Остаться нельзя вернуться

«То, что мы видим перед собой, — только небольшая часть мира. Все по привычке думают: «Вот он, наш мир!» А на самом деле всё совсем не так. Настоящий мир — в глубине, окружённый мраком, и там хозяйничают такие вот медузы и им подобные существа. Мы просто об этом забываем. Разве не так? Ведь две трети земной поверхности — океан, и невооружённым глазом можно видеть только то, что на самом верху, кожу, так сказать. А что под кожей — об этом мы не знаем почти ничего». Харуки Мураками, «Хроники заводной птицы»

На улице в настоящем нас встретили нежные вечерние сумерки. Небо окрасилось целой палитрой цветов, плавно переходящих друг в друга: от оранжево-розового до насыщенного фиолетового. На миг я залюбовалась картиной уходящего солнечного дня. У меня давно не было сил и времени, чтобы постоять вот так пару секунд и восхититься небом, к тому же, весенним. Как давно она была — весна? Я улыбнулась от банальной фразы, которую обычно произносят в подобных случаях: «как будто в другой жизни». Той жизни, где сейчас должно быть первое января для меня. Вместо нового года — апрель. Из-за этого вспомнилась пьеса Маршака «Двенадцать месяцев». В детстве история про падчерицу с подснежниками в пересказе папы была одной из моих любимых. Я часто просила именно её в качестве сказки перед сном. И однажды на мой вопрос: «как же всё-таки звали девочку?», папа, не раздумывая ни секунды, ответил с доброй улыбкой: «Настенька». Что же должно оказаться в моей корзине, какие цветы нужно найти, чтобы я смогла выйти из таинственного леса и вернуться к своей жизни? Вместе с Гидеоном и Химериусом мы стояли на выложенном серой плиткой тротуаре перед церковью Святой Троицы. Буквально в двух шагах от нас находилась автобусная остановка. — Как будем добираться? — спросила я и обернулась на всякий случай, чтобы запомнить внешний вид церкви, хотя это было излишне. Она почти не изменилась за сто лет: кирпичная кладка образовывала полосатый орнамент благодаря отделке из нежно-бежевой штукатурки; две массивные колонны переходили наверху в изящные башни, обрамлявшие центральную часть здания. В общем, перепутать её не представлялось возможным. А мне предстояло попросить сегодня Лукаса научить обращаться с хронографом, а мистера Бернхарда — вскрыть тайник в доме при первом удобном случае. Да, отличный план, чтобы всё-таки замкнуть временную петлю со списком дат и предупредить Пола, прыгнув из этой самой церкви в 1912-й. — Сядем на автобус и доедем до Темпла, — невозмутимо предложил Гидеон. — Зачем тебе в Темпл? — поинтересовался Химериус, который присел на задние лапы рядом со мной. Он был удивительно похож на послушного домашнего питомца, только говорящего. — Ты же возьмёшь меня с собой? Я тебе пригожусь, со мной интересно. И меня зовут Химериус. Тебя, как я уже понял, Гвендолин. Приятно познакомиться, — он говорил так быстро, что в конце не смог удержать в себе немного воды. Я невольно улыбнулась и слегка покачала головой, чтобы дать понять, что меня зовут по-другому. Но Химериус воспринял это иначе. — Извини, со мной иногда такое случается от волнения. Раньше я украшал водосточный жёлоб. Гидеон заметил моё движение и точно также принял на свой счёт. — Почему ты не хочешь поехать на автобусе? — Наверное, потому что у нас нет с собой денег или транспортных карт? — я не сдержала ещё одной лёгкой улыбки, отмечая про себя, насколько часто улыбаюсь сегодняшним вечером. — Это же очевидно. — А я, было, подумал, что тебя смущает наш внешний вид. — Внешний вид? — я выгнула левую бровь. По сравнению с двадцатью годами жизни с разными глазами — поездка в старомодном платье была последним, от чего я могла смутиться. — Иногда в метро можно встретить таких колоритных личностей, что наши наряды кажутся вполне нормальными. Тем более белое платье с ромбовидным рисунком мне понравилось. — Тогда пойдём, у меня есть с собой и то, и другое, — Гидеон, как и несколько минут назад в церкви, подошел слишком близко и протянул ко мне руку. Как выяснилось, чтобы достать из сюртука несколько купюр и проездные. — Мне кажется, или он просто хочет быть поближе к тебе? — насмешливо спросил Химериус. — Уже не в первый раз. Мог ведь и попросить тебя саму поковыряться в карманах. Я пропустила реплику демона мимо ушей. Гидеон и так был ошарашен моим признанием про привидений, начинать сразу разговаривать при нём с невидимым существом пока не стоило. Но если бы Гидеон попросил меня залезть в карман, то я могла по ошибке нащупать оружие, о котором Химериус не подозревал. Так что поведение напарника не показалось мне странным в данный момент. — А ты подготовился, как я посмотрю, — снова улыбнулась я Гидеону. Он пожал плечами. — Я предполагал, что ожидать от прыжка можно чего угодно. — Но если мы доберёмся общественным транспортом или сами оплатим такси, хранители всё поймут про деньги. Тебя не погладят по голове за нарушение правил. Они начнут копать глубже, и тогда всплывёт правда с пистолетом. Но и это не самое опасное в данной ситуации, на мой взгляд. — С чем-чем правда? — удивился Химериус. — Мне послышалось, или ты сказала «с пистолетом»? А он мутный тип. Может, общественным транспортом будет безопаснее для тебя? Мне так хотелось поговорить со своим новым знакомым, чтобы всё объяснить ему, но сделать это предстояло только тогда, когда мы останемся наедине. А сейчас я ответила на немой вопрос, отразившийся на лице Гидеона: — Хранители говорили мне слушать тебя, а всё получилось ровным счётом наоборот. Наверное, они выбрали бы твой вариант — уйти сразу, а не оставаться и разговаривать. И вот за моё своеволие прилетит точно нам обоим. Он опустил глаза, ненадолго задумался. — Да, ты права, — и глубоко вздохнул. Положил деньги и карты обратно в сюртук, подойдя ко мне. А я почувствовала лëгкое головокружение от такого частого и тесного нахождения рядом и нахмурилась из-за этого ощущения. Затем Гидеон отошёл к краю дороги, провёл рукой по волосам, а после выставил её, останавливая такси. Всё это проделал с мрачным выражением лица, будто поездка на такси — самое неприятное занятие, с которым ему доводилось сталкиваться в жизни. Интересно, почему? Возможно, тяжело признавать перед кем бы то ни было, что он слушает совсем недавно появившегося человека, а не делает так, как сам считает нужным и правильным. Кэб затормозил перед нами уже через несколько секунд, как и вчера. Их просто так много в Лондоне, или Гидеон, как и показалось Гвен в книге (я точно это помнила), действительно обладал природным магнетизмом? Он сразу же назвал адрес водителю через открытое окно, а затем открыл передо мной дверцу и подал руку. Вероятно, к его теплым ладоням можно привыкнуть, но не на третий день знакомства. К чему можно привыкнуть? Я имела в виду к галантным жестам, конечно. Химериус, пролетев раньше сквозь стекло, уже сидел на откидном сиденье против хода, предусмотренном конструкцией английского такси. — Обожаю кататься на машинах. Это получше, чем летать. Не то, чтобы я уставал от полётов, как ты понимаешь, но такую приличную скорость развивать не в состоянии. Хочешь, пересяду к тебе? — предложил он. — Можешь остаться там. — В это время Гидеон обходил автомобиль, и я могла позволить себе ответить Химериусу. — Ну и славно. Как удачно, что предыдущие пассажиры, видимо, забыли его поднять. А то начнёте ещё тут прижиматься друг к другу, — призрак скорчил рожицу. — Хотя в этом случае я даже здесь, — он показал когтистой лапкой на своё место, — не останусь, пойду на крышу. Прижиматься друг к другу. А ведь сюртук действительно был отличным прикрытием, чтобы почаще нарушать личные границы. Поэтому я, не раздумывая, стянула его с плеч и аккуратно уложила на Химериуса, чтобы был повод не поднимать его сиденье. — Если я не обладаю физическим телом, это не значит, что мне приятно пролезать сквозь вещички твоего дружка, — откликнулся демон брезгливо. Гидеон устроился на сиденье рядом со мной, оценивающе оглядел меня, перевёл взгляд на сюртук и поджал губы. Он отвернулся к окну несмотря на то, что нам следовало обсудить предстоящий разговор с хранителями. — Для твоего же блага, — шепнула я Химериусу, как только автомобиль тронулся. Тот лишь скривился в ответ. Свет в салоне погас, но отблесков от уличных фонарей и витрин магазинов было вполне достаточно, чтобы не напрягать зрение и различить эмоции собеседника, даже невидимого для других. — Гидеон, — позвала я. — Вопрос не новый, но что мы будем говорить в Темпле? Он медленно развернул голову в мою сторону. — Что я оказался прав, и там нас действительно ждала ловушка, — внутреннее спокойствие и хладнокровие парня поражали. Точно также вчера он сравнивал прошлое с калейдоскопом и признавался, что его жизни «достаточно часто» грозила опасность. — Бежали, — слегка пожал плечами. — Часть с пистолетом, и в правду, лучше опустить. Хранители будут в ужасе, если я достану из кармана Смит энд Вессон из сейфа дяди Фалька, который мне никто не давал. — Но ты ведь пытался убедить всех заранее, что это может быть ловушкой, — возразила я. — Вчера никто не был против шпаги. — А ты его опять оправдываешь, — ехидно протянул Химериус и удостоился моего быстрого сердитого взгляда, которым я пыталась донести просьбу о молчании. — Да, — кивнул Гидеон, — но я нарушил правила. В кармане должен лежать тогда Кольт М1911 или шестизарядный револьвер, соответствующий эпохе. Нельзя брать с собой ничего, что может изменить континуум. Неожиданно меня осенило касательно одной маленькой несостыковки в его личности, что сейчас, что в книгах. Алмаз, не нарушающий правил, так усердно выполнял миссию, наполнял хронограф, но… — Почему ты решил пойти учиться на врача, если вы с хранителями верите в лекарство от всех болезней? Возможно, полумрак в такси располагал к доверительным беседам, да и четвёртая совместная поездка казалась если не привычной, то знакомой. Так или иначе, Гидеон сложил руки на груди и принялся объяснять. — Я понимал, кем были люди, с которыми неоднократно встречался дядя Фальк, пока я жил с ним в Гринвиче. Да и в Ложе без ответов никогда не оставался. Не думаю, что объём лекарства будет превышать размер хронографа, и не исключено, что повторить его не удастся. А это значит, что получат его только избранные, посвящённые. Элита, знающая о Ложе. — Если лекарство вообще будет хоть немного большим крови, взятых у двенадцати людей, — проговорила я задумчиво, но тут же опомнилась, начиная быстро моргать. Наверное, когда-нибудь знание книжной трилогии меня выдаст. — Но даже если допустить его достаточное для всего человечества количество, никому не выгодно перекрывать потоки денег, вливаемых в фарм-бизнес, — так же, как и погубит бесконтрольно вырывающееся личное мнение. — И в систему здравоохранения в целом. Моя мама работает в больнице Святого Варфоломея, — быстро добавила я, чтобы не вызывать сильного подозрения. — Мне показалось, или что-то ненадолго промелькнуло в твоих глазах? — интонации Химериуса были недоверчивыми. — Ты либо недоговариваешь, либо говоришь то, что совсем не хотела. В надежде, что Гидеон проницательностью древнего существа не обладал и не видел в темноте также хорошо, я решила как можно скорее перевести тему. И, чтобы не отвечать самой на вопросы, которые могли возникнуть, я решила задать их человеку напротив. Ехать нам, кажется, предстояло ещё немало, судя по пробке на дороге, в которую попало такси, а перегородка между пассажирами и водителем позволяла обсуждать любые темы. Сам водитель, судя по движению его губ и ритмичному покачиванию головы, что-то напевал, постукивая пальцами по рулю, и не обращал на нас никакого внимания. И тут мне в голову пришла уже не в первый раз за сегодня ещё одна мысль. Всё-таки, почему Гидеон так легко соглашается: выдал поручение графа, не рассказал ничего хранителям, и сейчас поймал такси, прислушавшись к моему аргументу про деньги? Его помощь началась ещё вчера, до столкновения с Люси и Полом. В чём подвох? Я попыталась облечь в слова нечто, пока ещё неясное и неуловимое. Что смутило меня после слов о жизни с Фальком. Это ведь значит только одно: семейные обстоятельства де Виллера в «Таймлессе» были описаны верно. Но к тому, что вызвало у меня сомнения, придётся подводить разговор издалека, неспешно. И, возможно, не очень приятно для Гидеона. — Ты сказал, что жил с дядей Фальком в Гринвиче. Сейчас ты с ним уже не живешь? — Сейчас я живу в Челси, — он недолго помедлил, явно обдумывая, рассказывать дальше или нет, но потом заговорил дальше. — Дяде казалось, что мне не хватает личного пространства, когда я расстался с девушкой прошлой осенью. С девушкой? То есть они с Шарлоттой вместе не больше полугода? Или они расстались, а потом сошлись вновь? И что за откровенность? В ответ на мою просьбу в исповедальне позволить узнать его? Я сразу вытряхнула возникшее недоумение из головы, продолжая слушать Гидеона. — И, раз я и так провожу много времени в окружении хранителей, то хотя бы иногда мне нужно побыть одному. Я и сам не был против этого решения — рано или поздно нужно было от него съехать и начать жить самостоятельно. Но в итоге, — он усмехнулся, — я стал проводить в Темпле ещё больше времени, часто оставаясь там на ночь. Ложа всегда была моим вторым домом, начиная со смерти папы, — на его лице читалась светлая грусть. — Сочувствую, — произнесла я искренне. — Все в порядке, — поспешил заверить Гидеон. Я слегка приподняла брови в беззвучном «точно?», на что он покивал головой. — Да все нормально с ним, — подал голос Химериус, который уже успел заскучать и улёгся на сиденье. — Считай, парню повезло, что отец не преследует его в виде призрака. А то знаешь, я встречал такие экземпляры. — Правда, — добавил Гидеон к своему жесту. — Ложа очень помогла моей семье после смерти папы. Я с детства был знаком со всеми хранителями, но в тот период буквально каждый из них поддерживал и утешал меня с мамой и братом. — А где сейчас твои родственники, если ты живёшь один? — уточнила я вопреки уверенности, что знаю ответ на вопрос. — Когда мне было одиннадцать, мама вышла замуж во второй раз и теперь живет со своим мужем на юге Франции, в Антибе. Рафаэль, мой младший брат, уехал с ней, — спокойно ответил Гидеон. Чересчур спокойно, когда я ожидала другой реакции. — Ты не переживал из-за этого? — мне еле-еле удалось сдержать рвущееся наружу изумление. В точно таком же разговоре с Гвендолин в книге он мне показался таким обиженным на собственную маму, что услышанное противоречило моим ожиданиям. Будто не его бросили в Лондоне ребенком. — Слушай, меня ждали прыжки в прошлое, — с пылом заговорил Гидеон. — Сэр Френсис Дрейк, Гай Фокс, адмирал Нельсон, король Артур, в конце концов, — он широко улыбнулся. — Я тогда ещё не знал о временных ограничениях. Я был мальчишкой, мечтающим увидеть историю мира собственными глазами. А ещё мне очень помог твой дедушка. — Эх, жаль, что он меня не видит, — вздохнул Химериус. — Нам было бы что обсудить. До сих пор с огоньком в сердце вспоминаю Гая и те пороховые бочки под Парламентом, — он сипло рассмеялся собственной шутке. Но меня зацепила другая часть в признании Гидеона. — Лукас? — переспросила я. — Да, он буквально был душой Ложи. Я не чувствовал себя одиноким благодаря его заботам, в первую очередь. Темпл стал мне родным в десять, где люди, без преувеличения, ставшие позже своими, говорили со мной, что-то обсуждали, пускали везде, где только можно, и даже относились как к равному. Каждый из хранителей попытался дать мне то, что отняла смерть отца. Но в особенности это относилось к твоему дедушке. Уже после его смерти что-то незримое исчезло. Дядя Фальк старался изо всех сил, воспитывая меня, но должность Магистра накладывает большую ответственность. И вот с конца 2004-го, незадолго до тринадцатилетия, я уже начал задумываться о том, что мне не хватает семьи в полном смысле этого слова. Я отметила, что день рождения у одиннадцатого путешественника во времени должен быть тогда в январе, получается. А задумываться он начал в подростковом возрасте, когда дети больше всего нуждаются в родителях, опоре и поддержке, делая вид, что не имеют вовсе в этом потребности. Я хотела спросить, был ли он одинок, но Гидеон меня опередил, наверняка заметив моё замешательство. — Конечно, я ездил на каникулы во Францию к маме и брату до того, как начал прыгать. И я прямо слышу, как ты думаешь, — он взглянул на меня с лёгкой укоризной, при этом улыбаясь. — Нет, я не был одинок. — Я, я был одинок, — пожаловался Химериус, перетягивая моё внимание на себя. — Ой, а ты защитница всех ущемленных сироток, — проговорил он со смешком. — Не переживай. Могущественный демон в состоянии найти себе компанию. Но я вспомнила свои последние каникулы и поняла, что наговорить можно что угодно, чтобы скрыть истину. — И ты не чувствовал себя лишним? — спросила, опираясь на собственный опыт. Последнее лето было для меня именно таким — мамина свадьба; у брата, перешедшего в одиннадцатый класс, — девушка, с которой он проводил всё свободное время. И в родном доме я чувствовала себя лишней. Особенно со своими внутренними метаниями между фармакологией и литературой. — Лишним? — размышляя, Гидеон коснулся подбородка. — Нет, не думаю. Так как мы виделись редко, то мама и Рафаэль уделяли мне много внимания. Скорее, я изредка допускал мысль, что не был достаточным поводом для них, чтобы остаться в Лондоне. Я кинула быстрый взгляд на него и тут же опустила глаза. Недостаточный повод, чтобы остаться. Я точно знала, что хочу вернуться в свою жизнь, но произнесенные слова почему-то запали мне в сердце, несмотря на то, что Гидеон просто рассказывал про себя. — Но потом я начал прыгать в прошлое и мне стало кристально ясно, что каждый имеет право на счастье, — мне почудилось, что он изучает меня пристальным взглядом, но когда я вновь посмотрела на него, Гидеон наблюдал за прохожими в окно с моей стороны, — а остаться не позволяли обстоятельства. И мама приезжала ко мне не реже двух раз в год, или даже чаще. Она без ума от дорогих вещей… — И приезжала, чтобы прошвырнуться по магазинам? — перебила я. Гидеон оторвался от созерцания видов снаружи. — В каком-то роде, — он поводил ладонью в воздухе. Его речь лилась всё также легко, и в какой-то мере беззаботно. — Она — эксперт по антиквариату. Я бы сказал, что дорогие старинные вещи — её страсть. Вот это да. Мама Гидеона занимается антиквариатом, а он сам не держит на неё обиды. Что изменилось? Я посмотрела на свои руки, чтобы скрыть недоумение, и поняла. Лукас — вот отгадка ребуса. Всё же так просто — я сама попрошу его сегодня позаботиться о семье Гидеона, и одной проблемой «родители-дети» в этой истории станет, точнее, уже стало меньше. Но отсюда как раз и вытекает причина, по которой я начала спрашивать Гидеона о личной жизни. Если по его словам он почти «дитя полкá» в Ложе, то что же происходит сейчас? — Послушай-ка, все в Темпле относятся к тебе тепло, хранители доверяют, — начала я размышлять вслух. — «Он знает, что делает» — сказал сегодня Фальк, — Гидеон внимательно смотрел на меня, следя за ходом мысли. — Ты боишься, что тебя ждёт серьёзное осуждение за пистолет? Даже если и так, ты им нужен. Наказывать взрослого человека никто не будет. Ну, разгневаются, конечно, но почему, — я взглянула прямо в его глаза, — ты хочешь им врать? И в книге ведь точно также он солгал им, ничуть не смутившись. Считая Фалька отцом, в чём сам и признавался Гвен как раз во время этой самой поездки, — врал ему в лицо. — Потому что я считаю, что ты права, и сначала нам нужно во всём разобраться самим. Все в Темпле — заложники времени. И я — тоже. Внутренний круг не поверил Люси и Полу, когда они попытались сообщить, что граф — убийца. Боюсь, с нами произойдёт то же самое, если мы просто повторим их слова, но игнорировать этот факт не имеет смысла. Химериус присвистнул. — А вот это уже интереснее. Вы, похоже, в курсе, о чем речь: оружие, убийства, время. Посвятишь меня потом? Я медленно моргнула в молчаливом согласии. Гидеон в это время прикрыл глаза и сжал переносицу пальцами. — Так, ладно, — он быстро выдохнул, — придётся начать с самого начала. Ещё до того, как достиг возраста инициации, я заинтересовался историей предыдущих путешественников во времени. Мне хотелось самому выяснить — почему они скрылись с хронографом в прошлом? Ведь если бы не это, мы с Шарлоттой, а теперь, выходит, с тобой были бы практически свободными людьми после замыкания круга. Два хронографа — и каждый смог бы распоряжаться им на своё усмотрение: уехать из страны, путешествовать, жить и учиться там, где хочется, а не там, где ты должен быть. И в свои пятнадцать я изучил хроники девяностых, где упоминалось то самое убийство. Магистром в 2007-м уже был дядя Фальк, и всё, что он мне сказал: «Люси и Пол нарушили правила двойными прыжками; они увидели что-то, в чём сами не разобрались; даже если граф кого-то убил, то это мог быть член Флорентийского Альянса, который на тот момент уже существовал», — он перевёл дыхание. — Понимаешь, все хранители и я оправдывали графа временными парадоксами. Если он убил, значит, так было нужно, иначе история могла пойти по-другому. Но имей бы Люси и Пол доказательства на руках, что это был, как выяснилось только сейчас, Янтарь, а не какой-то неизвестный, приди они к хранителям позже — возможно, удалось бы избежать всех последствий. Но они поспешили — и вот итог: мы с тобой привязаны к Ложе, а сами они вынуждены прозябать в прошлом. — И поэтому ты испытываешь к Люси и Полу личную неприязнь? Что твою жизнь ограничили Лондоном? — уточнила я. Гидеон посмотрел на меня со всей серьезностью. — Бывали минуты, когда я ненавидел и даже презирал Люси и Пола. Хотя бы за то, что мне приходилось ранить людей во время заданий, при этом зная, как легко можно погибнуть от инфекции из раны. Так вот к чему относились его слова в доме леди Тилни: «Я никому не желаю зла». И, видимо, поэтому он был изначально настроен против. — Я на самом деле считал, что лучшее объяснение их поступка — желание использовать тайну в своих целях. Шарлотта пыталась оправдать их влюбленностью, против которой были и Монтроузы, и де Виллеры. У неё совершенно удивительный талант находить всем оправдания, — после этой фразы он тепло улыбнулся, будто что-то вспомнил. — Что ещё за Шарлотта? — спросил Химериус, пока Гидеон договаривал последние слова. — О, я понял. Так вы, ребята, ещё и не вместе? — он поводил передними лапками, указывая то на меня, то на моего спутника. — У Шарлотты? Талант к оправданиям? — пробормотала я недоверчиво. — Видимо, её талант распространяется на всех, кроме меня. Гидеон пристально посмотрел на меня, нахмурившись, а затем продолжил: — Но мне всегда казалось последней глупостью — прыгать в прошлое навсегда только из-за мнения родственников. Рано или поздно все бы смирились. — И, как ни странно, тайна двенадцати была причиной посущественнее, чем всё остальное, — закончила я и тихо хмыкнула. Теперь его убеждения стали мне понятны. — В целом, да, — кивнул Гидеон. — Но это не объясняет, почему ты на моей стороне, — сказала я прямо, надеясь на честный ответ. Мы же договорились рассказывать друг другу то, что можем и, что немаловажно, хотим. Если бы мы договорились на всё, то тогда мне в первую очередь следовало бы посвятить Гидеона в тайну своей личности. — И сейчас ещё начинаешь верить Люси и Полу. — Помнишь, вчера ты спросила, напрягает ли меня, что каждый день в моих планах на первом месте должен стоять хронограф, а остальная жизнь лишь приложение к нему? — Я спросила не с такой обреченностью, но да, помню. Ты сказал, что поначалу, возможно, и в шестнадцать ты даже раздумывал стащить его. И, судя по вопросу, нет никакого «поначалу», всё это длится до сих пор. Ко мне пришло осознание, что кое-кто вчера удачно перевёл тему, заговорив о пенициллине, а я купилась. — Я не думал, что обстоятельства прыжков по заданиям приобретут такой характер, поэтому не хотел посвящать тебя в то, что тяготит лично меня. Но раз уж всё идёт не по плану, притом, кажется у всех, то самое время признаться, — Гидеон сделал паузу, а затем произнёс ледяным тоном. — Я ненавижу тот подвал. Да, там можно подготовиться к экзаменам, никто не отвлекает от чтения, занятий на скрипке, но как бы ты ни пытался убежать от своих мыслей, рано или поздно они тебя догонят. И тогда никакая книга, музыка и даже сон не помогают. — Ты смотришь в одну точку и прокручиваешь в голове одно и то же по кругу и задаёшься вопросами, — добавила я осторожно, вспоминая свои пробуждения после кошмара. — Только тишина, ты и четыре стены. Химериус встрепенулся. — Так-так, детки, что за мрачные разговоры? Я грустно улыбнулась, приподнимая правый уголок губ. Видимо, не только мне приходилось делать не самые приятные открытия в жизни. И, в сущности, не такими мы были уже и детьми. Но у меня хотя бы была возможность после кошмаров выйти на улицу, поехать на учёбу, заняться чем угодно, а не оставаться в замкнутом пространстве. — Именно, — согласился Гидеон, словно моё понимание было тем самым, что ему требовалось, чтобы рассказывать дальше. — Почему хронограф должен наполнять я? Почему этого не сделали раньше? Например, хранители 50-х. Я точно знаю, что там уже была кровь Люси и Пола. Теперь сам Пол это подтвердил: их никто не отправлял из девяностых в 1602-й. Да и по хроникам это ясно. Я бывал наверху лишь однажды, когда просил обустроить для меня бывшую лабораторию в качестве места элапсаций. И, знаешь что, Люси и Пол перестали появляться там в сентябре 1949-го. Хранители того времени ясно себе представляли, что что-то случилось с Сапфиром и Чёрным Турмалином, и — самое невероятное — мой же дед спросил, что именно. А мне было шестнадцать, понимаешь? Я прыгал только третий день — и я сказал ему. В юношеской наивности признался, что в будущем их давно нет, так же, как и первого хронографа. Я попыталась понять, что хочет донести до меня Гидеон. — Мой год тоже в 1950-х. Он щёлкнул пальцами. — Круг мог быть замкнут ещё задолго до нашего рождения. Хранители пятидесятых могли взять нашу с тобой кровь для первого хронографа. И никаких угроз от Альянса, покушений на убийство. — Но тогда круг мог бы замкнуть ещё граф, — предположила я. — Он не нарушает последовательность событий, — поводил Гидеон головой из стороны в сторону. — И здесь мы подходим к самому интересному. Это я виноват в том, что хронограф украли Люси и Пол. У меня как-то резко кончился воздух в лёгких после такого признания. Я свела брови и закрыла глаза, пытаясь сообразить. Гидеон тяжело вздохнул. Когда я снова посмотрела на него, то увидела живое воплощение скульптуры «Мыслитель». — До меня тоже не сразу дошло, но подвал мне помог, — он улыбнулся в пустоту перед собой самой отчаянной улыбкой, на которую способен человек. — Это ведь я сказал в 1782-м, что хронограф украден. За двести лет до произошедшего я запустил эту историю. — Всё, что случилось в прошлом — уже случилось, — повторила я тихо правило, которое вывел для себя Гидеон. — Верно! — он кивнул и поджал губы. — Я не уверен до конца, но мне почему-то кажется, что граф не собирался встречаться ни с кем из путешественников из будущего. Но он должен был продолжить то, что я начал, поэтому познакомился с Люси и Полом в 1784-м. Кто знает, о чём они там говорили? Для графа там, куда нас посылают, это ещё не произошло, да и спрашивать у Пола и Люси уже не имеет смысла. Так что я сам себя и Рубина, кем бы он ни оказался в итоге, привязал к Темплу, но отчаянно пытался перевести стрелки на других. «Я никогда не желал тебе зла». Так вот о чём было то признание. Он считает себя виноватым в судьбе последних четверых путешественников. — Заложник времени, — я сознательно протянула руку и провела по плечу Гидеона в знак поддержки. Ну почему я до сих пор так хорошо помню прочитанное? Гвен ещё перед встречей с графом предложила забрать хронограф в будущее из XVIII века, не вникнув в природу времени, из-за чего парень сделал вывод, что ей тяжело разобраться в происходящем. Но если бы все было по-другому, а сегодня она задавала те же самые вопросы, что и я, как бы отвечал ей Гидеон? Он ведь перемещается в прошлое уже больше двух лет, так как ему девятнадцать. Сколько раз он элапсировал в запертый подвал в одиночестве при условии, что в хронографе кровь только семерых людей из прошлого? Даже в случае нескольких прыжков на одного предшественника — остаётся слишком много дней без заданий. Сколько? Семьсот раз по четыре часа — больше или меньше? В любом случае, слишком много, чтобы успеть хорошенько провариться в котле собственных мыслей, разбираясь с запутанностью временных петель. Жалела ли я его сейчас — без сомнения. Но по тому, как Гидеон выпрямился и будто стряхнул с себя мрачный настрой, я поняла, что жалость ему ни к чему. — И тут появляешься ты, — он широко улыбнулся, — и говоришь вещи, на которые я сам не обращал внимания, зациклившись на случившемся. Заставляешь поговорить с Люси и Полом — и выясняется, что они сами решили скрыться в прошлом, и винят в этом графа. Не потому, что он им что-то сообщил в 1784-м, а потому что они действительно считают его убийцей. А ещё даёшь возможность взглянуть на события с твоей стороны. Граф ведь оставил потом запись относительно Рубина в хрониках, но не указал имя. Я не думаю, что твоё имя и фамилия катастрофическим образом повлияли бы на мировую историю, но как всё изменилось бы, знай об этом хранители. Твоя подготовка никому бы не повредила. Честно говоря, это и был единственный твой аргумент, который сработал со мной по пути в Белгравию в полной мере. Именно после него я и позволил себе другой взгляд. — Я внесу немного ясности, — сказал Химериус. — Ты понимаешь, как он сейчас смотрит на тебя? Я отвернулась к окну после пылкой тирады Гидеона. Он буквально признался, что я сняла с него груз ответственности и открыла глаза на графа, поэтому взгляды были оправданы. Наверное, он смотрел с благодарностью. Подготовка Гвендолин. А могла ли она сейчас играть роль, если я даже не смогла вспомнить на географии материал прошлой недели? Гимн вчера дался мне легко, потому что он был заучен для пения, что называется, в случае подъема в три часа ночи. В школу приезжала королева и нельзя было ударить в грязь лицом. Но фехтование для меня закрытая территория из-за боязни крови, а запоминание и мышление у каждого настолько индивидуально, что вряд ли я свободно сейчас могла бы ориентироваться в знаниях Гвен. — Ну, и выходит, что хранители сами позволили Люси и Полу украсть хронограф, если отправили меня к графу, и знали из хроник заранее, что они перестали элапсировать, — сделал Гидеон окончательное и исчерпывающее признание, почему он на моей стороне. — Слушай, я всё больше и больше убеждаюсь, что здесь пахнет сеновалом, — не унимался демон. О чем он вообще? Я немного нахмурилась, смотря на Химериуса. Он кивнул своей кошачьей головкой и проговорил: — Он трогает твои волосы и старается делать это незаметно. Я резко развернулась к Гидеону, но он сидел с ничего не сообщающим выражением лица. Если бы не Химериус, то я точно ничего бы не заметила. Ладно, это случилось просто из-за того, что причёска растрепалась. Нет распущенных волос — нет и прикосновений. Я начала нащупывать шпильки и осторожно вытаскивать их по одной. Пряди стали постепенно выбиваться, но полностью прическа не хотела распадаться, хотя на моих коленях лежала уже горстка тонких металлических заколок. Вдруг я почувствовала, как все волосы одним махом упали мне на плечи. Я начала озираться, ожидая увидеть ещё несколько шпилек позади себя, но заговорил Гидеон. — Там была одна, видимо, самая главная, — он покрутил рукой, и благодаря свету фар встречного автомобиля в ней блеснула шпилька, украшенная камнем. Я похлопала глазами. Нужно признать очевидное — ему нравится прикасаться к телу Гвендолин, по крайней мере, к её волосам. Если бы он хотел исполнять поручение графа — стал бы он прикасаться незаметно? Вряд ли. Хотя одно не исключает другого: если ему нравится Гвен, это не значит, что он не допускает мысли об удобстве иметь рядом влюбленную напарницу. Я слегка откинула голову назад и начала пропускать пальцы сквозь волосы, расчёсывая их, чтобы потом собрать в гладкий пучок на затылке. И пусть Гвендолин предпочитала распущенные, иногда всё-таки прибегая к хвосту, мне же было удобнее, когда волосы не мешали, да и потрогать их у Гидеона возможностей, как минимум, поубавится. — А парень-то поплыл, — Химериус присвистнул. Я просто не буду обращать на это внимания. Возможно, у Гидеона фетиш на волосы. Я скрутила их в тугой жгут и закончила с манипуляциями, собираясь заколоть одной из шпилек. Уже потянулась к металлической горке на коленях, как у меня перехватило дыхание, а рука замерла в воздухе. Тёплая ладонь Гидеона, оказавшаяся на моей шее, запустила словно огненную искру по всему телу. — Я помогу, — его голос только усугубил положение. Я почувствовала, как он закрепил пучок уверенным движением, а затем снова отстранился. Может, хватит обманывать себя? Гвендолин хватило смелости признать сразу, что Гидеон в её вкусе. Я бы не сказала, что у меня был определённый вкус на мужскую внешность, но его мозги определённо в моём вкусе. В моём вкусе его понимание с полуслова, и что ему не надо разжёвывать, чтобы донести информацию. То, как он мыслит, и что он говорит. Думайте — это теперь сексуально, — вспомнила я фразу из «Шерлока» Бибиси. Да, можно было бы списать это на дружеский интерес. Ватсон определённо восхищался мозгами Холмса ещё у Конан Дойла, но вряд ли Джон реагировал на рукопожатие подобно мне. Может, хватит уже списывать свою реакцию на тело? Все нервные окончания связаны с мозгом, а мозгом по странному стечению обстоятельств сейчас управляю я. Это мне — мне — нравятся его низкий голос, тёплые ладони и запах. Это я хотела поправить его выбившиеся волосы в экипаже. Это я так остро реагирую на все прикосновения кожа к коже. Химериус перелетел ко мне на колени. — Эй, с тобой всё нормально? — Что случилось? — Гидеон задал вопрос одновременно с демоном. Я повернулась к нему, не до конца веря самой себе. — Я вдруг поняла, — постаралась посмотреть на него так, будто вижу в первый раз и вспомнила. Ну кто, будучи абсолютно равнодушным, станет при первой встрече сравнивать человека со львом — величественным и красивым животным. Гидеон красив: с зелёными глазами, правильными чертами лица, — мой взгляд сам переместился ниже, — и, наверное, мягкими губами. «В человеке всë должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли», — пришло на ум выражение доктора Астрова в Чеховском «Дяде Ване». Я сглотнула и снова повторила, подбирая окончание фразы. — Я вдруг поняла… Ты мне нравишься. — … что очень устала, — закончила невозмутимо, словно ничего и не случилось. И дело не столько во внешности. Когда это началось? Я прокручивала события прошедших дней в обратной перемотке. Я сравнила его несколько минут назад со знаменитой скульптурой, а чуть раньше с солнцем. Сделала вчера комплимент, цитируя стихотворение Хайяма — надо было бить тревогу тогда. Или нет. Я пропала уже в зале дракона, когда он понял, что я имею в виду, сравнивая его с героем «Игры в бисер». Боюсь, даже если передо мной был карлик с тремя глазами, я бы осталась впечатлена. Внешность никогда не играла для меня основополагающей роли, но вот ум и характер — это то, чего мне не хватало в бывшем парне, и нашлось в Гидеоне. Не в книжном, а в том Гидеоне, которого я успела узнать. — Почему не сказала сразу? — он выглядел обеспокоенно. — Мы могли бы сначала заехать в Мэйфер, а в Ложу я бы отправился один. — Он тебе поверил, но меня не проведешь! — погрозил Химериус лапкой. — Сколько всего мне хочется узнать, — он кокетливо провёл хвостом по рожкам на голове. — Знаешь, у меня чутье на все странное. — Мне надо сделать уроки, а сумка в ателье мадам Россини, — мне не составило труда состряпать оправдание на ходу. Я обязана оказаться в подвале 1948-го. — Кузина и так считает меня глупой девчонкой, — вспомнилось неприкрытое торжество в глазах Шарлотты утром. — М-да, — тихо процедила на русском. Я всего-ничего нахожусь в теле Гвен, а уже умудряюсь делать квадрат из любовного треугольника. Гидеону определенно нравится Гвен, судя по его прикосновениям (чего стоят переплетенные пальцы рук сегодня в начале прыжка); их связывают отношения с Шарлоттой; Гвен, я уверена, влюбится. Я тут совершенно лишний элемент, да и парня следует осадить. — И много книг тебе дарила Шарлотта? — спросить это было логичным, после зашедшей речи о кузине. — Из последнего — «Тысяча невестьсот восемьдесят четыре» Мураками, — сказал Гидеон. — Но я каждый раз начинаю читать и через пару страниц засыпаю. Возможно, сказывается усталость. — Или Шарлотта думает о тебе слишком хорошо, преподнося в подарок многотомник, — я даже не постаралась скрыть разочарование. — Шарлотта осведомлена о моих недостатках лучше всех. Я вспыльчивый, скрытный, требовательный. В штыки воспринимаю посторонних… Как произошло, что роман Мураками привёл к перечислению недостатков как в «Гордости и предубеждении»? Что за мистер Дарси на новый лад? — Так что же ты вытворяешь тогда? — перебила я, вспылив. — Скрытный, в штыки воспринимаю посторонних, — ехидно повторила за ним, пока Гидеон менялся в лице. — Почему тогда ты рассказываешь мне всю свою жизнь? Неужели одной просьбы позволить узнать тебя и вот этого, — я нарисовала в воздухе пальцем круг около симпатичного личика Гвен, — достаточно, чтобы доверять человеку, знакомому с тобой меньше сорока восьми часов?! Чтобы пренебрегать чувствами Шарлотты?! — так и хотело сорваться с языка, но Гидеон опередил меня. — Потому что мне кажется, что ты можешь понять меня? Этого недостаточно? — сдержанно спросил он. — Да даже если и потому, что мы с тобой теперь напарники. — Скандальчики, — потер лапки Химериуса. — О, как же я рад, что повстречал тебя. Одна поездка — а столько вкусного. С Конан Дойлом мне уже поднадоело общаться. С каждым годом он становится все скучнее. Чтобы переключиться и не идти на конфликт на пустом месте (да, из-за страха быть раскрытой перед хранителями), тем более, устраивать скандал (при этой мысли только и оставалось, что закатить глаза), я прибегла к помощи литературы. — Попробуй почитать «Хроники заводной птицы» Мураками. Мне кажется, тебе должно понравиться, — предложила я Гидеону. — Во всяком случае, мне понравился герой, не боящийся столкнуться в глубоком темном колодце лицом к лицу с разными мыслями. Я прикрыла глаза в отчаянии, потому что успела сравнить колодец с подвалом Ложи, а героя… — Вот поэтому мне кажется, что ты понимаешь меня, — голос парня был мягким. — Мне тоже понравились «Хроники заводной птицы». Мы однажды гуляли с Шарлоттой и купили два экземпляра из-за неё. Заводная птица — как ворон, которого заводит хронограф. Ну и хроники тоже показались символичными, — он улыбнулся, не понимая, что закапывает себя ещё больше. — Но книга в итоге понравилась только мне. — Не смотри ты так отчаянно на него, — демон был неподражаем в своём умении приводить меня в чувство. Я отвернулась и только сейчас заметила, что за разговорами мы уже оказались совсем близко к Темплу. — Я и рад, и не рад, что мы решили поехать на такси. Мне надо было с кем-то поделиться мыслями, но, возможно, я сделал это слишком рано, — казалось, Гидеон сказал это больше себе, чем мне. И я испытывала сходные чувства. Мне определенно нравилось узнавать этого мужчину, да, черт возьми, мужчину, лучше, но в какие это выливалось последствия. — Ты снова начнешь психовать, но он совсем легонько погладил твой пучок. И видела бы ты, как ему это нравится, — добавил вишенку на торт абсолютно запутанной ситуации Химериус. Моя фантазия пошла дальше, чем рука Гидеона, и я ощутила покалывание на шее от касания, если бы оно вдруг повторилось. Каково это - узнать в двадцать, что на самом деле можно ощущать от интимной близости? Привет, дрожь в коленях и бабочки в животе. Машина затормозила на парковке около блестящего Бентли. — Побудь здесь, я схожу за кем-нибудь из хранителей, — попросил Гидеон, открывая дверь. Он подошел к водительскому окну и что-то сказал, затем вернулся ко мне. — И поговори нормально с тем, кого ты видишь. Не бойся, я не считаю тебя сумасшедшей. Мой рот обрел форму идеально-ровной «о», пока Гидеон широким шагом заворачивал за угол. — А он… — начал Химериус. — Нет, давай только не об этом, — перебила я, собрала шпильки с коленей в кулак, сгребла сюртук Гидеона с откидного сиденья, и выбралась наружу, делая глубокий-глубокий вдох. Демон вылетел следом. Никому не следует знать, что я испытываю восхищение после повторяющихся разговоров. Из-за Шарлотты к восхищению примешивается доля отвращения то ли к себе самой, то ли к Гидеону, но тем не менее. Меня скоро здесь не будет, я уверена, а остальное — неважно. — Поговорим об убийствах, оружии, времени? — даже его крылья двигались будто в радостном предвкушении. — Начнем с того, что я не Гвендолин, — Химериус повернул голову набок, но молчал, — и я вижу только таких, как ты, но не людей. Подозреваю, что девушка, — я понизила голос, — из этого тела должна быть где-то рядом. А я хочу снова оказаться собой. — Тебе повезло, что приведения не падают в обмороки, — выдавило из себя существо. — Я жажду объяснений, но для начала должен сказать, — он продолжил летать рядом, а после паузы развёл свои кошачьи лапки в сторону и выдал. — С тобой рядом никого нет.