Черная звезда

Кто бы что не говорил о честной пасторальной жизни милых жителей бедных кварталов, это было вранье. Мехмет не был наивен и знал, что его нищий квартал был кублом змей и пауков, и только по счастливому обстоятельству он не попал в плохую компанию, как некоторые ребята из его спортивного клуба, вместе с которыми он брал медали. Их кулаки понадобились в другом деле, а Мехмета это миновало только благодаря острому взору мамы, которая следила за каждым его шагом и орлицей налетала на каждого, кто только осмеливался близко к нему подойти. Теперь-то Мехмет понимал, почему она гнала от него каждого незнакомца, слишком долго задерживавшего на нем взгляд, слишком близко подходившего к нему, почему всегда настаивала, чтобы он говорил ей, где он находится, с кем, кто рядом с ним, почему держала его в кулаке и боялась разжать руки – боялась, что его найдет Хазым Эгемен. Но когда-то именно эта удушающая, раздражающая, вызывающая насмешки приятелей и одноклассников забота спасла его от многих бед, от пути, которым пошли парни, с которыми он вместе ездил на соревнования – пути легких денег и красивой, но короткой жизни. И хотя сам Мехмет не пошел по кривой дорожке, по рабочим обязанностям ему пришлось знать в лицо многих, кто по кривой дорожке не шел, а ехал с превышением скорости. Иной раз ему приходилось смотреть не просто в глаза этим людям, а и в дула их пистолетов. Поэтому Мехмет сразу узнал человека на фотографии. – Сонер Шахин, – сказал он, не дожидаясь окончания слов Кудрета Чамкырана. – Бывший парень вашей девушки. Госпожа Джемиле радостно расхохоталась при виде упавшей челюсти Кудрета. – Не удивляйся так, сукин сын, – сказала она. – Через своих бывших баб ты связан с половиной Турции и сотней других стран. – Это он со своими парнями избивал Синана, когда мы познакомились с господином Хазымом, – объяснил Мехмет удивленно уставившимся на него Хазан и Кудрету. – Так что, можно сказать, мы с ним познакомились через нее. – Кто он такой? – Спросила Хазан, протянув руку и взв фотографию. – Я не скажу это под протокол, потому что доказательств у меня нет, но он преступник, Хазан. Один из самых опасных преступников Стамбула. Вымогательства, торговля оружием, наркотики. А еще у него есть связи. Достоверно неизвестно, кто за ним стоит, потому что он еще мальчишкой начал с высших кругов организации. Вроде бы чей-то сын, но никто не знает, чей. Вернее, те, кто знают, молчат. – Или мертвы, – кивнул Кудрет. Мехмет посмотрел на него. – Он имеет отношение к Мерту Кайе? Джемиле усмехнулась. – Ха, как же. Мерт Кайе был слишком мелок для него, правда, Мерт? Кудрет послал ее по непристойному адресу, и Гекхан дернулся, но невеста схватила его за руку, второй рукой лениво делая бывшему мужу неприличный жест. – Может быть и имеет, – глухо ответил Кудрет, глядя на фотографию, – раз уж именно он постарался тебя посадить. Я только не понимаю, почему. – С чего ты это взял, дядя? – Хазан обеспокоенно прикусила губу, и Джемиле скривила губы, поднимая к ним чашку чая. – Потому что на фотографии рядом с ним мой прокурор. Тот, который отказывался меня выпускать, несмотря на отсутствие доказательств. Неделями допрашивал меня, допрашивал, задавал одни и те же вопросы. Я на эти его вопросы уже могла бы письменно отвечать прямо из камеры, не прерывая игру в карты с девочками. – И что ты о нем скажешь? – Спросил Гекхан, и Джемиле пожала плечами. – Продался, это было видно сразу. Непонятно, как это не видит его начальство? Парень из бедного района, это видно по нему, один из нас, Мехмет. Из тех, кто выбирает, вылечить зубы или купить новую обувь. Дешевый одеколон, плохая прическа, и при этом дорогие запонки и золотой зажим для галстука. Деньги есть, а класса нет. – Ты хорошо себя описываешь, сладкая, – Хазан оскалилась, быстро кидая взгляд на Мехмета, словно стараясь заверить его, что таким его не считает, но он лишь улыбнулся – госпожа Джемиле ведь была совершенно права. Синан учил его, как правильно одеваться, всем этим мелким деталям, что отличают выскочку от человека старых денег, что здоровые зубы и чистая кожа важнее золотых украшений и дорогих машин, а модная прическа и правильно подобранный костюм важнее шелковых трусов и телефона последней марки. – Оставь, милая, – Джемиле махнула рукой. – Все это я уже слышала миллион раз, ты не сможешь меня этим уколоть. И не изображай тут голубую кровь. Твоя мамаша-торговка сама отловила твоего отца на рынке… – Джемиле… – Хазан угрожающе подняла голову, но госпожа Джемиле только ухмыльнулась. – Ах да, не на рынке. В магазине мужской одежды. Продала ему галстук, а потом за галстук потащила его за брачный стол. Так что да, я была не первой пролетаркой в семействе Чамкыранов, да и последней не буду, – при этих словах она многозначительно посмотрела на Мехмета, но он холодно выдержал ее взгляд, ничем не подав знака, что понял ее намек. – Джемиле, отцепись, Хазан, не об этом сейчас. Вы же сами видите теперь, этот парень продался Шахину. Джемиле вышла под подписку о невыезде, – Гекхан крепко сжал ее руку, и Джемиле улыбнулась ему. – И нам надо как-то с этим разобраться. – И какой у вас план? Вы же с дядей что-то задумали, так, дядя? – Несколько месяцев назад, – дядя Хазан поднял папку, – сестра этого парня, Ахмета Гючлю, купила квартиру в жилищном комплексе «Эдельвейс», знаете такой? – Ого, – Хазан приподняла брови. – Один из самых дорогих комплексов компании Коранов. – Именно так. Сестра, которая работает школьной учительницей. Мило, да? – Куда смотрит главный прокурор? – Сквозь зубы выдавил Мехмет, и Гекхан хмыкнул. – Возможно, на собственное незадекларированное жилье, Мехмет. – Значит, прокурор работает на мафию? – Хазан задумалась, и ее дядя кивнул. – Если удастся это доказать, – Мехмет откинул голову, глядя в потолок. – Если удастся это доказать. – Не крути ржавыми шестеренками в своей головушке, солдафон, – Кудрет презрительно фыркнул. – Задымятся и лопнут. Хотя, тогда мы наконец от тебя избавимся. Мехмет только прикрыл глаза, не обращая внимания и не слушая его ссору с Хазан. – Был у нас случай, – сказал он вдруг, не открывая глаз, но чувствуя, как все к нему повернулись. – Был у нас один сержант, воровал все, что не прикручено. Не у парней воровал, конечно, у государства. Считал, что имеет право, что так никто не пострадает. Так вот, все, что он воровал, он будто бы переводил на один отряд, грузил будто бы на одну машину, ну знаете, контейнер такой. А контейнер он поставил на поле, которое часто обстреливали. Понимаете, к чему я веду, да? – Никто не ответил, и он продолжил. – Поле обстреливали. Но в этот контейнер не попали ни разу. Вот вообще. Ощущение было, будто эти уродцы специально старались его не задеть. И знаете что? Мне кажется, так и было. – И что стало с сержантом? – Спросил любопытный голос Гекхана, и Мехмет улыбнулся. – Пришла проверка, и он огреб по полной программе. Может, до сих пор сидит. – Мехмет сидел молча, обдумывая все возможные варианты. – И? – Кудрет нетерпеливо затопал ногой, к раздражению всех окружающих, но Мехмет только пожал плечами. – Сколько вам не жалко отдать? – Спросил он. – В каком смысле «отдать»? – Хазан не поняла, и Мехмет поднял голову, ласково улыбаясь ей. – Денег. Выбросить, как в печку. Зная, что к вам они не вернутся. Разве что будет шанс, что госпожу Джемиле оставят в покое. Сколько не будет жалко? Тысяч пятьдесят, да? Долларов. Кому-то мало, а для кого-то это же цена целой жизни, правда, господин Кудрет? – Зачем тебе эти деньги? – Хазан неуверенно посмотрела на него, и Мехмет только покачал головой. – Господин Кудрет, можно посмотреть, что вы нашли на этого парня, прокурора? *** Мехмет разглядывал фотографии. Прокурор Ахмет Гючлю входит в помещение, спортзал в районе Саудие, позже – фотография как туда входит человек Сонера Шахина. А потом прокурор выходит, неся в руках сумку. Именно эта сумка была самой важной частью плана. Следовало найти точно такую же сумку, и этим занялась госпожа Джемиле. Они увеличили все фотографии, на которых была видна эта сумка, простая дорожная сумка, без лишних деталей, но в этом и заключалась сложность – именно из-за внешней простоты в нее будут будут вглядываться пристальнее, внимательнее, тщательнее проверяя, и молния не на том месте, неправильная складка, неверный залом могут все испортить. Казалось, что сумка, которую в итоге купила Джемиле полностью отвечала всем условиям, но Мехмет снова и снова, изучал ее, увеличивая до предела, пытаясь найти хоть что-то, что может выдать, что это не та сумка, с которой прокурор вышел из спортивного зала. Следующим шагом было заставить прокурора взять эту сумку в руки. На ней должны были остаться отпечатки пальцев, и это был следующий сложный шаг, и здесь им была нужна Фарах. Все, включая самого Мехмета, были против привлечения к их плану еще и Фарах, слишком много людей слишком много знают, но – здесь была нужна женщина. И Джемиле с Хазан не подходили для этого. Госпожа Джемиле – по очевидной причине, а Хазан… Хазан была слишком красива, слишком заметна,, слишком незабываема для того, чтобы рисковать. Ее фотографии появлялись в газетах, да и так или иначе, была вероятность, что прокурор однажды увидит ее, узнает, узнает ее фамилию, ту же фамилию, что носит Джемиле, и все поймет. И к тому же, в чем Мехмет не хотел признаваться себе, он не мог и подумать о том, чтобы позволить его женщине флиртовать с другим мужчиной, пусть фальшиво, пусть для дела, пусть ненавидя его, но флиртовать. «Его женщине». Мехмет передернул плечами, думая об этом. Они с Хазан не ставили отметок на своих отношениях. Что у них было? Тайный роман? Непристойная связь? Любовные отношения? Что? Были ли они друг у друга? Была ли она его женщиной, или просто… «Просто»? О себе Мехмет мог сказать точно. Она не была для него «просто». Он не был человеком, который мог бы быть с кем-то «просто». Он уже знал, что рухнул в это весь и до конца и вряд ли когда-нибудь выберется, не сможет, сломается, разобьется окончательно, потому что не надо, не надо было это начинать, потому что он знал, когда все закончится, он просто умрет. Он только не знал, хочет ли она, чтобы это заканчивалось. Считает ли она, что что-то начиналось. Они не скрывали своих отношений. То есть, они не делали осознанных шагов, чтобы скрывать свои отношения. Они никому не говорили. Но какая разница? Синан знал, а остальным и знать было ни к чему. Они не держались за руки, не прикасались друг к другу при других, но так они и не были людьми, которые станут демонстрировать свои отношения публично, словно глупые подростки. Они не говорили ни слова об их отношениях и не прикасались друг к другу в офисе, потому что это офис, это работа, и это не место для подобного. Да, кто-то что-то подозревал, думал Мехмет, когда замечал нарочито отсутствующий взгляд Дерин, ассистентки Хазан, или усмешку Джемиле, но они не подтверждали ничего. Потому что это не было их дело. Хазан не делала первого шага для этого, не заговаривала, ничем не выдавала, что хотела бы этого, а он не хотел впутывать ее в то, чего она не хотела. Он свалился слишком глубоко, но он не хотел тянуть ее за собой. Если она захочет выпустить его руку, он отпустит ее, пусть даже это будет значить, что он утонет. Но когда все закончится, подумал он, когда все закончится, когда Синана выпустят, когда закончится эта глупая история с госпожой Джемиле, когда Гекхан помирится с отцом, он задаст Хазан вопрос. Что у них, что у нее с ним, «просто» ли это, или она тоже упала в это с головой. В любовь. Он спросит ее. И тогда, может быть, если она ответит…. Тогда он расскажет ей все. Не сможет скрывать. Но пока надо было хотя бы закончить это дело с госпожой Джемиле. Шаг первый. Сумка. *** – Придержите лифт! – Звонкий женский голос вырвал Ахмета из задумчивости, и он протянул руку, придерживая дверцу лифта. – Спасибо! – В кабину лифта ворвалась худенькая девушка, ослепительно улыбаясь ему. – Вы знаете, что это очень опасно, так придерживать дверь лифта? Вам может защемить руку. По правилам безопасности полагается жать кнопку открытия двери. – Неужели? – Ахмет приподнял брови, насмешливо глядя на девушку, но та только еще шире улыбнулась. – Но я польщена, что вы пошли на такой риск ради меня! Ахмет коротко хохотнул, глядя на девушку. – Вы здесь живете? – Спросила девушка, и он самодовольно кивнул. Да, живет. Ахмет Гючлю вырвался из нищеты, хвала Аллаху, живет в таком замечательном комплексе. – Значит мы с вами соседи, я тут тоже живу, переехала на этой неделе. Ну, еще не совсем переехала, – она показала сумку и чемодан, которые втащила в лифт за собой. – Меня зовут Сибель, – сказала она, протягивая руку. – Ахмет, – прокурор улыбнулся, пожимая ее и разглядывая девушку. Она не была особенно молоденькой, за двадцать пять, подумал он, не сказать, чтобы очень красива. Хорошенькая, темные вьющиеся волосы, живые глаза, легкие на улыбку губы и явный интерес во взгляде. – Какой у вас этаж? – Спросил Ахмет, приглядываясь к очевидно дорогой одежде, и улыбка Сибель стала еще шире, хотя, казалось бы, куда? – Двадцать пятый. Хотите помочь мне донести вещи? – Ее глаза загорелись озорным огнем, и Ахмет немного опешил. Девчонка была слишком уж прямолинейна на его взгляд, но с другой стороны, это же не была скромница из его района. – Буду только рад, – он протянул руку к ее чемодану, когда двери лифта раскрылись, но она, заливаясь смехом, вдруг сунула ему в руки сумку, которую она несла. – Ну уж нет, у чемодана есть колесики. Несите эту тяжесть, мой джентльмен. И правда, она туда кирпичей наложила, что ли, сердито подумал Ахмет, шагая за ней к двери квартиры в конце коридора. Она подошла к двери, отпирая ее, и за открывшейся дверью Ахмет увидел коридор еще не обжитой квартиры, полной коробок. Сибель втолкнула внутрь чемодан и выхватила из его рук сумку. – Что ж, мою квартиру вы теперь знаете, – ее зубастая улыбка, подумал Ахмет, почти ослепляла. – Буду рада вас в ней принять, когда устроюсь, Ахмет, – сказала она, чуть понизив голос, – но пока… Пока, простите, как не жаль, пока не могу принимать гостей в таком беспорядке – она указала на сваленные грудой коробки, и Ахмет согласно кивнул, разворачиваясь к лифту. Через несколько часов он и думать забыл об этой милой девушке, вспомнил через неделю и постучал в ее дверь, и когда никто не открыл, забыл о ней вовсе. Не такая уж она была незабываемая. *** Раздался стук в дверь, и Хюсна пошла открывать. За дверью стоял довольно еще молодой, хотя и не слишком, мужчина, с темными волосами, с бородкой. Он поднял голову, и Хюсна удивилась, увидев его глаза, светлые, почти прозрачные, и пронзительные. – Госпожа Демирдаг? – Спросил он, опять утыкаясь лицом в бумаги. – Тут написано, что в этом доме проживает семья Демирдаг. Если это не так, то вам следует немедленно обратиться в муниципалитет для обновления… – Демирдаг, господин, Демирдаг, – Хюсна всполошилась, выходя за порог. – Я Хюсна Демирдаг, здесь семья Демирдаг живет. – А, здравствуйте, госпожа Хюсна. Я из муниципалитета. Сегодня обхожу с инспекцией ваш район, проверяю дома, отвечают ли они условиям проживания, в особенности для детей. Хюсна напугалась. Она слышала всякие истории про то, как государство отбирало детей у слишком бедных, потому что их жилища не отвечали каким-то им стандартам, и детей забирали у матерей и отдавали в сиротские приюты. – Господин, господин, конечно, заходите, сами посмотрите, господин, – перепуганно сказала она. – Да, не дворец, дом старый, но у нас хороший дом, и крыша не течет, и газ мы починили. Она подумала, стоит ли сразу признаться, что вода в душе не идет нормально, а попеременно то холодит, то обжигает, но решила, что не стоит. – Вам кто-то нажаловался на меня, господин? – Обеспокоенно спросила она, но господин только помотал головой, разглядывая кухню и заглядывая в шкаф под раковиной, где, хвала Аллаху, было чисто, и не видно, что труба протекала. Хюсна надеялась, что он не включит воду. – Ну что вы, госпожа, не беспокойтесь, мы тут все дома смотрим, я уже с утра половину ваших соседей обошел, – он твердыми шагами прошел по коридору, зашел в гостиную и принялся шарить по окнам, проверяя, не дует ли. – А, это хорошо, хорошо, – Хюсна чуть расслабилась, следуя за ним наверх, где располагались спальни, ее с мужем и детей. Из детской выглянул Эзель, и господин шагнул мимо него в детскую, крадясь в ней вдоль стеночки и оглядывая каждый угол. – Здравствуй, львенок, – потрепал он голову Эзеля, выходя из комнаты. – Какой хороший малыш, не сглазить бы. Уже сделали ему обрезание? – Спросил он, отмечая что-то в своем блокноте. – Еще нет, – призналась Хюсна. – Уже пора, но… Никак нужную сумму не накопим. Как накопим, так сразу сделаем. – И не говорите, – мужчина воодушевился. – Что за жизнь пошла, так все дорого. Хюсна покачала головой, прижимая руку к груди. – Господин, даже не представляете… – Да почему же не представляю, сам сыну обрезание делал в прошлом году. Знаете, сколько дерут рестораны? Как будто из золота и кружева их стены, представляете, сколько дерут за обрезание? Аллаха не боятся. – Ой, господин, не говорите, не говорите, жизнь нынче тяжела. – И ведь знают, сын же, чего ради сына не пожалеешь. Не просто же в больницу везти, без праздника, перед людьми неудобно будет, перед сыном. Нет, праздник так праздник, но ресторанам я платить не стал, обойдутся без моих денег, – господин вошел в раж, ругая рестораны, наскоро оглядев спальню и спускаясь вниз. Хюсна наскоро обулась, следуя за ним, пока тот по кругу обходил ее дом, разглядывая стены. – Ну уж нет, говорю, у нас двор есть, во дворе стол есть, ну и пусть жене моей пришлось чуть побольше повозиться, зато семья и соседи помогли, и уж праздник устроили как следует, ни перед кем не стыдно. – Правильно говорите, господин, – Хюсна только и успевала, что поддакивать и кивать, но ведь и правда, правильно господин говорил. – Ну, у вас тут все нормально, получается, отмечаю вот, распишитесь, ага. Соседний дом – это семья Гючлю там проживает, да? Если не семья Гючлю, то им надо немедленно… – Гючлю, господин, Гючлю, хорошая семья, и дом у них хороший, вы не смотрите, что старый. Дети у них хорошие, умные, в люди выбились, один сын – прокурор! – Со значением сказала Хюсна, и господин удивился. – Аж целый прокурор? Ну, тогда дом должен быть хороший, но я уж тоже зайду, загляну. Здоровья вам, госпожа Хюсна. Вечером того же дня соседки обсудили этого господина, очень вежливого и представительного, но явно бездельника, как все в муниципалитете, занимаются всякой ерундой, постановили они, пришли, проверили, а толку-то? Сунул нос во все углы, записал, взял росписи, поболтал о всякой чепухе и ушел. Через пару дней о господине и думать забыли из-за удивительной истории, случившейся с Хюсной. Хюсна не уставала делиться своим счастьем со всеми, кто желал или не желал ее слышать. Возле супермаркета, рассказывала она, две красивые женщины, одна рыжая, другая темненькая, установили прилавок, и всем, кто купил в тот день оливковое масло, давали лотерейные билеты, и тут же на месте их вскрывали. А мне и нужно было оливковое масло, говорила Хюсна, и билет она взяла, открывает – а там выигрыш, две тысячи лир! Соседки ахали от радости и немного от зависти, но с другой стороны, должно же было хоть раз и Хюсне повезти, несчастная женщина. Теперь вот она обещала устроить праздник в честь обрезания Эзеля, немедленно. Во дворе, конечно, не в ресторане же. *** Сонер Шахин не слишком переживал за дело прокурора Ахмета, хотя это и значило лишние хлопоты. Прокурор клялся, что представления не имеет, откуда в доме его родителей нашлась сумка с пятидесятью тысяч долларов, которые, как утверждали обвинители, передал ему Эркин, человек Сонера. Сонер знал, что денег этих прокурору не давал, но кто знает, на кого еще работал этот мошенник. К несчастью, эта найденная сумма заставила главного прокурора повнимательнее заглянуть в дела Ахмета, и нашлись и счета в банке, и квартира, записанная на его сестру, и золото в этой квартире. *** Мелек мечтательно вздохнула и постаралась выбросить из головы синие глаза красивого парня, которого встретила на празднике обрезания сына госпожи Хюсны. Такой красивый статный был парень, подумала она, жалея, что у нее не было телефона, как у ее подруги Аслы, с фотоаппаратом внутри, а то бы она сфотографировала его. Он сказал тогда, что пришел с Бураком, и Мелек не успела переспросить, с каким, как он пошел в гущу народа, набирать плов на одноразовые тарелки, и потом она видела его только мельком, то он ласково разговаривал о чем-то с тетей Нариман, то танцевал с этой уродиной Айше, потом ей краем глаза показалось, что она видела, как он вошел во двор дома госпожи Бадийи, но когда присмотрелась повнимательнее, его нигде там не оказалось. Потом она опять увидела его, он курил с дядей Фыратом, а потом он пропал из виду. А через несколько дней в доме госпожи Бадийи был обыск, и семья Гючлю стала предметом сплетен всего квартала. А того парня так никто нигде больше и не видел.