Навечно дети

      Помните историю про девочку, которую насильно, но ради самых высших благ обратили в «сказочного» монстра? В тварь, способную одной лапой раздавить многоэтажный дом. В чудовище, глаза которого дарят смотрящему в них таких масштабов ужас, что существо буквально сходит с ума. В одного из сильнейших монстров, или, как правильно говорят некроманты, жнецы и надзорные, — в древнего.       Последние несколько веков все зовут этого монстра Мией, дочерью некроманта Аластора, которая любит игры, вкусное мороженое и забавные комиксы. Но так было далеко не всегда.       В самом начале было больно. Хотелось бы, чтобы вместо этой боли была пустота, но это было бы слишком хорошее начало — настолько хорошее, что оно бы не привело меня к тому, что я имею сейчас. В этом гнетущем терзании не было любви. Все, что я тогда видела, это предательство любимого отца. Он без остановки твердил: «Это все ради твоего спасения, Миа!», — но я не верила. Сложно было верить, когда церковь описывала подобных чудовищ как демонов, а ты жила в мире, где слово патриарха закон. Я считала себя нарочно изгнанной отцом. Это безумно больно.       Тяжело было не только морально, но еще и физически. Отец не сразу научился контролировать Древнего, из-за чего мое тело регулярно подвергалось этим… превращениям, если так можно выразиться. Первые несколько лет я даже не выходила на улицу. Отец думал, что так будет лучше, а я же без умолку кричала, что он отнимает у меня жизнь. Он объяснял, что отныне мы бессмертны, но я даже не хотела про это слышать — лучше уж смерть, чем бесконечное страдание в мире, где для тебя нет места.       Было тяжело. Вместе со всеми былыми устоями пало и благополучие в семье, и со всем этим приходилось пытаться уживаться, благо, ничего не стояло на месте. Мир менялся скрупулезно долго, подстать моему смирению. Прошло десять лет прежде чем я смогла начать выходить на улицу. Казалось, что этот десяток тянулся бесконечно долго, но в то же время ни я, ни мой отец, совершенно не постарели. Словно это не весна сменяла зиму, не луна светила вместо солнца, а время застряло в одном дне, а остальное было галлюцинацией после агонии. За это время мы немного примирились с отцом, я на маленькую часть приняла новую сущность внутри, но все также продолжала ненавидить себя, Аластера, новую веру отца и вообще все, что довело до этого. В общем, понадобилось очень много времени, чтобы мы с папой смогли найти силы продолжать двигаться дальше.       Изначально я искренне не понимала что с этим делать. Не понимала как жить среди людей, зная, что скоро все, кого ты любишь, умрут, а на твоей голове не появится ни одного седого волоска. Я думала, что так будет лучше — жить в нашем маленьком кругу и не высовываться, чтобы просто не было больно привязываться с осознанием, что вскоре придется попрощаться. Прошло еще много лет, — уже давно не считаю года, — прежде чем я снова начала пытаться с кем-то дружить, но и это выходило не сразу. За это время я, можно сказать, постарела, и просто не понимала чужой беззаботности. Надеялась, что смогу найти себя среди поэтов и драматургов, но и они по большей мере оставались слепыми, — им просто нравилось страдать.       Отец продолжал жить как раньше. Переводил текста забытых языков, но уже только для себя самого, ведь после случая со мной от него отвернулось все тайное общество. Одиночество снова сплотило нас, но любить его по-настоящему, как папу, я смогла только через несколько веков.       Общество отвернулось от нас, но не забыло. Я предельно хорошо помню тот момент, когда жнецы впервые постучали в наши двери. Помню, что изначально отец игнорировал их просьбы, после кричал, наконец позволяя скопившемуся за года гневу вырваться наружу, но в конечном итоге соглашался. Это были наши первые битвы, и они стали очередным поводом для скандала. Благо, на сей раз он длился не сорок с лишним лет. От вида, как чудовища из Завесы поглощают все живое в нашем мире, становилось дурно, но… я была крупнее. Изначально я больше крушила, чем приносила пользы, но постепенно опыт рос, и я становилась сильнее и ловче. Так мы и начали сотрудничать со жнецами, продолжая драться за людские жизни.       Не стану врать, это действительно приносило, в некотором роде, удовольствие. От осознания, что ты все-таки нужен этому миру как никто другой приятно грело, но тогда у меня не было ощущения, что такой мир нужен мне.       Очень долго я жила с болью. Как только начинало казаться, что наконец выглянуло солнце, его закрывала новая туча.       Когда мы с отцом более ли менее примирились и нашли свое предназначение, появились проблемы с его взаимоотношениями со жнецами, а в частности с Бернадеттой. Я думала, что к этому можно привыкнуть, ведь постепенно все обиды становятся менее яркими, а конфликты разваливаются под тяжестью времени, но в данном случае все было совершенно иначе. Ситуация становилась острее. Звание Бернадетты, как старшего жнеца, становилась все прочнее, а наша позиция закреплялась в обществе, и именно общий рост давал новые поводы для ссор. В конфликтах появлялись новые развилки под тяжестью аргументов, и постепенно все обиды становились более яркими. И так продолжалось до бесконечности долго, прямо как те первые десять лет, но намного дольше. Казалось, что это никогда не закончится.       Я хотела найти себя в помощи новым надзорным. Изначально меня боялись, пытались накинуться с рассекателями и звали Берни на помощь, ведь ни один их способ не работал. После тех случаев жнецы сразу стали объяснять про существование подобной помощи, и, я думала, что все, наконец солнышко, друзья и мороженое, но я совершенно забыла про то, что отец предпочитает держаться подальше.       Я думала, что ничего не сможет подарить мне радость. На протяжении всего моего существования, — честно, слабо помню людскую жизнь, — вокруг был постоянный конфликт, который нес за собой боль и обиды, и обстоятельства всегда складывались таким образом, что от этого было невозможно сбежать. Но вскоре я поняла, что ради его разрешения стоит рисковать и лезть в него все глубже и глубже, до самого сердца, чтобы его раздавить. И не зря. — Миа! — Из-за двери послышался бодрый голос Джеймса. — Я принес нам мороженое и новые комиксы.