Мое утешение

- Хочешь, расскажу тебе историю о чудовищах? Бывают такие зубастые, с мерзкими щупальцами. У них все тело если не в чешуе, то в иголках. Это чтобы спасаться от врагов, ну и нападать. Потому что все чудовища жадные. Когда им ничего не угрожает, они хотят расширить то, что уже есть. Хотят, чтобы они были самыми чудовищными из всех чудовищ. Самыми зубастыми, самыми колючими. Самыми. А бывают другие чудовища. И совсем они, на самом деле, не чудовища. Вот, например, Нанами. Она была хороша. Она была добра и воспитанна. Нежна и кротка. И, сложись обстоятельства по-другому, сумей её муж стать для неё опорой, не разрушать слабую девушку, её дети были бы счастливы. А она, вероятнее всего, жива. А Сасори не был бы убийцей. Он не стал бы шлюхой. Рё был бы жив. Женился бы, завел детей, может быть, даже щенка. А Сасори никогда бы не стал знаменитым. Они с отцом каждый вечер пели бы песни для Нанами. Его красавица-девушка, наверняка всеобщая любимица и большая радость обоих семей, была бы рядом. У них был бы котик. И много всего вкусного на ужин. Нанами не была чудовищем, нет. Она реагировала на удары судьбы по мере возможностей. Жизнь нанесла ей слишком много ран, превратив прекрасную девушку в старую сломаную ведьму, разрушившую судьбы собственных детей. И Сасори. Сасори тоже не чудовище. Разве он мог поступить иначе? Мог оставить её в живых? Конечно мог. Смирение, умение прощать, немного силы - и всё было бы не так трагически. Но мог человек, сформировавшийся в среде боли и ненависти, причиной которых была эта женщина, не убить её? Нет. Этот человек не убить не смог бы. Боль, создавшая Нанами, породила новую боль, создавшую Сасори. И он тоже несет в себе эту боль. Много боли. Или, например, Неджи. Он ведь тоже не чудовище. Мог ли этот сильный духом мальчик сломаться в процессе жестокого воспитания? Природа создала его непоколебимым. И он делал то, что говорил отец. Учился тому, что велели. Работал там, где нужно. Убивал тех, кого прикажут. Потому что сломаться не позволяла ему его природа. А отказаться от долга - значит умереть. А его отец, безусловно, убил бы неверного сына. Или Харуно-старший. Начинал, как и многие, с полной нищеты. Голодающая жена и дочь. Мог он на это смотреть? Нет. Мог пойти по пути честности, быть как все люди, продавать что-то, к глубокой старости открыть маленький магазинчик, оставить его своему ребенку? Естественно мог. Но в те моменты, когда голодная жена, еле сдерживая слезы, пыталась успокоить плачущую дочь, думал ли он о том, что просто хочет среднего достатка для глубоко страдающих по его вине любимых? Нет. Он думал о том, что украдет, обманет, убьет - но они никогда не будут нуждаться ни в чем. Запутавшись в круговороте лжи и обмана, у него было лишь два варианта: похоронить себя и семью, или ввязаться в эту игру с головой, играть до последнего, играть с крупными игроками. Потому что к определенному моменту останавливаться было уже поздно. И он не чудовище. Нет, он совсем не чудовище. У дьявола много ног. Там, где мы не ломаемся, он все равно находит маленькую брешь, которая в итоге все же ведет нас не туда. Даже если мы совсем не хотим идти. Но идти надо. Иначе - смерть. Вот, что делает нечудовищ чудовищами. Мы все друг друга так боимся, что добровольно отращиваем иголки и нападаем. Смерть катится позади нас всех на колеснице и, хохоча, бьет хлыстом. А мы бежим, и с каждым шагом все уродливее. Чудовище ли я? Отведена ли мне роль в этой истории, или я просто кубок, за который рвут глотки гиганты? Харуно медленно приподнесла ко рту чашку с давно остывшим чаем и впервые за весь монолог опустила отсутствующий взгляд со стены на пол, такой же пустой, как и предыдущий объект невнимания. Конан, еще пятнадцать минут назад воодушевленно складывавшая замысловатые фигуры из бумаги, молча застыла, ожидая продолжения и жадно впитывая неожиданно свалившуюся информацию. Казалось, еще секунду назад они просто разговаривали о предыдущем разводе с Неджи, не углубляясь в тему и пытаясь абстрагироваться от негативных эмоций. Разговор умолк лишь на несколько минут, но за это время Харуно будто переключилась на другой канал. Она впервые выссказала то, что хранила внутри раньше. Ведь только это занимало её мысли последние годы. Мощное давление спровоцировало не менее мощный катарсис. А Конан слушала. И наконец начала понимать то, что её не по годам натасканная прорицательность как-то совсем глупо не заметила. Сакура Харуно вовсе не неудачно расположившаяся на доске пешка. Она стоит здесь совершенно осознанно, стоит в роли королевы. - Ты... Ты всё знаешь? - поняв, что девушка совершенно утонула в собственных мыслях и продолжение можно получить лишь после стимуляции, Конан всё же нарушила молчание. Глаза Сакуры вновь обрели жизнь и она вернулась из мира раздумий. Харуно медленно повернула голову к подруге и, как-то обреченно вздыхая, кивнула. Ей нужен был союзник. Хотя бы один. Сасори на эту роль не подходил, потому что он - палка в колесе. Литр солярки для ещё слабого огонька. Снова впуская его в свою жизнь, она обрекала себя, отца, его, да всех, кого только можно, на ещё большую опасность. Нет, что за чушь. Она не впускала его в свою жизнь. Она его искала. Гналась за ним. - Я... - начала Харуно, понимая, что исповедь станет роковой. Возможно, ошибкой. - Я совсем не случайно ходила в то кафе. Не просто так заговорила с тобой, не просто так сблизилась. Сакура, замолчав, попыталась поймать безразличном лице Конан хотя бы намек на злость, презрение, боль от предательства. Но ничего. Даже не удивлена. И девушка продолжила: - Отец начинал с нуля. Мы много раз были в беде, поэтому, разумеется, он посвятил мать в наши дела. Со временем и я осознала свою роль. Жалкую, ничтожную, ни в чем от меня не зависящую, но, черт возьми, главную роль. Отец узнал, что Сасори работает у Нагато. Нагато знал о моей связи с Сасори. Оба били вслепую, ничерта не понимая, но били крайне удачно. Отец опасался, что Сасори там совсем не случайно, вооружил меня всевозможной информацией, даже не понимая, что эта "шлюха", как он красноречиво выражался, совсем не тупая приманка от Нагато. А приманка очень даже удачная. Он не знал, не понимал... Думал, что это просто школьный приятель. А твой бывший босс нырнул в человеческие чувства глубже, нельзя не отметить его мудрость. Он видел меня, когда подвозил Сасори с больницы после смерти Рё. Понимал, в чем именно дело. И я почти попалась. Глупая, думала, что умнее всех, оставалось совсем чуть-чуть - и конец: мне, отцу, матери, Сасори. Но... Харуно снова замолчала. Она с болью вспомнила тот момент, когда, проснувшись в поезде, оказалась совершенно одна. Хуже не придумаешь. Но, обзавевшись еще одной иглой на панцире, Сасори спас всю её семью от неминуемой гибели. Потому что своей ответственностью остановил глупость влюбленной юной девочки. - Он бросил меня. Я наблюдала. Первый год старалась забыть, выбросить из головы. А потом снова углубилась в дела отца. Он-то был рад, потому что мне как раз уже было пора брать на себя ответственность за семейные дела. Отец меня не жалел. Он хотел, чтобы я нырнула в этот резервуар с акулами и стала самой акулистой из них. Он хотел, чтобы я выжила любой ценой. Всё, что я делала, начиная с ночи в лесу, когда мы с Сасори закопали его мать, было незаконным, - Сакура внезапно горько засмеялась, вытирая выступившие на глаза слезы. - Я знала, что вы больше не общаетесь, что Сасори далек от вас... Но мне так хотелось снова стать частью его жизни. А если не стать, то хотя бы прикоснуться к тому, что когда-то было этой частью. И ты пошла к нему... И он пришел на свадьбу... И если бы он выскочил из толпы, упал на колени, умолял меня не говорить "да" - это ничего бы не изменило. Этот брак спасал мою семью от еще одного врага. Теперь, когда мы обзавелись союзником, стало легче воевать против самого сильного соперника. Зачем я делала все, чтобы он пришел на церемонию моего погребения? Чтобы наказать себя, вероятно... Или что-то себе напомнить. Я не знаю, Конан. Я уже ничего не знаю. Почти всю мою жизнь единственным, что я по-настоящему хотела, был он. Но именно его мне нельзя. Если хочу жить. Если хочу, чтобы жила семья. Судьба сложилась так глупо. Нас разбросало в разные стороны, и каждый шаг навстречу друг другу - это шаг в бездну. И все рушится из-за моей слабости. Из-за того, что я не могу овладеть своей любовью. Весело, правда, Конан? Певец, убивший собственную мать, поёт для убийц, терзающих семью любимой. "Архитектор", абсолютно не интересующийся собственным домом, свято верит в то, что жена - это просто невинное дитя, ничего не подозревающее о бойне вокруг неё. Внезапно объявившаяся французская суперзвезда, идеально владеющая японским, страстно желающая работать с Сасори на территории Мидзураги. Сутенер, страстно желающий вырезать всех, кто стоит на пути, лишь бы приблизиться к мировому господству. Мой бедный отец, запутавшийся в собственноручно сплетенной паутине, который просто пытается сохранить мне жизнь. И я. Маленькое чудовище, которому предстоит стать самым страшным из них всех, потому что я не собираюсь терять кого-то. Странно быть женщиной в мире жестоких мужчин. Особенно когда они - идиоты. Замолчав, Харуно почувствовала небывалое облегчение. Конан, многозначительно улыбаясь, не отводила от собеседницы взгляд. И как это хрупкое создание умудрялось дурить всех вокруг? Единственным, чего хотелось Хаюми на протяжении всей их "липовой" дружби - оградить бедную девочку и, если удастся, оставить её в живых. Она на секунду представила легкую улыбку на губах Итачи, когда он узнает о произошедшем. А вот он знал. Он почему-то всегда это видел. Теперь осталось лишь мобилизировать их главную бешеную собаку Сасори - и можно смело начинать войну. Не за власть. Они были не из тех чудовищ, которые хотят быть на вершине. Они - чудовища, застрявшие в этом болоте, удержанные в нём насильно. - Ты знаешь, - произнесла Конан, - свобода близко.