В мягких лапах любви

Олеся пришла в себя в больнице и с изумлением поняла, что не умерла. Веки были тяжелыми, руки и ноги онемели, внизу живота неприятно потягивало. Ее сразу же охватил страх. Она не знала, как бывает, когда случается выкидыш, но больше всего на свете сейчас боялась именно этого. Это ведь будет катастрофой — для нее, для Риты и Ивана, ведь они так ждут этого ребенка. С сильно бьющимся у горла сердцем она положила руку на живот и почувствовала уверенный пинок — малыш внутри пошевелился. Она выдохнула. — Леська, ты очнулась! — в палату вбежала Рита. — Господи, ну, слава Богу! Как ты? — Все хорошо, — пересохшими губами прошептала она. — Что со мной? — Тонус матки. Не волнуйся, все в порядке уже, — Рита положила руку на ее ладонь. — Ты просто переволновалась, а тебе это вредно… Теперь придется полежать в больнице какое-то. — Опять больница, — захныкала Леся. — Рита, я домой хочу. — Ну, маленькая, это же не от меня зависит. Здесь ты, по крайней мере, всегда будешь под наблюдением, и если что, тебе сразу же окажут помощь. А домой скорая еще пока доедет… Олесе стало грустно. На улице потихоньку догорало лето (хотя в их краях летнее тепло может держаться и до середины сентября), а она должна проводить время в больнице, в четырех стенах. На глазах выступили слезы, а в носу защипало. Рита тотчас подметила состояние приемной дочери: — Эй, Лесь, ты чего ревешь? А ну-ка не расстраивайся! Я к тебе каждый день приходить буду, и Ваня тоже. Хочешь, Женьке позвоню? Она тоже приедет, я уверена. — Да не переживай, Рит, — шмыгнула носом девушка. — Это все гормоны, наверное. Ты иди, я посплю, пожалуй. — Я вечером зайду, принесу тебе что-нибудь вкусное, — подмигнула Умановой Маргарита. Леся повернулась к стене и прикрыла глаза. Ей приснился родной город, ветклиника — будто она снова вернулась туда в качестве врача. И Пригов по-прежнему ходит по коридору и громко зовет: «Уманова, срочно в процедурную, у тебя прием». Проснувшись, Леся поняла, что все же очень скучает по своей работе. Жаль, что теперь она точно нескоро туда вернется. Можно, конечно, устроиться в ветклинику в новом городе — наверняка здесь она больше, современнее, — а с ребенком попросить помочь Риту. Все же какая-никакая, но копейка в семье — ведь работает пока один Иван. — Я же тебе сказала, что не буду… Почему я должна делать аборт, мама? Коля погиб, и этот ребенок — единственное, что от него осталось. Я что, не смогу воспитать малыша сама?.. И что, что у меня учеба? Леся повернулась — пока она спала, у нее появилась соседка, миловидная девушка лет двадцати. Она была худенькая, даже живот не виден — наверное, срок еще совсем маленький. Увидев, что Олеся не спит, девушка почему-то понизила голос до шепота: — Мам, я раскручу свой блог в Инстаграме, буду делать рекламу, у меня появятся подписчики — знаешь, сколько можно на этом заработать?.. А даже если и нет — пойду на курсы бровиста, устроюсь в салон… В конце концов, я не собираюсь жить с тобой, не претендую на твои квадратные метры. Я вообще уйду в общагу. Денег, которые Коля оставил, мне хватит на комнату… Все, не могу больше говорить, пока. Она отбросила телефон в сторону и сказала: — Дура старая, совсем ни хрена не понимает… Когда мой папа умер, она его быстро забыла и еще троих с новым хахалем настрогала. Лупит их постоянно. Орет, что не будет обеспечивать меня и моего ребенка. И Коля ей никогда не нравился. — Что с ним случилось? — Олеся приподнялась на локтях. У соседки по палате задрожали губы. — Мы с ним встречаться начали еще в девятом классе. Шли в школу за учебниками перед первым сентября, и тут он меня за руку берет и говорит, что я ему давно нравлюсь. Потом спросил, буду ли я его девушкой. Я его просто поцеловала — так все и началось. Когда мы выпустились, то сразу же решили жить вместе. Заработали денег за лето, сняли квартиру маленькую, я поступила в университет, Коля пошел грузчиком на предприятие, а сам учился заочно. А мама начала на мозг приседать: «Зачем тебе, Кристина, этот грузчик, найдешь кого получше». А мы все равно… У меня на первом курсе выкидыш случился, я тогда из-за сессии очень переживала — вот и… И я так обрадовалась, когда еще раз забеременела! Коля тоже хотел малыша — даже на новую работу перешел, там платили больше. И тут его на стройку куда-то в район послали, а там обвал случился. Его только на вторые сутки нашли, он уже не дышал. Соседка расплакалась. Олеся встала, подошла к ней и обняла за плечи: — Ну, чего ты, тебе же нельзя волноваться. А как же малыш? Он еще такой маленький, ему нужна счастливая мама. Он очень хочет жить, и ты должна дать ему такую возможность, слышишь? Это ведь продолжение твоего любимого человека. Кристина мелко закивала и вытерла лицо руками. — Да, я понимаю. Спасибо тебе… Извини, не знаю, как тебя зовут… — Я Олеся, — улыбнулась Уманова. — Обращайся, если что. Дни в больнице шли медленно. Даже несмотря на Кристину рядом, Лесе было откровенно скучно. Спасала только Рита, которая приходила утром и вечером. Ее пироги, голубцы, супы Олеся уминала за обе щеки и даже удивлялась тому, сколько же в нее может помещаться. — Рит, это кошмар, я прибавила уже почти двенадцать килограммов, — пожаловалась она во время прогулки в больничном дворе. Погода стояла теплая, хотя по асфальту уже кружились сухие осенние листья. — И ничего, — обняла ее за плечи Рита. — Все нормально, это естественный процесс. Малыш растет, ему нужно усиленное питание. После родов килограммы быстро уйдут, так что не переживай. — Все равно, — захныкала девушка. — Я себя чувствую неповоротливым бегемотом. Только ем и сплю. А еще даже не последний месяц беременности. Что же будет дальше? И вообще, все только пишут, какое это замечательное время и как они наслаждаются. А я уже задолбалась ночью в туалет бегать. — Ну, все, все, не переживай, — Рита прижала приемную дочь к себе. — Еще немножко нужно потерпеть. — Мне рожать страшно, — призналась Олеся. — Страшно, что будет дальше. Вот я рожу — а как его пеленать, укладывать спать, как понять, что у него болит? — Ну, в роддоме врачи тебе все покажут, не волнуйся. — А потом что? — А потом жизнь. Будем вместе нашего Мишеньку растить, — Булатова положила руку на Олесин живот. И ребенок внутри девушки пнул ее куда-то под ребра. — Леська, ну, ты чего так распереживалась-то! Вырастим, поднимем… Будет у нас самый лучший мальчишка в мире! И самый счастливый. Пойдем, провожу тебя в палату. Чем ближе был день родов, тем страшнее становилось Олесе. А тут еще периодически тянуло спину, все сильнее отекали ноги. Благо хоть с малышом все было хорошо. Мишенька рос и развивался согласно сроку, отлично успокаивался под классические книги, которые Леся читала ему вслух. Поглядывая на соседку Кристину, которая лежала и смотрела в потолок, практически не реагируя на внешние раздражители, Олеся думала о том, что все же она счастливый человек. Кристина осталась одна, даже без материнской поддержки, выйдя из больницы, она вернется в пустую квартиру. А ей, Умановой, помогают Рита и Иван. Отец ребенка Кристины погиб, а с того света никто не возвращается. Мишин же папа жив, пусть и не знает о его существовании. А пока человек на земле, а не в гробу, все еще можно исправить. Словно в подтверждение Лесиных мыслей, сын толкнулся. Олеся погладила свой живот и улыбнулась: — Что, сынок, думаешь, нам нужно попытаться все вернуть? И я все чаще возвращаюсь к этой мысли… Но с другой стороны, как подумаю, что Боря тогда меня чуть не убил… Не знаю. Думаешь, такое прощают? Несильный толчок под ребра — видимо, Мишин ответ был утвердительный. — В принципе, может, ты и прав, родной. Кристина бы многое отдала, чтобы ее Коля был жив, пусть и далеко. А я вот так вот разбрасываюсь… Не сказать же, что я разлюбила Борю, — нет, я все так же его люблю. Просто не могу… Не могу поступиться своими принципами, признать, что все имеют право на ошибку. Риту и Ваню вот простила, а Борю… Не знаю. Но я уже даже не злюсь на него за тот случай. Тем более, он нашел в себе смелость все рассказать — а это тоже очень ценно. Наверное, и впрямь надо ему позвонить. Она потянулась к телефону и набрала знакомый номер. Сердце застучало — а вдруг Борис не поднимет трубку, увидев неизвестные цифры? Сим-карту она ведь поменяла. Гудок, второй, третий… Странно, раньше он никогда так долго не игнорировал, стараясь отвечать на звонок сразу же, а здесь… — Алло, слушаю, — от его хриплого голоса по Лесиной коже побежали мурашки. В динамике раздалось тяжелое дыхание, как после быстрого бега. Леся насторожилась. — Алло, говорите… Белла, подожди. Белла? У Леси потемнело в глазах. Так звали ту блондинку с фотографий, из-за которых девушка оказалась в больнице на двадцатой неделе. Значит, Боря сейчас с ней… Не то чтобы он должен был искать любимую или скучать по ней — нет, точка в их отношениях была вполне себе ясная. Но эмоции у Умановой давно уже мчались впереди разума. Вот и сейчас в полуобморочном состоянии она слушала, как Борис просит ее говорить, а за кадром раздается женский протяжный стон — и дурой быть не надо, чтобы понять, чем они сейчас занимаются. Из Лесиных глаз хлынули слезы, телефон выпал из слабеющей руки, низ живота опутала паутина боли, как будто матку сжали со всех сторон, выдавливая из нее ребенка. Олеся закричала что было мочи и вцепилась в больничное покрывало кровати. — Леська, что с тобой? — проснувшаяся Кристина оказалась рядом с ней. — Лесь, ты чего… О, Господи, я зову врача! Боль усилилась — она была сравнима, пожалуй, с переезжающим все тело поездом, которого сумасшедший машинист направляет то вперед, то назад. В глазах темнело, в спину толкались невидимые камни. И Леся всерьез испугалась. Если это не ад, то что тогда? Лица, халаты, какие-то люди. Ее перекладывают на каталку, куда-то везут. Как в тумане она слышит: — Воды отошли. — Раскрытие четыре сантиметра, у нее схватки, она рожает. — Не страшно на тридцать первой неделе-то? — А что делать? — Кесарим или сама родит? — Сама родит, она справится, — это был голос Риты. Ее лицо в обрамлении медицинской шапочки Леся увидела рядом и очень обрадовалась. Хотя еще секунда — и снова боль. Она схватила Риту за руку и сжала запястье приемной матери. Та коснулась губами ее залитого слезами лица: — Девочка моя, хорошая моя, я рядом, терпи, терпи, пожалуйста, скоро все закончится. — Рит, мне страшно и больно. Вдруг я умру? Или он? — Глупости не говори. Сейчас тебе КТГ сделают, и посмотрим. — Рита, будь рядом, не уходи, пожалуйста! — Маленькая, я здесь, вот я, за руку тебя держу. Вдох, выдох, боль, снова вдох, снова выдох. Леся вслушивается в каждое слово медиков рядом: ей говорят, что с малышом все хорошо, что нужно очень постараться, и совсем скоро она увидится со своим мальчиком. Снова боль, которая стала еще невыносимее, Лесю буквально выгибает над кроватью. — Мамочки, я боюсь, — она до боли в пальцах сжала Ритину руку. — Помогите, пожалуйста, можно обезболивающее? — Какое обезболивающее? У тебя раскрытие почти полное, скоро на кресло пойдем, — ответила какая-то медсестра. Леся закусила губу и почувствовала кровавый привкус во рту. Над ней наклонилась Рита, поцеловала в обе щеки. — Терпи, доченька, ты же у меня сильная… — Мамочка, — почти теряя сознание от боли, прошептала девушка. — Мамочка, не оставляй меня больше никогда. Вдох, выдох, стон, холод кресла под кожей спины. — Тужься! — кричит врач, а Рита рядом гладит свою девочку по голове. И Леся старается, дышит, как велит акушер. — Отдыхай. Еще тужься. — Я больше не могу… — Можешь. Ты сейчас сыну своему больно делаешь, он родиться не может. Выталкивай со всей силы, что есть. — Лесенька, девочка моя, старайся, совсем недолго уже до вашей встречи с Мишенькой, — шепчет рядом Рита. — Мама, — Леся обхватывает ее руку двумя своими руками. — Тужься! — А-а-а! — кричит Уманова, и внизу живота появляется какое-то облегчение. — Вижу головку. Еще чуть-чуть… Работаем! Сердце гоняет кровь как бешеное, у Леси в ушах шумно, а в глазах темно. Рядом Рита — держит свою дочь за руку и целует в мокрый от пота лоб. — Малышка, еще одна потуга, соберись, пожалуйста, я уже внука хочу увидеть, — буквально молит ее Булатова. И у Умановой будто открывается второе дыхание. А следом на весь родзал оповещает о своем появлении малыш. — А богатырь-то какой! Для недоношенного очень даже неплохо! — улыбается врач-неонатолог лет сорока. — Держи, мамочка. Леся впервые всматривается в сморщенное личико сына и берет его крохотную ручку: — Мой малыш… Мой Мишенька! Как же сильно я тебя ждала!

***

Борис проснулся поздно. Голова раскалывалась, а в глазах все плыло. Он попытался вспомнить, что было вчера, но воспоминания были отрывистыми, сложить их в единую картинку не получалось. Его дни уже давно были похожи друг на друга — еще с тех пор, как от него ушла Олеся. Вчера он в очередной раз получил запрос из очередного подмосковного города — Уманова среди жителей не числилась, нигде не работала, никакими услугами поликлиник и служб не пользовалась. Равно как и человек с фамилией Булатов. У Бориса опустились руки. Он очень рассчитывал на то, что они поедут именно в Московскую область — оказалось, что зря. Хотя, например, в огромной Москве искать одного человека (даже если с семьей) — что искать иголку в стоге сена. Но в огромный город Леся вряд ли бы рванула — ей куда ближе затишье, спокойствие, отсутствие пробок и очередей в магазинах, милые душевные люди, а не москвичи, которые вечно куда-то спешат. — Барс, давай в баре сегодня, а? — позвонил он другу. — Что случилось? — Да накрывает что-то. Хочу расслабиться… — Без вопросов, — Снежный всегда был «за любой движ». — Давай через два часа? Я как раз с одним делом закончу. — Окей, через два так через два. Людей в баре было немного — наверное, для тех, кто любит такие заведения, еще очень рано. Но тем лучше. Борис сел у барной стойки, заказал виски со льдом и почти залпом опрокинул бокал, закусив кислым лимоном. Поморщился — давненько же он не употреблял спиртных напитков. — Ты чего пьешь-то? — Снежный сел на стул рядом и положил телефон на стол. — Опять глухо? — Опять глухо, — буркнул Тарасов. — Никаких следов. Где ее искать — ума не приложу. — Может, в соседних с нами городах? Ну, вдруг они не стали далеко от моря уезжать, просто выбрали условный Краснодар, Новороссийск. Или, может, Олеся вернулась в тот город, где училась? — А про «поближе к Москве» тогда зачем соседям сказали? — Ну, кто же их знает, — вздохнул Андрей. — Может, специально для тебя, чтобы отвлечь… А сами скрываются где-то в другом месте. Ладно, дружище, отвлекись от этого. Расслабься, выпей… В конце концов, многие пары расходятся. — Еще виски, — бросил бармену Тарасов и повернулся к другу. — Ты не понимаешь, Андрюх… Мне кажется, Леся — та самая единственная, с которой я должен прожить всю жизнь. Таких, как она, просто больше нет. Я обязан ее найти, все объяснить и вернуть. Одним глотком он опустошил поданный ему бокал виски. Оглянувшись, он увидел, что в баре появилась длинноногая светловолосая женщина. Он сразу узнал ее — это была Белла. Она помахала Борису тоненькими пальчиками. — У-у-у, — протянул Снежный, — какая красотка… Знаешь ее? — Знаю… К несчастью, — сквозь зубы процедил Тарасов. — Виделись как-то на конференции. — По-моему, ты ей понравился. — Ее проблемы, — пожал плечами Борис. — Можно еще виски? Когда и как Белла появилась рядом, он так и не понял. Кажется, это было после четвертого стакана крепкого алкоголя. Женщина тряхнула светлыми волосами, сексуально оттопырила пятую точку и коснулась спины Тарасова своей грудью. Что было потом и как они оказались сначала в туалете, затем в машине и затем дома, Борис не запомнил. В ушах звучало дыхание, смешанное со стоном. Кажется, они с Беллой побывали едва ли не во всех комнатах дома, в том числе в ванной, на балконе и в кухне. А потом будто наступила пропасть с тяжелым пробуждением. — Уже проснулся? — Белла возникла на пороге спальни в одном полотенце. От нее пахло гелем для душа — Лесиным, черт побери. Перед глазами замелькали флешбэки, от которых у Бориса заколотилось сердце. Он вспоминал, как Олеся выходила из ванной, маленькая, хрупкая, как он стягивал с ее плеч легкий халатик, целовал и прикусывал обнаженную кожу. Затем взглянул на Беллу — какая же она неприятная по сравнению с его кареглазой девочкой! Белла маленькими кошачьими шагами приблизилась к кровати и на коленях подползла к Борису: — Ты сегодня был в ударе, дорогой. Я давно так не тра… — Заткнись, — процедил Тарасов, только сейчас догадавшись, что он сделал. Оправдать это количеством алкоголя в крови было единственным вариантом. Почему он совершил это? Да еще и с кем — с силиконовой красоткой… «Признайся себе, ты хотел ее еще тогда, когда они с боссом приезжали сюда на конференцию. И наверняка вы бы потрахались тогда же, если бы не та девчонка, в которой ты увидел Олесю», — промелькнуло в голове Бориса. И он понял, что это правда. От самого себя стало еще противнее. — Который час? — спросил он у Беллы. — Почти два часа дня. Мы легли лишь под утро, ненасытный ты мой. Всю ночь меня изводил, — картинно поднесла руку к лицу блондинка. — Всю душу вытрахал, — она прикусила его мочку. — Отстань, — он мягко отстранил ее, поднялся и отправился в ванную. Необходимо было разобраться, что делать дальше. Сунув голову под холодный кран, он стал немного понимать, что произошло. Он предал Олесю и свою любовь к ней — вот и все. Никакого прощения этому нет. Как теперь перед ней оправдываться за это — неизвестно. Да и непонятно, увидятся ли они вообще в этой жизни. — Тварь ты похотливая, Тарасов, — он едва не плюнул на собственное отражение в зеркале. — Не мог держать ширинку застегнутой? Когда он вышел, Белла уже хозяйничала на его кухне (а ведь раньше здесь была территория Олеси). Она переставляла какие-то кастрюльки и сковородки с видом, будто разбиралась в них. — Котик, а где у тебя турка? Хочу сделать нам вкусный кофе. — Белла, тебе лучше уйти сейчас, — нахмурился Борис, сжимая в руках телефон, будто ожидая с минуты на минуту важный звонок. Фанта крутилась под ногами, намекая, что ее неплохо бы покормить. Тарасов наклонился к ней. — Мне собаку нужно выгулять, а потом по делам. На лице Беллы появилась гримаса, красноречиво говорящая: «Тебе эта твоя псина дороже меня». Но, видимо, пара извилин в ее хорошенькой головке все же работала, поэтому она сочла за благо промолчать. Турка наконец была найдена, и женщина, смешав воду и кофейный порошок, стала рядом с Борисом, обняла его и страстно поцеловала. Объятия, больше похожие на кандалы, захотелось разорвать, и Тарасов так бы и сделал, если бы телефон не засигналил, оповещая о входящем вызове с неизвестного номера. Он отстранил от себя Беллу и ответил на вызов: — Алло, слушаю. В ответ молчание и какие-то приглушенные голоса. Белла рядом шумно дышала в ухо. Нет сомнений, что собеседник это тоже услышал. Но почему-то продолжил молчать. Борис терпеливо ждал, и в этот момент шаловливые пальчики Беллы достигли низа его живота. — Алло, говорите, — потребовал Тарасов и шумно вздохнул, ощущая, как рука Беллы через тонкую ткань домашних штанов сжимает его половой орган. Из груди чуть не вырвался стон. — Белла, подожди. В трубке послышались короткие гудки. «Наверное, ошиблись номером, — решил Борис. — Хотя почему тогда было так долго ждать? Может, это был какой-то старый человек… Или кто-то, кто нуждался в помощи? И я ему не помог». Настроение быстро испортилось, а вот Белла явно была настроена на повторение сегодняшней ночи. — Вали отсюда, — бросил ей Тарасов. — Эй, в смысле «вали»? — возмущенно произнесла блондинка. — В прямом. Вали давай из моего дома, и чтобы я тебя здесь больше не видел. — Знаешь, что? — лицо женщины исказилось. — Да пошел ты! Тоже мне, секс-гигант… Да я себе в десять раз лучше найду! — Хоть в сто. Сама уйдешь, или помочь? Она обиженно хмыкнула и удалилась. Услышав хлопок двери, Борис вылил кофе из турки — наверняка ведь бурда, — переоделся и позвал Фанту. Собака тут же оказалась рядом и преданно смотрела на хозяина карими глазами. Тарасов прицепил к ее ошейнику поводок. Лес рядом с домом встретил его осенней прохладой и комарами. Зато здесь можно было спокойно подумать, побродить между деревьев, спустив Фанту побегать и поохотиться на ежей и белок. Так Борис и поступил. Собака тут же устремилась белым пятном к каким-то кустам, а он прислонился к теплой шершавой коре какого-то дерева и поднял глаза вверх, к кроне. Из-за кустов, куда умчалась его любимица, донесся пронзительный и жалобный лай. Бориса словно ударило током — а если он потеряет еще и Фанту? Но все оказалось куда менее трагично — Фанта облаивала черный, завязанный наглухо пакет. А в нем явно был кто-то живой — он пищал и шевелился. Борису стало страшно — то ли за себя, то ли за неведомое существо. Дрожащими пальцами он принялся развязывать веревку, которой перевязали пакет, затем отбросил ее в сторону и заглянул внутрь. В пакете были котята. — Господи! Охренеть… — вырвалось у Тарасова. Малютки по виду не больше двух недель подняли на него головы с залепленными гноем глазками и жалобно закричали. Да еще Фанта прибавляла шума своим лаем. — Фанта, молодец, хорошая девочка, — Борис вытащил из кармана кусочек собачьего лакомства и протянул ей. — Ну, что, кажется, у нас в семье пополнение…