Мое утешение

Она разводится. Он запишет сингл с Маленой и свалит к херам. Заплатит Мидзураги невероятно много денег за разорваный контракт и свалит. Может даже плюнет уроду в лицо напоследок. Он перестал тратить деньги еще со времен Акацуки. Их и тогда было огромное количество, а в сумме с нынешним капиталом - их даже слишком много. Уедут в Киото. Купят очень маленький домик, только для двоих. Никакой роскоши, как в детстве. Он всегда мечтал жить так, как жила Сакура - просто и беззаботно. Она родит. Да, она обязательно родит ему. Сколько и кого - вообще без разницы. Сасори позаботится о семье, уж на это он способен. У его детей будет потрясающее детство. Много любви. Безграничное колличество любви. Он верил. Свято верил в то, что два сломаных человека вместе станут чем-то целым и неуязвимым. Что они ещё способны, ещё могут быть вместе, забыть весь этот кошмар, эти длинные годы всепоглощающего одиночества. И заведут щенка. Они определенно заведут себе щенка. Чтобы он лизал им носы по утрам. Сасори всегда обожал собак. И знал, Сакура их тоже любит. Они поженятся. Поженятся. Поженятся... - Трудно петь о счастье в любви, так его и не ощутив? Как оказалось, Малена уже достаточно долгое время стояла прямо у него за спиной. Сасори сидел в студии совершенно один, бездумно клацая на всевозможные кнопки и напевая песню, которую много лет назад написал для своей музы. Единственным верным решением в этой ситуации было проигнорировать слова певицы, с завидной холодностью, даже с ухмылкой. Перевести тему. Но он был так зол из-за неправильной интерпретации его творения. Его единственного стоящего творения. Если уж ты его услышала, будь добра понимать, о чём оно. - Песня не о счастье, - коротко и подчеркнуто резко отрезал парень, не оборачиваясь. Малена не упустила это и, решив воспользоваться очевидной слабостью, присела на стул рядом с певцом. - Так о чём же? - мечтательно промурлыкала блондинка. - О чём? Ведь ты был счастлив, когда её напевал. Не такой, как всегда, я имею ввиду. И слова... О девушке, которая заставляет забыть о всем плохом, любить жизнь, радоваться. Какой-то странный вид ярости ощущал Сасори, слушая этот монолог. Он не пылал ненавистью и не хотел отвесить что-то язвительное. Это была спокойная ярость, ощущаемая им на каждом этапе жизни. Она родилась еще в детстве и никогда, никогда от него не уходила. Просто о ней вспомнилось только сейчас. Акасуна меланхолично крутил рандомную кнопку, обдумывая собственную песню, чувства, жизнь. - Терпеть жизнь. Она заставляет терпеть жизнь, - внезапно проговорил он, - Заставляет думать, что жизнь стоит того, чтобы её проживали. Потому что каждый момент с ней стоит всех пережитых бед. Не забыть обо всём. Принять. Принять всё это и идти. Только ради того, чтобы на своем пути мимолетно встретиться с ней взглядом. Даже он того стоит. Просто взгляд. Раны не заживают от её прикосновений, а просто не болят. И как только она уходит, они снова кровоточат. А я просто живу, живу ожиданием момента, когда она снова ко мне прикоснется и всё снова перестанет болеть. И совершенно неважно, что эти раны получены в борьбе за неё. Неважно: кто будет резать меня, кого буду резать я. Ясно лишь одно - я готов к войне. Сасори медленно поднялся со своего места и вышел из комнаты. Малена не шевелилась. Она молча смотрела на кнопку, которую несколько минут безудержно мучили пальцы певца. Блондинка вспоминала всё, что об Акасуне говорил Нагато, что сообщали источники, что она сама слышала. И впервые она полностью оценила его портрет: все дело именно в ней. В этой девушке. Он, сам того не осознавая, находится в центре поля боя. И единственная цель - это Сакура. Ему, очевидно, абсолютно плевать на причины бойни, он в упор их не замечал. Истина была проста - Сасори хочешь лишь её. И уничтожит любого, кто по неосторожности протянет к ней руку. - И сколько у нас будет кошек? - смеясь, спросила Харуно. Они сидели в старом полупустом доме родителей Сакуры. На пыльном полу, нагишом, прижавшись друг к другу. Сасори протянул руку за своим пальто и, захватив тяжелую ткань, заботливо укутал девушку. - Двадцать четыре, я уже почти всем придумал имена, - совершенно серьезно ответил он. - Тебе осталось придумать имя для двух кошек. - Издеваешься? - хоть тема и не была невероятно веселой и забавной, но эти двое просто умирали от хохота. Они не смеялись со школьных лет. По-настоящему не смеялись. И сейчас даже такая мелочь, как тупые шутки про кошек, делала их самыми счастливыми на свете. - Почему это я даю имена только двоим? Акасуна не мог угомониться и пытался спасти любимую от зимнего холода. Дом забросили много лет назад, но не продали. Оставили все так, как было тогда. И сегодня им очень хотелось побывать здесь. Ведь Сакура никогда не могла пригласить Сасори к себе в гости. И вот, спустя столько лет, он здесь. Парень, довольно улыбаясь, вытянул ногу розоволосой, чтобы одеть её в носок, а затем - в ботинок. - Жена да убоится мужа своего, - торжественно произнес он, за что получил выше упомянутой ногой в грудь. Они оба снова разразились громким смехом. Единственным, что надел Сасори, были узкие черные джинсы. У него почему-то горело всё тело и ему было приятно ощущать тепло щеки Сакуры на своей обнаженной груди, нравилось, когда она проводила руками по его коже. Он ощущал всепоглощающую нежность исходящую от каждого её взгляда, вздоха, улыбки. И был счастлив. Да, он определенно был счастлив. Комнату освещал лишь тусклый вечерний свет из окна над их головами. Сасори снова приподнялся и уселся напротив Сакуры. Девушка обхватила его торс ногами и они просто молча смотрели друг на друга. Улыбаясь. - Я люблю тебя, широколобая. И мне место в психушке, - прошептал парень, вспоминая их старые разговоры. Как-то он авторитетно заявил, что лично отправит в психушку идиота, который купится на её широкий лоб. Взорвавшись диким хохотом, Сакура подпрыгнула и шутливо накинулась на парня так, что повалила его на пол. Ровно в этот момент раздался выстрел, оставивший отметину на стене напротив. Лишь секунда понадобилась им, чтобы понять, что происходит. Сасори резко сбросил девушку на пол, прижав её пониже, и, схватив за руку, потащил по коридору в дальнюю комнату. - Сюда, там выход в сад, за ним дорога и лес, - шептала девушка, направляя его в нужную сторону. - На дороге будет видно, дом высоко, пойдем вниз, окажемся как на ладони, - ответил он. Мысли путались. Сасори совершенно не думал о причинах, мотивах и том, какого хрена это вообще происходит. Он должен был спасти её. Вытащить её отсюда целой и невредимой. - Успеем. Сакура упрямо потащила парня в правильную, по её мнению, сторону. Не встретив сопротивления, она приоткрыла дверь и они, мрачно кивнув друг другу, выбежали наружу. По снегу, полуголые, они услышали еще один выстрел, но не стали оборачиваться, а только ускорились, поняв, что никто из них не ранен. Еще два выстрела раздались, прежде чем пара добежала до леса и скрылась между деревьев. Но они не прекращали бежать, хоть больше ничего и не слышали. И только сейчас Сакура понимала, насколько глуп каждый её шаг. Этот район давно заброшен, почти все дома пустые. Вокруг лес. И только одна дорога - вперед, потому что они почти на самом краю. Дальше лишь старый дом Сасори, в самой глубине. Он во власти двух её врагов. Она - во власти двух его врагов. Кого-то из них вполне могли решиться убить. Если не сразу обоих. Зима. Ночь. Холодно. Вокруг снег, деревья и убийца. Она лишь в пальто и ботинках, которые Акасуна так кстати решил надеть ей на ноги. А вот сам он босой и почти нагишом. Никто из них не мог точно определить, через сколько минут после начала бега они остановились. Легкие разрывались от морозного воздуха, сердце предательски вырывалось из груди. - Не останавливайся, - сплевывая чрезмерно выделяющуюся слюну, прошептал Сасори, - Сердце остановится. Сакура, не стой! Он повысил голос, заметив её готовность упасть. Будто очнувшись, девушка крепче сжала его руку и продолжила идти следом. Спустя еще какое-то время страх ослабил позиции и вернулось осознание реальности. Стало невыносимо холодно. Сакура расстегнула пальто, прижавшись более-менее теплым телом к спине парня. - Не надо, - шептал он, - Не надо. Зубы предательски бились друг о друга, а все тело дрожало как осиновый лист. От тепла её кожи стало легче, пусть и ненамного. Она жива. Она все еще жива. Лицо Сасори скривилось в страдальческую гримасу. Он сжал зубы и всеми силами пытался сдержать вырывающийся стон и всхлипы. Сдержать слезы. Она была так близка к смерти. Так близка. - Харуно, - парень повернулся к ней лицом, позволяя девушке прижаться к себе и хоть немного нагреть, - Харуно, если ты умрешь - мне конец. Это все из-за меня. Я не знаю, какого хрена и что вообще происходит. Но тебе опасно быть со мной. Я тогда ушёл из-за этого. Я оставил тебя в поезде, чтобы этого не случилось, я думал, что свободен, я думал, что теперь свободен. Слезы внезапно вырвались из глаз вечно владеющего собой человека. Он прижал к себе девушку всеми силами, какие еще остались. В этих объятьях было всё: горькое раскаяние, искренняя любовь и преданность, страх потери и забота. Вечная забота о ней. - Прости меня, - шептал он. - Умоляю, прости.