом излагать обстановку сосед.        — Дядя Гена, спрячьтесь, а я их сейчас как… ух! — заговорчески шепотом ответил Борис.        — Понял, ну давай, разведка, удачи, но если что, кричи, у меня ТОЗик мой до сих пор под диваном, — погрозив кому-то неведомому кулаком, дядя Гена прикрыл дверь.        Борису нравился этот чудаковаты мужчина. Он кругом видел заговоры и действительно вёлся на «льющийся мёд» по телевидению. Что Егорьев знал точно, так это то, что ТОЗик дяди Гены уже который год мечется из рук мужчины и ломбарда. Очень уж он любил его закладывать, когда в разгар «праздника души» заканчивалось топливо, водка то есть.        Еле слышно вздохнув, Егорьев вставил ключ в замочную скважину, проворачивая его в один оборот. «Кто-то действительно внутри, я запираю на два». И прошёл внутрь своей берлоги. Ему было всё равно уже достаточно давно. Убьют — хорошо, в этом новом мире, ему не нашлось место, несмотря на то, что он его с товарищами охранял.

***

       При входе его встретили две пары лакированных ботинок, дамские туфельки и военные берцы. Два гражданских, девушка, военный. Судя по берцам, кто-то крутой, такую модель он никогда не видел. Внезапная догадка пронзила его голову. Повесив ветровку, убрал кроссовки. Раздражённо, играя желваками, он прошёл в ванную комнату, где с мылом вымыл руки, вытер их полотенцем, после чего направился на кухню и поставил на плиту горячий и наполненный наполовину чайник — гости ждали его достаточно долго, если судить, что они решились отчаёвничать у него дома. Он не обращал внимания на них. Они пришли к нему, им и говорить. Необычную тишину, что создавали трое сидящих человек и стоящий столбом четвёртый, прерывало только позвякивание посуды, пока Борис доставал себе всё необходимое для приготовления «запивки».        Обычно он после работы опрокидывал стакан с водкой после прихода домой, он уже не мог по другому — здесь всё напоминало о тех, кого он потерял. Но ему деваться было некуда, родных нет, жену убили, его сыночку… В глазах встали слёзы, а потому Борис не стесняясь гостей, налил себе привычный стакан и опрокинул внутрь, морщась от низкопробного водочного продукта. Наконец, тишина прервалась.        — А он точно тебе нужен, Софочка? — громкий шёпот от седого мужчины с гладко выбритым старческим лицом в тёмно-сером кителе без погон, прервал устоявшийся статус-кво. А Борис понял, что ему срочно нужно повторить возлияния.        — Точно дедуш… товарищ генерал-майор, — тихо ответила Ириновская, — А это всё исправимо, именно он мне и нужен для… ну ты понял.        — Приветствую тебя, Фёдор Петрович, как твоё ничего? — заговорил Борис, уставившись на мужчину в шерстяной жилетке горчичного цвета с рубашкой угольного цвета. Так или иначе, ему никто не представился, а среди присутствующих, он знал только её, и фельдшера, вот только с капитаном ему говорить не хотелось, а Фёдора Петровича он действительно рад был видеть.        — Ничего, Боря, вот смог ВУЗ закончить, по блату, — хитро прищурился фельдшер, скосив глаза в сторону старика в кителе. — Да старушку свою похоронил.        — Вот и я так же… — ответил Борис и редко глотая, осушил стакан. Шумно выдохнул. Залил в уже дожидающуюся заварку кипяток и притянув к себе свободный табурет, присел за стол.        — Ладно, мы начали не с того… Кто вы и что вам здесь нужно?        — Кхем, да, милая, дело-то, конечно, твоё, но… Ай, ладно, значит так, вы снова нужны Родине, Борис Олегович… — прервался пожилой мужчина, ожидая реакции на свои слова, которая не заставила ждать.        — Родина? Товарищ генерал-майор, где она, эта Родина? В кошельках воров, что пришли к власти? В безопасности государства? Я прошёл с вашей внучкой и товарищем доктором ад, в самом конце поведя отряд спасать её, за что, кстати, меня понизили в звании, а вернувшись на Родину, понял, что никакой войны-то и не было! Но это ещё что, — сузил глаза Борис, — нам вместо того, чтобы лезть в аулы, надо было бы разобраться в своей стране! Я оставил тут самое дорогое, а вернувшись… впрочем, это совершенно не важно. Так кому вы предлагаете служить?        — Мне, тайной полиции, КГБ, России, в конце концов! Ты же офицер Советской армии, а я вижу перед собой… — но его прервал хозяин квартиры, что чувствовал на себе буквально умоляющий взгляд Ириновской. «Вот так всегда, не могу смотреть на её щенячьи просьбы».        — Я согласен, куда угодно, хоть на край Земли, лишь бы не здесь, мне надоело видеть как агонизирует государство, — с усталым вздохом перебил начальство он.        — Это было проще, чем я думал, — хмыкнул генерал-майор.        — Вы, наверное, не совсем понимаете моё состояние. У меня нет ничего, каждый вечер я давлюсь дешёвой водкой, лишь бы не вспоминать Афган и семью и скатиться в пучину собственных угрызений и понуканий. Естественно я скажу «да», лишь бы убраться отсюда.        — Ладно, тогда Владилена тебя введёт в курс дела, а пока что собери всё необходимое, — уходящий собираться Борис раздумывал на непривычным именем своего командира, «Неужели работа под прикрытием? Видать, тащ генерал буквально воспринял слово о крае Земли, а хотя, к чёрту, лишь бы убраться отсюда».        От сборов его прервало прикосновение той самой нежной ладони, что опустилась ему на плечо, он, с немым вопросом обернулся и потонул в её голубых глазах. Немую сцену прервал звук выбитой, молодецким ударом, двери, и два ружейных выстрела. В потолок, как потом оказалось. Дядя Гена, видимо, действительно готов был прийти на помощь в трудную минуту.        — «А может ещё и не всё потеряно, а?» — подумал Борис, наливая перепуганному генералу и виновато-ёрзающему, на табурете, дяде Гене по стакану, не забыв и про себя. Два из трёх трясущихся стакана изрядно порадовали Бориса. — «Ну, испуганных генералов я ещё не видел».