Истории о самураях, их женщинах, любви и смерти. История вторая

Ответа от Каэде не было несколько дней. За это время замком извелся и потерял сон, впервые в жизни ощущая себя настолько плохо из-за женщины. Он даже, не выдержав, написал ей несколько писем, несправедливо упрекая девушку в безжалостности, но ответа на них не получил. С каждым днем он становился все мрачнее, чаще срывался на солдат и капитанов, а тут еще прибавилось проблем по службе, политическое положение в стране становилось все более напряженным, все чаще происходили стычки с Ишин Шиши, и все говорило о том, что развязка близка. Наконец, 9 ноября 1867 года, последний сёгун из рода Токугава сложил свои полномочия под давлением империалистов и, несмотря на то, что все еще обладал довольно значительной властью и пытался вернуть свои позиции, время для сторонников бакуфу29 наступило крайне беспокойное. Мирная жизнь казалась все более отдаленной, а тут помимо всех неприятностей пришлось вплотную заняться вопросом Ито Кашитаро, покинувшего Шинсенгуми и ведущего игру против бывших соратников за их спиной. Его убийство доставило немало хлопот, и все это, разом навалившееся на замкома, заставляло его, как никогда, оправдывать свое прозвище демона. Да еще товарищи Ито, решив взять реванш, устроили покушение на Кондо Исами, выстрелом из засады раздробив ему плечевую кость на осколки, и пока он залечивал раненое плечо, все заботы легли на плечи Хиджикаты. Страна находилась в состоянии затяжной гражданской войны, и Тошизо понимал, что сейчас совсем не время для чувств и тем более матримониальных планов. Если сёгунат30 окончательно падет, то все, кто были у власти и гоняли оппозицию в лице империалистов Ишин Шиши, теперь станут вне закона и сами превратятся в оппозицию, тогда как их прежние противники станут законной властью в стране. Можно только догадываться, как они отомстят своим прежним обидчикам, особенно Шинсенгуми, но то, что месть их будет кровавой, сомневаться не приходилось. В один из дней, суматошный, полный какой-то суеты и беготни, когда Хиджиката, вымотанный и злой, как тенгу31, пытался решить одну из многочисленных проблем, навалившихся как снежный ком, обраставший с каждым днем все новыми неприятностями, замком был оторван от дел посыльным из Шимабары. Первой мыслью Тошизо было, что это письмо от Каэде, но оказалось, что оно от Ханагими. Сначала Хиджикату накрыл приступ раздражения - ему было сейчас совершенно не до слезливых изъявлений любви и тоски от долгой разлуки женщины, которая его больше не трогала, но потом он встревожился - а не случилось ли что с Каэде? Впрочем, Ханагими, будучи не в курсе сложившихся отношений между младшей сестрой и своим любовником, поэтому вряд ли стала бы писать Хиджикате о проблемах с Каэде. Тошизо досадливо - когда такое было, чтобы он раздражался на письма поклонниц? - развернул послание, начал бегло читать и оторопел. Ханагими писала, что узнала о том, что Хиджиката и Каэде любят друг друга, поскольку ее сестра снова начала чахнуть и тосковать, и ей практически силой удалось вырвать у девушки признание, какой причиной это вызвано. Тайю не в обиде на Тошизо, потому что никогда не имела на него никаких прав и никогда не слышала от него никаких клятв. И как бы ей самой ни был дорог Хиджиката-сан, она невероятно счастлива за свою сестру потому, что и помыслить не могла, что кто-то когда-то заинтересуется глухонемой и захочет вырвать девушку из ее печальной и несчастной жизни. Пишет же Ханагими сама потому, что, несмотря на все ее уверения, что счастье младшей сестры для нее важнее своего собственного, Каэде никак не соглашалась принять от нее такую жертву, а сама Ханагими не может видеть, как рушится единственный шанс Каэде начать новую жизнь. И если Хиджикате-сану будет угодно принять участие в судьбе убогой сироты, Ханагими будет благодарна ему всю оставшуюся жизнь, и сможет быть спокойна, зная, что Каэде в надежных руках такого прекрасного человека. Именно поэтому она просит замкома навестить девушку, которая от тоски места себе не находит. Тошизо тут же, отложив все дела, поспешил в Шимабару. Пройдя прямиком к Ханагими, Хиджиката мягко попросил у нее прощения, уверил в том, что очень привязан к ней, и она всегда может рассчитывать на его помощь и поддержку, поблагодарил за содействие и попросил провести к Каэде. Ханагими, взяв с Тошизо клятву, что он никогда не обидит ее младшую сестру, отвела его в жилую часть и оставила их одних. Каэде, сидящая у столика и перебирающая его письма, почувствовала за спиной движение и резко обернулась в тот момент, когда за Ханагими задвинулись сёдзи. Девушка вскочила, увидев в комнате мужчину, но поняла, что это ее любимый, и испуг на ее лице сменился замешательством вперемешку с радостью. Хиджиката к тому времени уже сменил привычные хакама32, косоде33 и форменное хаори на европейский мундир и остриг длинные волосы, именно поэтому Каэде не узнала его сразу, и сейчас в изумлении смотрела на него34. Прежняя мешковатая свободная одежда скрывала фигуру замкома, но теперь длинная приталенная шинель подчеркивала высокий рост, тонкую талию, узкие бедра, прямую осанку и широкий разлет плеч. Белоснежное шелковое кашне, повязанное небрежным, а оттого изящным узлом, оттеняло бледное лицо, и оставленные довольно длинными черные пряди волос казались еще чернее. Красота его лица действительно была демонической, но Каэде он казался самым прекрасным принцем из волшебной сказки. Все эти дни девушка провела в тоске и слезах, перебирая и перечитывая многочисленные письма, написанные Хиджикатой для нее, и упрямо отказываясь отвечать на новые, борясь с собой и своим нестерпимым желанием ответить. Каэде все больше убеждалась, что это слишком не похоже на правду. Не могла судьба вдруг так обласкать ее. Если бы ее возлюбленный оказался обычным рядовым солдатом самой заурядной внешности, она бы поверила в свое счастье, но чтобы ее полюбил такой человек, исключительный во всех отношениях - красивый, как бог, умный и бесстрашный воин, знаменитый офицер известного на весь Киото полицейского отряда, от одного упоминания названия которого у бандитов и оппозиционеров нервическая чесотка начиналась - разве могло такое быть? Каэде была по сравнению с Тошизо как серенький тощий воробышек рядом с прекрасным и гордым соколом. Другое дело ее сестра, Ханагими, как пава - вот действительно подходящая пара соколу, они так красиво смотрелись рядом… Чем больше об этом думала Каэде, тем больше сердце ее переполняла тоска. Не могла она украсть такое счастье у своей сестры, заботившейся о ней с детства, как мать. Да и что она сама могла дать такому человеку? Каэде даже сказать не могла о своих чувствах, не говоря уже об остальном. А Ханагими - красива, утонченна, изящна, умеет и петь, и дивно танцевать, и в ней еще сотня достоинств, которыми, как считала Каэде, не обладала она сама. И как тяжко далось ей признание сестре о том, что произошло между нею и Хиджикатой-саном! Каэде даже глаза поднять боялась. Конечно, сестра не подала виду, как ей больно, и даже уверяла, что только была бы рада, что у маленькой несчастной сестренки может вдруг в одночасье совершенно измениться ее серая, однообразная, безо всякой надежды на счастливое будущее жизнь. И как ни искренна была Ханагими, глупенькая Каэде не поверила ей - разве же можно добровольно отказаться от такого мужчины? О том, что она готова была отказаться от него сама ради своей сестры, ей даже в голову не приходило. И вот он снова здесь. Этот божественно и безупречно красивый, и такой добрый и тонко чувствующий человек пришел именно к ней. Замком стоял и улыбался, ласково, светло, будто озаряя своей улыбкой освещенную тусклым светом комнату, даже не подозревая о своей божественности в глазах юной девушки, и первым порывом Каэде было броситься к нему, прижаться щекой к грубому материалу шинели, обхватить Тошизо руками, чтобы никогда больше не отпускать. Слишком больно было все эти дни, гораздо больнее, чем тогда, когда ее тайный поклонник перестал ей писать некоторое время назад. Тогда девушка не знала о нем ничего, и все казалось призрачно и зыбко, но с того самого дня, когда Хиджиката-сан совершенно ясно дал ей понять о своих намерениях, все изменилось. Слишком много счастья, слишком много боли… И сейчас, когда он не забыл ее, когда снова пришел к ней, искушение было слишком велико. Замком уловил мимолетное движение Каэде, будто она всем своим существом, всем сердцем рванулась к нему, когда тело скромно оставалось на месте, и протянул руки: - Ну, иди же ко мне… Каэде! - на выдохе прошептал он - голос был не нужен, для его любимой было достаточно видеть движение его губ, и она поняла, поняла все. Кроме Ханагими никто не мог провести постороннего мужчину в жилые комнаты гейш и обслуги. Значит, сестра действительно не сердится, и, возможно, это даже она сама вызвала сюда Хиджикату-сана для Каэде. Каких богов благодарить и как, чтобы они услышали ее глубочайшую благодарность за то, что подарили никчемной убогой девушке таких прекрасных, таких добрых и любящих людей - ее сестру и Хиджикату-сана? Слезы брызнули из глаз Каэде, она бросилась к замкому, со всего размаху прижимаясь к нему, вцепившись пальцами в жесткую ткань на плечах шинели, пряча сияющее лицо на его груди, и замком, обхватив ее бережно, стараясь усмирить свою силу и не сдавливать слишком сильно, задыхаясь от переполнявших чувств, запустил пальцы в ее распущенные длинные волосы и прильнул щекой к макушке. Он что-то говорил ей, девушка улавливала всем телом низкую вибрацию в груди Тошизо, и это ощущение, словно от урчания большого кота, казалось ей самым прекрасным на свете. Они долго стояли, прижавшись, окончательно обретя, наконец, друг друга, и два сердца, заходясь от своего мимолетного счастья, бились в унисон, сильно, быстро, будто боясь не успеть насладиться отпущенным им временем. Хиджиката поднял за подбородок голову Каэде и заглянул в глаза - в них плескалась целая гамма ярких эмоций, на лице расцвела самая очаровательная улыбка из всех, когда-либо виденных в жизни. Взяв в ладони мокрое от слез лицо, Тошизо покрывал его легкими, нежными поцелуями, едва касаясь губами белой, будто прозрачной кожи, чувствуя вкус солоноватой влаги, и Каэде, прикрыв глаза, дрожала, будто кленовый листочек на ветру, прижимаясь к нему доверчиво, и лишь улыбалась, сжимая пальчиками его плечи. Хиджиката шептал ей что-то ласковое, но она не слышала и не видела, да это было и не важно. Его маленький, но такой яркий и теплый солнечный лучик был сейчас в его руках, и все беды и проблемы отошли на задний план. Сейчас Хиджикате было настолько хорошо, что не хотелось думать ни о чем больше, кроме того, что было здесь и сейчас. Он осторожно коснулся губами ее губ. Каэде замерла и распахнула глаза. Тошизо снова на мгновение прижался к ее губам, с трудом сдерживаясь от желания облизать их и проникнуть языком в рот35. Но Каэде, смущенно улыбнулась, снова прикрыла глаза и чуть приоткрыла рот, словно давая согласие на все, что Хиджиката захочет сделать с нею. Она понимала, что за таким поцелуем непременно должно последовать нечто большее, но это же был ее любимый, которому она доверяла безгранично. Однако сам Тошизо не смел позволить себе ничего более, кроме этого, пусть и слишком откровенного поцелуя - он должен был приручить эту неопытную, ничего не понимающую в любовных делах девушку, отнестись к ней бережно и осторожно, чтобы не напугать, не оставить неприятных ощущений и воспоминаний, чтобы она привыкла к нему и сама захотела быть с ним. Время было не на их стороне - он мог погибнуть в любое мгновение, особенно сейчас, когда война разгорелась со всей яростью. Но Хиджиката все равно не хотел торопиться, ради своей любимой, ради ее любви и ее доверия. Он лишь приник к ее губам, как к живительному источнику, и разум его сейчас был так далеко от всех тяжелых мыслей, что казалось, это сводящее с ума мгновение будет длиться вечно, что ничего плохого с ними никогда не случится, и они успеют насладиться друг другом и прожить долгую счастливую жизнь вместе. Каэде отвечала сначала робко, неумело, но затем столь горячо, что Хиджикате стоило немалого труда не овладеть ею сию минуту. Он лишь прижимал ее к себе, слыша, как колотится ее сердечко, словно птичка, попавшая в ловушку, но знал, что она сейчас также счастлива, как и он. В это мгновение по ту сторону шёджи раздался тревожный голос: - Хиджиката-фукучо, срочно необходимо ваше присутствие! Нападение на магистрат! Тошизо оторвался от нежных отзывчивых губ и, переведя дыхание, старательно проговорил каждое слово, чтобы Каэде сумела понять его - писать времени не было: - Там идет бой. Я должен быть с моими солдатами. Я вернусь к тебе, как только смогу. Каэде испуганно вцепилась в его плечи, но разжала руки, несмело провела пальчиками по его щеке и постаралась, насколько могла, губами обозначить: - Берегите себя! Тошизо понял. - Обещаю. Не выходи на улицу - там слишком опасно! - ответил он, снова поцеловал ее и выбежал прочь. Следующие несколько дней замком, как ни стремилось его сердце к любимой, никак не мог вырваться хоть на минутку. Сражение происходило за сражением, к тому же до высших военных кругов докатился скандал, связанный с убийством Ито Кашитаро у монастыря на перекрестке у Абура-но-Коджи и инцидента в Танман-я, и весь комсостав во главе с Хиджикатой был вызван на проработку. Кондо все еще лечился после ранения, и весь удар пришлось взять на себя его заместителю. Хиджикате удавалось вырваться к Каэде после этого три или четыре раза, ненадолго, буквально лишь повидаться с нею, сообщить, что он жив, провести немного времени, разговаривая при помощи восковой дощечки, а больше торопливо целуясь и ласкаясь, и в промежутках между короткими встречами он умудрялся посылать ей с посыльным весточки, чтобы она не волновалась за него. Чем больше между ними воздвигалось препятствий, связанных с переменой власти и пошатнувшимся положением самого Шинсенгуми, тем сильнее было желание Тошизо жить вместе с Каэде, но как раз сейчас он совершенно не мог забрать ее к себе - в Шимабаре она была в безопасности, проституток не трогали ни империалисты, ни сторонники сёгуна, а для защиты от мелких хулиганов и пьяных ронинов при заведениях служили охранники, вполне способные выставить разбушевавшегося гостя взашей. Сейчас положение Хиджикаты стало еще более незавидным - он все еще пытался вместе с другими сторонниками бакуфу помочь последнему сёгуну Токугава вернуть власть, но с каждым днем становилось все более очевидно, что это будет нелегко, а, может быть, и невозможно. Но бросить дело всей своей жизни, всей жизни Кондо, остальных друзей по отряду, он не мог. Незадолго до этих событий они официально получили звание хатамото36, и однажды присягнув на верность сёгуну, теперь у них всех было лишь три пути - предать и выйти из игры, продолжать безнадежную войну и погибнуть, и сдаться новым властям, что было равносильно предательству. Хиджиката слишком остро ощущал понятие самурайской чести, и даже если шансов на победу не было, он желал до самого конца оставаться самураем и погибнуть им. Весь декабрь 1867 года был невероятно суматошным, полным сражений, мозг замкома закипал от обилия решаемых им задач, когда даже раненый Кондо-сан не мог ничем помочь ему, а второй замком, начштаба Саннан-сан, к тому моменту давно погиб. 13 декабря Шинсенгуми были брошены на окраину Киото в бой с отрядом Ишин Шиши. 14 декабря противник отступил к Китано, и Хиджикате пришлось преследовать его. Пока длились бои, к Шинсенгуми решили примкнуть самураи клана Арокава, и было необходимо их встретить и проводить в Киото. И только в конце года, почти к самым новогодним праздникам Хиджикате удалось вернуться в Киото. Но и по возвращении ему лишь удалось отправить Каэде записку о том, что он жив и снова в городе. По крайней мере, она будет знать, что с ним все в порядке. И забываясь в недолгом тяжелом сне, перед глазами Тошизо вставал милый сердцу образ. К Новому году сражения затихли. Видимо, надвигающийся праздник все же сделал свое дело - уставшие от сражений воины с обеих сторон пришли к одинаковому выводу, что всем необходима передышка. 28 декабря высший командный состав опального сёгуната решил отблагодарить своих верных соратников, и выдал достаточно крупную премию всем командирам Шинсенгуми. Это дело было единогласно решено отпраздновать, и офицеры отправились спускать полученные деньги в веселый квартал. Хиджиката, не большой любитель выпивки, немного посидел с капитанами ради приличия - он не мог отказать боевым товарищам и нанести им такое оскорбление, но все это время нервничал, душа его рвалась отсюда прочь в другое заведение, к малышке Каэде. Его товарищи заметили, что с они-фукучо творится что-то неладное, и, будучи уже наслышаны о том, что замком зачастил с письмами в один из борделей, дружно простили его, отпустив с миром и дав напутствие хорошенько развлечься с красавицей-тайю, к которой он хотел удрать с таким явно выраженным нетерпением. Хиджиката, фыркнув что-то о том, что вовсе это никакая не тайю, а приличная девушка, покраснел, чем вызвал еще больше шуток от уже достаточно выпивших друзей, и, сказав, где его искать в случае очередных непредвиденных обстоятельств, удалился настолько поспешно, что еще долго слышал за спиной громовое ржание своих подчиненных. Впрочем, сейчас ему было все равно, он сам шел и улыбался. До заведения, где работала Ханагими и проживала Каэде, было всего ничего - в том же квартале Шимабара, пересечь улицу и пройти два борделя. Хиджиката ворвался как вихрь, скача через две ступени, и когда быстрым шагом шел по балкону, грохоча жесткими тяжелыми европейскими сапогами, полы его шинели развевались на лету. Видимо, он настолько зверски топал, что содрогание дощатых половиц балкона почувствовала даже Каэде. Почему она не испугалась, подумав, что это может быть какой-нибудь пьяный дебошир, прорвавшийся в жилые помещения, она и сама не знала. Сердце ее, живущее последние дни в ожидании и тревоге, вдруг узнало, замерло и заколотилось с такой силой, что девушка вскочила на ноги и бросилась из комнаты навстречу, распахивая шёджи настежь. И тут же она оказалась в крепких объятиях любимых рук, ощутила родной запах, грубую ткань шинели, обросшие за это время волосы, в которые она тут же запустила пальцы, наклоняя к себе непокорную голову, и потянулась за поцелуем, прижимаясь, словно хотела раствориться, врасти плотью в плоть, стать неразделимым целым. Как же бедной безмолвной девушке хотелось радостно воскликнуть: «Живой!», прокричать, пропеть это слово, обдающее взрывной радостью, но не умела, не могла, и лишь одним сияющим взглядом пыталась сказать: «Ты жив! Ты со мной!» Тошизо, пьянея от этих глаз, от этой искренней, пронзительной и такой чистой любви, был сам не в силах выговорить ни слова, осознав сейчас в полной мере, как тяжело ему далась эта не слишком уж и долгая разлука. Он осыпал поцелуями лицо Каэде, прижимая к груди теплое тонкое тело и даже сквозь шинель чувствуя, с каким бесхитростным ликованием стучит любимое сердечко. Мысль о том, что им вскоре снова предстоит расстаться, что каждый новый день может неожиданно развести их дороги в стороны, пусть даже на время, и как неумолимая судьба с этой проклятой войной в любой миг может разделить их, заставляла чувствовать это мимолетное счастье острее и болезненнее. Так не хотелось разжимать объятия и разрывать поцелуй, хотелось наслаждаться этим еще и еще, пока есть возможность, пока это снова не отняли, пока можно ни о чем больше не думать и верить, что все будет хорошо… Хиджиката, по натуре человек и без того далеко не бесстрастный, в эти мгновения удивлялся сам себе, насколько ярко он горел рядом с этой юной девушкой, почти девочкой, насколько всепоглощающими были его любовь и страсть, и насколько сильным было его желание быть с нею рядом всегда… Но это было невозможно. Последнее время работа в штабе уступила место периодическим боям, да и сам штаб постоянно менял место дислокации. Как бы ни хотел замком урвать хоть кусочек теплоты, уюта и заботы, но это желание было слишком эгоистично. Тошизо нисколько не сомневался, позови он Каэде за собой, девушка, не задумываясь, пошла бы за ним хоть в джигоку37, бесстрашно разделяя с ним все тяготы жизни, но он не имел права поступить так с любимой. Он мог только ждать, что война рано или поздно закончится. Замком надеялся выиграть эту войну, но даже при плачевном исходе ему хотелось верить, что он выживет, и, возможно, даже в случае поражения все равно сможет быть счастлив, просто проводя остаток своей жизни вдали от сражений, политики, славы, власти, в каком-нибудь маленьком уютном домике в провинции вместе с любимой женщиной. Хиджиката никогда не боялся смерти, но сейчас ему было ради кого выживать, и погибнуть именно теперь было бы ужасно досадно. Потом они сидели рядышком, прижавшись друг к другу, и пили чай, согреваясь в холодном помещении, царапали на восковой дощечке горячие признания, милые глупости, делились всем, что произошло с ними за эти дни, и Тошизо пытался учить знаки, которыми Каэде общалась с сестрой - он писал ей слова на дощечке, она показывала, и Хиджиката повторял, с упоением постигая новую науку. Было удивительно хорошо и спокойно, будто и не было за тонкими стенами никакой войны со всеми ее Ишин Шиши и прочими неприятностями. Уже глубоко за полночь Хиджиката опомнился, что нарушает все приличия - все-таки он был не у тайю, где мог обосноваться с комфортом хоть до самого утра, а то и на несколько дней - были бы деньги. Он и так находился в комнате с девушкой наедине, а в такой час это было просто недопустимо. Как бы замкому ни удручающе было расставаться, но находиться здесь дольше было просто невозможно. «Мне, наверное, нужно идти. Я не могу оставаться здесь дольше», - нацарапал он на дощечке и с мягкой улыбкой посмотрел на Каэде. Она прочитала, и глаза ее погрустнели. «Я все понимаю, служба есть служба, тем более сейчас, в такое тревожное время. Но, может быть, еще немного, хоть несколько минут? Я так боюсь, что снова долго не увижу вас», - ответила девушка. «Я не о службе - тут как раз все в порядке, у нас образовалось некоторое количество свободного времени, и раз за мной еще никого не прислали, значит, пока все тихо. Я имел в виду, что мне неприлично оставаться у молодой особы в столь поздний час, наедине, за закрытыми сёдзи», - быстро написал Хиджиката. «Разве хоть какие-то приличия могут иметь значение, если завтра вас снова бросят в очередное сражение, и кто знает, когда мы сможем встретиться вновь? Хиджиката-сан, здесь не приличный дом, а всего лишь бордель. Кто будет следить за моей репутацией? Да и для кого она может иметь вес, кроме меня и вас? Я принадлежу вам, как может принадлежать жена своему мужу, и даже если это на самом деле не так, вы - единственный человек, которому я принадлежу всем сердцем и всей душой вместе со всей моей репутацией - как же вы можете ее испортить?» - аккуратно вывела Каэде. «Если бы ты только знала, как я могу ее испортить, Каэде! Но я даже писать об этом не смею!» - шутливо ответил Хиджиката и с улыбкой подал дощечку девушке. Щеки Каэде порозовели, она смущенно беззвучно хихикнула и быстро смазала надпись пальцем. Однако ответ ее был вовсе не тем, что ожидал замком - вместо кокетливых упреков о неприличии Каэде спокойно отписала: «Разве это называется «испортить репутацию»? Это называется «дарить друг другу радость». Во всяком случае, между нами я это вижу именно так. Вы думаете, я совсем не понимаю, что происходит между мужчинами и женщинами? Хиджиката-сан, я живу уже много лет при борделе, я сестра тайю. Я не могу говорить и слышать, но глаза у меня видят хорошо, и голова моя способна делать выводы» Девушка подала дощечку Тошизо, опустив глаза, но улыбаясь при этом немного насмешливо. Такой улыбки замком еще не видел - Каэде все время бывала или застенчива, или радостна. Но в этот миг она показалась ему еще красивее, и он понял, что у девушки есть характер. «Я совершенно согласен с тобой - между нами не может быть ничего иного, кроме как дарить друг другу любовь и радость. Но как мне объяснить тебе словами - моя любовь к тебе настолько велика, что я не могу не беречь тебя. Мои желания слишком сильны, но я не могу себе позволить по отношению к тебе ничего, что могло бы обидеть тебя», - написал Хиджиката. «Но разве ваша любовь может обидеть меня? Я хочу принадлежать вам без остатка. Я знаю, что сейчас трудное время, и я так боюсь потерять вас! Я хочу испытать все грани любви - с вами, и только с вами. Я хочу быть вашей, пока это еще возможно. Я так боюсь, что вас могут снова куда-нибудь отправить воевать, возможно, далеко и надолго, но больше меня страшит то, что вы можете погибнуть. Я хочу быть вашей, совсем вашей, чтобы вы знали, где бы вы ни были, что я есть у вас, что я жду вас, и сердце мое стучит только ради вас. Прошу, Хиджиката-сан, пока вас не вызвали, пока у нас еще есть немного времени быть вместе, останьтесь еще хоть ненадолго! Возможно, у нас еще нескоро снова будет такой случай, а, может быть, и никогда» Каэде царапала быстро, будто боялась, что у нее не хватит времени и смелости сказать все, что было у нее на душе. Хиджиката прочитал, и сердце его наполнилось теплом. «Я никогда не посмею воспользоваться твоим предложением, если оно исходит лишь из желания доказать мне свою любовь и от страха, что у нас может больше не быть такой возможности. Я и так знаю, что ты есть у меня и ждешь меня. Никогда ни для кого в жизни я не значил столь много, как для тебя. Знать это - бесценно, и мне этого достаточно, чтобы верить в твою любовь и стремиться к тебе всем своим существом. Может статься, что меня действительно убьют, и ты останешься здесь одна, без меня. Не лучше ли пока… Да, сейчас мне действительно лучше уйти, иначе мы можем натворить глупостей, о которых ты будешь жалеть - ты слишком желанна мне, и держать себя в руках мне становится все труднее. Если завтра будет так же спокойно, я обязательно приду к тебе, прямо с утра, чтобы у нас было больше времени побыть вместе», - ответил Хиджиката, ласково улыбаясь девушке. Он поднялся на ноги, Каэде тут же оказалась рядом. Тошизо, глядя в полные тоски глаза, мягко привлек ее к себе, целуя прохладные губы и чувствуя прикосновение продрогших холодных пальцев к своему лицу. Расставаться действительно не было сил, и как трудно было сопротивляться желанию остаться и поддаться просьбе этой малышки, которая даже сама не знала, о чем просила, сделать ее своею, насладиться ею, уступая снедавшему желанию! Но пока Каэде действительно не захочет этого, не потому, чтобы доказать ему свою преданность, не потому, что она могла потерять его, а потому, что ее будет сжигать такая же страсть, Хиджиката ее и пальцем не тронет. Разорвав поцелуй, он прижал голову Каэде к своей груди, вздыхая и с сардонической усмешкой думая о том, что он - он! - добровольно отказывается от возможности исполнить снедавшее его желание, и почему?! Потому что впервые в жизни влюбился, как мальчишка, потому что любимая была настолько чиста и невинна, настолько юна и неопытна, что совесть и желание быть бережным пересилили томительную страсть. - Где прежняя прыть И азарт сластолюбца? Где жажда плоти? Счастье хоть рядом дышать. Совсем пропал Тошизо! - с усмешкой прошептал Хиджиката, со вздохом отстранив от себя Каэде за плечи и заглядывая ей в глаза. - Жди меня, если все будет благополучно, я приду к тебе завтра! - старательно произнес он, коснулся губами чистого высокого лба Каэде и, выпустив ее из рук и подхватив шинель, сделал шаг в сторону выхода. Тонкие руки обхватили его, останавливая, глухой стон сорвался с губ Каэде, словно она хотела что-то крикнуть ему, и девушка всем телом прижалась к спине Тошизо, уткнувшись лбом в его выступающую лопатку. Хиджиката замер, забыв, как дышать. Мгновение замешательства - ну как тут уйдешь? У кого хватит сил это сделать? Шинель выскользнула из его разжавшихся пальцев и упала под ноги. Замком медленно развернулся в хрупком кольце изящных рук. На бледном лице Каэде отчаянной мольбой горели черные глаза. Казалось, ее мучило предчувствие, будто они видятся в последний раз. Хиджиката разжал губы, но слова так и остались непроизнесенными. Он смотрел в эти глаза, и вся его решимость начала испаряться. Он не мог уйти, никак не мог - оставить ее одну сейчас, когда она безмолвно, но так отчаянно просила остаться - невозможно, жестоко, бессердечно… Но и он не железный - находиться рядом с ней, касаться ее, целовать, и не сметь позволить большего - это слишком трудно и не менее жестоко. Хиджиката усмехнулся сам себе - от кого он пытался бежать сейчас? От Каэде, просившей от него того, чего он и сам слишком сильно хотел, но не решался, или от себя самого, боясь, что не удержит себя в руках? - Ну что ты, что ты… - прошептал он, видя эти невозможные молящие глаза и снова укрывая ее у себя на груди. - Я не уйду, никуда не уйду… Куда мне идти от тебя?.. Каэде вывернулась, потащила Тошизо за руку обратно вглубь комнаты, взяла свою дощечку и нацарапала: «Позвольте мне принадлежать вам. Это мое единственное желание!» «Ты уверена, что готова к этому? Я не хочу сделать что-то, о чем ты будешь жалеть», - ответил Хиджиката. «Я готова. И я осознаю, к чему я готова. Ханагими, когда проведала о том, что между нами, научила меня, как доставить мужчине удовольствие», - написала Каэде, и когда Хиджиката пробежал глазами за ее старательно царапающей рукой, он мягко рассмеялся, обнял ее за плечи и поцеловал в лоб, забирая дощечку. «Глупенькая моя, разве дело только в том, чтобы доставить мне удовольствие? Я сам полон стремления доставить тебе удовольствие, и сделаю все для этого. Я одного лишь хочу - чтобы желание твое было продуманным и искренним, и чтобы ты потом не винила себя за опрометчивость» «Я никогда не стану винить ни вас, ни себя - как можно винить за счастье? Ничего не бойтесь, Хиджиката-сан, я только выгляжу юной и неумелой. Все будет хорошо, и вам не придется жалеть ни о чем!» Тошизо, снова следя взглядом за появляющимися из-под острой палочки иероглифами, едва сдерживал подступившие слезы. Разве кто-нибудь хоть раз говорил ему: «Ничего не бойся, Хиджиката! Все будет хорошо!» Его сердце не могло вместить всех чувств, переполнивших его в это мгновенье. Эта девочка, впервые готовая познать плотскую любовь, зная, что отдает себя известному на всю Шимабару гуляке, человеку, которого завтра может не стать на этом свете, еще и думала о том, что бы ему не пришлось ни о чем жалеть! У Хиджикаты это в голове не укладывалось, но ведь потому он и полюбил ее настолько сильно, что она не была похожа на других женщин. Вот ведь правда – не от мира сего, потому что слишком чиста и светла для этого мира. Не встречалось замкому еще таких. Кто-то скажет, искал не там, но вот ведь - нашел, в самом неподходящем для такого диковинного цветка месте! «Я никогда не жалел и не стану жалеть ни об одном мгновении, что провел с тобой. Это так трогательно, что ты просишь меня не бояться. Но я тоже прошу тебя, ничего не бойся. Я никогда не обижу тебя, обещаю, я буду осторожен», - выцарапал Тошизо. Что еще ответить ей на такие слова? Это ведь не ему, ей бояться надо - в первый раз, говорят, не всегда гладко проходит, да и чаще всего, никакого удовольствия, только боль. Хиджикате за всю жизнь довелось иметь близость лишь с опытными женщинами, он шел по пути наименьшего сопротивления - к тем, кто не откажет. Не потому, что в себе сомневался - тут как раз наоборот, он с юности был весьма самоуверенным парнем, да и постоянные охи и ахи по поводу его красоты самооценку повышали и самолюбие щекотали. А потому, что без обязательств и ответственности. Так было проще. Серьезных отношений с кем-то не из веселых кварталов у него как-то не сложилось, и девственниц на его самостоятельном пути не встретилось, а в далекой юности, когда он чуть было не лишил этой самой девственности одну девицу в магазине мужа своей сестры, помешали обстоятельства в виде ее дядюшки, который Хиджикату за этим занятием вовремя застал и чуть не пришиб насмерть - Тошизо повезло, бегать умел быстро. Какие-то представления об этом явлении у противоположного пола у замкома, конечно, к его годам имелись, но вот только опыта не было - что с этим делать, он знал только теоретически, и никакая стратегия тут не помогла бы. Он не боялся? Да уж конечно! Момент близости был неотвратим, но Хиджиката слишком тревожился о том, что, будучи идеальным со всех сторон в глазах Каэде, со страху мог испортить самый ответственный момент и сделать все настолько плохо и больно, что у бедной девочки на всю оставшуюся жизнь желание заниматься любовью пропадет. Но ведь не признаешься же в этом! Придется действовать осторожно, наугад, следя за каждым взглядом и вздохом, и держать себя в руках. Каэде серьезно написала: «Я ничего не боюсь рядом с вами. Я верю, что вы никогда не причините мне боли. А та, что неизбежна сейчас - не в счет» Показав надпись, Каэде подняла на него лучезарные глаза и улыбнулась, мягко, нежно, беззащитно, отложила дощечку в сторону и несмело потянулась к пуговицам жилета Хиджикаты. Сердце его пропустило удар, ухнуло гулко куда-то вниз, и забарабанило, мощными толчками разгоняя кровь стремительным бегом. Назад пути не было. Что он мог дать этой девочке кроме своей любви - безграничной, беззаветной, такой, какая бывает только раз в жизни? Никогда еще замком не извлекал женщину из всех ее сложных многослойных одеяний с таким трепетом. Пальцы его дрожали - нет, не от нетерпения - от волнения, и никогда еще мгновения, предшествующие близости, не были столь пьянящими. Тошизо проделывал все медленно и осторожно, без резких движений, между которыми целовал тонкие пальчики Каэде, порозовевшие щеки, прикрытые глаза, уголок улыбающегося рта, и когда руки его добрались среди всех этих складок одежды и узлов поясов до прохладной кожи, он лишь гладил почти обнаженное, продрогшее хрупкое тело невесомыми прикосновениями. Он не мог обмануть ее доверия, и не мог позволить себе торопливых и жарких ласк, постепенно согревая девушку, подрагивавшую от волнения и холода в плохо протопленной комнате. Она отвечала на его ласки, но тоже не спешила продемонстрировать то, чему учила ее сестра, тонко чувствуя настрой и эмоции Тошизо, и в глазах ее не было страха, лишь неутоленная и неизбывная нежность плескалась в них. Хиджиката, медленно разогревая отзывчивую чувственность Каэде и находясь в крайней степени возбуждения, молился только об одном - чтобы именно сейчас не ворвался посыльный с тем, что замкому необходимо срочно вернуться к отряду. Их ласки становились все более откровенными, дыхание тяжелым, жар их тел, постепенно охватываемых страстью и желанием, согревал друг друга, и было в этой неспешной и долгой прелюдии нечто пронзительное и полное очарования, что хотелось оттянуть мгновение соития еще хоть немного. Странно, но Хиджиката обычно не любил медлить. Порой хотелось ворваться в лоно выбранной на вечер тайю как во вражескую крепость - стремительно, полностью, разом, чтобы поскорее испытать мгновения наслаждения, избавиться от тянущего напряжения и получить разрядку. Но сейчас сами ласки доставляли ему столько волнительного удовольствия, что Тошизо оттягивал момент обладания любимой и страстно желанной женщины, чтобы все это не закончилось слишком быстро. Да и момент этот должен принести Каэде как можно меньше страданий, чтобы не свести на нет все его усилия подарить ей наслаждение любовью. Каэде не боялась, совсем не боялась, полностью отдаваясь ощущениям любимых рук и губ, возвращая ласки и поцелуи, и тело ее подрагивало не от страха, а от удовольствия, и Тошизо делал все, что мог, все, что знал, лишь бы ей было хорошо в его руках. Весь свой опыт, как доставить женщине наслаждение, накопленный во время многочисленных походов по подругам, он сейчас дарил Каэде, постепенно, понемногу, и она принимала все это доверчиво, расслабленно, ничего не страшась рядом с любимым. Все ее тело было доступно сейчас, открыто и отдано его власти, и Хиджиката старался не оставить вниманием ни одного чувствительного места, отзывающегося во всем теле сладкой дрожью и томлением. Ее маленькие груди целиком умещались в его ладонях, талия была настолько тонка, что, казалось, сомкни он указательные и большие пальцы вокруг нее, они коснутся друг друга. Рассыпавшиеся по плечам и спине длинные шелковистые волосы струились до самого пола, извиваясь на нем кольцами, и когда Хиджиката мягко уложил ее на спину, они разметались вокруг, словно черный шелк. Лаская Каэде, Тошизо приложил все усилия, и был вознагражден удивительной реакцией, когда девушка испытала свой первый в жизни оргазм - ее закушенная губа, зажмуренные глаза и изогнувшееся в напряженном порыве тело, ее пальцы, вцепившиеся в его плечи и судорожно комкающие ткань распахнутой на груди белоснежной европейской рубахи - и ни звука, лишь протяжный прерывистый выдох, когда затопившая все ее существо горячая волна схлынула, постепенно угасая толчками. Хиджиката порывисто впился в ее губы поцелуем, прижимая ее к себе и стараясь перевести дух - сейчас Каэде была слишком прекрасна и желанна, а возбуждение было слишком велико, чтобы он мог продолжать ласкать ее - в этом порыве он мог слишком сильно сжать пальцы или зубы и причинить боль. Каэде, едва придя в себя, открыла глаза, и в них штормовой волной билось столько эмоций, что Тошизо не мог отвести от нее взгляда. Но она развела полы его рубахи в стороны, заставляя соскользнуть с плеч, и потянулась к хитроумной застежке форменных брюк. Непривычные для Каэде пуговицы, с которыми она довольно ловко справилась на рубашке, сейчас никак не хотели поддаваться, и Хиджикате пришлось помогать. Вместе им удалось, и лишь только проклятые заморские пуговицы были побеждены, Тошизо склонился к Каэде, встретив ее нежный, но полный решимости взгляд. Он поклялся себе, что будет терпелив и крайне осторожен. Почему обычное, казалось бы, соитие приносило столько невероятных ощущений сейчас, Тошизо мог лишь догадываться - заниматься любовью чувственно, нежно, бережно, постепенно ускоряясь и снова замедляясь, переплетая пальцы с тонкими пальчиками, ловя отблески удовольствия во взглядах и вздохах любимой женщины, было совершенно по-другому, и замком предавался этому с упоением первого раза. Для него все случилось слишком быстро - и правда, как в первый раз - слишком велико было желание и напряжение терпеливого ожидания, но и результат был невероятно ярким, заставляя глухо застонать, кусая губы, и ловить ртом воздух, которого, казалось, не хватало. После произошедшего Тошизо мог лишь обессилено прижимать Каэде к себе, гладить подрагивающей рукой, целовать, благодаря за пережитое. Девушка счастливо и умиротворенно улыбалась, отвечая. Пусть было больно и совсем не так, как тогда, когда Тошизо лишь ласкал ее, но она знала, что потом, когда она привыкнет к своему новому состоянию, у нее будет еще больше удовольствия. Тогда они смогут получить его вместе, и она обязательно попробует сделать то, чему ее учила Ханагими, чтобы любимому было еще лучше с нею. Теперь, когда они, наконец, действительно полностью принадлежали друг другу, было в этих ласках нечто иное, связывающее их узами более крепкими, чем раньше. Никто за Хиджикатой в эту ночь так и не пришел. Они снова любили друг друга, и потом спали, прижавшись тело к телу, душа к душе, накрывшись тонким одеялом и сверху шинелью Хиджикаты, чтобы согреться, а за тонкими стенами завывал холодный декабрьский ветер. У них было четыре дня счастья. За это время ничего не происходило, Хиджикату никто не беспокоил, да и остальные капитаны Шинсенгуми, судя по всему, благополучно спускали свою премию в заведении неподалеку, так же наслаждаясь заслуженным долгожданным отдыхом. Тошизо и Каэде встретили Новый год, практически не выбираясь из комнаты. Замкому очень хотелось вытащить любимую на улицу, погулять с нею, показать ей город, когда-то недавно бывший его городом. Городом, который они защищали, уважающим Шинсенгуми и подчиняющимся законам сёгуната. Но было холодно, к тому же Хиджиката опасался куда-то отлучаться, чтобы его не пришлось искать в нужный момент. Они лишь сделали вылазку в офуро при заведении, где больше не мылись, а ласкались и занимались любовью, а остальное время находились в комнате, где писали друг другу на дощечке и листочках стихи, признания и прочую милую чушь, кормили друг друга из рук принесенными кушаньями и снова и снова любили друг друга. Теперь Каэде, обнаруживая новые, неведомые доныне удовольствия, не испытывала ничего, кроме восторга и наслаждения от ощущения наполненности внутри себя, от осознания принадлежности тому, кого она безгранично любила, и полного единения с ним. Став свободной от смущения, раскрепостившись в руках Тошизо, который был с нею нежен и бережен, как никогда, девушка постаралась вспомнить все, что говорила ей опытная сестра, и находила еще больше радости в том, чтобы не только получать наслаждение, но и самой дарить его. Хиджиката, опьяненный своим счастьем, ни на миг не хотел отрываться от Каэде, и хоть нет-нет, да и думал с тревогой, отчего же его никто не зовет, в глубине души понимая, что причиной тому может быть не только то, что его товарищи упоенно предаются разврату и пьянству, но и то, что их уже могли втихую перебить спящими или пьяными, но в то же время мечтал, чтобы его не трогали и оставили в покое как можно дольше. Но всему однажды приходит конец. Вечером четвертого дня, второго января, пришел рядовой отряда с донесением, что всех собирают в срочном порядке для броска в Киийбоку, где наступают войска Чошу. Прощание было трудным. Каэде не могла себе позволить удерживать Тошизо, и не смела даже дать волю слезам, стараясь быть достойной такого отважного самурая, занимающего довольно высокий пост, но Хиджиката видел, как предательски блестят ее глаза. Он обещал вернуться, как только сможет, и клялся писать при любой возможности. Они не говорили друг другу о своей любви - о ней не принято говорить столь часто, поступки и чувства сами должны говорить за себя. Каэде обещала ждать, ждать столько, сколько бы ни потребовалась, и просила только об одном - выжить и вернуться, и вспоминать о ней хотя бы иногда в свободную минуту. Хиджиката оставил ей денег и велел тепло одеваться и хорошо питаться, на что Каэде лишь грустно улыбалась, пытаясь задушить в себе рвущиеся наружу рыдания. Времени на прощание было отпущено слишком мало, а сказать хотелось так много. Но вот последний поцелуй, нежный, мягкий, переходящий в страстный, отчаянный, полный пронзительной боли разлуки, снова несколько полных нежности касаний губ, и замком, одетый и наглухо застегнутый на все пуговицы, уже стремительно спускался по ступеням, чтобы вновь окунуться в сражение, из которого он обязан выйти победителем. Внизу, покидая двор при заведении, он не удержался и оглянулся, подняв глаза вверх. Каэде, кутаясь в мягкое теплое хаори, стояла на балконе, там же, где когда-то Тошизо увидел ее, мечтательно провожавшую взглядом незнакомых молодых самураев, что и сподвигло его на эту шутку с письмами, сыгравшими судьбоносную шутку и с ним самим. Замком махнул ей рукой, ободряюще улыбнувшись, и девушка тоже помахала ему в ответ, закусив губу и пытаясь выдавить улыбку. Это был последний раз, когда Хиджиката Тошизо видел свою любимую. Судьба безжалостно закружила его в круговерти событий и сражений, унося все дальше от Киото, от Шимабары, от Каэде… Киийбоку, Тоба, отступление по морю к Эдо, лечение ранения в элитной больнице «Каджи Хашикадо». Затем Коушу, проигранное сражение в Кацунуме, снова отступление в Эдо, и вскоре к замку Широкава, перевал Широкава Канмон… Кондо Исами, командир Шинсенгуми, отправившись на разведку в тыл врага, был схвачен и вскоре казнен. Теперь все окончательно упало тяжким грузом на плечи Хиджикаты. И снова череда проигранных сражений, отступление к Фукуре, от Мориамачи к Нагануме, шесть неудачных попыток штурма замка Комине и снова отступление. Битва при Уцуномии, снова ранение. От Шинсенгуми остались крохи, из командиров - Хиджиката и Сайто. Здесь они разделились - Сайто отправился на помощь клану Айзу, а раненый Хиджиката на север, формировать новую армию. Прошел почти год, и Хиджиката, обосновавшись с другими сторонниками сёгуната и несколькими французскими офицерами-военными советниками в Хакодате38. Теперь, когда положение несколько стабилизировалось, и у Хиджикаты появились новые соратники и армия, казалось бы, забрезжила надежда на победу и на лучший исход.